Текст книги "Хоккейные истории и откровения Семёныча"

Автор книги: Николай Эпштейн

Соавторы: Николай Вуколов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Николай Эпштейн, Николай Вуколов
Хоккейные истории и откровения Семёныча

Нас сблизила одна страсть – хоккей. Настолько, что в какой–то момент родилась идея написать о нем книгу. Тем более, что одному из нас было о чем рассказать, вспоминая свой долгий и блистательный путь хоккеиста, тренера. Да и другой тоже мог поделиться увиденным и прочитанным в Швеции о тамошнем хоккее, рассказать о встречах и беседах со шведскими мастерами шайбы.

Для одного из нас хоккей стал делом всей жизни, побудил всерьез заняться спортом и в результате привел к созданию одной из интереснейших команд в истории отечественного хоккея – Воскресенского «Химика». Для другого все началось в 1963 году, когда в Стокгольме проходил чемпионат мира и когда впервые репортажи о матчах показывались по советскому телевидению. Тогда родилась великая и легендарная советская сборная, девять лет подряд выигрывавшая чемпионаты мира и Белые Олимпиады и ставшая на долгие годы любимицей нации.

Один из нас запросто общался с великими первопроходцами советского хоккея и называл их просто Борька, Славка, Сашка, Венька, Витька, Володька, которых он гонял по льду на тренировках до седьмого пота, обучая хоккейным премудростям. Среди них блистал лучший футболист и хоккеист России на все времена, гениальный Всеволод Бобров. Другой имел счастье лицезреть этого великого форварда на экранах телевизоров только в роли тренера (кадры кинохроники прежних лет, запечатлевшие прорывы «Бобра», все–таки скуповаты) и читать о нем хвалебные, восторженные статьи в прессе.

Для одного из нас «Тумба» Юханссон, Ульф Стернер, Арне Стремберг, Леннарт Сведберг приходились коллегами – и соратниками, и соперниками, которых он в ходе очных поединков одолевал, когда ведомая им команда приезжала на игры в Швецию. Для другого они были героями его заметок, репортажей, интервью.

Эта книга вместила в себя рассказы о первых шагах отечественного хоккея, о последовавших за годами хоккейного детства и отрочества долгих периодах триумфа советской хоккейной школы во всем мире. В ней также собраны некоторые заметки о шведском хоккее, пользующемся в России неизменным уважением.

Николай ЭПШТЕЙН, заслуженный тренер СССР

Николай ВУКОЛОВ, заслуженный работник культуры РФ

Многие из нас помнят, как в детстве гоняли на залитом во дворе ледяном пятачке с простенькой клюшкой. Многие из нас с завистью смотрят на современных мальчишек, которые, как и мы, многие годы назад, сегодня с огромным удовольствием носятся по спортивной площадке в свете вечерних прожекторов. Кто из них пойдет в большой спорт, а кто останется любителем, – сложно определить. В любом случае, хоккей – это часть жизни каждого из нас, часть нашей души.

В советские времена развитием спорта занималось государство, и недаром советская сборная по хоккею находилась на вершинах спортивного Олимпа. Пережив времена забвения, хоккею в России, как спорту массовому, приходится с большими усилиями возрождать свои традиции, но усилия эти не напрасны.

Сегодня хоккей популярен во всем мире. Приятно осознавать, что уже многие наши хоккеисты – воспитанники отечественных спортивных школ – добились высоких результатов на мировой спортивной арене. На мой взгляд, хоккей – это спорт, способствующий воспитанию физически крепких и мужественных людей. Именно хоккей возрождает патриотизм среди молодежи, формирует чувство коллективизма и братской взаимопомощи.

Компания «ПИК–Регион» уже давно помогает отечественному хоккею не только словом. Мы поддерживали подмосковную команду «Химик» вплоть до ее отъезда из г. Воскресенска и продолжаем поддерживать ее в г. Мытищи, где построен суперсовременный ледовый дворец, каких мало в Европе. Наша поддержка этой команды – это, поверьте, не дань моде, а зов сердца.

Вы держите в руках книгу, каждая страница которой дышит любовью к хоккею. В ней – история хоккея нашей страны через историю знаменитой Воскресенской команды «Химик». В ней история жизни замечательного хоккейного тренера и основателя «Химика» Николая

Семеновича Эпштейна, к огромному сожалению, ушедшего от нас. В ней – трудности и радости развития хоккейной команды. В ней – жизнь, жизнь тренеров, спортсменов, авторов. В ней – переплетенные быль и мечта о мировой славе российского хоккея.

Сергей КАНАЕВ, генеральный директор компании «ПИК–Регион»

Ковальчук – хоккейный внук Семёныча

Во второй половине апреля 2003 года, где–то за неделю до начала мирового хоккейного первенства в Финляндии, я позвонил Николаю Семёновичу с предложением поехать в Одинцово, на тренировку сборной России.

Расчет мой был прост. Знал я, что легок на подъем старый тренер, не любит сидеть дома в холостяцкой своей квартире на Мосфильмовской, а тут еще и последняя прикидка сборной страны перед двумя матчами с чехами. Предполагал, что поворчит для порядку Эпштейн, а потом согласится.

Так оно и вышло.

– А что там смотреть–то? – хмыкнул Семёныч. – Тоже мне, мастера.

– Да ладно вам, Николай Семёнович, – парировал я бодрым тоном. – Вон, погода налаживается, съездим, поглядим, поговорим с кем–нибудь. Плохо, что ли?

Долго упрашивать не пришлось. Сговорились встретиться под главной башней Киевского вокзала, построенного по проекту И. Рерберга.

Ожидая тренера, я вспомнил, как Эпштейн однажды сказал: «Здание–то какое! Красотища. Талантливый архитектор».

Я не удивился этой характеристике. Завидным даром обладает Эпштейн – угадывать в человеке искру одаренности. И влюбляться в такого человека. Всей душой. Сколько больших мастеров усмотрел он метким, прозорливым взглядом хоккейного мэтра, скольких благословил в большую жизнь. И не только хоккейную. Есть среди его питомцев и величайшие хоккейные суперзвезды. Один Александр Рагулин чего стоит! Да и в Александре Мальцеве первым распознал будущего великого игрока именно Семёныч, как ласково величают до сих пор великого тренера его бывшие подопечные, многие из которых сами уже ветераны с присыпанными пудрой времени висками, приходящие на стадионы с внуками…

И вот покатили мы в сторону Одинцова. В детстве я совершенно искренне полагал, что это просто одна из подмосковных деревень. Так оно, собственно говоря, и было, хотя и считалось Одинцово районным центром. То, что предстало взору, и удивило, и озадачило. Нависали дома–монстры. Как будто в одном из районов Москвы оказались мы с Эпштейном, а не в старом подмосковном городке, на окраинах которого еще каких–нибудь тридцать–сорок лет назад москвичи снимали на лето дачи.

«Да, дела, – молвил Эпштейн, когда мы сошли на центральном Одинцовском «круге», от которого в разные стороны серыми лентами разбегались улицы. – Был городок, уютный, чистый. Загляденье. А это что ж теперь–то, столпотворение, а? – Идем, идем, – заметил он, поймав мой вопрошающий взгляд, – я тут знаю все, не промахнемся». Минут через десять мы оказались на огромной площади, одну сторону которой замыкал спортивный дворец. Мы зашли под его своды, где сборная России проводила последнюю на московском льду тренировку накануне мирового первенства. Хороший дворец спорта в Одинцове, чистый, ухоженный. И атмосфера свойская. Семёныча там все сразу же стали узнавать. Незнакомые мне люди подходили, жали руку, справлялись о самочувствии. А уж как к раздевалке сборной приблизились, то и тем более. Вот Владимир Меринов, – когда–то эпштейновский воспитанник, долгие годы отвечающий в сборной России за экипировку игроков, поприветствовал тепло Семёныча, вот Анатолий Бакатин – летописец сборной и ее вычислительно–мозговой «аппарат», поздоровался с почтением. Да и молодежь хоккейная, проходя мимо – на лед, бросала уважительные взгляды на старого тренера.

А когда шедший вдоль борта на лед второй тренер сборной Александр Якушев увидел Эпштейна, то обычно хмуроватое и сосредоточенное лицо прославленного нападающего озарила широченная, прямо–таки мальчишеская улыбка: «Николай Семёныч, дорогой ты мой, – возрадовался Якушев, заключив низкого и щуплого Эпштейна в свои широкие объятия. – Как самочувствие, какими судьбами здесь?». Ни разу до этого момента не видел я Якушева таким открытым и растроганным. И Владимир Толстиков, отвечавший в сборной за подготовку вратарей, просветлел лицом при виде Семёныча. Так у бортика и перешучивались они втроем перед началом тренировки.

– Саш, – оживился вдруг Эпштейн. – Я тут старые фотографии перебирал, помнишь, из поездки в Америку. А на одной из них ты стоишь, и куда–то шею тянешь, что–то на льду высмотрел. А шейка у тебя топкая такая, а? Пацан еще ведь совсем.

– Так ведь лет–то мне сколько было, Николай Семёныч, – рассмеялся Якушев. – Наверное, семнадцать. Для меня то был вообще первый визит в Америку. Вот уж больше сорока лет прошло, а я ту поездку помню хорошо.

Умудренный наставник хоккеистов, в начале шестидесятых годов возглавлявший вторую сборную страны, сохранил трепетное, нежное отношение к замечательному спартаковскому форварду. «Талантище, игрочина был. Бывало, скорость наберет, ручищи длинные, сам здоровенный, высоченный, клюшка еще метра полтора, корпусом шайбу прикроет, как его тут остановишь?! И красавец какой, – говорил мне Семёныч, делая ударение в этом слове на последнем слоге. – Все девки на него засматривались. Это точно. А он вот однолюб, свою Татьяну обожает. Ты погляди, погляди, как он сейчас–то по льду катит», – толкнул меня локтем в бок Эпштейн.

Катил Якушев действительно легко, непринужденно, бросая короткие фразы выходившим на лед игрокам. Кое–кого я знал по прежним годам в Швеции. Вот, например, защитник из «Ак Барса» Дмитрий Ерофеев, самый возрастной хоккеист сборной, главным тренером которой был назначен в тот момент Владимир Плющев, смело взявший курс на омоложение команды. Всего семерых хоккеистов оставил в сборной из состава, выигравшего под руководством Бориса Михайлова серебряные медали на мировом первенстве 2002 года в Швеции. Решительный шаг, что и говорить.

И хотелось, очень хотелось, чтобы у Плющева все получилось. Все–таки он демонстрировал твердую решимость победить, не скрывал того, что пришел в сборную с большим желанием работать. В Плющеве чувствовался кураж, уверенность в своих силах (что, впрочем, некоторые мои коллеги по перу называли самоуверенностью). А какой тренер без характера? Поставил Плющев (в свои 48 лет тоже называвшийся в газетах почему–то молодым) два условия, настоял на своем: сам определю состав, сам подберу себе помощников. Руководство Федерации хоккея ему ни в чем не препятствовало. А еще вызывало симпатии то обстоятельство, что был Плющев из новой тренерской поросли, не из старой «обоймы» уже знакомых по многим годам имен и фамилий, носители которых проходили, сменяя друг друга, испытания сборной страны. А новое имя всегда возбуждает и новые надежды.

Вот они на льду, ребята, с которыми строил честолюбивые планы Владимир Анатольевич: Суглобов, Прошкин, Антипов, Вышедкевич, Семин, Соин, Зиновьев, Гуськов, Архипов, Григоренко. А тут еще и подкрепление прибыло из Национальной хоккейной лиги США (НХЛ), такое с виду солидное: Фролов, Калинин, Дацюк, Сапрыкин, Новосельцев. И Ковальчук, уже ставший в свои 20 лет подлинной звездой в североамериканской НХЛ. Теперь можно сознаться: поехал я в Одинцово и увлек с собой Николая Семёновича больше из желания поглядеть вблизи на этот суперталант. Еще в Швеции доходили до меня слухи о том, что появился в московском «Спартаке» мальчишка, обладающий уникальными качествами. В 16 лет дебютировал в играх за взрослую команду московского «Спартака», стал чемпионом мира среди юношей в возрасте не старше 17 лет. Клюшку этого паренька, – впервые в истории ставшего чемпионом в таком юном возрасте – забрали тогда аж в знаменитый Музей хоккейной славы в Торонто! Сам Эпштейн мне говаривал в минуту откровений: «Хороший парень, слов нет, я и на хоккей иной раз хожу, чтобы на него посмотреть». А такая оценка хоккейного академика многого стоит. Уж теперь–то я точно знаю, что любящий, даже обожающий выдающихся хоккеистов Эпштейн раньше срока никогда похвал не раздавал. А раз хвалил – значит, игрок действительно незаурядный.

Тренировка шла как тренировка. Разминка вратарей, затем отработка стандартных положений: выходы два на одного, игра в численном большинстве, двусторонка, буллиты. А я все наблюдал за Ковальчуком. Он исполнял хоккейные пенальти, не мудрствуя лукаво. Крюком клюшки небрежно толкал шайбу на пару метров вперед, стремительно настигал ее, делал несколько шагов и низом мощно и точно бросал в левый от Максима Соколова угол. И всякий раз – в цель. С методичностью и меткостью электронного робота. Вратарь, пожалуй, знал, куда, в какой угол Ковальчук бросит, но шайба направлялась с такой точностью и летела с такой силой, что отбить ее не представлялось возможным. «Молодец, – прокомментировал Эпштейн, – экономно работает, ни одного лишнего движения». И только один раз Илья «киксанул», когда решил пойти в обводку, и Соколов ту шайбу накрыл. И этот эпизод от внимательного эпштейновского взгляда не ускользнул: «Вот видишь, начал водить и сразу же смазал». А я в этот момент вспомнил ответ Вячеслава Старшинова на вопрос, в чем секрет его высокой результативности исполнения буллитов и реализации положений при выходе один на один с вратарем: «Если один выходишь к воротам, то сильный и точный бросок в угол метров с трех вратарь практически не способен отразить».

И он доказал это своей блестящей игрой, наколотив в ворота соперников великое множество шайб. Подтверждение верности этого хоккейного «наставления» мы увидели и в действиях молодого Ковальчука.

Мне импонировало, что вел себя на льду Илья спокойно, раскованно, по–свойски, перешучивался с товарищами по команде, отдавал пасы, бросал, совершал ускорения, когда но свисткам тренеров игроки всей командой катились по кругу. Словом, чувствовал себя, как дома, никакого намека на «звездность», от работы не отлынивал и в целом вызывал симпатии. А под конец тренировки, когда хоккеисты покидали лед, я окликнул Илью и, кивнув на Эпштейна, спросил: «Знаешь этого человека?». – «Еще бы», – широко улыбнулся в ответ Ковальчук. И тогда я сфотографировал их вместе – 83–летнего Николая Семёновича Эпштейна, одного из творцов, созидателей отечественного хоккея, и одного из ярких представителей отечественной хоккейной школы конца прошлого – начала нынешнего века Илью Ковальчука, появившегося на свет немногим более 20 лет назад. И подумал, что вот, мол, какой прекрасный снимок, запечатлевший славное прошлое нашего хоккея и его настоящее, а быть может, и будущее. Хотя, конечно, кольнула и мысль, что будущее это – североамериканское, коль блещет звезда Ковальчука в матчах НХЛ.

Во внуки Ковальчук годится Эпштейну. И отнюдь не только по возрасту, но и по хоккейным «метрикам». Навел меня на эту мысль сын тренера, Марк Николаевич, которого все с детства и по сей день зовут Марик. Как–то обменивались мы мыслями об итогах мирового первенства в Финляндии, зашел среди прочего разговор и о Ковальчуке.

– А ты знаешь, – спросил Эпштейн–младший, – что Ковальчука воспитал Юрий Борисов?

– Это какой же Борисов, тот, что играл у отца в «Химике», а потом в «Спартаке»?

– Ну, конечно, тот самый, – отвечал Марик. – Он в «Химике» проходил под прозвищем «Волна», и отец его любил и ценил.

Не откладывая дела в долгий ящик, я позвонил известному в шестидесятые годы спартаковскому форварду, центральному нападающему второго спартаковского звена в составе В. Фоменков – Ю. Борисов – А. Мартынюк. И Борисов, ныне заслуженный тренер России, охотно, даже с удовольствием откликнулся на мою просьбу кое–что вспомнить из прошлого.

– Николай Семёнович был для нас всех в команде как отец родной, – начал разговор Юрий Викторович. – А мы все ему были, как сыновья.

– Послушайте, – перебил я сразу же Борисова, работающего с 1973 года тренером в спартаковской школе и воспитавшего немало известных мастеров шайбы. – Выходит, что если вам Семёныч как отец, то Ковальчук для него внук, коль скоро Илья ваш воспитанник?

– Получается, что так, – улыбнувшись, согласно кивнул седой головой спартаковский ветеран. – Но начинал играть Илья все же в Твери, а потом год играл в московском «Динамо». Там его приметили многие тренеры. У Ковальчука есть все, что необходимо хорошему хоккеисту: воля, характер, физическая сила, катание, бросок, техника. Что–то в нем и от Бога, но много вложили в него с малых лет и родители. Отец Валерий Николаевич был в Твери директором комплексной спортшколы. И Илья занимался там плаванием, греблей, лет с пяти встал на коньки. Мне Илюша сам рассказывал, что в соревнованиях по гребле обгонял ребят на два–три года старше его. Словом, данные у парня отменные. К этому следует добавить, что Илья незаносчив, открыт, хороший товарищ, что тоже весьма важно в спорте, особенно в игровых его видах, где велика роль коллектива. Очень не любил мальчишкой проигрывать, иной раз до слез дело доходило. И я в общем–то как тренер только помог лучше раскрыться всем заложенным в нем качествам, – заметил Борисов.

А в «Спартак» попал Ковальчук так.

– Я хотел иметь у себя такого отличного паренька, – откровенно поведал Борисов. – Но мне отец Ильи как–то сказал: «Слушай, Юрий Викторович, я сам сызмальства болею за «Спартак», хотел бы, конечно, чтобы Илюша у вас играл. Но пойми ты, только–только начал он играть в «Динамо», где его приняли прекрасно. Можно ли в такой ситуации обидеть динамовское руководство, тренеров?». А тут «Спартак» – команда из мальчишек 1983 года рождения – уезжал в поездку по Америке. Я предложил Ковальчуку–старшему, чтобы Илья съездил с нами, сыграл, посмотрел на тамошних ребят. А вернется и продолжит в «Динамо».

Дальше вышло так, что юному Ковальчуку пришлись по душе спартаковские сверстники, атмосфера в команде. И по возвращении на Родину он категорически заявил, что играть будет только в «Спартаке».

– Переубедить его было невозможно, уже тогда, в мальчишеском возрасте, он обладал крепким характером! – усмехнулся Борисов.

С приходом Ковальчука спартаковские мальчишки стали грозой для соперников. Шесть лет брали они первенство Москвы, дважды становились чемпионами России.

– Я бы не стал сводить все те успехи к личности одного Ильи, – педагогично сказал Борисов. – Да, безусловно, он выделялся. Бывало, за игру забивал по девять шайб, как в том самом турне по Америке. В Японии один раз в игре забил 12. Нутам, правда, команды были слабоватые. Да, бомбардирские качества в Илье были с детства заложены…

А самого Борисова в хоккей высшего уровня выпустил Семёныч. Правда, начинал Юрий свой хоккейный путь в московских «Крыльях Советов». Родился в Москве в 1938 году неподалеку от Соколиной Горы. Отец работал на заводе «Салют», мать трудилась швеей. Рядом с домом располагался стадион «Крылья Советов», там и начал будущий спартаковский центр гонять шайбу. И небезуспешно. В 1958 году уже играл за молодежную команду «Крылышек», тех самых, в «основе» которых доигрывали такие звезды, как Алексей Гурышев, Николай Хлыстов, Михаил Бычков, Юрий Цицинов, Евгений Грошев, Виктор Пряжников, Владимир Гребенников.

– После одной из игр подошел ко мне Николай Семёнович, – вспоминает Борисов. – Поговорили. И он сказал, что еще посмотрит за мной. На следующей игре я решил показать себя во всем блеске и устроил «театр одного актера». Шайбу никому не отдавал, водил ее только сам, и как мне казалось, действовал здорово. Ну, думаю, продемонстрировал все, на что способен.

Велико же было удивление хоккеиста, когда возле раздевалки после матча Эпштейна не оказалось.

– Повертел я головой в разные стороны, нет Николая Семёновича. А я знал, знал, что на игре он точно был. Подождал, подождал, удивился, а потом озадаченный забросил сумку за плечо и пошел на выход. И вдруг вижу, идет впереди меня Эпштейн. Я, конечно, ходу прибавил и впритирку, так чтобы он меня заметил, начал его обгонять. А Семёныч такой сердитый идет, насупленный, бросил на меня взгляд и говорит: «Что это ты сегодня устроил–то, а? Не пасуешь никому. Нет, так играть нельзя!». Смутился я: «Да ведь, Николай Семёнович, никто нас особо премудростям хоккейным не учил». – «Ну, ладно, – смягчился Эпштейн. – Приходи завтра «на землю»«. Тогда «Химик» сезон уже закончил, но игроки продолжали тренировки, играли в футбол, и Семёныч, как понимаю, хотел на меня еще посмотреть. Потом, после тренировки, подзывает меня и спрашивает: «Ты сколько на заводе имеешь–то?». А я на «Салюте» работал слесарем. «Да рублей 500 выходит в месяц». – «Ну, а у меня поначалу будешь иметь 300–400. Как, согласен?». – «Да я с моим со всем удовольствием», – отвечаю.

Вот так оказался в «Химике» Юрий Борисов. И до сих пор считает, что повезло ему тогда необыкновенно. С одним из лучших тренеров страны и замечательным человеком свела его судьба. И вывела в большую жизнь. Хотя первый матч в составе «Химика» он пропустил. А во второй игре «Химик» проиграл родным для Борисова «Крылышкам» – 1:10. Крупное, разгромное поражение.

– Но для меня та игра по–особому памятна, – улыбнулся, вспоминая, Борисов. – Потому что именно мне и удалось забить тогда единственный гол в ворота Жени Ёркина, отличного вратаря. Он потом в составе сборной СССР поехал в 1960‑м году на Олимпиаду в Скво – Вэлли вторым голкипером вместе с Николаем Пучковым. Тот гол для меня особо памятный. А еще дороги мне три гола, забитые в следующей игре с московским «Спартаком». Спартаковцы тогда силу набирали, у них уже играли братья Майоровы со Старшиновым. Мы поначалу, после первого периода, проигрывали 0:3. И тут я две шайбы подряд забросил, а потом еще одну. А еще два гола Юрка Громов забил и мы выиграли – 5:3. И вот с того самого матча я уже стал постоянно выступать за основу «Химика». Играл я тогда в тройке с Владимиром Васильевым и Валерием Никитиным, а в защите с нами выходили Владимир Данилов и Александр Рагулин. Неплохо, а? Васильев потом тренером стал, привел «Химик» к серебряным медалям первенства Союза в 1989 году, а в 1984 и 1990 годах команда при нем «бронзу» брала. В 1996 году попробовал он себя и в роли главного тренера сборной России. Валера Никитин, или «дед», как мы его называли, дважды становился чемпионом мира, универсал был, отличный хоккеист и товарищ, а про Рагулина и говорить нечего, сама фамилия за себя все говорит. Потом появилась тройка Морозов – Борисов – Никитин.

«Химик» мужал, обрастал хоккейными «мышцами», набирался опыта. Вчерашние юниоры, имена которых мало кому были известны, становились потихоньку мастерами, хотя в общем–то оставались еще совсем молодыми парнями. Но их неуклонное движение вверх по ступенькам спортивного мастерства определялось тем, что направлял их уверенной рукой Эпштейн.

– Николай Семёнович собрал тогда команду молодую, всем нам было по 20–22 года, страха мы не ведали, авторитетов не боялись, сил было невпроворот. Я не помню, – продолжал Борисов, – чтобы Эпштейн в те годы исповедовал какую–то особую тактику игры от обороны. Отнюдь нет. Мы были амбициозны, любили атаковать и делали это вполне успешно. Разумеется, в матчах с ЦСКА, «Динамо», «Крылья ми» нам приходилось часто обороняться, ведь команды–то были какие! Но даже с этими хоккейными грандами нам удавалось соперничать. Помню, например, что в одном сезоне «Химик» сыграл с ЦСКА на первенство Союза и Кубок СССР шесть матчей и их итог был равный 3:3. В армейской команде тогда играли еще Пучков, Сологубов, Трегубов, Сидоренков, Александров, Локтев, Альметов, Деконский, Сенюшкин. Сам Тарасов в сердцах выговаривал своим нападающим: «Куда вы лезете напропалую на этих «столбов»?» Так Анатолий Владимирович называл наших защитников – Долягина, Ватутина и Рагулина, физически очень крепких ребят.

Словом, был в «Химике» коллектив с мудрым наставником.

– Все успевал Семёныч, – говорил с теплотой в голосе Борисов. – И на учебу полкоманды устроил в Московский областной пединститут, все про всех нас знал, все наши болячки. Бывало, подойдет: «Ну, как дела–то, что дома, чего нос повесил?». Спросит, запомнит, и непременно поможет. А то вдруг скажет: «Слушай, Юрка. Вот еще пару месяцев на тебя я посмотрю, а потом выгоню». – «Нет проблем, – отвечал я в тон этой тренерской сентенции. – Как скажете, Николай Семёныч». И никаких обид. Умел Эпштейн найти нужную тональность в общении, как со всей командой, так и с каждым игроком. Талант у него был на это. И мы все чувствовали себя за ним, как за каменной стеной. Это вовсе не означает, что Семёныч был мягким. Ничуть. Он мог так отбрить, что мало не покажется. Но даже в такие моменты зла на него никто не держал. Потому что зря он никому не выговаривал. И все это понимали.

Николай Семёнович человек очень азартный. В «Химике» мы все здорово играли в преферанс. Игра на смекалку, выдержку надо иметь, разгадывать замыслы соперника. Семёныч терпеть не мог проигрывать, горячился, спорил. В эти часы царила атмосфера азарта, и все мы в тот момент находились в одинаковом положении – не было тренера и игроков, были только заядлые картежники.

Эпштейн очень хорошо понимал настроение игроков и мог, что называется, отпустить вожжи. Как–то играл «Химик» матч с ленинградской командой Института инженеров железнодорожного транспорта. Команда бала добротная, в классе «А» выступала. Игра вышла непростая, лед был вязкий, никак не раскатишься. Вымотались мы, но выиграли 2:1. А потом подходим к тренеру и говорим: «Николай Семёнович, устали, сил нет. Если не выпьем грамм по 100, точно кто–то заболеет». Оторопел Семёныч от такой наглости: «Ишь, чего захотели, да вы что, сдурели совсем?!». А потом за обедом заказал всем по сто граммов. Так из–за этих 100 граммов кое–кого под руки из столовой выводили. На следующий день, утром Эпштейн подходит к Громову: «Гром, ты что ж это, бес, а? Да тебе, чтоб так упиться, ведро ведь надо!». Семёныч, когда волновался, картавил чуть больше обычного. «Сам не пойму, в чем дело, Николай Семёнович, – ответствовал Громов, глядя на тренера невинным взглядом. – Как так вышло? Видно, здорово все же устал вчера в игре».

Уроки Семёныча были своеобразны.

– На сборах, например, заставлял нас прыгать в воду с пятиметровой вышки. Смелость воспитывал. Бывало, залезешь, посмотришь вниз, страшновато. Но ничего, нырял я вниз головой даже, – смеется Борисов. – Хотя это было необязательно. Главное условие было – прыгнуть, а уж как – личное дело каждого. Он даже сына своего Марина заставлял сигать, конфеты ему «Мишка» покупал, чтобы задобрить. Вот не помню только, прыгнул Марик или нет. Все же он еще тогда пацан был.

А однажды был такой случай, – сам получая видимое удовольствие от обращения к былому, продолжал Борисов. – Закончили мы сезон. В Москве дело было. И Николай Семёнович пригласил нас в кафе «Арарат» на Неглинной: меня, администратора «Химика» Костю Будылкина и Громова. Пришли, сели, все красиво, шикарно даже. Заказал нам Семёныч цыплят на вертеле. А потом спрашивает: «Ну что, выпить небось, архаровцы, хотите?». Мы что ж, носами крутим, от ответа увиливаем. «Знаю, знаю вас, хотите ведь». И заказал бутылку водки. Выпили. Закусили. «Ну что, еще одну? Ведь хотите, по глазам вижу». И еще одну заказал. И сам нам помог немного. Расплачивался, конечно, сам. Ну что тут скажешь? А с другой стороны, такой вот случай. Пригласил как–то Эпштейн в команду одного игрока, хорошего, надежды подававшего. И за обедом этот парень спрашивает Семёныча, нельзя ли, мол, вместо супа сто граммов выпить? Ответ последовал тотчас же и предельно ясный: «Вон отсюда…». Игрок этот из «Химика» исчез.

В команде у нас был защитник Володя Данилов, хороший игрок. Сам родом из Челябинска. Эпштейн вообще обладал даром выискивать хоккеистов для «Химика» в разных городах страны. Нюх на таланты у него был потрясающий. Данилов из дому уехал, а с воинского учета не снялся. То ли забыл, то ли не успел. А армия есть армия, к тому же, когда речь идет о классном хоккеисте. Кто же его просто так отпустит? Эпштейн бывало всеми правдами и неправдами талантливых ребят от армии, как теперь говорят, «отмазывал». И вот приходит из Челябинска телеграмма в «Химик» с таким текстом: «Срочно направить Владимира Данилова в распоряжение челябинского горвоенкомата». И подпись – полковник такой–то… В ответ в Челябинск из Воскресенска пошла телеграмма: «Такого игрока у нас не было и нет. Генерал Эпштейн». Смех, да и только. И что вы думаете, отбил ведь Данилова Семёныч!

Когда молодежная сборная СССР поехала в начале шестидесятых на турне в Северную Америку, вторым тренером у Эпштейна был Дмитрий Богинов. Богинов был тоже личностью выдающейся, именно личностью. Яркий человек, оригинальный, красавец–мужчина, фронтовик. Вся грудь в орденах. Из семьи старых ленинградских интеллигентов происходил, на французском умел изъясняться, а сам со шпаной связался перед самой войной, чуть в тюрьму не угодил. «Торпедо» горьковское при нем взлетело на такую высоту – второе место в Союзе в 1960‑м году взяло. Считаю, потому так произошло, что Богинов нашел ключи к горьковским ребятам, верные подходы, психолог он был выдающийся. А горьковские ребята – это не ангелы, кто в те годы играл там в хоккей? Да шпана, отчаянные головы.

В той сборной, – вспоминает Борисов, и наша тройка играла – Морозов – Борисов – Никитин с защитниками Рагулиным и Даниловым. Отличная была тогда команда: Володя Юрзинов, Иванов Эдик, Виталька Давыдов, Анатолий Фирсов, Виктор Коноваленко. Через пару лет эти ребята составили костяк знаменитой сборной Союза, которая в 1963 году, в Стокгольме, выиграла первенство мира и начала знаменитую девятилетнюю беспроигрышную серию побед на мировых чемпионатах и зимних Олимпиадах. Считаю, что кое–чему важному Эпштейн нас тогда научил.

Но, конечно, Эпштейн – это прежде всего «Химик». Команда и тренер, как одно целое.

– Был один эпизод, – на секунду задумывается Борисов, – в 1959‑м или 1960‑м году. Точно не помню, да и не в том суть дела. Пришла в Спорткомитет СССР телеграмма из Праги с просьбой прислать к ним команду для двух спарринг–матчей накануне мирового чемпионата. По каким–то причинам ЦСКА и «Динамо» поехать в Чехословакию не могли и послали туда наш «Химик». Мы первую игру в Праге выиграли у чешской сборной 2:1. Нечто вроде сенсации сотворили. Во второй встрече чехи полсостава обновили и победили 6:1. Но наши газеты тог да написали, что «Химик» не ударил в грязь лицом, с самими чехами, с их первой сборной потягался на равных. Сейчас никто из болельщиков со стажем не вспомнит, пожалуй, тот эпизод, а он для «Химика» был важен, поскольку поднял престиж команды, и нам, игрокам, на строение улучшил, уверенности в своих силах прибавил.