Текст книги "Василий Темный"

Автор книги: Николай Борисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 8
ЖЕСТОКОСТЬ

Во времена Василия I Русь всё ещё жила под дамокловым мечом ордынского погрома. Дикая, беспощадная лавина косматых всадников уничтожала всё на своём пути. Своего рода психологическим оружием степняков была жестокость. Летописцы рассказывают, что при виде татар мирные русские жители от ужаса впадали в оцепенение. Конечно, время брало своё, Русь понемногу поднимала голову. И всё же страх таился на дне души.

Сильнейший приступ этого непреодолимого страха летописи отмечают зимой 1408 года, когда на Москву внезапно устремились полчища Едигея:

«Да аще явится где един татарин, то мнози наши не смеяхуть противитися ему, аще ли два или три, то мнози Руси, жёны и деты мечюще, на бег обращахуся» (29, 158).

Отношения Василия I с Ордой заслуживают особого рассмотрения. Распад Орды, начавшийся с кончины последнего из великих ханов Джанибека в 1357 году, носил волнообразный характер. Появление сильного родового вождя объединяло улусы, а его гибель вновь возвращала Орду к состоянию полураспада.

Эта переменчивость власти в степях крайне осложняла ордынскую политику русских князей. Предугадать развитие событий вокруг Золотого трона было практически невозможно. Горький урок нашествия Тохтамыша убедил Василия I в том, что Русь ещё слаба для свержения власти Орды. Исходя из этого, он решил построить свою восточную политику на максимальной лояльности ханской власти вообще, не делая принципиальных различий между тем или иным временным обладателем трона.

Три года, проведённые при ханском дворе (1383– 1386), стали для московского княжича полезной школой. Обычаи и нравы, язык и военная тактика степняков – всё это было ему хорошо известно. Он стал, вероятно, самым «отатарившимся» из русских князей XIV—XV веков. Однако ордынцы хорошо понимали, что русский человек и в тюбетейке – русский. Он только и ждёт случая, чтобы свергнуть их власть.

Наибольшую опасность для Орды представлял союз Москвы и Литвы. Витовт не мог простить татарам своего позора в битве на Ворскле. Он искал дружбы с Москвой для совместной борьбы с Ордой. Но Василий I не спешил повторить подвиг отца, бросившего вызов Мамаевой Орде. Строго говоря, Василий до поры до времени не хотел воевать ни с кем. Его стратегия заключалась в неторопливом «собирании Руси» путём поглощения более слабых княжеств. Этот метод принёс ему успех в суздальско-нижегородском споре. Теперь следовало не спеша «переварить» добычу и точно выбрать новую цель.

«Литовская партия» при московском дворе (Софья Витовтовна, митрополит Киприан, «старые бояре», князья Гедиминовичи) отговаривала Василия от большой войны с Витовтом. Князь принял этот совет. Трёхлетняя война 1406—1409 годов состояла главным образом из переговоров и демонстрации сил. (Выражаясь современным языком, это была «странная война»). Верховские княжества (мелкие княжества в верхнем течении Оки) понемногу уходили из-под власти Москвы под власть Литвы. Утратив Смоленск в 1404 году, Василий не рвался его вернуть. В этой зыбкой ситуации правивший в Орде при номинальном правителе хане Булате эмир Едигей («второе издание» временщика Мамая) решил нанести Москве упреждающий удар, помешать ей заключить союз с Литвой.

Со времён Батыя особенностью монгольского способа ведения войны был обман противника, вероломное нарушение всех и всяческих договоров. Обоснованием такого поведения была высокомерная уверенность монголов в том, что их противники – существа низшего порядка. По отношению к ним такие понятия, как честь, совесть, честность, – недействительны. Этой существенной мелочи в этике монголов и не понял Василий I. Вероятно, он решил, что монголы уже считают его за своего. А своих обманывать у них было не принято. (Эту бытовую честность монголов отмечал ещё Серапион Владимирский, русский проповедник второй половины XIII века). Из этой самонадеянности Василия и выросла трагедия Руси зимой 1408/09 года.

Фактически правивший в Орде временщик эмир Едигей задумал разыграть своего рода многоходовую шахматную комбинацию. Он убеждал Василия I в том, что смотрит на него как на своего сына. Едигей посылал вспомогательные отряды своих татар для участия в очередной стычке Василия с Витовтом. Едигей для Василия как отец, а Василий ему как сын – и потому Едигей по-родственному сообщает Василию тайный замысел хана – поход на Литву. Дабы не мешать ордынцам и не вступать с ними в случайный конфликт, Василий должен отвести свои войска с нужного направления, а для почёта либо выехать навстречу хану Булату лично, либо выслать своих братьев или бояр с дарами.

Василий поверил Едигею и отправил навстречу татарам своего боярина Юрия с посольством. Прибыв в Орду, Юрий и его люди были тотчас схвачены и взяты под стражу. Едигей поспешно погнал свою орду на Москву. Московская разведка не уследила за развитием событий.

Не ожидавший от Едигея такого коварства Василий от какого-то случайного очевидца узнал, что татары уже подходят к Москве. В городе началась паника. Погром Москвы от Тохтамыша был у многих в памяти. Василий, следуя примеру отца, уехал из Москвы в Кострому, взяв с собой жену и детей. К счастью для москвичей, судьба столицы оказалась в твёрдых руках опытного, 55-летнего князя Владимира Андреевича Серпуховского. Он успокоил панику, укрепил город и сел в осаду. Белокаменная московская крепость, построенная Дмитрием Донским в 1367—1368 годах, выдержала первый натиск татар. Осада началась 1 декабря 1408 года. Простояв три недели, татары ушли обратно в Орду, где уже зрел заговор против Едигея. За свой уход Едигей взял с Москвы выкуп – три тысячи рублей. За время осады татары, рассыпавшись по уездам, страшно разграбили всю Северо-Восточную Русь.

Большой отряд литовцев во главе со Свидригайло Ольгердовичем, нанятый Василием незадолго до нашествия для укрепления своих боевых сил, без боя ушёл обратно в Литву, разграбив по дороге Серпухов. Причины такого странного поведения Свидригайло летописец не сообщает. Вероятно, потратившиеся на выкуп москвичи просто не смогли заплатить обещанное вознаграждение.

Татары Едигея ушли. Сам темник несколько лет спустя был убит своими соплеменниками. Он остался в истории не только как разоритель Руси, но и как основатель Ногайской Орды – самостоятельного осколка Золотой Орды. Борьба с ногаями, этим беспокойным наследием Едигея, заняла у Руси ещё 300 лет. Не знаем, оправдывался ли Василий перед своим народом за трагедию декабря 1408 года или просто свалил всё на гнев Божий и измену литовцев Свидригайло. Во всяком случае, летописи отмечают, что зима 1408/09 года оказалась «чёрной» для Руси не только из-за Едигеевщины, но также из-за лютых морозов и голода. Беда не приходит одна. «На то же лето дороговь бысть велика всякому житу; множество христиан изомроша от глада, а житопродавцы обогатеша» (29, 159).

* * *

Великий фильм Тарковского «Андрей Рублёв» состоит из нескольких новелл. Одна из них – «Набег». Татарский отряд, приведённый русским боярином Карамышевым по поручению русского князя Семёна Суздальского, внезапным налётом захватывает Владимир. Город со всеми его жителями и святынями подвергается страшному разгрому. Виновник всему – русский боярин, выполняющий приказ своего князя, – хмуро глядит на дело рук своих...

В своё время многие сомневались в исторической достоверности фильма. Одни упрекали Тарковского в очернении русского Средневековья, другие говорили, что фильм вообще не про историю Руси, а про вечные ценности и трагедию художника в жестоком мире. Как бы там ни было, новелла «Набег» написана по рассказу летописи о нападении татар царевича Талыча на Владимир в 1410 году. История этой трагедии заслуживает внимания. В ней как в капле воды отразилась страшная своей обыденностью жестокость эпохи Василия I.

Напомним исторические координаты этого события. Вечно враждовавшие за суздальско-нижегородское княжение братья Дмитрий Константинович и Борис Константинович ещё в 60-е годы XIV века поняли, что их спор может быть решён только при помощи Москвы. Дмитрий первым поклонился потомкам Калиты. За это он получил Нижний Новгород и Суздаль. Его младший брат Борис отправился размышлять о превратностях судьбы в удельный Городец на Волге.

Оба брата имели потомство. Борьба в княжеском семействе вспыхнула вскоре после кончины князя Дмитрия Константиновича в 1385 году. Сын Дмитрия Константиновича Василий Кирдяпа уже давно сидел в Орде, надеясь первым упасть в ноги хану Тохтамышу в случае кончины отца. Но и брат усопшего Борис Константинович, не теряя времени, интриговал в Орде, куда отправился со своим сыном Иваном.

В конце концов Тохтамыш отдал Нижний Новгород Борису Константиновичу. Сын Дмитрия Семён вернулся в Суздаль ни с чем. Старая вражда суздальских братьев и племянников покрылась пеплом, но не погасла.

Москва следила за суздальско-нижегородской усобицей, до времени не вмешиваясь в борьбу. В 1386 году князь Борис Константинович ездил в Орду и пробыл там от весны до осени. Очевидно, он укреплял свои позиции при дворе Тохтамыша. Тогда же рухнул престиж главного соперника Бориса Константиновича, князя Василия Дмитриевича Кирдяпы. Он жил в Орде в качестве заложника и совершил неудачную попытку бежать. Но вскоре Тохтамыш простил Кирдяпу, отпустил его на Русь и дал в управление Городец на Волге, где прежде правил Борис Константинович.

Убедившись в том, что Тохтамыш не склонен вникать в суздальско-нижегородские споры, Москва снова, как в 1365—1366 годах, взялась энергично поддерживать Суздальскую ветвь (Василий Дмитриевич Кирдяпа, Иван (умерший в 1377 году) и Семён Дмитриевич). Против Бориса Константиновича Дмитрий Донской собрал большое войско и двинулся вместе с Дмитриевичами на Нижний Новгород. 10 марта 1388 года союзники вышли к Волге. Борис запросил пощады. Дмитрий Донской дал ему в управление его старый удел – Городец. В Нижнем Новгороде вокняжился Василий Кирдяпа. Однако вскоре Борис поехал в Орду и вновь выпросил себе Нижний Новгород.

Молодой московский князь Василий Дмитриевич в 1392 году поехал в Орду и выкупил у Тохтамыша всё Суздальско-Нижегородское княжество, да ещё в придачу Мещеру и Тарусу. Это была богатая добыча. Но теперь Василию Московскому предстояло вести борьбу не с одним кланом местных князей, а с обоими. Ненависть кипела в сердцах лишённых уделов и глубоко оскорблённых суздальцев. Не имея сил для открытой борьбы с Москвой, Дмитриевичи и Борисовичи готовы были уничтожить всё, что хоть как-то принадлежало теперь сыновьям Дмитрия Донского. Жертвой этой слепой ненависти побеждённых и стала в 1410 году святыня Русской земли – Успенский собор во Владимире.

* * *

Суздальские братья отличались не только жестокостью, но и высокими боевыми способностями. Потомки отважного Андрея Суздальского – младшего брата Александра Невского – все до единого были хорошими воинами. В борьбе с Василием I им случалось даже выходить победителями. Незадолго до набега на Владимир Даниил Борисович и его брат Иван Тугой Лук заключили союз с булгарскими (Булгар на Волге), жукотинскими и мордовскими князьями и вместе двинулись на Нижний Новгород.

Узнав о замыслах братьев, Василий I выслал против них войско во главе со своим братом Петром. Навстречу мятежникам двинулись по приказу Василия I не только московские, но также ростовские, ярославские и суздальские (Василия Кирдяпы) полки. Возле села Лысково (в 80 километрах вниз по Волге от Нижнего Новгорода) произошёл жестокий бой. Жертвой сражения стал сын Василия Кирдяпы Даниил. Борисовичи одержали победу, но как справедливо заметил историк А. В. Экземплярский, «не видно, чтобы дело их выиграло от этой победы» (123, 432). Братья так и не смогли взять Нижний Новгород.

Раздосадованные Борисовичи снова отправились в Орду. Правивший там сын Тохтамыша Зелени-Салтан был чем-то недоволен Москвой и отдал ярлык на Нижегородское княжение братьям Даниилу и Ивану. Однако Василий I решил, что настало время использовать и свои связи в Орде. В 1412 году он отправился в степь с огромным караваном подарков для хана и его окружения. Безусловно, Василий лично знал сына Тохтамыша и готов был к торгу. Но судьба решила задачу проще. Коварный Зелени-Салтан был убит своим братом Керим-Бердеем. Этот последний и дал Василию I ярлык на Нижегородское княжение.

Однако и теперь братья Борисовичи не сдались. Подробности их деятельности источники не сообщают. Однако есть сведения, что в 1414 году они снова бесчинствуют в Нижнем Новгороде или его окрестностях. Для борьбы с ними Василий I отправил войско под началом своего брата Юрия Звенигородского. Способный полководец, Юрий отбросил мятежников на юг, за реку Суру (правый приток Волги).

Ещё несколько лет братья Борисовичи кружили вокруг Нижнего Новгорода, не прекращая своей партизанской войны. Наконец они выбились из сил и пошли на мировую. В 1417 году Борисовичи приехали в Москву и примирились с великим князем. Владимирский погром 1410 года был забыт. Вероятно, суздальским князьям разрешено было жить в Москве и пользоваться частью своих прежних вотчин и привилегий.

Но какой-то беспокойный дух, назовём его оскорблённым чувством чести, не давал братьям покоя. Зимой следующего года они бежали из столицы неизвестно куда. На этом всякие известия о братьях Борисовичах в источниках исчерпываются. Как окончил свои дни палач Владимира князь Даниил Борисович Городецкий – неизвестно. Как бы там ни было, но Василий I выдал свою дочь Василису замуж за сына Даниила – Александра. Грехи отца в роспись брачного договора не вошли.

История суздальско-нижегородской фронды весьма поучительна. Московский князь Василий I на удивление долго терпел мятежников на своих восточных границах. Был ли это тонкий расчёт опытного правителя, умеющего дать созреть любому серьёзному вопросу, или слабость, неспособность московских воевод и самого князя одним ударом разгромить ловкого и дерзкого врага? Кто знает...

Летописец с возмущением описывает расправы, которые учинили татары и их русские подручники в захваченном ими Владимире. «Начата люди сечи и грабити... и всю церковь разграбиша, а попа Патрекиа емше начата мучити... на сковраде пекоша и, и за ногти щепы биша, и ноты прорезав, ужа въдергав, по хвосте у конь волочиша, и тако в той муце и скончася» (29, 160).

В нескольких лаконичных, но словно отлитых из бронзы фразах изображён подвиг ключаря Патрикия. Вот сюжет, достойный размышления. Принято думать, что летописец писал свои хроники, «добру и злу внимая равнодушно, не ведая ни жалости, ни гнева». Но это бесстрастие – мнимое. За внешней краткостью и простотой фразы – натянутая как тетива лука эмоциональная напряжённость. Этому искусству истории как рассказа следовало бы научиться и младшим братьям летописцев – современным историкам. Холодноватый академизм в изображении людей и дел давно стал для них признаком хорошего тона. Пусть так. Но, может быть, бесстрастные историки «бесстрастны потому, что плохо знают изучаемое ими, недостаточно “вжились” в прошлое, потому что равнодушны к страданиям давно умерших людей, т. е. их с достаточной полнотой не воспринимают... Чем полнее познает историк прошлое, тем более он “живёт” в нём, а жить “sine ira et studio” (“без гнева и пристрастия”. – Н. Б.) нельзя» (73, 239).

Породнившись с героями минувших времён, историк должен дорожить любыми, даже самыми незначительными на первый взгляд сведениями о них. Вот и пример. Ключарь Успенского собора во Владимире грек Патрикий... Несомненно, он был ставленником митрополита Киприана. На такую ответственную должность Киприан мог поставить только человека, которому всецело доверял. И не ошибся в своём доверии. Замученный ордынцами, Патрикий отдал жизнь за порученные ему церковные ценности, за спасение людей, которых он укрыл в соборе. Он исполнил евангельский завет о любви к ближнему. Но если таким был ставленник Киприана, то каким же был сам митрополит?

История ключаря Патрикия бледнеет перед той кровавой бойней, которую устроил в 1386 году смоленский князь Святослав Иванович.

За год до этого, в 1385 году, литовцы отняли у смольнян город Мстиславль и округу. Раздосадованный потерей части своего княжества, Святослав вторгся в утраченные земли и устроил дикую расправу с теперь уже не его, а литовскими подданными. Конечной целью этого страшного похода было возвращение Мстиславля.

«И много зла, идуще, учиниша земле Литовьскои, воюя землю Литовьскую. Иных Литовьскых мужей Смолняне изымавше, мучаху различными муками и убиваху; а иных мужей и жён и младенцов, во избах запирающе, зажигаху. А других, стену развед храмины от высоты и до земли, межь брёвен рукы въкладываху, ото угла до угла стисняху человеки; а пониже тех других повешев, межи брёвен руки въкладше, стисняху такоже от угла до угла; и тако висяху человецы; такоже тем образом и до верху по всем четырём стенам сотворяху; и тако по многым храминам сотвориша и зажигающе огнём во мнозе ярости. А младенци на копие возстыкаху, а другых, лысты (ноги. – Н. Б.) процепивше, вешаху на жердех, аки полти, стремглав; нечеловечьне без милости мучаху» (23, 91).

На фоне этих рассказов встаёт тень Ивана Грозного. Но не забудем, что свирепость – это «продукт эпохи». Люди и животные жили рядом. Вид крови не смущал даже детей. Смерть была заурядным событием. Средневековье было жестоким по всей Европе. Единственным утешением была мечта о земном возмездии палачам. Летописец с явным удовлетворением сообщает, что свирепый мучитель князь Святослав Иванович Смоленский был наказан быстро и строго. К осаждённому смольнянами Мстиславлю подошла помощь – большое войско литовских князей. В разгоревшейся битве Святослав Смоленский и его двоюродный брат Иван Васильевич были убиты, а сыновья Святослава взяты в плен. Столицу княжества Смоленск вскоре опустошил мор, после которого в городе осталось «точию десять человек» (23, 93).

Можно предположить, что развлекавшийся мучениями пленных смоленский князь Святослав и устроивший расправу с городом Владимиром князь Даниил Суздальский – исключения из правил, выродки рода человеческого. Но увы! Обыденной жестокостью замарана и военная слава великого князя Литовского Витовта. Средневековый польский историк Ян Длугош рассказывает, что, потерпев неудачу при штурме Виленского замка, занятого воинами короля Владислава-Ягайло, Витовт вместе со своими тогдашними союзниками крестоносцами возвращался в Пруссию, «посадив на колья детей и кормящих матерей и совершив разные другие жестокости ради мщения» (9, 25).

Глава 9
ЭХО ГРЮНВАЛЬДА

15 июля 1410 года состоялась Грюнвальдская битва – одно из тех событий, которые на долгое время определили пути развития Восточной Европы. Эхо Грюнвальдской битвы докатилось и до Москвы. Её главные участники – польский король Владислав (до крещения Ягайло), великий князь Литовский Витовт, магистр Тевтонского Ордена Ульрих фон Юнгинген – были хорошо известны на Руси и считались её злейшими врагами. Однако реальность заставляла московских дипломатов искать сближения то с одним, то с другим участником большой европейской политики. Московские летописцы помещают большой рассказ об этом событии, заимствованный, по-видимому, из новгородских и псковских летописей. Ниже мы приводим летописный текст (по Симеоновской летописи), снабжая его необходимыми комментариями.

«В лето 6918 бысть побоище королю Ягайлу Олгердовичю, наречённому Володиславу, и князю великому Литовскому Витовту Кестутьевичю с немци, с прусы, в земли их Прусской межи городов Дубравны и Острода, и убиша местеря и маршалка и кундуры побиша и всю силу их немецкую побиша и городы их немецкие поимаша, но толко три городы не вдашася королю и Витовту. И бысть тое осени ляхом и литве три побоища с немци, а на всех трёх немец избиваху. Много же и христиан, и литвы, и ляхов избито бе от немець и стоаше под Марьиным городом (замок Мариенбург, столица Тевтонского Ордена. – Н. Б.) 8 недель и взяша около его два охабня (передовых укрепления. – Н. Б.), а третьего вышняго не взяша города; ходиша же по Немецкой земли пол други натцати недели» (29, 159—160).

Главным возмутителем спокойствия в Восточной Прибалтике был Немецкий (Тевтонский) Орден и его филиал – Ливонский Орден. История этого своеобразного государства уходит своими корнями в эпоху первых Крестовых походов в Святую землю. Полная лишений и опасностей жизнь рыцарей в Палестине заставила их объединяться в сообщества по типу монашеских орденов. Формирование орденов шло главным образом по национальному признаку. Немецкие рыцари основали Тевтонский (немецкий) Орден, французские – Орден Тамплиеров (храмовников), итальянцы – Орден иоаннитов (Иоанна Крестителя). Вступая в орден, рыцари давали монашеские обеты нестяжания, послушания и целомудрия. Помимо этих обетов рыцарь клялся посвятить свою жизнь борьбе с врагами христианства. К ним в первую очередь относились мусульмане, а также язычники. Верховным главой всех рыцарских орденов, их учредителем и попечителем был римский папа. Орденам запрещалось вмешиваться в европейские усобицы и поднимать меч на христиан. Осуждались и войны с православными христианами, хотя в этом вопросе папа часто шёл на уступки воинственным настроениям рыцарей.

К концу XII века крестоносцы были почти полностью вытеснены из Святой земли арабами. Орденам оставалось только объявить о самороспуске. Однако рыцари не спешили сдавать оружие. И в Европе они нашли «врагов Христа» – языческие литовские племена юго-восточной Прибалтики. Тевтонский Орден предложил свои услуги по борьбе с язычниками польскому князю Конраду Мазовецкому, владения которого постоянно подвергались набегам пруссов. Князь предложил Тевтонскому Ордену поселиться на окраине его владений и заняться борьбой с пруссами. Предложение было принято. Вскоре рыцари подчинили язычников и заставили их принять крещение. Те, кто не хотел оставить веру отцов, были уничтожены либо ушли в Жемайтию, северную область Литвы, где долго сохранялось язычество.

Рыцари Тевтонского Ордена оказались весьма успешными колонизаторами. Чёткая военная структура Ордена была эффективной и в мирное время. Во главе Ордена стоял великий магистр. Его опорой служил капитул – совет высших братьев из пяти человек: великий контур, великий маршал (полководец Ордена), великий интендант, великий госпитальер (начальник госпиталей) и великий казначей. Каркас Ордена составляли братья-рыцари и орденские слуги (полубратья). Для получения рыцарского статуса юноша должен был совершить подвиг в сражении с врагами христианства. Прежде рыцарь получал посвящение от короля в Святой земле. Теперь посвящение мог дать магистр Ордена. Такая возможность привлекала в Орден аристократическую молодёжь со всей Европы. Война с язычниками-литовцами открывала дорогу к подвигу и желанному посвящению в рыцари. Сам магистр препоясывал соискателя мечом, облачал его в рыцарский плащ, наносил ему символический удар в плечо. Духовенство совершало соответствующий молебен. Всё было красиво и торжественно.

Получив посвящение в рыцари или просто совершив подвиг, подтверждавший уже имевшийся статус рыцаря, воин обычно покидал Пруссию и возвращался домой. Однако некоторые оставались и переходили в кадровый состав Тевтонского Ордена.

Орден не только воевал, но и вёл большое хозяйство. Рыцарский замок был своего рода усадьбой – центром большого феодального хозяйства. Рыцари занимались торговлей, пользуясь близостью моря и устья больших рек.

Тевтонский Орден находился сравнительно далеко от Руси и не имел с ней общих границ. А вот между Ливонским Орденом и Русью, точнее – Псковской боярской республикой, существовала общая граница, на которой шла непрерывная борьба. Псковичи совершали набеги на ливонские города и замки. Орден отвечал стремительными ударами, разграблением псковских волостей. Псковичи ненавидели «божьих дворян», как называли русские крестоносцев.

Грюнвальдская битва была сокрушительным ударом для Тевтонского Ордена. За этой очевидностью кроется много исторических загадок. Новгородские и псковские летописцы должны были бы радоваться этому событию. Но самое раннее сообщение о победе польско-литовско-русского войска при Грюнвальде – известие Новгородской Первой летописи младшего извода – звучит совершенно отстранённо и в то же время отличается какой-то странной недосказанностью. Нет обычного в летописях замечания летописца – «и помози Бог» тому или иному из соперников. Возможно, это объясняется тем, что оба соперника были католиками, латинянами и стало быть, с точки зрения православного летописца, не достойны Божьей помощи... Пусть так. Но есть и какая-то неожиданная географическая точность в указании места битвы: «межи городы Добровны и Острода» (13, 401).

Летописец сообщает, что все немецкие города были взяты, но «только три города не дашася королю и Витовту» (13, 401). Какие же это города? Замок Мариенбург – столица Тевтонского Ордена? Да, конечно. А ещё? Неизвестно.

А вот ещё загадка: «...и бысть тое осени ляхом и литве три побоища с немцами и трижды немец избиша» (13, 401). Что это за «три побоища»? Летописец молчит. Грюнвальд? Да, конечно. Битва при Короново? Да, вероятно. Согласно польскому хронисту XV столетия Яну Длугошу, второй по значению победой над крестоносцами в этой войне была битва при селении Голуб (9, 149—150). Здесь небольшой отряд поляков внезапной атакой разгромил войско рыцарей Ливонского Ордена, пришедших на помощь братьям-рыцарям Тевтонского Ордена.

Рыцари Ливонского Ордена сильно досаждали новгородцам и псковичам. Ситуация затрагивала и московского великого князя Василия I, традиционно выступавшего в роли защитника Новгорода и Пскова. Разгром Тевтонского Ордена сам по себе не вызывал у русских особых сожалений или, наоборот, восторгов. Но Великий Новгород дорожил союзом с крестоносцами Ливонского Ордена как возможными соратниками в борьбе с натиском Литвы. Великий князь Литовский Витовт, опираясь на мощь польского короля Владислава-Ягайло (союз между ними был заключён в 1392 году), становился ещё опаснее для боярских республик.

Рыцари обоих орденов не могли, конечно, завоевать всю Северо-Восточную Русь. Но враги Руси могли объединиться. Литва уже поглотила огромную территорию Западной и Юго-Западной Руси и энергично продолжала наступление на Новгород и Псков. Понятно, что в этой ситуации многие на Руси внимательно наблюдали за ходом польско-литовской войны с Орденом.

Сбивчивый рассказ новгородских и псковских летописей о Грюнвальдской битве, по-видимому, является результатом сокращения какой-то не дошедшей до нас летописной повести о разгроме Ордена в 1410 году.

Особым сюжетом следует выделить участие смоленского полка в Грюнвальдской битве. Ян Длугош рассказывает о том, как в разгаре битвы литовские полки дрогнули и стали отступать. Положение спасли стойкие смольняне. «В этом сражении русские рыцари Смоленской земли упорно сражались, стоя под собственными тремя знамёнами, одни только не обратившись в бегство, и тем заслужили великую славу. Хотя под одним знаменем они были жестоко изрублены и знамя их было втоптано в землю, однако в двух остальных отрядах они вышли победителями, сражаясь с величайшей храбростью, как подобало мужам и рыцарям, и наконец соединились с польскими войсками; и только они одни в войске Александра Витовта стяжали в тот день славу за храбрость и геройство в сражении...» (9, 102).

Существует мнение, что смоленскими полками командовал литовский князь Лугвень (Лугвений) Ольгердович (9, 204). В пользу этого мнения можно вспомнить и большой опыт Лугвения в командовании русскими полками, полученный им на новгородской службе, и его вовлечённость в борьбу Витовта за Смоленск в 1395—1404 годах. В описании Яна Длугоша некоторые полковые хоругви носили имена литовских князей. Среди этих князей Длугош называет «Сигизмунда Корибута, Лингвеновича Симеона, Георгия» (9, 91). Этот Георгий, очевидно, Юрий, сын Лугвения. Легко угадываются три хоругви смоленских войск – хорутвь князя Лугвения, хоругвь полка смольнян и хоругвь воинов из Вязьмы – смоленского удела.

Грюнвальд ослабил немецкое влияние в регионе, но усилил влияние победителей – Польши и Литвы. Для Руси особую опасность представляла литовская экспансия. Противостоять ей можно было только соединёнными усилиями русских земель и княжеств. Политическая ситуация в регионе усложнялась отсутствием единства между двумя боярскими республиками. Давно минуло то время, когда Новгород называл Псков «братом своим молодшим». Теперь «старший брат» относился к младшему с холодным цинизмом. Когда на Псков обрушивался очередной набег рыцарей, псковичи умоляли новгородцев о помощи, но помощь не приходила. Псковичам оставалось только надеяться на собственные силы и горько сетовать на эгоизм «старшего брата».

Лишённые поддержки Новгорода, псковичи искали её в Москве. Великий князь Московский и Владимирский традиционно признавался великим князем и в Новгороде. Обычно он приезжал в Новгород для вступления «в должность», после чего уезжал обратно в Москву, оставляя на Волхове в качестве наместника одного из своих младших братьев. Этот московский порученец налаживал дружеские отношения со Псковом и иногда помогал псковичам в борьбе с Орденом. Так постепенно складывался московско-псковский союз, плодом которого в конечном счёте стал поход псковичей на Новгород в ходе Московско-Новгородской войны летом 1471 года.

* * *

Грюнвальдская битва неоднозначностью своих последствий напоминает Куликовскую. Вожди польско-литовско-русского войска – король Владислав-Ягайло и великий князь Литовский Витовт – не сумели в полной мере воспользоваться плодами своей победы. Со времён польского хрониста Яна Другоша считается, что Грюнвальд не стал концом Тевтонского Ордена из-за ошибок и медлительности короля Владислава. Другое объяснение – неудачная осада Мариенбурга, столицы Ордена. Как бы там ни было, но эта война с Орденом, как и война Дмитрия Донского с Мамаем, принесла союзникам не только военно-политическую, но и нравственную победу. Миф о непобедимости могущественного врага был развеян.

Явленная в Грюнвальде мощь польско-литовского союза воодушевляла польского короля Владислава и великого князя Литовского Витовта на новые победы. Повод для новой военной кампании – на сей раз против Новгорода и Пскова – найти было несложно. Приговором для Новгорода и Пскова стало жестокое слово «измена»... Обе боярские республики, изменив прежним договорам, уклонились от участия в войне с Орденом в 1410—1411 годах. Такую политику при желании можно было объявить предательством и нарушением прежних договоров. С этим обвинением и пошли Ягайло с Витовтом походом на Новгород...