Текст книги "Василий Темный"

Автор книги: Николай Борисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Что думал Василий Дмитриевич, слушая рассказы о благочестивой кончине старого врага их семьи? Безусловно, Москве выгодны были распри, которые неизбежно должны были начаться в Твери между сыновьями и племянниками умершего. Традиционная политика Москвы состояла в том, чтобы поддерживать князей Кашинских – младшую ветвь Тверского княжеского дома – в их борьбе с правящей в Твери старшей ветвью потомков святого князя Михаила Ярославича Тверского. Так оно и вышло.

Не зная причин, мы берём из летописи одни только голые факты. Иван Тверской, наследник трона, придя к власти, велел своим боярам отказаться от клятвы верности младшим князьям – Василию Кашинскому и Ивану Кашинскому. Обиженные князья обратились с жалобой на произвол Ивана Тверского к матери – княгине-вдове Авдотье. Она пыталась примирить сыновей, но успеха не имела. Между тем вдова князя Бориса велела своим боярам присягнуть на верность Ивану Михайловичу.

Тверская усобица пошла своим обычным порядком, то разгораясь, то затихая, словно следуя за движением какого-то неведомого маятника...

* * *

Борьба с лишёнными престолов суздальско-нижегородскими князьями была не только в военном, но и в моральном отношении очень трудной для Василия I. Тохтамыш за немалую мзду дал ему ярлык на Суздаль и Нижний Новгород, но это не меняло сути дела. Главная сложность состояла в том, что мать Василия I княгиня Евдокия была дочерью Дмитрия Константиновича Суздальского. Его сыновья Василий Кирдяпа, Иван и Семён доводились ей родными братьями, а великому князю Василию Дмитриевичу – дядьями. Расправа с близкими родственниками всегда была тяжким грехом и напоминала об участи святых братьев Бориса и Глеба.

Политические притязания в те времена всегда подкреплялись аргументами религиозного характера. Уход Тимура объясняли покровительством Богородицы Московскому княжескому дому. Но свои чудеса были и у соперников Москвы. Летописи сообщают, что весной 1401 года в Суздале были найдены спрятанные в тайнике в стене городского Рождественского собора Страсти Господни. Было объявлено, что эти святыни привёз из Константинополя архиепископ Дионисий, занимавший суздальско-нижегородскую кафедру в 1374—1385 годах. Этот энергичный иерарх принимал активное участие в борьбе вокруг митрополичьей кафедры и в связи с этим неоднократно посещал Константинопольскую патриархию. Во время одной из этих поездок он был схвачен в Киеве местным князем Владимиром Ольгердовичем и умер в тюрьме. Полагали, что святотатство князя (заточение епископа) совершено было по настоянию жившего тогда в Киеве митрополита Киприана – соперника Дионисия в борьбе за Киевскую митрополичью кафедру.

Вся эта тёмная история вызывает много вопросов. Имя Дионисия служило знаменем утраченной независимости Суздальско-Нижегородского княжества. Но зачем было Дионисию прятать святыни? И почему их нашли именно весной 1401 года? И кто был инициатором этой акции – Москва или Суздаль? И в какой мере обнаружение святыни было случайным, а в какой – нарочитым?

Так или иначе, но по распоряжению Василия I святыни были торжественно перенесены из Суздаля в Москву. Московский князь знал, как важно поднять дух народа религиозным действом. И на этот раз древние святыни призваны были воодушевлять народ для отражения ожидаемого нашествия Орды. Битва на Ворскле 1399 года неизбежно должна была повториться новым нашествием татар на Москву. Так оно и случилось. Несколькими годами позже, в 1408 году, всю Северо-Восточную Русь опустошило нашествие Едигея. Но Москва уцелела. Народ верил, что Страсти Христовы в 1408 году спасли Москву, как спасла её икона Владимирской Божией Матери от нашествия Тимура в 1395 году.

Вот сообщение Симеоновской летописи об этих событиях:

«В то же лето изъобретены быша страсти Господа нашего Исуса Христа, ихже некогда принесе боголюбивыи епископ Дионисии Суждалский из Царяграда, премногою ценою искупив я, и многою верою и любовию приобрете я, и великим трудом оттуду принесе я. Потом же неколико время в граде Суждали съхранены быша в каменой стене церковной, заздани быша. Сея же весны обретены быша, и несоша их на Москву. Сретоша же их честно с кресты весь чин священническыи, и весь градъ» (29, 149).

Так из чудесных происшествий, из воодушевления церковных процессий рождалась вера в особую историческую миссию Москвы – непобедимого православного Третьего Рима.

Глава 6
СМОЛЕНСК

«На первом плане в княжение Василия Дмитриевича стоят, бесспорно, отношения литовские», – утверждал С. М. Соловьёв (104, 377). Сложный, противоречивый характер этих отношений ярко проявился в истории борьбы за Смоленск.

Старый Смоленск, подпоясанный крепостной стеной – творение зодчего Фёдора Коня, – привольно раскинулся на береговых холмах Днепра. Город увенчан словно парящим в воздухе гигантским Успенским собором. Заросшие вековыми клёнами и липами овраги таят в себе кости врагов, покушавшихся на честь города. Поляки, литовцы, французы, немцы... Ну а если разрыть два-три древних кургана, рассеянных по смоленским лесам, откроются такие древности, от которых начинают трястись руки у бывалых археологов.

Смоленское княжество в XI—XII веках поставляло кандидатов на киевский «золотой стол». Положение на пути из Варяг в Греки давало Смоленску особое значение. Это был город-купец и в то же время город-воин. Но, как ни странно, история Смоленска в эти далёкие века известна гораздо хуже, чем история какого-нибудь сравнительно небольшого городка Северо-Восточной Руси.

Батыево нашествие пронеслось над Русью как грозовая туча. Был ли Смоленск задет движением монгольских орд? Письменные источники об этом молчат. Здесь есть какая-то тайна. На неё намекает красивая древняя легенда – Повесть о Меркурии Смоленском. Прекрасный юноша, похожий на благородного рыцаря Айвенго из романа Вальтера Скотта, усердно помолившись Богородице, разгоняет толпы язычников-татар и спасает город от беды. Действительность была, конечно, не столь романтичной. Однако факт остаётся фактом. В летописи нет сведений о том, что татары захватили город. Возможно, они обошли Смоленск стороной. Было ли это связано с его военным могуществом или ещё с чем-то – неизвестно. Но так или иначе, разорения, постигшего Владимиро-Суздальскую Русь, Смоленск не испытал. Или не захотел рассказать об этом потомкам...

* * *

История Смоленска полна белых пятен. Его присутствие в политической жизни XIII—XIV веков всегда ощущается, но редко бывает очевидным. Захват Смоленска великим князем Литовским Витовтом в 1404 году – результат странной беспечности московского великого князя Василия Дмитриевича. Для правильного понимания этого события необходим экскурс в глубокое прошлое.

Великий строитель Древнерусского государства князь Ярослав Мудрый, обдумывая порядок наследственных уделов своих сыновей, оставил Смоленск Вячеславу. Но уже через два года Вячеслав ушёл туда, «где несть ни печали, ни воздыхания, но жизнь бесконечная». Старший Ярославич, великий князь Киевский Изяслав, разделил выморочный удел на три доли, одну из которых взял себе, а две другие отдал братьям Святославу и Всеволоду. Так Смоленск перешёл в руки Всеволода, а позднее и его сыновей и внуков.

Владимир Мономах, обозначая своё властное присутствие, построил в Смоленске каменный собор в честь Успения Божией Матери. Внук Мономаха Ростислав Мстиславич, сын Мстислава Великого, стал поистине подарком судьбы для Смоленска. При нём город расцвёл и стал родовым гнездом многолюдного клана князей Ростиславичей. Пять дерзких сыновей – Роман, Давид, Святослав, Рюрик, Мстислав Храбрый, следуя примеру своего беспокойного отца, рыскали по дорогам Русской земли в поисках славы и добычи. Их можно было видеть в Киеве, Новгороде, Владимире-на-Клязьме и далёком Галиче. Со временем эту удалую семью пополнили племянники и внуки Ростислава.

Ростиславичи умели хранить семейную доблесть и крепко держать меч в руке. Их побаивались и новгородские бояре, и свирепый Андрей Боголюбский, и даже сам Всеволод Большое Гнездо.

Ростиславичи были благочестивы и не забывали родного гнезда. Каждый из них имел в Смоленской земле свой собственный домен и всегда мог укрыться здесь в тяжёлую годину. Благодарные Всевышнему за процветание рода, они построили в Смоленске около двадцати пяти каменных церквей. Больше было только в стольном Киеве.

С нашествием татар Смоленск уходит в неизвестность. Что происходит там среди Ростиславичей – неясно. Но очевидно, что Смоленск из торгового центра превращается главным образом в крепость. С запада на него надвигается крепнущая Литва, где в 1240 году Миндовг объединил племена и создал Литовское государство; с востока нацеливается Великое княжество Владимирское. Как любое молодое государство, Великое княжество Литовское стремится к экспансии.

История Смоленска в XIII—XIV веках состоит почти из одних вопросов. В городе и княжестве – удельная война. Младшие братья рвутся к власти, оттесняя старших. Дяди спорят за власть с племянниками. Литва не платит дань Орде. Но татары не хотят большой войны с Литвой, ограничиваясь грабительскими набегами. Таким был, например, поход татар вместе с русскими князьями на Смоленск в 1340 году. В середине XIV века великий князь Литовский Ольгерд начал наступление на татар на юге, в Нижнем Поднестровье. В битве под Синими Водами (1366) ордынцы потерпели поражение. Литва крепнет и тянется к Северному Причерноморью.

Смоленские князья пытаются взять под свою руку Брянск. Литва выступает против этих намерений. Она захватывает Верховские княжества (по верхней Оке). Однако против Литвы выступает Олег Рязанский, союзник и тесть смоленского князя Юрия Святославича.

Борьба за Смоленск обострилась в 1395 году, когда Витовт решил воспользоваться усобицей среди смоленских князей. Он пригласил всё семейство якобы для примирения и справедливого третейского суда. Первому поддавшемуся на эту уловку князю Глебу Святославичу был оказан почётный приём. Вслед за ним на встречу с Витовтом потянулись и остальные. Собрав всё смоленское княжеское гнездо, Витовт велел схватить их и отправить под стражей в Литву. Воспользовавшись всеобщей растерянностью, литовцы захватили Смоленск. Власть в городе перешла к наместникам Витовта.

Победа Витовта не была окончательной до тех пор, пока на свободе оставался ускользнувший от литовцев старший из смоленского гнезда князь Юрий Святославич. Он обратился за помощью к своему тестю Олегу Рязанскому. Соединив свои силы, князья принялись грабить и опустошать литовские владения.

Московский великий князь Василий Дмитриевич явно не желал помогать Юрию Святославичу вернуться на смоленский стол. Более того, он словно одобрял захватнические планы своего тестя. В 1396 году Василий приезжал в захваченный литовцами Смоленск на встречу с Витовтом. Судя по всему, между тестем и зятем был заключён договор о разделе сфер влияния, согласно которому Витовт признавал за Василием Нижний Новгород, Суздаль и Муром, а Василий обещал Витовту нейтралитет по отношению к Смоленску. Василий удерживал Олега Рязанского от враждебных действий по отношению к Литве, а когда сам Витовт вторгся в рязанские земли, не только не препятствовал ему, но даже устроил тестю торжественную встречу в Коломне – втором по значению городе Московского княжества.

Не зная закулисной стороны московско-литовской игры, трудно оценить её оправданность. Ясно лишь то, что Василий Дмитриевич вёл сложные политические манёвры, цель которых – уход от рискованных военных авантюр в духе отца, Дмитрия Донского. Московские политики старой школы справедливо полагали, что дерзкая и безоглядная политика Витовта быстро приведёт его к катастрофе.

Между тем в захваченном литовцами Смоленске шла непрерывная борьба между сторонниками и противниками местной династии Ростиславичей. Живший в изгнании в Рязани князь Юрий Святославич получал от своих тайных сторонников призывы вернуться в Смоленск и обещания поднять восстание против управлявших городом литовских наместников. Юрий подталкивал своего тестя Олега Рязанского к новой войне с Литвой за Смоленск. Разгром Витовта в битве на Ворскле 12 августа 1399 года ускорил подготовку к этой войне. Витовт в этот период был слаб как никогда. Летом 1401 года Юрий Святославич вместе с Олегом Рязанским выступили в поход. К ним присоединились боявшиеся Олега и ненавидевшие Литву Приокские князья – Пронские, муромские и козельские. Подступив к Смоленску, Олег как главнокомандующий всем походом потребовал от жителей полной капитуляции и возвращения на стол Юрия Святославича. Смольняне сдались. Разграбив Смоленскую землю, Олег Рязанский ушёл восвояси, оставив Юрия Святославича на смоленском столе.

Однако Витовт был не из тех, кто легко мирится с поражением. Осенью 1401 года он подошёл к Смоленску с новыми силами и четыре недели осаждал город. Смольняне знали, какая участь ждёт сторонников Юрия Святославича, и сражались с отчаянием. Витовт заключил перемирие и отступил.

На другой год (1402) рязанско-литовская война возобновилась. Сын Олега Рязанского Родослав решил продолжить дело состарившегося и уже близкого к кончине отца. Он задумал напасть на Брянск – форпост Литвы в этом регионе. Однако литовская разведка знала своё дело. Витовт отслеживал поход Родослава. Возле Любутска – мощной пограничной крепости на Оке – Родослава встретили с войсками два литовских воеводы – Симеон-Лугвений Ольгердович и Александр Патрикеевич Стародубский. Литовский аналог Александра Невского, Лугвений лихой атакой разгромил рязанцев, а самого Родослава взял в плен, где ему потом суждено было томиться три года в ожидании выкупа.

Борьба вокруг Смоленска продолжалась и в следующем, 1403 году. Летопись сообщает: «Князь великий Витовт посла князя Лугвеня к Вязме ратью, он же пришед, взя Вязму, а князя Ивана Святославичя изнима и приведе его к Витовту» (29, 150). Вязьма была уделом Смоленского княжества, а князь Иван Святославич – родной брат правившего в Смоленске Юрия Святославича. Взятием Вязьмы Витовт отрезал Смоленск от возможной помощи с востока – из Москвы.

В 1404 году наступает развязка смоленской эпопеи. Первая попытка Витовта взять Смоленск затянулась на три месяца и окончилась безрезультатно. Однако судьба города висела на волоске. Мощные стены и башни обветшали, а твёрдость защитников Смоленска ослабла. Не было надежды на помощь Олега Рязанского: старый воин скончался в 1402 году и был погребён в стенах своего любимого Солотчинского монастыря. Последней надеждой Смоленска была Москва. Князь Юрий Святославич Смоленский отправился туда на свидание с московским князем Василием Дмитриевичем. Но Москва не хотела ввязываться в войну с Витовтом за Смоленск. Переговоры затянулись. Князь Юрий предлагал Василию Дмитриевичу взять город в свои владения. Василий медлил с ответом. Между тем Витовт вновь подошёл к стенам Смоленска. Воспользовавшись отсутствием князя Юрия, приверженцы Литвы составили заговор и открыли ворота Витовту. В городе начались кровавые расправы со сторонниками старой династии. Но кнут всегда приходит в компании с пряником. Наряду с казнями Витовт дал городу и милости – торговые привилегии, ослабление налогов.

В Москве возмущались захватом Смоленска, но никаких действий не предпринимали. Князь Юрий Святославич вынужден был покинуть Москву и уехать в Новгород. Там его приняли с распростёртыми объятиями и дали в кормление несколько городов. Никто не знал, как сложится дальше судьба Смоленска. В этой игре Юрий Святославич был сильной картой. Понимал это и сам князь-изгнанник. Он вскоре вернулся в Москву и получил от великого князя Василия Дмитриевича хорошую должность наместника в Торжке.

Падение Смоленска – дотоле неприступной русской твердыни – потрясло Северо-Восточную Русь. Летописцы подробно представили это событие в своих трудах.

Симеоновская летопись сообщает:

«В лето 6912 (1404) князь великии Витовт с Ольгердовичи с Корибутом, с Лугвенем, с Швидригаилом и с всею силою приииде ратию к Смоленьску, и князь Юрьи с Смолняны в городе затворися. Витовт же, стоя всю весну, колико бився и тружався, не може его выстоять, и пушками бив, бе бо велми крепок Смоленск; и стояв 7 недель отступи прочь, а волостем Смоленским много зла учинил. И князь Юрьи, сославься с великим князем с Васильем с Московским и выеха из города не во мнозе, а княгиню свою з бояры остави в Смоленсце, а сам прииде на Москву, и би челом князю великому Василию Димитриевичу, даючися ему сам со всем княжением своим. Князь же великии Василеи не прия его, не хотя изменити Витовту. Князю же Юрью на Москве сущу, а Витовт в то время собрав силу многу и пришед, ста у Смоленска. Гражане же не могуще терпети в граде, в гладе пребывающи, и здаша град Витовту месяца Июня 26. Витовт же взем Смоленск и княгиню Юрьеву изнема и посла в Литву, а князей Смоленских пойма и бояр, и разведе и заточи их, а иных смертью казни, а в граде наместники своя ляхи посажа. Слышав же то князь Юрьи побеже с Москвы в Новгород Великий и с сыном своим Феодором, и Новгородцы же приаша его с миром» (29, 150).

Новая страница в истории Смоленска будет открыта только в конце эпохи Ивана III, когда начнётся упорная борьба Москвы за контроль над этим городом. А завершится эта борьба уже при Василии III в 1514 году, когда московские полки поднимут свои хоругви на смоленских башнях. Но и на этом не закончится драматическая борьба Московского государства за Смоленск. Двухлетняя осада Смоленска войсками польского короля Сигизмунда III в Смутное время... Неудачная Смоленская война царя Михаила Фёдоровича в 1632—1634 годах... Возвращение Смоленска под крыло Российского государства по Андрусовскому миру 1667 года... Тяжёлые бои за Смоленск в 1812 году... Героическая оборона Смоленска в 1941 -м... Глубоко символично, что на гербе Смоленска изображена старинная пушка. А на этой пушке – символ тревоги и победы света над тьмой – звонкоголосый петух.

История последнего смоленского князя Юрия Святославича столь же драматична, как и история города. В 1404 году Новгород предоставил ему временное убежище. Однако надежда на возвращение на смоленский стол гнала его ближе к центру событий – к Москве. Как уже было сказано, Юрий получил от Василия Дмитриевича должность наместника в Торжке. Этот город был южным форпостом Новгорода, но при этом сохранял некоторую зависимость от Москвы. Таким образом Юрию надлежало, сидя в Торжке, «ждать у моря погоды». В зависимости от развития событий он мог быть востребован в любое время. Вероятно, сетования Юрия Святославича разделял его зять, Юрий Звенигородский. Хитроумная и осторожная дипломатия старшего брата едва ли была ему по душе.

Утрата родного стола и унижения «московского гостеприимства» сильно пошатнули психическое равновесие смоленского князя. По натуре это был человек яростный и жестокий. Подобно Ивану Грозному, он тешил свой свирепый нрав изобретением новых видов казней. В Торжке Юрий совершил убийство, о котором с возмущением рассказывают летописцы.

«И он тамо убил неповинна служащаго ему князя Семёна Мстиславичя Вяземскаго и его княгиню Ульяну; уязви бо ся плотским хотением на его подружие и взя ю к себе, хотя с нею жити; она же не хотяше сего сотворити и глаголаше къ нему: “О княже, что сие мыслиши? како аз могу мужа своего, жива суща, оставити и к тебе поити?” Он же въсхоте лещи с нею, она же съпротивися ему и, възем нож, удари его в мышцу. Он же зело возъярися и вскоре сам уби мужа ея князя Семёна Мстиславича Вяземскаго, служащаго ему и за него кровь проливающа и неповинна суща, ниже бо он научи ея сице сътворити; и сице его убил, а ей повеле руки и ноги отсещи и воврещи в воду; они же поведённое сотвориша и в воду ввергоша. И бысть ему в грех и в студ велик, и съ того побеже ко Орде, не терпя горкаго своего безверемяниа и срама и безчестиа» (23, 198).

Дальнейшая судьба последнего смоленского князя неизвестна. Как и многие другие князья-изгои, искавшие «правды» в монгольских кибитках, он затерялся в просторах степей, равнодушно поглощавших и правых, и виноватых...

Глава 7
ПРИСМИРЕВШИЕ ВРАГИ

Борьба вокруг Смоленска была для Василия I важной, но всё же не единственной заботой. Углём, тлеющим под золой, оставались отношения Москвы с присмиревшим врагом – Тверью. К концу своей долгой жизни тверской князь Михаил Александрович (ум. 26 августа 1399) пришёл к необходимости твёрдого мира с Москвой. Равным образом и Дмитрий Донской оставил сыну Василию миролюбивую политику по отношению к Твери. Сил для окончательного разгрома соперника не было ни у того, ни у другого. К тому же война с Тверью была чревата серьёзными осложнениями. Соседние княжества и государства, заметив перевес на стороне Москвы или Твери, тотчас бросились бы помогать ослабевшему.

Свидетельством добрососедских отношений Москвы и Твери в 90-е годы XIV века служит «докончание» Василия I с тверским князем Михаилом Александровичем. Василий обещает Михаилу: «А быти нам, брате, на татар, и на литву, и на немци, и на ляхи заодин» (10, 41).

Пользуясь относительным затишьем во внешних делах, наследник тверского престола князь Иван Михайлович (1399—1425) начал подавлять самостоятельность уделов Тверского княжества. Заветы покойного отца о любви и мире между сыновьями были забыты уже через 40 дней после его кончины. Так было всегда. Даже Ярослав Мудрый своими мудрыми наставлениями не смог преодолеть эгоизм сыновей.

Идеалисты и моралисты, среди которых был и летописец, могли сетовать и молиться, напоминая о Страшном суде. Но пока врата небесные ещё не отверзлись, жизнь, как и прежде, шла вперёд по костям проигравших. И утешением для них оставалось лишь сочувствие летописцев.

Вот что рассказывает о тверской усобице Симеоновская летопись:

«Князь Иван Михайлович после отца своего сел на княжение на великое на Тверское. И мало время пребыша и захотеша свою братью обидети, и повелеша бояром своим целование сложите к своей братии, к князю Василию и к князю Ивану Борисовичу. Князь же Василеи пришёл к своей матери, к великой княгини Овдотьи и сказаша ей, что “брата нашего бояре целование к нам сложили, что отец наш привёл их к тому, что хотети им нам добра”. И княгини же великая Овдотья посла свои бояре к великому князю, а дети её князь Василеи, князь Феодор, внук её, князь Иван, пославша своих бояр: “не по грамоте отца нашего твои бояре к нам сложили целовение, а ты бы, господине князь великии, пожаловал, велел бы еси своим боярам целование держати по нашего отца грамотам”. И князь же великий отвечал: “бояре сложили к вам целование по моему слову”. И оттоле нача великий князь вражду вздымати на свою матерь и на свою братию, и на свого братанича, нача на них нелюбие держати. Княгини же Борисова от рода Смоленьска, возмя своего сына, и боярин его Воронец, аки древний Бут, и биша челом великому князю: “мы, господине, не посыловаша своих бояр к тобе”. Оттоле же нача на свою братию нелюбие держати, а их возлюбиша. И приеха князь Василий на годину отца своего в Тверь в свою отчину» (29, 148—149).

В своём стремлении к единовластию Иван Тверской был вполне последователен. Лишив своих бояр права заступаться за обиженных великим князем удельных князей, Василия Михайловича и Ивана Борисовича, Иван Тверской развязал себе руки для дальнейшего наступления на права своих братьев и племянников. Минул год, и Иван перешёл к прямому произволу по отношению к сородичам. Отобрав у своего строптивого брата князя Василия Кашинского некоторые волости и передав их своему смиренному племяннику Ивану Борисовичу Кашинскому, великий князь Тверской Иван Михайлович отказался давать объяснения кому-либо по этому вопросу. Летописец определил это сильной метафорой: Иван «нача вражду вздымати на свою матерь и на свою братью» (29, 149).

Кто же был прав, а кто виноват в этой княжеской распре? Тверской летописец явно сочувствует удельным князьям. Но диалектика процесса состояла в том, что за удельным сообществом была правда прошлого, а за Иваном – правда будущего. Только собрав в кулак все свои боевые силы, Тверь могла сохранить независимость или хотя бы заставить считаться со своими интересами. Но это «собирание земли и власти» не могло идти иначе как через произвол и насилие.

Так понимал положение и московский князь Василий Дмитриевич, внимательно следивший за событиями в Твери.

Не сумев сломить высокомерие великого князя Тверского Ивана Михайловича семейными увещеваниями, обиженные братья обратились за помощью к Церкви. Издавна иерархи мирили князей и урезонивали своенравных. Но князь Иван отверг посредничество тверского епископа Арсения. Тогда обиженные удельные князья решили прибегнуть к помощи игумена Троице-Сергиева монастыря Никона. Однако и Никон уже не мог, подобно Сергию Радонежскому, лично вразумлять споривших князей. Для этого авторитета Никона было недостаточно. Но своё отрицательное отношение к произволу великого князя Тверского Ивана Михайловича и сочувствие обиде кашинского князя Василия Михайловича он выразил «сериевским» способом: принял приглашение Василия Кашинского приехать в Кашин и окрестить новорождённого сына князя Василия.

Эта история изложена в летописи бегло. Но недомолвки только усиливают любопытство историков.

«В лето 6909 (1401) князь же великии (Тверской. – Н. Б.) отняше у своего брата у князя у Василья езеро Лукое и Вход Еросалим и даша братаничю своему князю Ивану. Князь же слаша к нему Василеи отца своего владыку Арсениа, прося суда обчего. Князь же великии отвечал: “суда ти о том не дам”. Князь же Василеи поеха в свою отчину в Кашин, и родися сын у его княгини Настасий, за неделю до Покрова, и приеха княгини великаа к своему сыну, к князю Василью, а из Сергиева манастыря приеха честный муж, игумен Никон, и крестиша сына его, и бысть радость велика князю Василию о приезде матери своея и о рожении сына своего, и о Никоне игумене, и крестиша его княгини великая Овдотья (вдова великого князя Михаила Александровича Тверского. – Н. Б.) и игумен Никон, и нарекоша имя ему в святом крещении Дмитрии» (29, 149).

Забыв на время княжеские распри, жители Кашина праздновали приход в мир ещё одного будущего правителя. Народ ликовал, звонили колокола, под дудку медведчика плясали учёные медведи... И даже монахи радовались случаю, получив от князей обильный «корм» – праздничный стол. Люди в рясах – тоже люди. Безвестный монах летописец, ненароком размечтавшись об утехах мира сего, с горечью написал на полях своей рукописи: «За тыном пьют, а нас не зовут...»

Тверские князья перенесли свои распри на суд Орды. Хан Зелени-Салтан симпатизировал кашинским князьям. Но в 1412 году Зелени-Салтан был убит, и преемник его отпустил тверского князя Ивана Борисовича «с честью и пожалованием».

«Этим оканчиваются известия о тверских делах в княжение Василия Дмитриевича. Дела ордынские и литовские мешали московскому князю пользоваться тверскими усобицами» (104, 360).

Наблюдения над летописями позволили С. М. Соловьёву сделать ещё одно наблюдение. «Тверской князь боялся князя московского наравне с ханом татарским; это всего лучше показывает значение Москвы при сыне Донского» (104, 360).

* * *

Сложные и переменчивые отношения связывали Москву с другим и тоже присмиревшим врагом – Рязанью. Глубокие сдвиги в расстановке политических сил в Восточной Европе на рубеже XIV—XV веков проявились и в новом положении Рязанского княжества. Князь Олег Рязанский, следуя примеру Твери, прекратил свою вечную вражду с великим князем Дмитрием Ивановичем Московским. В 1385 году он помирился с ним и даже породнился с Москвой, женив сына Фёдора на дочери Дмитрия Донского Софье. Несколько лет спустя, в 1401-м, дочь Фёдора Олеговича Рязанского Василиса вышла замуж за сына Владимира Андреевича Храброго Ивана.

Династический союз Московского княжеского дома с Рязанью переплетался с политическим сотрудничеством. Согласно договору 1402 года Рязань признала себя «младшим братом» Москвы. И, к чести своей, потомки Олега до начала XVI века оставались верны этому договору. Даже во время московской усобицы второй четверти XV века Рязань оставалась на стороне того правительства, которое в данный момент находилось в Москве. И всё же у Рязани оставались свои собственные интересы, жертвовать которыми она не собиралась. Первым из них был Смоленск. В то время как Василий I под давлением Витовта и своей жены Софьи Витовтовны готов был отдать Смоленск Литве, Олег Рязанский изо всех сил помогал смоленскому князю Юрию Святославичу, женатому на его дочери. Не допускать захват Смоленска Литвой и дальнейшее продвижение Витовта через Верховские княжества вниз по Оке – стратегия Олега Рязанского.

После кончины Олега (1402) на трон взошёл его сын Фёдор. Летопись сообщает, что младший брат Фёдора, Родослав, отправился в поход на Брянск. Этот старинный русский город, более известный тогда как Дебрянск (лесные дебри), в первой половине XIV века служил яблоком раздора между Москвой и Литвой. На Брянск смотрели с вожделением и смоленские князья. Географическое положение Брянска в верховьях реки Десны, на дороге из Киева в Ростов, влекло сюда многих завоевателей. Борьба Москвы за Смоленск переплеталась с борьбой за Брянск.

Как мы знаем, поход Родослава на Брянск оказался неудачным. На границе с Литвой, возле города Любутска на Оке (близ современной Калуги) рязанцев неожиданно встретило сильное литовское войско. Очевидно, литовцев предупредил о намерениях Родослава какой-то доброжелатель. Возможно, это был сам Фёдор Олегович, желавший избавиться таким образом от брата и соперника. В жестоком бою Литва взяла верх. Родослав был взят в плен, а его войско разбито.

Пленного князя Родослава доставили к Витовту, который распорядился посадить его в темницу и там держать «в нуже великой» до получения выкупа. Фёдор Рязанский долго не хотел (или не мог) заплатить за брата назначенный Витовтом огромный выкуп – три тысячи рублей. Лишь три года спустя Родослав был отпущен в Рязань, где вскоре и умер. Вероятно, его сгубила тюремная сырость. Так бесславно закончил свой век последний из Рюриковичей, носивший славянское княжеское имя – Родослав. Все остальные князья XIV—XV веков носили уже только христианские календарные имена, полученные ими при крещении.

Московский князь Василий I внимательно следил за рязанской драмой, однако не спешил выручать Родослава, брата мужа своей сестры. Холодные политические расчёты вновь торжествовали над родственными чувствами.