Текст книги "Особый отдел и тринадцатый опыт"

Автор книги: Николай Чадович

Соавторы: Юрий Брайдер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Конечно, все интересующие следствие сведения можно было вытянуть из Посибеева и утром, умело воспользовавшись муками похмелья, ещё более тягостными, чем муки совести, но перспектива остаться на ночлег в этой вонючей берлоге, да ещё в обществе хозяйки-нимфоманки совершенно не прельщала Цимбаларя.

Надо было срочно форсировать события, то есть переводить застольный разговор в нужное русло и не позволять Посибееву упиться раньше срока.

– Будем теперь наливать по половинке, – сказал Цимбаларь, прибирая к рукам очередную бутылку (до этого роль разливающего выполняла коварная хозяйка). – Растянем удовольствие… Хорошо здесь у вас. Тишина, покой, чистый воздух, никаких треволнений. Ешь, пей да в потолок поплёвывай.

– Если бы! – возразила Посибеева, потихоньку подвигаясь поближе к Цимбаларю. – Недавно на путях так рвануло, что в нашем садике яблоки спеклись. Прямо на ветках. Вот ужас был! Пёс со двора сбежал и только через трое суток вернулся. Чудом живы остались!

– Что вы говорите! – воскликнул Цимбаларь. – Впервые слышу. И вы всё это своими глазами видели?

– Ну не всё, конечно… – замялась Посибеева. – Я спала тогда и от света неземного проснулась.

– То есть вы проснулись не от взрыва? – уточнил Цимбаларь.

– Нет-нет, меня во сне словно толкнуло что-то. Открываю глаза, а в комнате светло как днём. Только свет какой-то жутковатый… Сунулась сдуру к окну, а тут и рвануло. Едва не ослепла. Стекла вылетели и все руки мне посекли. – Подтянув рукав кофты, она представила на всеобщее обозрение предплечье, покрытое глубокими подживающими царапинами. – Хорошо ещё, что жилы не задело.

– Действительно, повезло вам, – только и сказал Цимбаларь.

– Потом городское начальство налетело. И милиция, и прокуратура, и пожарники, – продолжала Посибеева. – Сначала они мне всякие вопросы задавали, а потом велели кофточку снять и все свежие раны сфотографировали. Очень хвалили за то, что я первая в Пыталово позвонила. Даже оконные стёкла за казённый счёт вставили.

– Заодно и отодрали тебя, – клюя над рюмкой носом, пробормотал Посибеев. – Жаль, я тебя назавтра не придушил. Теперь бы не болтала лишнее.

Косясь на хозяина, вновь севшего на своего любимого конька, Цимбаларь поинтересовался:

– Где же во время взрыва находился ваш муж?

– Лучше у него самого спросите. Дома, по крайней мере, не ночевал.

– Молчи, шалашовка! – Посибеев затрясся, словно бы собираясь станцевать без музыки популярный некогда танец «шейк». – Язык вырву!

– Ты особо не разоряйся! – огрызнулась хозяйка. – Секреты, понимаешь ли, развёл… Все и так знают, что в ту ночь ты ходоков через границу водил, а на обратном пути под взрыв попал. Я даже больше могу сказать. Мне сегодня Циля по секрету шепнула, что это был вовсе и не взрыв, а приземление летающей тарелочки, на которой к нам космическая нечисть залетела. С целью продления рода. Вот им Никодим Иванович Посибеев под горячую руку и подвернулся. Теперь ты, друг любезный, будто беременная баба. В чреве своём поганом чужеродного червя вынашиваешь и собственными соками его питаешь. А когда он наружу выйдет, тут и конец света настанет. Про это в священных книгах написано.

Участковый, первоначально произведший на Цимбаларя весьма благоприятное впечатление, как выяснилось, оказался не только бездушным служакой, но вдобавок ещё и болтуном. Так или иначе, но пресловутая Циля, местная спекулянтка, сплетница и профурсетка, сумела вызвать его на откровенность.

Во всяком случае, о столичном визитёре, прибывшем в Пыталовский район с целью уничтожения личинки инопланетного чудовища, упомянуто не было – и то слава богу!

Посибеев страшную новость переваривал довольно долго и при этом даже слегка протрезвел. Словеса жены он под сомнение не ставил, в отличие, скажем, от её нравственности.

Допив рюмку, в которую Цимбаларь плеснул только на донышко, Посибеев принялся тщательно ощупывать своё тело, причём его ищущие руки раз за разом возвращались в район печени.

– Точно, – упавшим голосом сообщил он. – Здесь сидит. Пузо с правой стороны раздулось.

– Там у тебя цирроз сидит, – возразила хозяйка. – А червь должен в голове сидеть. Поближе к мозгу. Циля так сказала.

– Как же он наружу вылазить будет? – Проблема эта, похоже, волновала Посибеева больше всего. – Через рот или через другое отверстие?

– Не знаю. Но вместе со мной ты больше за стол не садись, – категорически заявила Посибеева. – И вообще, лучше бы тебе в сарай перебраться.

– Молчи, кляча! – Он попытался было достать жену кулаком, но дотянулся только до миски с капустой, которая тут же опрокинулась на пол. – Уж если мне и суждено какое-нибудь страшилище выродить, я его первым делом на тебя натравлю!

– Ты сначала доживи до этой счастливой минуты! – не осталась в долгу хозяйка. – Бациллоноситель! Козёл заразный!

Ситуация могла вот-вот выйти из-под контроля, и Цимбаларь поспешил вмешаться.

– Это просто идиотизм какой-то! – возмутился он. – Средневековое невежество! Говорю вам, как компетентный человек. Современная наука отвергает саму возможность существования летающих тарелочек, иначе называемых аномальными атмосферными явлениями. А про зловредных инопланетных монстров даже речи быть не может! Всё это досужая молва. Басни, рассчитанные на простачков! Они яйца выеденного не стоят! Посмеялись и забыли.

От этих речей, пусть и не очень убедительных, хозяйка насупилась, а хозяин повеселел.

– Правильно говоришь! Кто бабским сплетням поверит, тот последним дураком будет… В моём насквозь проспиртованном организме не то что червь, а даже посторонний микроб долго не протянет. Как-никак с младенческих лет профилактикой занимаюсь. Поживём ещё назло врагам!

На радостях Посибеев потянулся было к рюмке, но Цимбаларь, в планы которого неудержный разгул отнюдь не входил, вновь огорошил его:

– Впрочем, науке тоже свойственно ошибаться, чему есть немало примеров не только в средневековой, но и в новейшей истории. Очень многое говорит за то, что инопланетяне весьма интересуются нашей планетой. И в этом плане показания беспристрастных очевидцев имеют неоценимое значение… Признайся, Никодим Иванович, в момент взрыва ты видел что-нибудь сверхъестественное? Ведь ближе тебя там, похоже, никого не было.

– Может, и видел, – уклончиво произнес Посибеев. – Да только никому не скажу. Не хватало ещё, чтобы меня в дурдом отправили, как безнадёжного психа… Пусть тайна уйдёт вместе со мной в могилу.

– Скорее бы, – мечтательно вздохнула хозяйка, прижимаясь всей своей горячей ляжкой к бедру гостя.

Расколоть Посибеева с первого раза не удалось, но Цимбаларь напролом не попёр, а счёл за лучшее отступить и дождаться удобного момента (в том, что такой рано или поздно наступит, сомневаться не приходилось).

– Я вот что себе думаю, – с глубокомысленным видом произнёс он. – А не был ли тот загадочный свет, о котором вы оба неоднократно упоминали, полярным сиянием? Ведь, как известно, это прелюбопытнейшее природное явление изредка наблюдается и в наших широтах.

– Ничего подобного! – возразил Посибеев. – Я полярное сияние знаю. В Мурманске срочную служил. Там по небу сполохи гуляют. А в нашем случае они словно бы от земли пошли.

– Как туман? – попытался уточнить Цимбаларь.

– Не-е! Туман потихоньку поднимается. А тут вроде прожектор ударил. Только свет не лучом пошёл, а клочьями.

Цимбаларь попытался представить себе клочья света, летящие снизу вверх, не сумел и вынужден был задать следующий вопрос:

– Поговаривают, будто бы в момент взрыва даже полная луна превратилась в узенький серп?

Заговорившись, он как-то позабыл, что с самого начала прикидывался человеком в этой истории совершенно несведущим, однако бестолковые хозяева его промашку не заметили.

– Луна? – тупо удивился Посибеев. – Серп? Ничего не помню!

– Про месяц пастухи говорили, – вмешалась хозяйка. – Да только в ту ночь они были ещё пьянее моего Никудыши. Им всё, что угодно, могло привидеться.

– Опять пастухи! – взвился Посибеев. – Ни дня, ни ночи без них не можешь! Рогожа трёпаная!

Видя, что от хозяина сейчас толку мало, Цимбаларь сосредоточил своё внимание на хозяйке.

– А вы сами при взрыве ничего странного не заметили? – осведомился он.

– Честно сказать, ничего. – Ляжка у Посибеевой была горячая, а ладонь, тихой сапой проникшая под рубашку Цимбаларя, вообще раскалённая, словно снятое с огня тавро. – Я ведь со сна была. Соображала плохо. Ни про каких инопланетян тогда и мыслей не было. Думала, что это поезда столкнулись. Вот и бросилась сразу к телефону.

– Какие такие поезда? Что ты, шкура, порожняк гонишь? – Посибеев разволновался пуще прежнего. – Дальше собственного носа ничего не видишь, а туда же! Застегни рот, пока в погреб не запер!

– Да я про поезда просто так сказала, без задней мысли, – стала оправдываться хозяйка. – К слову пришлось…

– К слову? – продолжал бушевать Посибеев. – А помолчать слабо? Я ведь про то, что ты где-то триппер подхватила и у своей подружки Цили уколами лечишься, не разоряюсь! Особенно при посторонних!

– Ах, так! – Посибеева вскочила. – Ну погоди, боров холощёный! Этого я тебе по гроб жизни не прощу!

– Очень нужно мне твоё прощение! Испугала, чухонка бессемянная! Пошла вон отсюда! И можешь больше не вертаться!

Сметая на пути табуретки, вёдра, ухваты и горшки, Посибеева метеором покинула дом, а дверью на прощание саданула так, что с потолка обвалился кусок штукатурки. Оставалось лишь удивляться, откуда в этой замухрышке берётся столько энергии. Неужели её источником служило мужское семя, недавно принятое женским лоном? Или причиной всему была исключительно игра эмоций?

Такого поворота событий Цимбаларь, признаться, не ожидал. Не вызывало сомнений, что муж задел жену, как говорится, за живое вполне осознанно. Но выпад Посибеева был лишь ответной реакцией, пусть даже неадекватной, на некие слова, уязвившие его самого до глубины души.

Похоже, что тайна, ради которой Цимбаларь прибыл сюда, уже незримо витала где-то рядом. Осталось только материализовать её и облечь в доступную пониманию форму, то есть, говоря суконным языком официальных документов, «получить и по возможности зафиксировать устные сведения, касающиеся обстоятельств, существенных для данного дела».

– Так что это там насчёт поездов слышно? – заговорщицким тоном осведомился Цимбаларь. – С чего это тебя вдруг так заколбасило?

– Не лезь в душу, – буркнул Посибеев, алчно косясь на бутылку, которой демонстративно поигрывал Цимбаларь. – Что было, то прошло… А мне тут ещё жить да жить. Не хочу, чтобы вся округа меня шизиком считала.

– Сейчас я смоюсь отсюда, и больше мы никогда не встретимся, – пообещал Цимбаларь, поднося горлышко бутылки к краю пустой рюмки. – Плевать мне на ваше захолустье и вашу мышиную возню. Просто любопытство разобрало… А завтра всё забудется, как копеечный долг.

Некоторое время Посибеев потерянно молчал, но, когда водка равномерно забулькала, переливаясь из одной ёмкости в другую, не выдержал и дрогнувшим голосом произнёс:

– Только поклянись, что никому не сболтнёшь.

– Вот те крест! – с готовностью пообещал Цимбаларь, однако даже пальцем не шевельнул. – Не сойти мне с этого места! Чтобы у меня руки и ноги отсохли! Чтобы меня боженька наказал!

– Ну тогда слушай… Только я сначала выпью.

– Ишь чего захотел! – Цимбаларь придержал его за руку. – Сначала расскажи, а потом хоть залейся.

– Значит, так… – Посибеев заёрзал на табуретке. – Говорю как на духу… За пару секунд до того, как рвануло, по чётному пути в сторону Острова проследовал поезд.

Судя по всему, это признание далось хозяину нелегко, но гость, слабо ориентировавшийся в вопросах железнодорожного транспорта, не мог оценить его по достоинству, по крайней мере сразу.

– И всё? – осторожно спросил он.

– Всё, – подтвердил Посибеев.

– Откуда же он мог взяться?

– То-то и оно, что ниоткуда. Нет такого поезда в расписании, и при мне никогда не было. Причём, заметь, шёл он встречь нормальному движению.

– Взрыв его не повредил?

– Нет. Они друг друга как бы и не касались. Словно блик света на текучей воде… Взрыв себе, поезд себе.

– Загадками говоришь, Никодим Иванович.

– Приходится. Но не это главное.

– А что?

– Паровозы! Состав паровозы вели. Две штуки, сцепкой… Огромные. Дым аж за горизонт улетал… Такую технику уже лет сорок, а то и пятьдесят, как со всех дорог списали.

– Ты, Никодим Иванович, не ошибся?

– Какое там! Мне эта сцепка теперь каждую ночь снится, особенно если трезвый…

– Что-то вроде поезда в ад? – Цимбаларь припомнил название читанной в детстве книжки.

– Ага. Или оттуда…

Глава 4
Харьковские тополя

Путешествие на юг с самого начала как-то не заладилось.

Ване, как всегда косившему под малолетку, а потому вписанному в Людочкин паспорт на правах ребёнка, железнодорожные кассы отказали в предоставлении полного билета. Дескать, незачем в разгар курортного сезона всякой мелюзге отдельное место занимать.

Пришлось ему ехать на одной полке с Людочкой, ещё, слава богу, что на нижней полке.

Впрочем, в отличие от долговязой напарницы, его это скорее веселило, чем раздражало. Валяясь в ногах у Людочки, тоже принявшей горизонтальное положение, он как бы между делом щекотал её, запуская шаловливую ручку глубоко под одежду.

Людочка всё время вздрагивала, словно от блошиных укусов, а пожилая женщина, поместившаяся напротив, без устали нахваливала Ваню, вновь щеголявшего в бантах и косичках.

– Какая у вас доченька ласковая, – говорила она, умильно улыбаясь. – И по спинке мамочку погладит, и по ножке, и по животику.

– И по попке, – в очередной раз лягнув Ваню, буркнула Людочка.

Однако пассажирка, принимавшая возню на соседней полке за милые забавы, продолжала:

– А у моего родного сыночка детишки такие вредные, такие испорченные. – Она закатила глаза, указывая на двух угрюмых разнополых подростков, валявшихся на верхних полках. – Даже слова доброго не скажут. Только фыркают да кривляются… Вот бы мне такую внучку!

– На следующий день удавишься, – пискнул Ваня, но громкое покашливание Людочки заглушило эту хамскую реплику.

Однако в Курске вся эта троица сошла. Вместо них в купе вселилась парочка кавказцев, пахнувших отнюдь не мандаринами и розами, а скорее протухшим кебабом. Первым делом они сняли верхнюю одежду, оставшись в майках на голое тело (и то и другое давно утратило свежесть).

Обладателя розовой майки звал Мовсар, обладателя серой – Мамед.

Не спрашивая разрешения у попутчиков, они выставили на столик коньяк, вывалили кучу домашней снеди, вместе с которой, наверное, объехали уже пол-России, и принялись пировать, в качестве столовых приборов используя одни лишь кривые кинжалы, на блатном жаргоне называемые «бейбутами». Делали они всё это с той же истовостью, с которой молились Аллаху, навязывали покупателям свой залежалый товар и сражались с неверными.

Специфическая красота Людочки, конечно же, не могла оставить джигитов равнодушными. Какое-то время они ограничивались тем, что бросали на соседку по купе масленые взоры и отпускали на своём языке похабные замечания, а потом Мамед попытался завязать дорожное знакомство.

– Девушка, куда едешь? – спросил он, улыбаясь во весь рот. – В Крым?

– Нет, в Рим, – холодно ответила Людочка.

– В море купаться будешь? – Отступать было не в правилах Мамеда.

– Нет, в ванне.

– Тебе в ванне нельзя.

– Почему?

– Никто такой красоты не увидит! – Мамед заржал, а Мовсар набухал полный чайный стакан коньяка.

– Давай выпей с нами!

– За что? – осведомилась Людочка, убедившаяся, что просто отмолчаться не получится.

– Мы свой товар продали, – пояснил Мовсар. – Хорошо продали. С наваром назад едем.

– Я пью только за любовь, за родную страну и за общегосударственные праздники, – сказала Людочка. – За чужой навар не пью и другим не советую.

– Обижаешь, да? – Мамед зловеще прищурился. – Тогда просто так выпей. У вас такого коньяка даже начальник милиции не пьёт. Не коньяк, а слеза горской красавицы.

– Не позавидуешь вашим красавицам, если они столько наплакали, – с сочувствием произнесла Людочка. – А почему слёзы такие жёлтые? Разве ваши красавицы больны гепатитом?

– Какой ещё гепатит! – возмутился Мовсар. – У нас красавицы все здоровые. Не то что у вас! Каждая вторая между ног заразная.

– Ну, ничего, когда вы вернётесь к своим красавицам, им прежнего здоровья уже не видать, – посулила Людочка.

– Издеваешься? – Мовсар выпучил глаза. – Много из себя строишь? А почему одна на юг едешь? Загорать или деньги зарабатывать?

– Во-первых, это не ваше дело, а во-вторых, я не одна. Вот мой телохранитель. – Людочка, не оборачиваясь, нашла плечо Вани, который из-за её спины внимательно наблюдал за развитием событий.

– Это телохранитель? – удивились оба кавказца. – Такая маленькая? Пальцем задавить можно.

– Можно, – согласился Ваня. – Да только я тебя к себе не подпущу. Плевком зашибу.

– Какая злая девочка, – покачал головой Мамед, поедая с кинжала какие-то малоаппетитные куски. – Вся в маму!

– Я не в маму, а в прадедушку, – сообщил Ваня. – Про Глеба Жеглова, который банду Горбатого повязал, слыхали?.. Хотя где уж вам! В горах-то телевизоры, наверное, не работают. Бараны рогами программы разгоняют.

Назревал скандал, а до Харькова было ещё ехать и ехать.

Что-то злобно бормоча, кавказцы вышли в тамбур покурить, а Людочка, которую в экстремальных ситуациях немного слабило, отлучилась в туалет, строго-настрого наказав Ване никаких активных действий до её возвращения не предпринимать.

Оставшись в одиночестве, Ваня без промедления выжрал стакан коньяка, действительно весьма недурственного, а потом сунул в боковой карман чужого пиджака какой-то крошечный пакетик, предварительно чуть надорвав его.

Кавказцы вернулись чуть позже Людочки и пустой стакан приняли за знак примирения.

– Вот так-то лучше будет, – сказал Мамед, заранее раздевая Людочку глазами. – Если подружишься с нами, то не пожалеешь. Не надо будет в Крым ехать. Прямо здесь озолотишься.

– Я бы, может, и согласилась, да ваши деньги уж больно плохо пахнут, – дерзко ответила Людочка.

– А ты их нюхала? – Мовсар полез в штаны, где, по-видимому, находилась походная касса кавказцев.

Неизвестно, чем бы всё это кончилось (Ваня в целях самообороны уже выдернул из окна металлический штырь, к которому крепились занавески), но в приоткрытую дверь заглянули люди в форме:

– Государственная граница! Приготовьтесь к паспортному и таможенному контролю!

Первым делом бравые ребята в зелёных фуражках проверили документы – у кавказцев чуть тщательнее, чем у Людочки, однако ничего подозрительного не обнаружили.

Мамед на радостях предложил выпить, но получил вежливый отказ и настоятельную просьбу вести себя поскромнее.

Пограничников сменила сонная девушка в накинутой на плечи синей шинели. Поочередно заходя в каждое купе, она без всякого выражения бормотала: «Имеются ли у вас наркотики, оружие, взрывчатые вещества, незадекларированные ценности?» – как будто надеясь, что совестливые пассажиры добровольно вывалят перед ней груды стволов, мешки гексогена, толстенные пачки валюты и немереное количество дури.

Людочка была вынуждена разочаровать непроспавшуюся таможенницу. В ответ на сакраментальное «Имеются ли у вас…» она обронила:

– Бог миловал.

Примерно то же самое утверждали и кавказцы:

– Ничего нету!

Общую благостную картину подпортил Ваня.

– А вот и врёте! – выпалил он, указывая пальчиком на соседей. – Когда мама выходила, вы какие-то фантики прятали и говорили, что это ширево.

Девушка в синем сразу дала задний ход. Мамед, проклиная коварных русских детишек, схватился за голову. Мовсар – за коньячную бутылку. Крошечное купе заполнили вернувшиеся назад пограничники и богатыри в чёрном демоническом прикиде, похожие на братишек Бэтмена. Людочку и Ваню выставили в коридор.

Лишившись возможности созерцать происходящее, они, естественно, обратились в слух. За тонкой стеночкой купе сначала говорили наперебой, а потом заорали все сразу (голос Мамеда звучал если и не убедительней, то выше других на целую октаву). Потом раздалось несколько увесистых оплеух и наступила сравнительная тишина.

Девица в синем, у которой сна теперь не было ни в одном глазу, торопливо возвращалась, сопровождая пограничника с пушистой, очень миролюбивой на вид собакой.

Войдя внутрь, собака сразу подняла истерический лай, словно бы каждый кавказец прятал в своём багаже по меньшей мере кошку. Спустя ещё пять минут все официальные лица покинули купе, уводя с собой Мамеда и Мовсара, скованных между собой наручниками. Отдельно несли их багаж и верхнюю одежду.

Пограничник-кинолог ласково поглаживал на ходу свою собачонку:

– Хороший пёсик, хороший… Сейчас я тебя кефирчиком угощу.

– А почему только кефирчиком? – не удержался Ваня. – Неужели всё мясо сами съели?

– Мясо он и так каждый день получает, – благодушно ответил пограничник. – Кефирчик полагается в знак поощрения за успешную работу. В этом поезде наркотики не каждый день попадаются…

– Ничего не понимаю, – сказала Людочка, наводя порядок в разгромленном купе. – Какие такие наркотики? Откуда им взяться? Не похожи эти двое на наркоманов… Что-то здесь нечисто… Признавайся, это ты им сам подкинул?

– Признаюсь, – ответил Ваня, успевший заначить недопитую бутылку коньяка. – Но ведь они на нас первыми наехали.

– Мало ли какие конфликты случаются в поездах! Они, конечно, хамы изрядные, но зачем же так строго наказывать? За наркотики и срок недолго схлопотать.

– Да ничего им не будет, – отмахнулся Ваня. – Подержат до утра и отпустят. В следующий раз умнее будут.

– Ты уверен, что отпустят?

– Конечно. Это ведь не настоящий наркотик, а обыкновенная обманка. Я её у ребят из криминалистической лаборатории выпросил. И на вид, и на вкус, и на запах – натуральный героин. Но простейшая химическая экспертиза наличие наркотических веществ не подтвердит.

– Пока дело до экспертизы дойдёт, им все бока намнут. Знаю я, каковы порядки в наших казённых домах.

– Скажи спасибо, что нам самим бока не намяли, – ухмыльнулся Ваня. – Тем более что у тебя вдобавок и передок мог пострадать… Разве такой хоккей нам нужен?

– И всё же ты не прав. Я, конечно, не последовательница Толстого и Ганди, но не считаю, что на каждое проявление зла, тем более неосознанное, нужно отвечать другим, куда более изощрённым злом.

– Послушай сюда. – Ваня, подогретый коньячными парами, уже завёлся. – Дело даже не во зле. Оно неистребимо. Но почему в своей собственной стране я должен терпеть унижение от чужаков? Представь себе на минутку, что кто-то из наших, пусть даже Сашка Цимбаларь, приедет на Кавказ и начнёт приставать к тамошним женщинам, третировать мужиков и хамить в общественных местах. Позволят ему такое?

– Ну ты сравнил! Там страны крохотные. Всё на виду. Все друг друга знают. Кругом одни родственники. А у нас, считай, проходной двор. Вселенский перекресток. Сосед соседа в упор не видит. Всем на всё наплевать. Говоря наукообразным языком, русский народ, достигший стадии суперэтноса, перестал идентифицировать себя как кровнородственное сообщество.

– Это не довод! Если приехал сюда из какого-нибудь горного аула, изволь быть ниже травы тише воды. Уважай наши порядки, если уважаешь наши деньги. А не нравится, вали домой, паси баранов… Две абсолютно разные цивилизации никогда не уживутся вместе. Кому-то одному обязательно придётся уступить. Пожертвовать своими традициями, верованиями, быть может, даже языком. А противостояние обязательно закончится кровью, большой кровью… Возьмем, к примеру, Штаты. Белые американцы прокляли тот день, когда их отцы надумали воспользоваться услугами чернокожих рабов. Как бы потомки этих самых рабов не взяли к ногтю бывших хозяев! Хорошо ещё, если выходцы из Латинской Америки, которых в Штатах уже больше четверти населения, станут на сторону янки. Этнический конфликт, моя дорогая, это тебе не фунт изюма. В ближайшие полвека американцев ждут крупные неприятности. Следующие на очереди – мы. В одной Москве проживает миллион мусульман. А знаешь, какая у них рождаемость?

– Что с тобой, Ваня? – Людочка подозрительно уставилась на него. – Ты случайно не выпил?

– А ты меня поила? – Ваня постарался уйти от прямого ответа. – У меня, может, душа горит! Ты только представь себе чикагское или нью-йоркское городское дно, где своего часа дожидаются миллионы подонков, которые ни разу в жизни палец о палец не ударили, а только курили травку, грабили белых старушек да горланили песни.

– Ты тоже особо не горлань, – попросила Людочка. – Не забывай, что нам ещё предстоит встреча с пограничниками братской Украины. Не дай бог, если ты попрёшь на них рогом, требуя возвращения Крыма… Лучше поспи.

– У тебя под бочком посплю без вопросов… – Это было последнее, что успел сказать Ваня, перед тем как задать храпака.

На украинской стороне никаких проблем не возникло, только хохол-пограничник, проверявший Людочкин паспорт, не без удивления заметил:

– Ну и храпущая у вас доченька. Совсем как пьяный сапожник.

– Приболела немножко, – искательно улыбаясь, пояснила Людочка. – Конфет с коньячной начинкой объелась.

– Бывает, – хмурясь неизвестно чему, сказал пограничник. – Особенно если конфеты шоколадные, а коньяк армянский… Счастливого пути!

До Харькова оставалось всего ничего, но Людочка решила тоже поспать, благо свободных полок в купе хватало. Но предварительно она отыскала недопитую бутылку, спрятанную Ваней в укромном месте, и заменила коньяк на крепкий кофе, кстати сказать, входивший в стоимость билета.

Проснулась Людочка уже при солнечном свете, когда за окном замелькали первые промышленные пригороды. Поднять на ноги Ваню труда не составило – это было даже проще, чем разбудить кошку.

Во время завтрака Людочка с немым укором косилась на его помятую рожицу, но от словесных упрёков воздержалась: не пойман – не вор.

Когда состав стал сбавлять ход, постукивая колесами на бесчисленных станционных стрелках, Людочка поспешила к проводнице, чтобы под благовидным предлогом забрать свой билет, купленный до Симферополя (это было частью плана, разработанного тёртым калачом Кондаковым).

Вернувшись в купе, она застала Ваню в самом дурном расположении духа. В стакане, на который тот с отвращением поглядывал, плескался холодный кофе, а по полу каталась пустая бутылка.

– Ты хоть раз в жизни испытывала крушение мечты? – произнёс Ваня с невыразимой тоской.

– Только в детстве, когда мне не купили говорящую куклу, – едва сдерживая улыбку, ответила Людочка.

– А со мной это случилось минуту назад. Всю ночь я провёл в сладких грёзах, а утром потерпел жестокое разочарование. Единственное, что мне остаётся, это до конца испить свою горькую чашу. – Он с брезгливой гримасой отхлебнул из стакана. – Неужели это расплата за мою невинную шутку? Попутчикам я подсунул фальшивый героин, а они одарили меня фальшивым коньяком. О времена, о нравы!

– А ведь я предупреждала тебя, что зло не конструктивно и к посторонним людям, пусть даже и не симпатичным тебе, следует относиться терпимо.

– Когда ты меня предупреждала? – удивился Ваня.

– Вчера ночью, когда ты вовсю костерил чужаков, не желающих принимать образ жизни, которого придерживается титульная нация. Особенно досталось нашим мусульманам и американским неграм.

– Быть такого не может! – возмутился Ваня. – Негры – лучшие на свете парни. А мусульманство – самая прогрессивная и динамично развивающаяся религия. За ней будущее! И вообще, я болельщик грозненского «Терека».

– Ладно, не кипятись. Сходить пора.

Харьковский вокзал был способен произвести впечатление на кого угодно, даже на искушённых москвичей: грандиозные размеры, величественная архитектура, мраморные полы, исправно действующие башенные часы. И хоть одна половина здания находилась на ремонте (говорят, чуть ли не со времён провозглашения независимости), другая исправно функционировала, предоставляя бывшим и будущим пассажирам весь спектр услуг, предусмотренных железнодорожным уставом. Пояснительные надписи на чистой украинской мове поддавались чтению, пусть и с некоторым усилием.

Людочка отослала в адрес Кондакова телеграмму с условным текстом и, держа Ваню за руку, вышла на привокзальную площадь. К ней примыкал сквер, в дальнем конце которого били фонтаны, всё время менявшие высоту и направление струй. Возможно, в завуалированной форме они олицетворяли собой внешнюю политику молодого государства.

Вокруг сквера на лошадях катались дети. Каждая цветочная клумба напоминала собой праздничный торт, и строгие охранники не позволяли прохожим похищать с них астры, бархатцы и анютины глазки. Наглые раскормленные голуби садились едва ли не на голову.

Везде говорили, пели, ругались, просили милостыню и рекламировали свой товар исключительно по-русски. О том, что это не какой-нибудь Тамбов или Белгород, напоминали лишь цены, выставленные не в рублях, а в гривнах, да желто-голубой флаг, полоскавшийся на здании железнодорожного управления.

Скользнув взглядом по рекламным щитам, украшавшим окрестные здания, Ваня сказал:

– Создаётся впечатление, что все харьковчане пьют пиво «Оболонь», едят колбасы Лубенского мясокомбината и хранят деньги в коммерческом банке «Базис».

– А ты хочешь, чтобы они пили настой опия, ели человечину и хранили деньги в чулке? – осведомилась Людочка. – Наличие рекламы, тем более национальной, свидетельствует о хорошо развитой экономике. Недавно я побывала в одной сопредельной стране, так там вместо рекламы висели только лозунги: «Мы любим нашего президента!»

– Что тут странного? А вдруг это красивая баба, вроде тебя.

– Да нет, это мужчина, причем уже изрядно потасканный.

Вокзальная стоянка была сплошь забита машинами, среди которых не замечалось ни единого «Запорожца», прежде наряду с длинными чубами и необъятными шароварами считавшегося чуть ли не символом Украины. Это тоже кое о чём говорило. Страна собиралась двигаться в будущее не на консервных банках, снабжённых колёсами, а на полноприводных джипах.

– С чего начнём? – оглядываясь по сторонам, осведомилась Людочка.

– Как всегда, с наведения мостов, – ответил Ваня, которого свет дня отнюдь не красил. – Я буду солировать, а ты подыграешь… Что так смотришь?

– Очень уж ты страшненький, – печально молвила Людочка. – Похож на чахоточного гномика.

– Ничего, страшненьким охотней подают. И доверия к нам больше. Ты и сама сегодня могла бы не краситься.

– Привычка – вторая натура. – Людочка развела руками.

В общих чертах их задача была определена ещё до отъезда: от контактов с официальными лицами воздерживаться, искать очевидцев, собирать любые сведения, касающиеся взрыва, не чураясь при этом и слухов, вне зависимости от достигнутых результатов вечером выехать в Крым и всю командировку завершить в течение двух суток.