Текст книги "Буревестник"

Автор книги: Николай Матвеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Давно уже выпиты сто граммов, солдатская норма, а разговор все течет и течет, принося то радость, то горе. Ничего не поделаешь – война, а судьбы людские на войне как бы сжимаются во времени, и какой-нибудь месяц или два равны годам…

Из Саки было удобно держать под контролем отступающих гитлеровцев, которые стягивались к Севастополю. Гитлер решил сконцентрировать в Севастополе свои силы, чтобы удержать Крымский полуостров, но было ясно, что сейчас надо думать об эвакуации, а не об обороне. 18 апреля 1944 года основная масса гитлеровских войск сосредоточилась возле Севастополя.

Несмотря на всю свою хваленую организованность, фашисты не могли бы стать образцом порядка – каждый старался как можно скорее покинуть столь негостеприимную землю. Корабли шли один за другим, и у наших летчиков было много объектов для выбора. Вот тут-то штурмовикам пригодилось бомбометание с малых высот, причем выбирались наиболее крупные боевые корабли. В результате немцы почувствовали, что они в западне. Все – земля, море и небо – были против них.

Полк Степаняна вместе с другими увеличивал свой счет уничтоженных плавсредств и живой силы противника. Уже начали проявлять себя и ученики Нельсона – молодые летчики, прибывшие к нему в полк. Были у него в полку и «старики», те, кто уже успел принять боевое крещение до того, как попал к Степаняну. Но и они считали себя его учениками. Некоторым из них Степанян смело поручает ответственные задания, – они уже достаточно зарекомендовали себя. Возьмем хотя бы младшего лейтенанта Виктора Глухарева.

– Нельсон Георгиевич – мой учитель, – говорит он. – Это он научил меня летать.

К этим словам стоит прислушаться.

…Старые, пожелтевшие газеты, истертые на сгибах. Их бережно хранит Виктор Яковлевич Глухарев, хранит более двух десятков лет. Он закончил войну с четырьмя орденами боевого Красного Знамени и с орденом Ленина, не говоря уже о других орденах и медалях. Впервые Виктор проявил себя еще под Новороссийском, в те огневые дни, когда наши моряки прорывались в город. Группа десантников с боями заняла вокзал, но гитлеровцы плотно зажали их в кольцо. Обстановка такова: на чердаке вокзала закрепились десантники, внизу фашисты. Тогда на помощь приходит морская авиация. Приказ предельно краток и ясен: необходимо доставить боеприпасы и воду – помочь товарищам. А это не так-то просто – даже небо отделено от земли непробиваемой полосой огня. На задание выхолят три ИЛа.

Один самолет идет на клуб моряков, второй на элеватор, а самолет Глухарева на вокзал. Машины идут низко, но надо еще снижаться, иначе груз не будет доставлен по нужному адресу. Переходят на бреющий. Обстреливаемый со всех сторон самолет Виктора, чуть не задевая винтом крышу, проскакивает к вокзалу. Вниз летят посылки. Рассчитано точно – одна попадает в слуховое окно, прямо в руки морякам. Другой аккуратно упакованный тюк ударился о стену вокзала, отскочил и упал на землю. Совсем рядом, кажется, только протяни руку – и достанешь его из окна. Но это не так-то просто: земля на мушке у противника. Моряки как черная лавина обрушились на фашистов. Атака была короткой, но стремительной. Десятки врагов остались на месте, а бесценная посылка все-таки попала в руки адресата.

Было совсем темно, когда младший лейтенант Глухарев вернулся на аэродром. Он садился при свете прожекторов впервые в своей летной практике. Но садился уверенно, чувствуя свою власть над послушной машиной. Это сказывалась школа Степаняна – не зазнаваться, но быть уверенным в себе, а главное – хорошо знать, до последнего винтика, свою боевую машину. Виктор запомнил этот полет, наверное, на всю жизнь. Запомнил до мельчайших подробностей, и поэтому ему достаточно прочитать эти несколько строк, чтобы снова все пережить.

«Задание штурмовики получили очень сложное. С чувством великой ответственности выполнял его младший лейтенант Глухарев. Ценный груз сбросил точно в заданное место».

А название у этой заметочки тоже очень простое: «Моряки получают помощь». Коротко и ясно – лучше не скажешь.

Таких учеников у Степаняна было немало. Некоторые из них позже сами стали Героями Советского Союза, как, например, Ефим Удальцов, Юсуп Акаев…

Однажды произошел редкий случай, о котором потом часто вспоминали. Тогда моряки и летчики спорили, кто же является виновником торжества.

Было это так. Командование дало приказ встретить караван немцев. Но встреча эта должна происходить не ближе чем за три километра от берега. Степанян повел свой полк. Уже начало смеркаться, и небо подернулось прозрачной дымкой. Если смотреть с самолета, то море через дымку красивое – трудно даже сказать, какого оно цвета, – природа смешала на своей палитре разные краски от синей до серой… Но вот ровную гладь моря разорвала темная цепочка. Транспорты. Надо начинать атаку.

Бой был уже в самом разгаре, когда двое летчиков, уже знакомый нам Виктор Глухарев и Михаил Беляков, заметили, что в бухте притаился крупный корабль. Присмотрелись – эсминец. Решение было принято быстро. Получено «добро» от командира, и можно приступать к действию.

Оба самолета переходят на малую высоту – 50 метров, и четыре мощные бомбы летят вниз. Две точно ложатся на цель. Взрыв. Летчики видят, как в панике мечутся враги по горящему кораблю… Значит, все в порядке – эсминец выведен из строя. Бесстрастный фотоаппарат запечатлевает все это на пленке.

Летчики докладывают о своих действиях, а фотодокумент подтверждает. Однако эсминец оказался живучим. Из последних сил он добрался до берега, и гитлеровцы решили ночью отбуксировать его, вернее то, что от него осталось, – металлическую обгорелую коробку. – в ближайший румынский порт. Маленький буксир старательно тащил беспомощную махину, когда шум винтов буксира уловили «уши» нашей подводной лодки и она, неожиданно всплыв, атаковала эсминец двумя торпедами. Атака удачна – торпеды взрывают корабль. Через некоторое время удивленные подводники слышат, что снова раздастся шум винтов. Невероятно – ведь эсминец уже мертв! Всплывают вторично и видят маленький буксир, торопящийся к берегу… Больше ничего и никого на поверхности. В штаб поступает радостное сообщение – подводники уничтожили вражеский эсминец, а такое бывает не каждый день.

…Потом выяснилось, что это был один и тот же «заколдованный» эсминец, который не горел в огне и не тонул в воде…

19

Работы у черноморцев было более чем достаточно: подавлять зенитные батареи противника, топить корабли, уничтожать живую силу. Дела хватало всем: и штурмовикам, и бомбардировщикам, и торпедоносцам, – все работали «без выходных». У летчиков теперь большой опыт, за плечами многих из них не одни месяц войны. За это время выросло их боевое искусство и освоено много новых приемов, помогающих в бою. Теперь они по праву могут называться мастерами своего дела – асами. И летчики Нельсона Степаняна заслуженно занимали свое место среди этих мастеров.

Вот что писала по этому поводу газета «Правда» от 3 мая 1944 года.

«В боях на морских коммуникациях черноморские летчики не только проявляют высокий моральным дух, смелость, настойчивость, но и используют новые тактические приемы, позволяющие эффективнее наносить врагу удары. Только в последние десять дней боев за освобождение Крыма они уничтожили более двадцати кораблей противника и стольким же нанесли крупные повреждения, не понеся сами ни единой потерн. Нередко вражеский караван возвращался в Севастополь, не рискуя продолжать путь дальше в данном составе кораблей.

Многие из этих побед одержаны летчиками Героя Советского Союза майора Степаняна».

…Фашисты смогли продержаться в Севастополе всего несколько суток, а в начале войны наши войска держали оборону 250 дней. И каких дней! Каждый из них может послужить примером мужества и самоотверженности. Севастополь для русских был частью Родины, котирую надо защищать до последнего вздоха, до последней капли крови, для фашистов же это была ненавистная чужая земля, где все грозило им смертью. Мечта Гитлера удержать Севастополь не сбылась…

5 мая – советские войска атаковали Севастополь с севера, чтобы связать здесь как можно больше войск противника.

7 мая – штурм Сапун-горы – ключа к Севастополю. Хорошо поработала наша артиллерия, подключились и знаменитые «катюши», вселяющие безграничный ужас во врага. Потом началась авиационная подготовка, закончившаяся через несколько часов. Только тогда на штурм ринулась пехота. Сапун-гора была взята, и дорога на Севастополь была открыта.

9 мая – наши войска ворвались в Севастополь. Немецкие войска разбиты. Множество убитых и захваченных в плен. Уцелевшие гитлеровцы отошли на мыс Херсонес, где пытались занять оборону, чтобы дожидаться там прихода транспортов. Но их расчеты не оправдались: к мысу Херсонес смогло пройти только два судна. Больше ни один транспорт не был допущен до берега: советская артиллерия и авиация пресекли все их попытки. Фашисты видели, как суда, не дойдя до берега, повернули и ушли, унося с собой все их надежды.

«…Это произошло в ту ночь, когда советское командование решило покончить с 30 тысячами скопившихся здесь немцев. Вид судов, которые приближались, но затем ушли, так и не причалив берегу, серьезно деморализовал немецкие войска. Они уже до того в течение двух дней и ночей подвергались ожесточенной бомбежке и артиллерийскому обстрелу, а в ночь с 11 на 12 мая заговорили еще и «катюши». То, что за этим последовало, превратилось в настоящую бойню. Немцы в панике бежали за вторую, а потом и за третью линию своей обороны, а когда в предрассветные часы на поле боя появились советские танки, немецкие солдаты и офицеры начали сдаваться в плен большими группами, вместе с ними сдался и их командир, генерал Боме, а также несколько штабных офицеров, скрывавшихся в погребе единственного уцелевшего крестьянского дома на мысе Херсонес…» Так писал очевидец-немец, побывавший здесь в это время.

Значительный вклад в эту операцию внесли летчики 11-й дивизии, в том числе и полк Степаняна. Сам Нельсон действовал наравне с товарищами. Летчики 11-й дивизии уже думали, что теперь им предстоит работать в Румынии. Но командование решило иначе, и всю дивизию перебросили на Балтику.

20

Степанян снова на Балтике. Больше года не был он здесь, не видел эти уже ставшие родными ленинградские проспекты, прямые, как стрела, улицы, где всюду видны следы осады. Город напоминал больного, пережившего смертельную болезнь. Многие дома разрушены, черные остовы зданий поднимаются к небу, взывая о мщении. На уцелевших стенах красноречивые надписи: «Эта сторона наиболее опасна при артобстреле». Но город изменился. После того как в январе сорок четвертого наши войска отбросили врага от города-героя и покончили с блокадой. Ленинград ожил. Он возрождался из развалин, как бессмертный феникс из пепла, и сейчас в нем шла нормальная жизнь. Пусть еще очень трудная, но нормальная жизнь, когда люди могли ходить по улицам, не прислушиваясь к шелесту летящих снарядов. Когда уже можно было ездить в трамваях, а не ковылять на подкашивающихся от слабости и голода ногах, совершая свой ежедневный путь на работу… Город уже начинал жить полной жизнью.

Таким встретил Ленинград Нельсона и его летчиков, приземлившихся прямо в городе, недалеко от Политехнического института. Здесь они провели несколько дней, привыкая к бесконечному дню – ведь в июне призрачно светятся белые ночи. Привыкали к обстановке, отдыхали, много времени отдавали влившимся в полк молодым летчикам.

Степанян ходил по городу, вглядывался в лица прохожих и размышлял о том, как ошибался враг, когда думал покорить этих бледных, исхудавших, но бесконечно сильных духом людей, даже не мужчин, привычных к мысли о смерти на войне, а слабых женщин, стариков и детей. Да, именно детей, которые переносили все тяготы войны наравне со взрослыми. В такие моменты Нельсон вспоминал свою семью, непоседливого сына, бесконечно родную и заботливую жену и своих стариков в далеком Ереване. Он представлял их здесь, среди ленинградцев, и ненависть к врагу жгучим комком подкатывала к горлу. Как правильно выразил эту ненависть в своих стихах Константин Симонов! Нельсон даже выписал себе эти строчки:

Если ты фашисту с ружьем

Не желаешь навек отдать

Дом, где жил ты, жену и мать,

Все, что Родиной мы зовем. —

Знай: никто ее не спасет.

Если ты ее не спасешь.

Знай: никто его не убьет.

Если ты его не убьешь.

И пока его не убил,

Помолчи о своей любви.

Край, где рос ты, и дом, где жил,

Своей родиной не зови.

Замечательные слова! Степаняну даже казалось, что они написаны специально для него. Верно, врага надо уничтожать до последнего.

Наши войска начали активно наступать на Карельском перешейке, и тут в бой включились черноморцы. Они поддерживали десанты, высаживающиеся на островах в Финском и Выборгском заливах. Работа привычная, есть уже порядочный опыт на Черном морс – там уже не одни десант надежно прикрывали летчики подполковника Степаняна. И вот регулярно поднимаются с аэродрома в Куммалово летчики 47-го штурмового полка и наводят порядок на воде и в небе. Не отстает от наших и 8-й гвардейский полк, который также ведет свой славный путь от Черного моря. Как и везде, жизнь идет по строгому расписанию: полеты, отдых, опять полеты. Но в недолгие свободные минуты хочется как-то отвлечься от суровых будней войны. Поэтому так ценят тех, кто может как-то скрасить отдых. Всюду желанный гость баянист Коля Николаев со своим инструментом, настоящий праздник – приезд артистов, и всегда здесь рады тем, кто понимает юмор и шутку. Степаняна любили все – он никогда не мешал людям веселиться. Поэтому никто особенно не удивился, когда однажды возле места, где жили летчики Степаняна, взвился радостный и яркий фейерверк. Почти салют. Причем был и залп из многих «орудий». История фейерверка такова.

…Выдался на редкость тихий и спокойный день, когда почти нечего было делать, и все приводили в порядок свое нехитрое обмундирование, шутили, смеялись и забивали «козла». И вот кому-то пришла в голову идея сделать фейерверк. Лишний раз подтверждалась истина, что мужчины – это те же взрослые мальчишки. Несколько человек принялись старательно долбить стартовыми флажками дырки в земле. Потом туда аккуратно разрядили порох из нескольких сигнальных ракет. С изготовлением сложного устройства из бумаги, пороха и карандашей все приготовления были закончены. Немного поспорили, кому выпадет честь поджигать запалы, наконец, все страсти улеглись и по чьей-то команде разноцветные огни дружно взлетели в воздух и заплясали, разбрасывая яркие огненные брызги. Зрелище было, ничего не скажешь, впечатляющее! Но это еще не все. Кто-то умудрился поймать большого слепня и привязать ему за лапку на длинную нитку гильзу от папиросы. Получился настоящий, знакомый каждому летчику конус – длинный белый мешок, который на тросе тянется за самолетом и служит мишенью по время тренировки. Одуревший слепень начал медленно кружиться невдалеке от вспыхивающих пестрых огней, а целая группа возбужденных летчиков с упоением стреляла из пистолетов в мелькающий белый конус – гильзу. Все были настолько увлечены этим занятием, что не заметили прибежавшего на звуки пальбы командира. Степанян сначала немного понаблюдал за этим своеобразным развлечением, потом, когда все уже попробовали свою меткость, выстрелил сам, попал в конус и прекратил веселье. Злополучный слепень свечой взвился вверх, а Нельсон посмотрел ему вслед и серьезно сказал:

– Молодец! Прямо ас! Так конус вести не каждый сумеет.

Все дружно рассмеялись.

Таких беззаботных часов было немного…

Шел четвертый год войны. Советские войска, продолжая наступление, все ближе и ближе подходили к берегам Балтийского моря. Но враг не хотел отсту-иать, он, как клещ, впивался в каждый клочок нашей земли. Шли упорные, кровопролитные бои.

«Заверяю, что доверие советского народа, доверие моих земляков – бакинских нефтяников, оправдаю с честью до конца, пока во мне бьется сердце…» – писал Степанян товарищам в Баку. А у него слова не расходились с делом. В Прибалтике хорошо знали Нельсона Степаняна не только летчики-балтийцы, но и ленинградцы. И если в самые первые дни, когда черноморцы только приземлились в Капорье и Кумалове, некоторым старожилам-балтийцам казалось странным появление на Балтике южан, закончивших войну на Черном море, то теперь такая мысль даже не могла бы и возникнуть. Именно перед 11-й Новороссийской дивизией была поставлена задача – уничтожить группу кораблей, базировавшихся в Нарвском заливе. Эти корабли мешали нашим тральщикам и катерам тралить мины в Финском заливе. Двумя последовательными налетами вражеские корабли были уничтожены. И снова среди отличившихся мы встречаем уже знакомые имена: дважды Героя Советского Союза Н. В. Челнокова, Героя Советского Союза Н. В. Пысина и, конечно, Героя Советского Союза Нельсона Степаняна.

21

Нельсон давно уже полюбил Балтику, еще с тех пор, когда он первый раз попал сюда, в эти такие непривычные для него края. Его тогда очень удивляло, что сосны растут рядом с морем возле пляжа с мягким песком. А когда светило солнце и море становилось голубым, почти как то родное на юге, Степаняну казалось, что это он сам лежал здесь на нежном, как пух, песке, подставляя свое тело целебным солнечным лучам. А когда узнал, что в Прибалтике лучшие курорты для детей, еще с большим вниманием стал прислушиваться и осматривать все кругом. «Кончится война, обязательно всей семьей приедем сюда отдыхать, – думал он. – Вот где Вилик побегает и покупается!»

Но все это были дальние планы, пока не очень-то реальные.

Между их осуществлением и сегодняшним днем лежала война, которую нельзя было перешагнуть, а предстояло пройти до конца, измерить своими шагами. Но даже если и идет война, человек остается человеком – он мечтает и надеется, иначе просто невозможно жить. И Нельсон мечтал о том, как кончится война, как он вернется к себе домой и потом они вместе с Фирой и, конечно, с Виликом поедут туда, где он воевал. Сначала в Крым, на ласковое Черное море, а потом сюда, на Балтику. Он тогда обязательно проедет по тем местам и скажет сыну: «Смотри, сынок, и запомни: здесь шла война и второй такой не должно быть…»

И вот сейчас, когда начались бои за Таллин, Степанян ведет свой полк на штурмовку. Он не рискует зря. Весь район изучен самым тщательным образом, известно, где окопался враг, каковы его силы. Нельсон умело использует рельеф местности и выходит на цель. Фашистские зенитки открыли бешеный огонь. В воздухе замелькали истребители противника. Бой завязался тяжелый. Но все старания врага отбить атаку были напрасны. Летчики точно находили свои цели и били по ним без промаха.

Это были уже не те летчики, что в сорок первом приняли на себя удар фашистских воздушных армад. За огневые годы они выросли, отшлифовали свое мастерство, получили новые грозные машины. Они научились воевать жестоко, расчетливо, хитро.

…Степанян заметил большой транспорт противника, торопившийся выбраться из порта. От его носа в обе стороны, как длинные седые усы расходились пенные дорожки.

Расстояние между ИЛом и транспортом стремительно сокращалось. Мозг работал четко и спокойно, отсчитывая, прикидывая, намечая точку, где бомбы должны соприкоснуться с кораблем, взорвать его, потопить. Пора! Расчет был безупречным. Транспорт в несколько тысяч тонн пошел на дно.

На обратном пути к аэродрому Степаняну вдруг подумалось, что он и его товарищи впрямь стали профессионалами. Но не они выбрали профессию уничтожения, ее выбрал за них враг, и они будут бомбить его и расстреливать до тех пор, пока он не будет разбит окончательно.

Еще несколько раз пришлось полкам Степаняна и Челнокова уничтожать в этом районе немецкие корабли, поддерживавшие наземные силы противника в районе Таллина.

И когда 22 сентября 1944 года Таллин был окончательно освобожден, в эту победу внесли свою долю и черноморцы. Они вообще уже давно перестали себя чувствовать «пришлыми» на Балтике. В боях, где все сражаются бок о бок, товарищество и дружба возникают быстро. Но особенно крепки эти чувства у тех, кто уже не первый год летал вместе. Фронтовая дружба не требует громких слов, она немногословна, как голос командира в шлемофоне. Именно такая дружба связывала Нельсона Степаняна с Николаем Челноковым, с Николаем Пысиным, с Ефимом Удальцовым, с Виктором Глухаревым, хотя вес они были разными и по возрасту, и по званию, и по должностям.

…День авиации – 18 августа. В этот день не было торжественного парада, не показывали в Тушине пилоты свое мастерство. Было просто не до того, но все-таки старая привычка отмечать этот дорогой для каждого летчика день взяла верх. Кто-то вспомнил, что из Ленинграда надо привести самолет, который находился там в ремонте. Степанян дает задание обязательно сегодня же до темноты пригнать машину. Желающих слетать в Ленинград много, но командир, наконец, послал двоих надежных пилотов. Они собираются быстро: еще бы, в этом полете заинтересованы все. В полевую сумку кидают деньги: ведь, если будут в городе, значит, привезут с собой и «горючее» и «боеприпасы».

– Чтобы успели вовремя, – напутствовал летчиков Нельсон, передавая им сумку с деньгами. – Вас здесь ждут, как ангелов.

– Операция «Ангельский полет» качалась, – прокомментировал кто-то, когда самолет скрылся из виду.

Действительно, все ждали возвращения товарищей, с нетерпением посматривали на часы, на начинавшее темнеть небо, и кое-кто стал поминать «ангелов» разними нелестными словами, когда, наконец, посланцы возвратились.

Их полет увенчался успехом – обе машины благополучно пришли – и, главное, вовремя. Все проследовали в столовую, и банкет в честь Дня авиации начался.

Вечер удался на славу. Степаняна единодушно выбрали тамадой. Еще бы! Кто, кроме него, сможет придумать такие веселые и остроумные тосты, вовремя пошутить, успокоить слишком увлекшихся. Да и надо признаться, если бы не Нельсон, вряд ли вообще состоялся бы банкет – ведь самолет мог оставаться в Ленинграде еще и день и два…

Веселье было в самом разгаре, когда Степаняну вдруг передали радиограмму. Он внимательно прочел ее, нахмурил брови, а потом провозгласил очередной тост:

– Выпьем за здоровье виновников сегодняшнего торжества!

Все дружно откликнулись. Когда рюмки были выпиты. Нельсон продолжал:

– А теперь, виновники торжества, на гауптвахту на сутки!

Потом выяснились дополнительные подробности операции «Ангельский полет».

…Летчики прибыли в Ленинград вовремя и отправились с аэродрома за «боеприпасами». Пока перелили водку в канистру и закончили другие дела, солнце уже стало заходить. Сумерки в Ленинграде в это время длинные, темноты нет, но вылет из города уже был запрещен. Летчики примчались на аэродром и уже стали выруливать на старт, когда взвилась красная ракета, запрещавшая взлет. Правда, летчики уверяли, что они ее не видели, а то бы они обязательно остались, но дежурный по аэродрому придерживался на этот счет другого мнения. Самолеты на бреющем проскочили Невский и, найдя выход среди аэростатов противовоздушной обороны, ушли в море, а оттуда к своим. Вдогонку нарушителям полетела возмущенная радиограмма.

«Ангелы» отсидели на гауптвахте, но все были довольны: День авиации был отмечен достойно.

Из таких эпизодов, веселых и печальных, торжественных и комических, и складывалась фронтовая жизнь…

22

Наступление советских войск в Прибалтике продолжалось. Сначала, как уже говорилось, они освободили Таллин, потом Ригу. И, наконец, группа войск подошла к району Либавы – очень важному стратегическому пункту. Обстановка сложилась так, что к этому времени противник был лишен своих сухопутных коммуникаций и снабжение из Восточной Пруссии шло целиком через море. Гитлеровцы получали подкрепление через Либавский порт. Поэтому наше командование придавало такое огромное значение Либаве, и потому так важно было как можно быстрее взять ее. Вот тут-то огромная доля усилий легла на плечи, вернее, на крылья наших летчиков. Несколько недель подряд, почти не пропуская ни одного дня, летали наши самолеты на Либаву, бомбили порт, уничтожали суда и транспорты, пытавшиеся пробиться о порт. Полеты были не из легких: во-первых, портилась погода – приближалась зима; во-вторых, приходилось совершать в день по нескольку вылетов; в-третьих, противник сосредоточил здесь большие силы – у него было много авиации и зенитных установок. Фашисты прекрасно понимали, Либава – это их последняя карта и горе им, если она будет бита. Поэтому они изо всех сил старались удержать порт и в то же время готовили к эвакуации свои войска. Много вражеских кораблей подтягивалось к Либаве.

…14 декабря 1944 года. Наша разведка донесла, что к порту Либава идет большая группа судов противника. Здесь были и миноносцы и крупные транспорты, не говоря уже о сторожевиках, тральщиках и других специальных судах. Выло ясно, что необходим массированный удар с воздуха. Наше командование уделяло особое внимание этой операции, закодированной под названием операция «Артур». Выли подняты в воздух два полка штурмовиков. Одну группу вел подполковник Степанян, другую – капитан Пысин (к этому времени ему уже присвоили звание Героя Советского Союза), третью – Удальцов. Первая группа должна была подавить огневые средства противника, следующая – нанести удар по его кораблям и транспортам, а последняя группа – обеспечить выход. Сначала Степанян не должен был участвовать в этой операции. Но он упросил командира дивизии разрешить ему самому вести группу. Тот в последний момент разрешил. Обычно Нельсон Георгиевич, идя в бой, не надевал свои ордена, а носил планки, но на этот раз его китель украсили все награды. Уж очень ответственной была эта операция, и, видимо, хотелось Нельсону по старинному русскому обычаю идти в бой как можно торжественней.

Уже на расстоянии шести-семи километров от цели дали о себе знать истребители противника. Они появились перед нашими самолетами, но советские истребители прикрытия не допустили их до штурмовиков. Напрасно больше двух десятков «фокке-вульфов» стремилось прорваться к ИЛам, их надежды на неожиданность нападения не оправдались. Не только истребители, но и штурмовики включились в бой. В этот день выдалась на редкость хорошая, малооблачная погода, и море с кораблями противника было видно как на ладони. Зенитная артиллерия, растревоженная нашими бомбардировщиками, встретила штурмовиков ураганным огнем.

– Шарики, приготовьтесь к атаке! – скомандовал Степанян.

Ого шестерка вырвалась вперед. Самым первым шел самолет Нельсона. Он шел первым и принял на себя огонь. Трудно сказать, о чем думал Нельсон в те минуты – наверняка только не о том, что это были последние его мгновенья в жизни. Может быть, он еще раз вспомнил о сыне, мысль о котором не покидала его никогда, может, он всего себя вложил в ненависть к врагу, в стремление победить. Никто нам об этом не расскажет, да наверное, это и не самое главное. Главное то, что он, как всегда, грудью пошел на опасность, пошел туда, где всего тяжелее…

Его самолет потонул в огненном вихре. Вокруг ИЛа вспыхнул фейерверк огня. Истребителей прикрытия, сопровождавших в атаку Степаняна, связали боем вражеские самолеты.

Неожиданно от берега, на высоте 400–500 метров, выскочило несколько «фокке-вульфов» и ринулось снизу вверх на самолет Степаняна. Трудно сказать, что произошло – по-видимому, пуля оборвала жизнь отважного летчика, так как его самолет, оставляя за собой полосу черного дыма, резко пошел вниз. Если бы Нельсон был жив, то такой мастер, как он, нашел бы способ спасти машину и людей. А тут штурмовик стремительно падал вниз, как мертвый. Именно мертвый, ведь летчики считают свою машину почти живым существом. Недалеко от воды вспыхнул купол парашюта – это пытался выпрыгнуть бессменный стрелок Степаняна Алексей Румянцев. Но высота была уже слишком мала, и его тоже не стало…

Бой все разгорался. Испытанный прием бомбометания с малых высот и на этот раз оправдал себя – часть кораблей противника пошла на дно. То здесь, то там от места боя уходили, вспенивая волны, горящие вражеские суда…

После окончания операции наши вернулись на аэродром. Удальцов доложил командиру дивизии о гибели Степаняна, но никто не хотел этому верить. С аэродрома до самого утра не уходили летчики, механики и техники. Они не верили, что Нельсон погиб.

Верить не хотелось. Нельзя было поверить. Нельсон и смерть – оба понятия казались совершенно несовместимыми. Настолько жизнеутверждающим был этот обаятельный человек, что представить его мертвым было невозможно. А потом – как теперь будет жить полк без своего командира? Есть люди необходимые, без них просто нельзя.

Степанян мог быть суров, порою резок, и в то же время он был как-то по-детски добр и отзывчив. Говорят, глаза – зеркало души. В больших темных глазах Степаняна можно было увидеть его душу – так открыто и честно смотрел он на мир. А смеялся он так, как могут смеяться только очень хорошие люди, – громко и заразительно. Он всегда был с людьми, подтверждая мудрую пословицу, что «хороший человек один не живет, к нему всегда люди пристанут».

Здесь, на фронте, не раз и не два приходилось молча провожать взглядом адъютанта, уносящего вещи погибшего. Не раз и не два приходилось всем вместе сочинять письма, которые несли беду в чужой дом и ломали чужие жизни. Все это приходилось делать – шла война. И к этому не то чтобы привыкли – к такому не привыкают, – но принимали как неизбежное. Но сейчас, когда стало известно, что Степанян не вернулся, поверить не мог никто.

– Этого не может быть, он должен прийти, – твердили многие. – Степанян не может погибнуть!..

Но, увы, и утро не принесло никаких добрых вестей. Пришлось поверить в горькую правду…

Почти две недели полк не мог нормально летать, к полковому фотографу установилась очередь за фотографиями Нельсона, которые летчики брали с собой в самолеты и вешали над своими койками в общежитии. Товарищи поклялись жестоко отомстить врагу за погибшего друга и командира…

Операция под Либавой дорого обошлась врагам. В сводке Советского информбюро от 16 декабря 1944 года сообщалось:

«Локация Краснознаменного Балтийского флота 14 декабря наносила удар по транспортам противника в порту Либава. В результате бомбардировки потоплено 6 немецких транспортов водоизмещением 24 000 тонн и поврежден один транспорт водоизмещением 5000 тонн».

23

Прошло некоторое время, и снова жизнь полка вошла в привычную колею. Летчики-степаняновцы, как и вся Советская Армия, стремились побыстрее добить бегущих с советской земли фашистов. Но товарищам Нельсона предстояло выполнить еще один очень важный и тяжелый долг. Надо было послать письмо его родным и сообщить о случившемся. У этого письма было много авторов, был среди них и Николай Васильевич Пысин. Он не мог не написать несколько слов, ведь он тоже был там, под Либавой, где штурмовики 8-го гвардейского полка отважно бились рядом со своими товарищами. Николай тоже видел, как падал в море горящий самолет Степаняна, и ярость от собственного бессилия перехватила ему горло. Пысин вспомнил, что Нельсон очень хотел послать сыну в подарок аккордеон. Степанян сам как-то говорил ему об этом. Искали аккордеон долго, наконец нашли – трофейный. И отправили его вместе с письмом, в котором рассказали мальчику, каким был его отец. К сожалению, как выяснилось уже много лет спустя, эта посылка так и не дошла до адресата. От Балтики до Ташкента, где находилась семья Степаняна, была длинная дорога, не раз прерывавшаяся отголосками военной бури. Так где-то в пути затерялся этот аккордеон и письмо, рассказывающее о последнем бое Настоящего Человека.