Текст книги "Рус Марья (Повесть)"

Автор книги: Николай Краснов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

И все же от ее частых разведок пользы мало. Выведать что-либо у постовых стало гораздо труднее: даже друзья словаки и те, узнав о ее связях с их начальником, теперь попридерживают языки.

Что делать, что делать… Из леса приходят одни не утешительные вести: не удаются диверсии, гибнут подрывники под пулеметами на подступах к железнодорожному полотну. Сама видела – нелегко пробиться к дороге: по всей линии дзоты и колючая проволока, через каждые сто метров – солдат. К тому же у партизан ни опыта, ни подходящего оружия, ни взрывчатки. А эшелоны врага, груженные боевой техникой и пехотой, идут, идут через Дерюжную – с Брянска на Курск, на Белгород и Харьков…

8

Апрель пришел с теплыми ветрами и проливным дождем. Бурлят полые воды в Клинцовском логу. Набухла Дерюжинка. Через Свапу, говорят, и не перейти.

Больше недели нет связи с отрядом. Не терпится Марье Ивановне. Все готово, как ей кажется, для того, чтобы завербовать Крибуляка, и только необходимо согласовать с Покацурой план своих действий. О ее намерениях он знает, одобряет их, однако до этого считал, что раскрывать свои карты перед капитаном преждевременно, а сейчас наверняка разрешил бы это сделать.

Не дождавшись связного, разведчица решает воспользоваться явкой, которая ей дана на экстренный случай.

Того, кто ей нужен, она хорошо знает. Это Николай Иванович Новоселов, до прихода немцев работавший слесарем в МТС и оставленный из-за хромоты по чистой. Теперь у него своя лошадь, добытая, конечно, не без помощи партизан. Часто его можно видеть по дороге из лесу с возом хвороста, а также на базаре, где он продает всякий железный шабур-чабур.

Набрала заржавленных замков – будто несет их в починку, заявилась на квартиру к подпольщику. Ровесник он ей, а по виду в папаши годится: так старит Новоселова не без цели запущенная густая борода. Встретил подозрительно, даже враждебно. Ведь кто она в его глазах – веселая женщина, под стать Пальгулше, в лучшем случае, спекулянтка. И лишь когда обменялись паролями, усмехнулся, подобрел.

– А это зачем?.. – кивает на принесенные ею замки. – Починить, что ли?

– Не обязательно… Взяла, чтоб глаза полицаям отвесть.

– Вон ты какая!..

Рассказывать ничего не рассказывала, лишь предупредила, что выполняет сейчас ответственное, крайне опасное задание и он должен быть готовым в любой момент, как в случае провала, так и в случае успеха, вывезти ее к партизанам. И пусть по утрам проезжает мимо ее дома. Условный знак, что задание выполнено, – чугунок во дворе на колу.

При расставании хозяин вздохнул:

– Бабье ли это дело – война… Эх!

Досадливо отмахнулась от его слов: не хочется слышать об опасности. Знает и сама: если промахнешься – смерть. Не посмотрят, что баба. Только в одном Ясном Клину с начала года трех женщин немцы казнили – хлеб они выпекали партизанам. У одной четверо малолеток. Так и расстреляли на глазах у детей…

Не поймет Марья Ивановна, что такое с ней творится: домой пришла – не знает, чем заняться, села за стол – еда в глотку не лезет, прилегла на диван – ни сна, ни покоя. Сначала главное дело сделать, все остальное потом. Конечно, придется вести разговор с капитаном в его рабочем кабинете. Как начать – она хорошо продумала, только б никто не помешал.

Пока идет до станции, все кажется ей простым и легким. Лишь сердце нет-нет да и кольнет недобрым предчувствием. А кто даст гарантию, что Крибуляк не провокатор…

Как вошла в кабинет, хоть и не впервые она тут, стало вдруг как-то не по себе. Крибуляк, здороваясь, лишь кивнул головой, продолжая хмуро читать бумаги.

«Чужой, совсем чужой!» – мелькнуло в сознании. А если так, то как жалки все ее заигрывания с капитаном, все ее кривляние. И ненависть, какой никогда еще не испытывала, всколыхнулась в ней ко всему, что было в кабинете: к расклеенным на стене приказам, к отвратительной гитлеровской роже на портрете за спиной капитана, да и к самому начальнику «баншуца».

Тяжело вздохнув, Крибуляк вышел из-за стола и приблизился к ней. Поразилась выражению его карих глаз, полных большого человеческого горя. И ненависть к нему сменилась жалостью.

– Что с вами, Андрей Иваныч?..

Пересиливая боль в себе, слабо произнес:

– Плохое письмо из дому… Жена больна… Сэрдце…

Сумный, прошелся вдоль стены.

Ах, как не вовремя все это! Не отложить ли задуманное?..

Крибуляк, прохаживаясь, должно быть, отогнал навязчивые мысли, теперь снова сидел за столом, перебирая бумаги.

– А все-таки, болшевичка, есть у вас партизаны! – воскликнул, вглядываясь пристально в исписанные листы, потом мечтательно прошептал: – Как бы я хотел видеть хоть одного партизана!..

И она решилась. С тем напускным озорством, с каким уже свыклась за время своих встреч с капитаном, Марья Ивановна встала перед ним у стола, горячо задышала:

– Вот, смотрите! Я подпольный работник, партизанка-разведчица!..

Крибуляк потемнел в лице, молча вскинул глаза, удивленный ее признанием, поднялся со стула и начал быстро ходить взад-вперед по кабинету, не зная, видимо, что сказать и как себя вести в эту минуту.

Разведчица зорко следит за ним, чтобы в случае явного провала прибегнуть к испытанному средству – перевернуть все дело так, будто она только пошутила.

Между тем Крибуляк справился со своей растерянностью, угрожающе поглядев на Самонину, замкнул дверь на ключ и подошел к телефону.

– Вот сейчас позвоню, – сказал он многозначительно, – и те-бя за-бе-рут в ге-ста-по!..

Пододвигает телефон к себе. Еще миг – и выполнит свою угрозу.

Загадала: если возьмет трубку, она тут же подскочит к нему и попросит извинения за неуместную шалость. И глядела на него бесстрашно, холодея от нервного напряжения.

Помедлил в ожидании: не скажет ли она чего. Но от нее – ни слова, ни жеста.

– Ведь ты только что себя к смерти приговорила! – строгим голосом продолжал он, то подходя к ней, то отходя. – Я и сам догадывался, что ты разведчица: суешь нос куда тебе не положено… Ходишь по постам, шпионишь… А потом наши поезда под откос летят!..

О телефоне словно бы позабыл. Значит, пронесло. А грозным словам Крибуляка Марья Ивановна, пожалуй, истинную цену знает.

– Что тебя заставило открыться мне в том, что ты партизанка?

– Любовь к Родине…

– А еще?

– Хочу, чтобы вы с нами работали!.. Думаю, что вы коммунист.

С кривой усмешкой поглядел на нее искоса, процедил сквозь зубы:

– Хотел бы я знать, кто тебя подослал… Улыбаешься? Хорошо же! Иди домой, я к тебе приду! – И Крибуляк отомкнул дверь.

– Когда?

– Приду…

А когда придет – не говорит. И тон разговора заставляет насторожиться. С тем и ушла.

Когда придет? С чем? Неопределенность хуже всего. «Будет все в порядке!» – успокаивала себя. Но можно ли быть спокойной, когда не знаешь, что тебя ждет. В воображении всякие картины, одна страшнее другой. Нет, оставаться дома на ночь опасно. Растормошила полусонную племянницу, направилась к соседке – осторожность никогда не помешает, на хату повесила замок.

– Боюсь чтой-то, Стефановна. Прими к себе ночевать…

И на другую ночь остаться в своей хате не решилась. Обе ночи спала чутко, но ни стука, ни говора, ни шороха шагов не слышала. Днем, как и накануне, также не было ничего подозрительного; никто ее хатой не интересовался, лишь Новоселов, как договаривались, рано поутру вчера и сегодня медленно проехал на телеге.

К концу третьего дня поняла, что за ней слежки нет, осталась ночевать дома.

Часа в два ночи – резкий стук в окно. Прислушалась: может, свои. Но условного сигнала не последовало, да и не в то окно связной должен стучать. Кто-то бил в раму кулаком нетерпеливо и настойчиво. Затем прозвучала команда на чужом языке, сразу двое или трое начали ломиться в двери. Кричат: «Отворяй!», грохают прикладами.

Растерянно заметалась туда-сюда по хате, вывернула фитиль в лампе и разбудила девочку.

– Нина, меня сейчас заберут… Оденься побыстрей и встань за дверью. Когда буду открывать, тебя загорожу, а ты в это время выползай на улицу и беги домой!..

Дверь треснула под ударами кованого сапога, в глаза разведчицы ударил яркий свет, она невольно попятилась, однако, не забывая о девочке, притаившейся у ее ног, в удобный момент слегка подтолкнула ее, и та проскользнула незамеченной.

Два солдата, ввалившись в двери, угрожают автоматами, велят, чтоб подняла руки. У порога расступились, пропуская третьего. Входит капитан Крибуляк. Фуражка надвинута на глаза, губы сурово сжаты, в руке пистолет. Отрывисто отдает какие-то приказания автоматчикам. Солдаты, стукнув каблуками, уходят, он остается.

– Итак, ты арестована!

Дуло револьвера смотрит на разведчицу.

– Тебя будут пытать, и ты умрешь на медленном огне!

Боже, кому она доверилась, этому немецкому прихвостню.

– Эх ты!.. Фашистская тварь!..

Хочется как можно больнее оскорбить его, унизить. «Ты» – это вырвалось как-то само собой. Все свое презрение, всю ненависть вложила в слова. И так, наверное, красноречивы были ее глаза и жесты, что он отступил на два шага – боится, как бы она не сделала ему чего-нибудь плохого. А что она может ему сделать, кроме гневных слов у нее, к сожалению, ничего нет.

– А еще детьми своими клялся, что не предашь!..

В горле клокочут слезы бессилия.

– То е красна! – вдруг воскликнул Крибуляк, преобразившись. – Ты молодец!

Марье Ивановне странно видеть после всего, что только что произошло, добрую улыбку на лице капитана.

– Ей, дорогая моя болшевичка! – горячо зашептал. – Спасибо тебе, что ты так честно служишь своей родине! Смерть тебе смотрит в глаза, а ты такая отважная!.. Я тебя проверял, не предашь ли ты меня. Теперь я тебе верю! Что нужно твоим братьям-партизанам, я буду помогать!..

Не смогла сдержать слез, но это были уже не те, другие. Они и пролились, как могут литься лишь слезы радости, – мгновенно, крупным градом. Руки сжала на груди до боли, выдохнула счастливо:

– Ох, как вы перепугали!.. Думала, смерть мне…

– Продолжай меня звать на ты… Я твой друг!

– Хорошо!.. Зачем ты все это придумал?.. Как жестоко!.. Разве не видел, кто перед тобой?!

– Прошу простить меня, по-другому не мог!.. Я однажды уже попадался на удочку провокатора… Еле выпутался. Думаешь, обманываю?.. Тогда смотри! – Крибуляк стягивает с ноги сапог, развертывает портянку. – Смотри, дорогая, как поработали гестаповцы!..

Вся подошва его ноги в рубцах, ни одного целого пальца – следы страшных пыток каленым железом. Перенести такие страдания, бедный Андрей Иваныч! Как же это можно так, над живым-то человеком! Ах, нелюди, звери!.. И незачем капитану прощенья просить. Конечно, иначе он поступить не мог. Разве ясно было, кто она такая. Если уж сама раскусить его не могла, то ему-то каково!..

Многие догадки разведчицы подтвердились. Крибуляк – член Коммунистической партии Чехословакии. Война застала его в Моравии. Работая в оружейной мастерской, ой снабжал оружием чешских патриотов-подпольщиков. К нему в доверие втерся враг. Тогда-то и пытали его в гестапо. Ничего не добились, отступили. И снова он делал свое дело, порученное партией. И снова нависла над ним угроза. Тогда руководители подполья, спасая от неминуемого ареста, направили его в армию, к насильно мобилизованным словакам. Задание: словом правды разрушать мощь фашистской Германии, а если придется оказаться в бою, организовать массовый переход солдат на сторону Красной Армии. До сих пор его подразделению не довелось быть в бою. Словакам немцы не доверяют. И те томятся, не зная, каким образом можно помогать русским. Всего тягостней ему, Крибуляку. Фронт далеко, а надо как-то бороться. Выступить тут против немцев в открытую – поставить под удар не только себя, но и свою семью. Сидеть сложа руки – совесть загрызет. Один выход – связаться с партизанами. Да, он действительно искал надежных людей, поэтому и к Пальгулше прибился, а затем и к Самониной, прикинувшись ухажером. Доволен, что теперь хоть чем-то сможет помочь нашей победе над врагом, а тем самым и своей многострадальной родине.

Тысячи вопросов у Марьи Ивановны к нему, и все самые срочные. Какой гарнизон на станции Дерюжной? Какие укрепления? Как незаметно подобраться к железнодорожному полотну? Как охранники находят партизанские мины? На каждый вопрос есть ответ, до неожиданности простой и настолько необходимый, что надо немедленно бежать в лес и обо всем рассказать Покацуре. Какое огромное подспорье партизанам!..

Попросила добыть для народных мстителей тол, гранаты, патроны. Все это он пообещал дать.

– А зачем вам наши патроны? – спрашивает.

– У партизан винтовки все больше трофейные. Мы будем бить немцев их же оружием!

Крибуляк весело смеется. Отрадно и ей, что так хорошо понимают друг друга.

Близится утро. Капитану пора уходить. С большим уважением он пожимает руку разведчицы.

– Всего хорошего!

Марья Ивановна долго слушает удаляющиеся шаги ставшего ей родным человека. Теперь пойти накинуть чугунок на шест – условный сигнал Новоселову, и – пока есть время – спать, спать, спать…

9

– Братцы, живем! – не сдержала разведчица своей радости при встрече с партизанами на ближнем лесном кордоне.

Два парня из Ясного Клина затормошили ее, расспрашивая, как там, дома, какие новости. Подошли другие.

– О, це так не годится! – Коренастый бородач увлекает Марью Ивановну в сторону.

– Петро Павлыч?!

Покацура, хохочущий, оживленный, обнимает ее.

– Ай, дочка, чи не угадала, чи шо?! – Лохматит свою дремучую бороду. – На дида похож, правда?.. А як же без бороды партизану? Зимой от холодов защита, а вот скоро комари пойдут – и от комарей… Значит, живем, говоришь? Эх, Марья, два дня тебя ждем тут, вся моя душа изболелась!

Непрестанно заглядывает в сияющее лицо разведчицы: оно ему о многом говорит.

У лесной просеки – выворотень сосны.

– Сидай! – показывает Покацура на поваленное бурей дерево.

Безветренно. Ласково пригревает солнце. Пахнет сосновой смолкой и тающим снегом. Названивает капель, птицы кричат, радуясь теплу. На проталинах пробивается дружная зелень. Никогда еще, кажется, не были так милы краски, запахи и звуки наступающей весны.

– Докладывай, с чем приехала! Обрадуй-ка!..

Мысленно перебрала все данные, полученные от офицера-словака. Как бы чего не забыть! Перво-наперво, вот она, схема участка железной дороги, нарисованная самим Крибуляком. Тут указаны все укрепления, пушки и пулеметы, количество офицеров и солдат. Надписи: «тут можно», «тут охраны нет» и стрелки: это места наиболее безопасных переходов через железную дорогу. И вообще, надо переходить дорогу возле сторожевых будок: есть приказ не засиживаться охранникам в тепле, да те и сами не очень-то в будках по ночам задерживаются – партизан боятся. А если потребуется, то в нужном для партизан месте в любой момент постовые будут отозваны.

Покацура улыбается, разглаживая хохлацкие длинные усы: важная у разведчицы победа.

– А почему на полотне не срабатывают наши мины? Сколько ни ставим, а толку нема…

Для Покацуры, как видно, этот вопрос особенно важен.

Потому и не взрываются мины, что их обнаруживает охрана. Партизаны когда мины ставят? Ночью. А охранники еще днем проходятся с граблями по железнодорожному полотну. Получаются полосы. Перед тем как следовать поезду, часовые обязательно проверяют линию, нет ли где следов: на полосках их легко заметить, а где следы, там и мину ищи.

– Вот это да! Маленький секрет, а как много он для партизан значит!

Это еще не все. Самое главное, пожалуй, то, что в ближайший дни с немецких складов начнут поступать для партизан оружие и боеприпасы. У Крибуляка на складах свои люди.

– Ну, поздравляю тебя!.. Сильный союзник появился у партизана– Петро Павлович пожимает руку разведчице и, обернувшись к сторожке, кричит: – Почепцов! Вася, сюда!..

Почепцов, высокий, медвежеватый, улыбчивый, завидев издали разведчицу, отделяется от партизан, идет вразвалочку, убыстряя шаг.

– Отныне будет твоим связником. Чуешь?..

Покацура, не теряя времени, решает сегодня же воспользоваться свежими данными, привезенными Самониной. По карте он сверяет схему, намечает маршруты и делится с партизанами своим замыслом. Две группы диверсантов отправляются в эту ночь на боевое задание. Одну поведет сам, другую – Китранов.

Кто готовит еду у костра, кто винтовку чистит, кто занят подготовкой мин для предстоящего дела. Тем временем Марья Ивановна узнает свежие партизанские новости. Еще до половодья в Клинцовские леса перешел из-под Шумихи Беспрозванный со своими хлопцами. Подпольный райком, воспользовавшись распутицей, только что провел переформировку отряда. В лесных чащобах заново оборудован лагерь – целый городок партизанских землянок, заложены продовольственные базы. Созданы боевые и вспомогательные роты, в том числе разведрота, которой командует Покацура. На Китранове – хозяйственная часть. Командиром отряда назначен майор Спирин, из окруженцев. Беспрозванный – комиссаром. Налажено обучение подрывному делу, окрепла дисциплина, имеется связь с Большой землей. Только и разговору среди партизан – о рельсовой войне.

– А не наставит нам твой хваленый офицер ловушек?..

Ох, уж этот Китранов, все печенки переест!

В наступающих сумерках все расплывчивей фигуры людей и все четче становятся звуки. Холостой щелчок курка, приглушенный смех, плеск воды под сапогами. И вот – покацуровское, деловое: «Подъем!» А следом уже знакомое разведчице и, наверное, привычное для партизан:

– На-гора, ребята, давай, давай!.. Елка-то, она ведь зелена, а покров-то, чай, опосля лета!..

И как-то у всех легчает на душе от этого забавного почепцовского присловья.

Новоселов давно уже навьючил воз хвороста, готов в обратную дорогу. Марья Ивановна тоже может ехать домой – дело свое сделала. Но нет, она увязывается с разведчиками: растравил Китранов своими подозрениями, чирий ему на язык, и ей надо самой убедиться, не грозит ли засада партизанам. Новеселов уезжает один.

Вот и место, рекомендованное Крибуляком для перехода через железную дорогу. Тихо. Разведчица просит разрешения у Покацуры первой перейти через полотно. И не столько хочется уязвить Китранова, сколько хочется поберечь партизан. У всех на виду дважды переходит через насыпь туда и обратно, на собственной жизни проверяет один из секретов, выданных начальником «баншуца». Затем переправляются через дорогу разведчики – и ни одного выстрела.

«Спасибо тебе, Андрей Иванович! Милый, хороший!..» – Разведчице сейчас не жалко для своего боевого друга самых лучших слов.

10

«Я, Ондрей Крибуляк, уроженец Чехословакии, добровольно вступаю в ряды народных мстителей, клянусь честно выполнять все задания партизан в борьбе с фашизмом, свято хранить военную партизанскую тайну». Эти же слова капитан написал по-словацки и поставил свою подпись.

Листок с присягой разведчица через Почепцова направила в отряд, и вскоре оттуда поступили первые задания для Андрея Иваныча.

И как он изменился за эти дни! Ходит с высоко поднятой головой, веселый, разговорчивый, энергичный. Двух суток ему было достаточно, чтобы собрать сведения о вражеских гарнизонах по всему району. Контрольная разведка подтвердила все данные. Лишь по станции Дерюжной число оккупантов оказалось на единицу больше, видать, самого себя не посчитал Крибуляк. Его особая забота – чтобы наперед партизаны знали, какой поезд и в какое время проследует в зоне их действий. За неделю подрывники пустили под откос пять немецких эшелонов с военной техникой и солдатами. От начальника «баншуца» идет самая разнообразная информация: о результатах диверсий, о передвижении карателей, о секретных приказах гитлеровцев. И сверх всего, как обещал, – оружие. Мадьярские двухцветные гранаты, мины, взрывчатка. Вот когда пригодилась разведчице «спекулянтская» корзина! Что ни день, все новые и новые грузы уносит Марья Ивановна от капитана. И хочется взять как можно больше. Подвернулся Новоселов, и его подключили к делу. Племянница Нина и та всякий раз, когда относит молоко капитану, возвращается с полным кувшином патронов. Все это добро Вася Почепцов переправляет дальше. Крибуляку выражено доверие, от самого Беспрозванного ему благодарность.

– Передай, болшевичка, комиссару, – просит Андрей Иваныч, – что я счастлив служить Советской России! Ваши враги – мои враги!..

Теперь без постоянных и открытых встреч не обойтись, и, наверное, придется Марье Ивановне в целях конспирации закреплять за собой репутацию «капитанши». Сам Крибуляк того же мнения: она должна быть при нем под видом его любовницы. И Петро Павлыч Покацура уверяет, что, дескать, под маркой ухажерки работать всего удобней и безопасней.

Мерзкая роль, будь они неладны, все гулящие бабы на свете! И это тебе не на сцене играть! Побирушкой прикинуться было куда проще…

Откопала тайник с одеждой. Было чего вспомнить, когда вещи перебирала да гладила. И опять на сердце маята: «Вот на что вы сгодились, мужнины да сестрины подарки! Такие, бывало, легкие, почти неслышные на плечах, какими тяжелыми они теперь окажутся! Праздничные наряды – в горькую годину!..»

Но поменьше переживаний, больше дела! За себя-то Марья Ивановна ручается: хоть и противно, а сыграет так, что люди поверят, будто и вправду она увлеклась этим щеголем, красавцем капитаном. Надо, чтоб и ему поверили. А достаточно ли она привлекательна, хорошо ли будет одета? Ведь чтобы и самому было с ней приятно. В конце концов, чтоб и перед немцами за нее не было стыдно.

Прислушивалась к советам своего партнера: человек образованный, лучше знает, что к чему. Пробовала прически – то на бок, то прямо. Капитану больше нравятся взбитые кудри и челка. Ладно, пусть будет по его. Хотела губы накрасить – запретил. Держаться велел пококетливей, разговаривать поласковей.

Для пробы решили провести вечер в казино.

Шубка на Самониной изящная, беличья, шапочка такая же, с голубым пером. Юбка узенькая, в полшага, и чуть ли не выше колен (ох, стыдобушка!), никогда таких не носила. Туфли на высоком каблуке – беда ногам без привычки! Хорошо, что капитан под руку поддерживает.

– Андрюша, как я тебе нравлюсь? – то и дело обращается к нему, хохоча и прихорашиваясь. – А как моя прическа?

Видно, каких это трудов ей стоит, волнуется. Он всякий раз отвечает ей любезностью, даже и не подумаешь, что это не всерьез! То руку поцелует, то привлечет к себе за талию. А если кто с ней заговорит, глядит волком. Потеха!..

Муторно от винных паров и табачного дыма, от духов и пудры – не продохнешь. Хохот, шум. Превозмогла себя.

И надо же, новая посетительница казино приглянулась многим офицерам. Отбою нет желающим потанцевать с нею. О, если б кто знал, как это противно, когда рука твоя в потной руке твоего врага! А им радость. Иной даже подмигнет капитану:

– Рус Марья ист гут!

– Хороша паненка!

Приглашают Марью Ивановну к себе в гости.

Самолюбивой Вере Пальгул, крутящейся вокруг немцев, все это ох как не по вкусу, – глазами зыркает на неожиданную соперницу. А Самонина ей парочку ласковых слов: дескать, может еще кому скажешь, где мое барахло зарыто. Та рвет и мечет. Перехватила Крибуляка.

– Что-то вы нас забыли…

– К тебе вон какие ходят! – Капитан свел руки перед животам, намекая на пузатого фон Дитриха.

– А вам Самониха милей, да? Змея она подколодная!..

Бурынченко, наоборот, не прочь помириться, лебезит:

– Ах, какая ты нарядная да веселая!..

Что ответить этой дуре? Нужда заставит – будешь веселой. Однако отталкивать ее не следует: повадилась она к Андрею Иванычу с доносами на местных жителей. Пусть уж лучше кляузничает ему, чем кому другому. Да как точно информирует, дрянь! По крайней мере, всегда нетрудно понять, где и какие явки под угрозой провала, где и какие срочные меры надо принять, чтобы обезопасить людей И то польза партизанам!

Пробный выход на люди, кажется, удался. За капитана можно не беспокоиться. А повышенное внимание со стороны офицерья и приглашение в гости как раз кстати: партизанам нужен план расположения немецкого гарнизона в Дерюжной, и надо найти возможность туда проникнуть.

Одно огорчает: не так, как хотелось бы, не совсем по-товарищески ведет себя с нею Крибуляк. Что-то не похоже, чтобы его ухаживания были только для отвода глаз. Поцелуи неоправданно часты, рука слишком долго задерживается на ее талии. Наедине он говорит все то же, что и при людях. Глянет на нее и залюбуется: «Молода, как девочка». А глаза? Разве не ясно, чем он дышит! Эту ночь они должны провести под одной крышей. А сколько будет таких ночей. И, возможно, придется спать в одной постели… Конечно, он не мертвый, от искушений не застрахован, это она тоже понимает. Но пусть не тешит себя пустой надеждой!..

Между ними все, что надо, обговорено, осталось только это. И он молчит, сидя на диване, сосредоточенно курит. И она молчит, не зная, как приступить к необычному разговору. Нина у матери. Значит, разговор не отложишь, надо говорить сейчас.

– Андрей Иваныч, только, пожалуйста, когда вы со мною, не считайте себя мужчиной…

– Как так?! – Крибуляк удивленно вскинул брови и расхохотался. – Можливо ли?.. А кем же мне себя считать?

– Моим братом!..

Не выдерживая под ее строгим, усталым взглядом, он молчаливо отводит глаза, улыбается застенчиво, щеки его заметно розовеют.

– Если вы коммунист, если вы меня уважаете… Не глядите на меня как на женщину… У нас с вами не любовь, у нас с вами работа… Я сейчас солдат… Смотрите на меня как на мужчину, – мужское дело делаю…

– Ёй-ёй, болшевичка!.. – воскликнул Крибуляк и шутливо вскинул руки. – Сдаюсь!..

Ладно, что взмолился, а то еще наговорила бы целый короб. И не беда, что слова корявы и что он, может, обиделся. Главное: понял, все остальное не в счет.

Капитан заснул на диване. А утром, специально уловив момент, когда выгоняют стадо, Марья Ивановна разбудила своего партнера и проводила его под руку на виду у всех за околицу через весь Ясный Клин, смеющаяся, нарядная, довольная тем, что новый день начат, как и задумано, с пользой для дела.