Текст книги "Буревестник"

Автор книги: Николай Матвеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Нельсон как-то сразу нашел правильный подход к своим ученикам, хотя сначала очень волновался.

Он не уставал объяснять по нескольку раз одно и то же, никогда не повышал голоса. Но если Нельсон видел, что его слушают невнимательно, тогда он замолкал, в глазах вспыхивали сердитые огоньки и лицо сразу становилось суровым. Но это бывало очень редко – объяснял он так интересно и просто, что курсанты слушали его затаив дыхание. Они любили своего инструктора и даже не хотели летать, если его замещал другой. А Степанян тоже крепко привязался к своим ребятам. Теперь он часто вспоминал своего учителя – мастера Виктора Ивановича Циплакова – дядю Витю, как он его называл. Когда Нельсон шестнадцатилетним парнишкой пришел на завод, Циплаков тоже не уставал объяснять ему и его товарищам азы рабочей науки. Бывало, что и он сердился на ребят, но ненадолго. Он любил повторять: «Правильная пословица: вместе тесно, врозь скучно». Вот и Степанян теперь не мог без своих учеников, и они ему платили взаимностью. Много времени и души уделял он нм, но была у него еще и другая привязанность.

…Душно. Очень душно. И с каждой минутой становится все тревожнее, и даже сжимается сердце. Стало совсем темно, хотя до ночи еще далеко и как-то странно тихо. Идет гроза. Пока она еще далеко, но вот-вот нагрянет и сюда, в этот маленький городок, и заставит все живое бежать и прятаться куда придется. «До чего сегодня некстати эта гроза, – девушка захлопывает окно. – Только собрались идти на танцы!» В зеркале отражается ее ладная фигурка в простеньком светлом платье. Чуть раскосые голубые глаза смотрят сердито, на миловидном лице недовольство. Еще бы, так все хорошо складывалось: вечер выдался свободный, сегодня отметили хорошую работу ее звена, и теперь на самолете гордо развевается голубой вымпел, и еще, что тоже не менее приятно, к ней опять подходил этот черноглазый инструктор и интересовался, пойдет ли она сегодня на танцы. А тут этот дождь, как назло. Девушка подходит к окну и внимательно всматривается в темное небо. «Разве кто пойдет на площадку в такую погоду? – размышляет она. – Конечно, нет. Вот подожду немного, дождь пройдет, и можно будет просто так выйти пройтись».

В комнату порвалась стайка девчат.

– Ты что одна здесь сидишь, скучаешь? А мы за тобой. Иди скорей, тебя там внизу кавалер дожидается, – разом затараторили они, наполнив комнату смехом и шумом.

– Какой кавалер? – недоверчиво спросила Фира.

– Как будто ты не знаешь, – рассмеялась Ирина, – а с кем сегодня договаривалась на танцы идти?

Фира покраснела. Вот так всегда с ней – и не подумает, что можно говорить, а что нельзя.

– Возьми мою косынку! – Ирина быстро сняла ее с головы. – Тебе ведь она очень идет. Голубая, как раз к глазам!

Не спрашивая, она накинула яркую ткань на темные волосы подруги. Вот всегда она такая, Иринка, разве можно на нее сердиться!

Фира невольно улыбнулась.

– Скорее, скорее! – торопили ее девушки. Еще бы! Свидание!

Фира выходит из дома и медленно идет по улице, но глядя по сторонам. Она идет по своим делам, ей оглядываться не к чему.

– Фира, Фирочка! – слышит она у себя за спиной знакомый голос… Это, конечно, Нельсон. Идет, торопится. От дождя блестят его волосы, он, как всегда, без головного убора. Наверное, он уже давно ее ждет, плечи и лицо совсем мокрые.

«Конечно, он не скажет, что долго меня ждал», – думает девушка. Словно прочитав ее мысли, Нельсон встряхивает головой, да так, что брызги летят во все стороны.

– Вы что, грозы испугались? – улыбается он. – А я вас уже давно жду, даже соскучился. Думал, если еще десять минут не придете, то пойду за вами в общежитие. Только собрался, а вы тут…

Фире приятно, что Нельсон не боится сказать ей, что он соскучился, не боится признаться, что долго ее ждал, а особенно нравится то, что он говорит так, будто они знакомы уже очень давно.

– Ну и правильно бы сделали, если бы зашли за мной, – серьезно говорит девушка. – Дождь-то какой льет. Вы же совсем промокли! Пошли к нам. Я живу вместе с Ирой, а ее вы хорошо знаете.

Фира жила в большом корпусе с мрачным названием «Дом одиночек». Это название осталось еще с тех пор, когда здесь жили холостяки и прочно неустроенные личности, но сейчас во всем доме таких одиночек не нашлось бы и полусотни, зато семейных хватало.

В комнате было тесно: шла оживленная девичья беседа. Все замолчали, увидев гостя, но Нельсон не растерялся.

– Кто меня еще не знает – Степанян Нельсон, – представился он. – А лучше – просто Нельсон.

Уже через минуту он чувствовал себя среди девчат как дома, вот он уже с кем-то шутит, с кем-то перебрасывается острым словом, рассказывает веселую историю, все смеются, и веселее всех смеется Нельсон.

С этого дня он стал частым гостем в «Доме одиночек», в маленькой комнатке на втором этаже, и девушки уже не раз шептались, что скоро, наверное, у Иры будет другая соседка.

Не раз уезжали Фира и Нельсон в Ростов, проводили там целые дни, ходили в театр, долго гуляли по улицам, загорали на пляже или просто сидели на берегу Дона.

Они никогда не ссорились – у Нельсона легкий характер, с ним Фире всегда было хорошо и просто, хотя однажды произошел случай, когда она очень рассердилась. Правда, потом они с Ирой долго смеялись. Это было очень давно, бесконечно давно, когда они с Нельсоном еще не были знакомы, хотя на этого веселого, подвижного парня с приветливым лицом и большими темными глазами она уже обратила внимание.

А тот самый случай произошел в лагерях, летом, в Кулешовской, когда все были на ученьях. Они тогда состояли в одной эскадрилье, ведь Фира техник по эксплуатации самолетов и их палатки стояли друг против друга. Фира жила вместе со своей подругой. Ирина – занозистая девчонка, язык как бритва, и чаще всего она оттачивала его на своих соседях. Отчитывала их за неаккуратность – то вещи у них не в порядке, то забудут что-нибудь на улице, – в общем всячески их воспитывала. Ребята сначала отшучивались, потом перестали отвечать. Однажды в свободный день девушки занялись хозяйством: выстирали свои вещи, повесили их сушить на веревку, протянутую внутри палатки. Потом затеяли генеральную уборку – вытряхнули на койки разные вещи, часть положили на стол…

Уборка была в самом разгаре, когда прибежали подруги звать девушек в кино.

– Придем – все приберем, – решила Ирина. – У нас время будет, фильм не поздно кончится.

Фира пыталась протестовать, но энергичная подруга не стала слушать.

Когда девушки вернулись в лагерь, то не поверили своим глазам. Еще издали они увидели, что возле их палатки собрался народ. Они ускорили шаги.

Полотнища их палатки были высоко подняты, в центре вкручена большая лампа. Яркий свет освещал внутренность их дома, дикий беспорядок был представлен на всеобщее обозрение. На столе среди разбросанных вещей лежал белый лист, на котором чернели буквы:

«Равняйтесь на самых аккуратных».

Это была любимая фраза Ирины!

Девушки, путаясь в веревках, старались опустить полотнище, но узлы были затянуты прочно.

– Не нужна ли наша помощь? – перед Фирой возник Нельсон. – А то мы по-соседски с удовольствием.

В его глазах прыгали веселые чертики, и Фире сразу стало ясно, кому они были обязаны своим конфузом.

С тех пор Ира перестала воспитывать своих соседей, вообще не замечала их. Фира тоже рассердилась. Но вскоре мир был восстановлен.

Кажется, все это было очень давно, а на самом деле прошло лишь несколько месяцев. Теперь уже стало привычным, что все свое свободное время Нельсон проводил с этой скромной девушкой, которую многие знали и ценили за четкую работу. И поэтому, когда они вместе поехали в Москву в дом отдыха (их обоих премировали этой поездкой за хорошую работу), а вскоре и поженились, ни для кого это не было неожиданностью.

6

…В Москве в небольшой скромной квартире в Измайлове живет женщина… Тридцать лет прошло с тех пор как она впервые встретилась с темноглазым инструктором из Баку – Нельсоном Степаняном. Тридцать лет – огромный срок, много событий произошло за это время, большой жизненный груз за ее плечами. Многое за это время забылось, человеческая память – ненадежный инструмент. Но есть у каждого человека что-то такое, что остается навсегда. У Фиры Михайловны Гринштадт тоже есть свое заветное – это память о муже. Хотя слово «память» не совсем точно. О Нельсоне Степаняне она говорит как о живом, причем это получается совершенно естественно и непринужденно.

– Расскажите о вашем муже, – попросили мы. – Какой он?

– Какой?! – переспросила она. – Он добрый, он очень добрый. Добрый и веселый.

И нам сразу вспомнился старый печник с нефтеперегонного завода. Он тоже выбрал именно эти слова.

– Его все любят за доброту и отзывчивость, а также за прямоту и честность. И таким он был всегда.

Фира Михайловна задумалась…

…После возвращения в Батайск Фира недолго жила в «Доме одиночек». Молодую семью перевели в другой корпус, где жил комсостав. Там в маленькой комнатке началась их жизнь. На большой тахте, занимавшей половину комнаты, – «посадочной площадке», как, смеясь, называл ее Нельсон, часто сиживали гости. Играли в шахматы, спорили, шутили. Фира настолько привыкла, что у них каждый день бывают люди, что всегда делала хозяйственные покупки из расчета не на двоих, а троих или четверых. Такая хорошая, дружеская атмосфера была в этом доме, что товарищи Нельсона, даже и не очень близкие, охотно шли сюда. Шли просто на огонек, шли, чтобы поделиться новостями, шли с радостями и горем. Знали, что здесь каждому будут рады, каждого поймут. Ключ от комнаты Степанянов лежал на видном месте, и каждый мог войти, не дожидаясь хозяев.

Нельсон был очень гостеприимен. Когда жена задерживалась на работе, а у техника дел много, он сам занимался хозяйством и готовил обед. Особенно отменно у него получались голубцы. Это было его фирменное блюдо, и он им очень гордился.

Кроме домашних дел, у него было много и общественных обязанностей. Нельсон – профорг, и очень строгий: все ведомости у него всегда в полном порядке, а членские взносы он сдавал одним из первых. Правда, нигде не значится, что за иных своих забывчивых подопечных профорг иногда платил сам.

– Знаешь, Фирочка, у Бориса сейчас нет денег, – смущенно говорил он, – я за него заплатил, он потом отдаст. Да и вообще ему, наверное, надо бы предложить до зарплаты, надо парню помочь!

И Нельсон предлагал деньги взаймы и делал это так просто и хорошо, что человек никогда не чувствовал себя смущенным.

Вот за эту доброту, отзывчивость и деликатность и уважали его товарищи и тянулись к нему душой.

А ребятишки, те просто не давали Нельсону прохода. Они ждали его возвращения домой: вдруг он сегодня выйдет со своим велосипедом? Тогда все в порядке: он покатает всех – кого посадит на багажник, кого на раму. Ребята уже заранее устанавливали очередь, чтобы никому не было обидно, и строго следили за ней. И вообще они любили этого веселого и сильного человека, ровного и приветливого, который всегда найдет минутку, чтобы поговорить с ними или пошутить. Здесь, в городке, где вся жизнь была связана с авиацией, все мальчишки мечтали стать летчиками и невольно подражали старшим. Нельсон Степанян среди ребят считался вполне достойным подражания.

Но далеко не всегда бывал Нельсон ласков и мягок. Его видели и суровым и резким, и никогда он не прощал лжи, подлости, нетоварищеского поступка.

Тут уж он не щадил и друга – скажет ему все, что думает. Так же прямо в лицо высказывал он горькие истины и начальству и искренне удивлялся, если кое-кто из друзей намекал, что следовало бы быть дипломатичнее.

Но на него, как правило, долго не сердились. Он был настолько справедлив и настолько требователен сам к себе, что обида казалась просто неуместной.

Поэтому-то так много людей с удовольствием проводили время в его обществе, и не только у него дома. Степанян любил ходить на охоту, в степи и к озерам, стрелять диких гусей, и у него всегда находились попутчики. У Нельсона было одноствольное ружье, у большинства двустволки, но, как правило, он всегда приходил с трофеями, оставляя попутчикам охотничьи рассказы. А весной, когда Дон разливается и вода доходит почти до самых домов. Нельсон, надев высокие сапоги, удил рыбу.

Жизнь была наполнена до краев: любимая работа, любящая жена, товарищи, ученики.

Для курсантов их инструктор Нельсон Степанян был неопровержимым авторитетом. Ведь для каждого из этих парней, да и вообще для каждого, кто мечтает о небе, первый самостоятельный полет запоминается на всю жизнь. Это неповторимое чувство, когда самолет разбегается, отрывается от земли и во всем теле появляется какое-то необъяснимое ощущение легкости. Где-то внизу раскинулись квадраты полей, пестрые кучки домов, темная щетина леса. Голубыми ленточками тянутся речки, завязываясь в светлый узел озера. Послушная машина подчиняется каждому движению руки. Если еще немного взять на себя ручку и увеличить обороты, то самолет поднимется к облакам. Человек чувствует, что у него появились крылья. И испытать все это курсанту помог его инструктор, старший товарищ, который отвечает за каждое его движение и мысленно переживает с ним каждое мгновение полета.

А для Степаняна каждый новый оперившийся птенец – гордость и радость: ведь он вкладывает в своих учеников частицу самого себя.

Конечно, приятно подготовить еще одного пилота, передать ему мастерство, но Нельсон никогда не бывает доволен собой. Он сам должен еще многому учиться, и он поступает на минераловодские курсы высшего пилотажа.

Прощай, Батайск! Степаняны переезжают в Минеральные Воды. Теперь здесь будет их дом, здесь надо налаживать жизнь всерьез. Сняли полдома у приветливой хозяйки. Хорошо, что хозяйка пожилая и обходительная – она сможет помочь молодой женщине. А помощь ей теперь очень нужна – ведь у Степанянов родился сын. Нельсон счастлив – сбылась его мечта – теперь в доме есть еще один мужчина. И он всячески старался помочь жене: купал малыша, вставал к нему ночами, возился с ним. По нескольку раз и день забегал домой, чтобы посмотреть на мальчика. Теперь, кажется, у него есть все, о чем он мечтал. И Нельсон со страстью отдается работе. Он летает днем и ночью, в любую погоду. На занятиях показывает образцы высшего пилотажа.

– Летаю нормально. Говорят, неплохо! – обычно отвечал он на вопросы о своих полетах.

Действительно, летает он «нормально»… Был однажды такой случай. Нельсон начинает показ пилотажа. Левый мелкий вираж, правый мелкий вираж, левый глубокий вираж, правый глубокий вираж, мертвая петля, боевой разворот. Переворот, петли, штопор, пике. Наконец машина пошла на посадку. Пора выпускать шасси. Но что это? В механизме правого шасси что-то испортилось. Сначала Степанян попытался исправить механизм. Ведь пока самолет в воздухе, пока в баках есть бензин – еще есть надежда. И Нельсон начал борьбу.

Он не испугался, нет. Просто все в нем сосредоточилось на этом проклятом шасси, которое никак не желало встать на свое место.

Он начал проделывать фигуры высшего пилотажа, надеясь, что встряска поможет заевшему механизму сработать, но на приборной доске по-прежнему упрямо мигал красный огонек – «нога» не выходила.

Разумеется, Степанян знал, чем может грозить посадка с неисправным шасси, он был слишком хорошим пилотом, чтобы не представлять себе этого.

Разумеется, он знал, что такое аварии. Он уже видел их. Что ни говори, а небо – это не мягкая лужайка. Он знал, что с ним может случиться через несколько минут, когда все-таки придется идти на посадку, потому что уже кончается бензин. Разумеется, знал он, что и таких случаях полагается прыгать с парашютом. Но знал и то, что неуправляемая машина может рухнуть вниз, на людей, не подозревающих об опасности.

И он решил сажать машину. Решил без колебаний, без ощущения своего геройства. Решил просто потому, что такое решение было для него естественным, вытекало из его характера, из десятков характеров всех тех, кто так или иначе помогал ему превратиться из мальчишки в летчика.

Он весь одеревенел от напряжения. Он так физически отчетливо ощущал неисправность шасси, словно не самолет, а он сам потерял ногу. Ну, пора. Уже окраина города. Скоро аэродром. Нельсон видит внизу суетящиеся фигурки. Это его товарищи, летчики. Они-то все понимают и волнуются за него. Со страхом и надеждой наблюдают за неравным поединком человека и машины…

…И все же человек победил. Степанян выключил мотор, перевел самолет на планирование и виртуозно посадил его… на одну выпущенную ногу и консоль крыла.

Со всех сторон к нему бежали люди. А он смущенно улыбнулся и, как всегда, на вопрос о полете ответил:

– Ничего, летал нормально…

Фира хорошо помнит тот день. Тогда она долго ждала мужа. Несколько раз подходила к двери, выходила на улицу. Видно, сердце чуяло, что у Нельсона что-то случилось. Только плач маленького Вилика на минуту заставлял забывать о тревоге. Фира Михайловна спешит к сыну. Он темноглазый и кудрявый, каким был и его отец. Фира невольно улыбается: когда она впервые познакомилась с родителями мужа, они показали ей семейный альбом. Среди фотографий она обратила внимание на хорошенькую девочку.

– Какое прелестное личико! Кто эта девочка? – восхитилась Фира.

Все засмеялись.

– Эта девочка – твой муж Нельсон. Его в детстве все за девочку принимали. – объяснил отец.

Трудно было поверить, что энергичный лысоватым мужчина с волевым подбородком к кудрявая девочка на деревянном коне – один человек.

Фира Михайловна прислушалась. На улице слышны были голоса и чей-то звонкий смех – Нельсон идет. Она никогда не ошибалась, и не только она. Кто хоть раз слышал, как смеется Нельсон Степанян, никогда его смех не путал ни с чьим.

Действительно, дверь отворилась, на пороге появился улыбающийся Нельсон.

– Здравствуй, Фирочка! Как Вилик? Все в порядке? У меня тоже все хорошо. Собирайся, сейчас пойдем. Нас Борис ждет. Не задерживайся, нельзя людей обижать.

Вот он, Нельсон, всегда такой: быстрый, решительный, если дал слово, обязательно сдержит. Как бы он ни устал, каким бы трудным ни был день, если обещал к кому-нибудь прийти или что-нибудь сделать, ни за что не подведет. Фира быстро одевается, хозяйка, как всегда, соглашается посидеть с мальчиком. Степанянов уже ждут – еще бы, ведь Нельсон сегодня герой дня, о нем говорят все. Фира молча слушает – не зря у нее было так тяжело на душе. После сегодняшнего полета она могла вообще больше никогда не увидеть мужа. Нельсон посмотрел на ее взволнованное лицо, нагнулся к ней и привычно пошутил, как всегда шутил перед полетами:

– Если мой полет вдруг прекратился и не слышно звука мотора, ты не волнуйся. Это не значит, что я разбился. Ты же знаешь, я не могу долго быть без людей, поэтому прекращаю полеты, чтобы встретиться с товарищами. Прислушайся хорошенько, и ты услышишь мой смех. Ведь от нашего дома до аэродрома всего несколько километров…

За этот полет Нельсона потом наградили значком «Отличник Аэрофлота». Немного позже он был награжден значком мастера воздушного полета «300 тысяч километров».

Никто не знает, как сложилась бы дальнейшая судьба летчика. Ясно одно, он всегда бы был в авиации, но запомнившийся каждому советскому человеку день 22 июня 1941 года повернул судьбы по-своему…

7

Этот день, солнечный и веселый. Нельсон начал в привычном ритме четко налаженной жизни: надо сделать несколько обычных домашних дел, а потом предстоит прогулка с сыном Виликом. Интересно видеть их вместе: плотного, с энергичными движениями Нельсона и маленького подвижного Вилика. Они очень похожи друг на друга жестами, манерами, и у обоих совсем одинаково вспыхивают в глазах веселые огоньки, когда они смеются. Нельсон не жалеет времени на сына – каждую свободную минуту он старается провести с мальчишкой. Он даже решил открыть новый счет, о котором он и сообщил, смеясь, жене:

– Знаешь, Фира, у нас, летчиков, идет счет на километры налетанные, а я сейчас открою счет Вилику на нахоженные километры. Как ты думаешь, сколько мы их вместе с ним находим за ближайшие три года? Наверное, сот шесть набежит?

Фира только улыбнулась в ответ. Нельсон всегда что-нибудь выдумает оригинальное.

– Итак, объявляю сегодняшний день 22 нюня 1941 года исторической датой, – продолжал шутить Нельсон. – Мы с сыном начинаем первый километр.

Степанян оказался прав. Этот день действительно вошел в жизнь человечества как историческая дата.

Радио принесло миру весть о том, что гитлеровская Германия вероломно напала на Советский Союз. Уже пролилась первая кровь на кашей земле, уже рвались первые бомбы, и первые беженцы толком не понявшие, что же произошло, уже покидали обжитые места.

Все изменилось вокруг. Война успела наложить свою печать на всех и все. То, чему раньше не придавалось значения, неожиданно стало главным и важным, а важное отошло на второй план. Главное – это все, что связано с войной, а остальные дела, мысли и чувства оказались второстепенными и ненужными.

…Радиопередачу первой услышала Фира. Сначала она не могла понять, о чем идет речь. Слишком уж все казалось невероятным. Все так же светит солнце, все кругом спокойно и радостно, и не может быть, что эти страшные слова, которые она слышит, – правда. У нее не было сил подняться и пойти позвать мужа.

Но он уже все знал. Ей не надо было видеть его лица, она это поняла по тому, как он рывком открыл дверь.

– Война началась. Я к военкому. – лаконично сказал он, надевая фуражку. Фира стояла неподвижно. Она не собиралась удерживать мужа, да это было бы бесполезно…

С того мгновения, когда он услышал это короткое и страшное слово «война», вся жизнь для него сконцентрировалась в таком же коротком слове «фронт». Он даже почти не испытывал иных эмоций, кроме страстного и острого желания очутиться там, впереди, где враг. Ему не нужно было менять себя, перестраиваться. В конце концов он был летчиком, и этим будто бы сказано все.

У Нельсон» появилось мучительное физическое ощущение нарушенной гармонии мира. Он формулировал его для себя как несправедливость, зло, с которым нужно бороться сразу, сейчас, немедленно.

…У военкома уже толпился народ. В первых рядах Нельсон увидел летчика Михаила Клименко, который что-то горячо доказывал военкому. Тот протестовал. Степеням пробился через толпу взволнованных людей к стал рядом с товарищем.

– Зачислите нас в состав «летающих на фронт», – упрямо твердил Нельсон.

– Не имею права. Вы не имеете опыта военного летчика. Есть приказ – гражданских летчиков не брать. – отбивался военком.

Но я же имею большой опыт как летчик. – настаивал Степанян.

– Есть приказ не брать. Не могу, – военком был непреклонен.

Однако Нельсона трудно было переспорить. Он приводил множество аргументов, уговаривал военкома и даже прибегнул к такому запрещенному приему – напомнил военкому о том, что они давно знакомы. По-видимому, доводы, выдвигаемые Нельсоном, были достаточно вескими, и ему удалось в конце концов уговорить военкома. Направление получили всего шесть человек, хотя желающих были десятки.

Вечером было партийное собрание. Оно продолжалось недолго; все было ясно – надо бить врага, бить всеми имеющимися средствами.

Сначала Степанян получил назначение в Ейск. В понедельник ночью он уезжал. Фира была внешне спокойна – она понимала: Нельсон не мог поступить иначе, и сейчас для нее самое главное быть сдержанной и спокойной.

Она осе это хорошо понимала, но понимала умом, а не сердцем. Просто никак не укладывалось у нее и голове, что вся жизнь пойдет иначе. Ей не надо будет вставать утром и провожать его на аэродром, не надо будет прислушиваться, не идет ли он по улице, не придется ей смотреть на пролетающий самолет, стараясь узнать по почерку машину мужа. Всего этого не надо, все отошло, но зато теперь надо другое: очень ждать и очень верить, что все это снова будет. И она знала, что у нее на это хватит сил, и это было главное.

– Я вернусь! Ты ведь знаешь, я не могу быть долго без людей. Жди меня и береги сына, – сказал он жене на прощанье.

А в далекий солнечный Ереван, в дом на тихой улице, где прошло детство Нельсона, в этот день им было отправлено письмо:

«Пока в груди моей бьется сердце, мой священный долг защищать до последней капли крови дорогую Родину, наш прекрасный советский народ, наши цветущие города и села. Мое место – в первых рядах защитников Родины!» – писал он родным. Эти простые и мужественные слова повторяли в те дни сотни тысяч люден. Степанян действительно встал в первый же день войны на защиту родной земли.

…В поезде Нельсон не спал всю ночь. Это была первая бессонная ночь, первое звено в длинной цепи бессонных ночей, которые ему предстояли. Он думал о своих: о жене, которая провожала его спокойная и какая-то бесконечно молчаливая, о сыне, который еще ничего не понимал, но словно чувствовал что-то и не хотел отпускать отца. Думал он и о своих стариках в Ереване, которые сейчас, конечно, думают о нем и о других своих сыновьях. Он думал обо всем этом и чувствовал, как в нем нарастает ненависть ко всем тем, кто посмел бесцеремонно ворваться в его жизнь и повернуть ее по своей воле. Много вопросов задавал себе Степанян и искал на них ответа. Как воевать? Где? Сможет ли он? Когда и куда его направят? Пока это были только вопросы. Ответить на них могла только жизнь. Но одно было ясно для Нельсона – его место там, где уже сейчас нужны решительные и сильные люди, а он знал, что он таков, и это место – фронт. Скорей бы Ейск! Отсюда он начнет свою боевую дорогу.

…Ейск. Оказывается, здесь Степаняна уже ждали, но ждали для того, чтобы оставить инструктором, ждали потому, что знали: Степанян прекрасно справится с порученным ему заданием – научит молодых быть настоящими летчиками. А быть летчиком – это не только уметь управлять самолетом. Все намного сложнее. Надо уметь воевать, а для этого недостаточно освоить технику пилотировании, уметь с блеском крутить различные фигуры, надо слиться с самолетом, стать единым одухотворенным оружием, нацеленным на врага. Только тогда можно стать настоящим воздушным бойцом – и Степанян мог научить молодых летчиков этому умению. Однако Нельсон стремился на фронт, он хотел сам, своими руками бить врага. И со всей свойственной ему настойчивостью он начинает осуществлять свою мечту. Вместе со своим товарищем Михаилом Клименко они борются за право воевать, они протестуют, подают рапорты, что хотят идти на фронт, что имеют сотни налетаных часов. Доказывают, что у них богатый летный опыт. И суровый, задерганный делами полковник разрешает дать Степаняну и Клименко боевые машины. Теперь дело только за самими летчиками. Надо учиться, и как можно скорее. Нельсон старается сжать время учебы до минимума и через пять дней машина знакома ему до последнего винтика.

8

Теперь он может вступить в бой с врагом! Он готов. И Степаняна отправляют на фронт, на Балтику. Вот теперь-то здесь и пригодятся ему его храбрость, мастерство и хладнокровие.

Как известно, лучше всего люди проверяются в беде или в сложной обстановке. Война была тем пробным камнем, на котором проверялся каждый. Она показала истинную суть человека, раскрыла души, заставила переоценить ценности. В это время больше чем когда-либо о людях судили не по словам, а по делам. Только тот, кто воевал вместе, знает правду о своем боевом товарище и может беспристрастно рассказать о нем.

Итак, начнем поиск. Как всегда обратимся к документам, которые уже помогали нам.

Вот перед нами лежит аттестационный лист.

Аттестационный лист

На присвоение воинского звании командиру 47 штурмового Авиационного феодосийского полка 11 ШАНКД^[1] ВВС КБФ Герою Советского Союза гвардии майору СТЕПАНЯНУ Нельсону Георгиевичу.

А т т е с т а ц и я

Талантливый командир. С апреля 1944 г. 47 ШАФП ^[2] под его командованием произвел 947 самолетовылетов на уничтожение плавсредств, живой силы и техники противника. Только за 10 дней боевой работы на КБФ произведено 304 боевых самолетовылета, уничтожено 2 транспорта, 3 СКА^[3], 1 тральщик, свыше 15 огневых точек. Свои потери – 2 экипажа. Лично тов. Степанян И. Г. совершил 236 боевых вылетов, из них в 47 ШАФП – 24 успешных боевых вылета, во время которых потопил два транспорта, 1 кан. лодку, 1 танкер, 2 СКА, 4 БДБ^[4].

Умело водит в бой группы штурмовиков и мастерски наносит бомбоштурмовые удары по противнику. Требователен к себе и подчиненным. Пользуется высоким авторитетом. Делу партии Ленина предан.

Достоин присвоения очередного воинского звания подполковника. Командир 11 ШАНКД ВВС КБФ подполковник Манжосов 24 июня 1944 года.

Вот и все, что сказано о командире 47-го штурмового авиационного полка Нельсоне Степаняне. На первый взгляд это сухие цифры, но в то бурное время, когда на счету была каждая минута, некогда было писать длинных характеристик. Но если мы представим себе хотя бы одни воздушный бой, то эти скупые слова станут целой поэмой мужества. За этими лаконичными строчками скрывается бесконечно многое. Отвага. Смертельная опасность. Радость победы. Чувство боевой дружбы, когда один за всех и все за одного и когда не может быть иначе. А если попробовать перевести эти цифры в зрительно ощутимые образы, то мы увидим вытянувшиеся в длинную линию вражеские суда, которые никогда не будут бороздить наше море, сожженные самолеты, разбитые бронемашины, обгоревшие танки, замолчавшие навсегда орудия… Вся эта запоминающаяся картина не что иное как результат действий одного человека – летчика-штурмовика Нельсона Степаняна.

Да, стоит внимательно вчитаться в эту характеристику и еще раз повторить цифры…

47-й штурмовой авиационный полк! Целая пачка документов рассказывает о его боевых действиях. Но почти во всех документах – отчетах, донесениях, рапортах – наряду с 47-м штурмовым полком упоминается 8-й гвардейский штурмовой полк. Да, действительно, они воевали «крылом к крылу», вместе защищали огненную крымскую землю и вместе уничтожали врага, закрывая ему дорогу. Вот тут-то и выковывается та фронтовая дружба, которая идет потом через всю жизнь. У Степаняна было много друзей – его знали и любили многие. Любили за мужество, справедливость и доброту, за то, что на него можно было во всем положиться, что он никогда не подведет.

– Нельсон – ну, это человек обаятельной души, очень добрый! – с этого начался наш разговор о Степаняне с его фронтовым товарищем Героем Советского Союза Николаем Васильевичем Пысиным. – Он сразу со всеми сходился. – продолжал мой собеседник, – а когда летал, то всегда был первым. Настоящий летчик.

Надо сказать, летчики – народ скромный, предпочитают рассказывать о других, а о себе помалкивают. Таков и Николай Васильевич. С волнением он вспоминает о боевом друге, о себе же говорит так: «Наш 8-й штурмовой гвардейский» или: «Обо мне что говорить, а вот ребята…» И все. А о нем самом и, как потом выяснилось, еще о многих, кто знал Степаняна, есть что сказать…