355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Плахотный » Великая смута » Текст книги (страница 5)
Великая смута
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 20:43

Текст книги "Великая смута"


Автор книги: Николай Плахотный


Жанр:

   

Публицистика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Под снимком фоторепортера Валерия Кочмаря всего две строки: «Ни один из них (запечатленных на фото) не уверен в том, что сможет вырастить сельхозпродукцию и затем с выгодой для себя продать ее».

Хорошо понимаю Марийку Молдаване по характеру гордецы. Не любят выставлять напоказ свою бедность. На людях не прочь пофанфаронить. Красуются подчас больше, чем позволяют финансовые возможности. По сему поводу немало ходячих анекдотов.

В мою бытность в Орхейском районе, в селе Маловата жил некто Аннаний Попа. С ним была связана уйма забавных курьезов. В память врезался такой. По вечерам у клуба собирался праздный люд. Часто околачивался тут и Аннаний. Стоял обычно в сторонке, слушал умные речи, при этом меланхолично ковырялся в зубах спичкой. Изображал из себя сытого и довольного жизнью. В натуре же это была одна видимость. В Маловате знали наверняка, кто что ел в обед или чем ужинал. И все равно Попефанфарону хотелось чуточку порисоваться. Не велик грех. Впрочем, даже и не грех, своего рода блажь.

Вот так порой находит на нас стих откровения. Перед чужим человеком не стыдно душу вывернуть. Выговорился – и тяжесть с души снял. Тут же был особый случай. Милая молдаваночка выражала мысли и настроения многих тысяч своих земляков. К сказанному еще добавила:

– В селе у нас люди шутят: «Дошли мы до ручки». Что понимать надо так: дошли до ручки сохи.

И со знанием дела, толково разъяснила: в колхозах, совхозах сельхозтехника уже трижды выработала свой ресурс. Машины, агрегаты стоят латанные-перелатанные. Пора на переплавку. Крестьяне же, в порядке самодеятельности, клепают по дворам нечто такое, чего не сыщешь в технических каталогах. Клепают – и вслух на все лады клянут чертову власть.

– Вокруг пальца нашего брата обвели. И сестру тоже, – проговорила дева упавшим голосом.

И словно по заказу – как бы в подтверждение сказанного – из мощных колонок музыкальной палатки вырвался жартливый напев:

 
Ты ж мене пидманула, ты ж мене пидвела,
Ты ж мене, молодого, зума-розума звела
 

Сразу ж и дождичек заморосил. Я пошел проводить Марийку до ее торговой точки.

Прилавки ломились от даров молдавской земли. В глазах рябило от цветовой радуги: начиная с темно-фиолетовых тонов до бледно-розовых и телесно-бежевых. Диву даешься, как все эти плоды удалось сохранить в первозданном виде – через кордоны на перекладных. И сказано ведь было: волоком волокут и несут на женских в основном плечах.

Я готов был уже попрощаться с землячками, как Екатерина напоследок озадачила меня вопросом:

– Вы догадываетесь, о чем наши девчонки мечтают?

Известно, конечно. В основном о женихах. И все же на всякий случай поинтересовался:

– О чем же?

– Сами спросите.

Я переадресовал вопрос Марии. Дева опустила очи долу и тихо молвила:

– О двойном гражданстве.

Я опешил: как это понимать?

– Чтобы можно было свободно жить и в Молдове, и в России.

С языка невольно сорвалось:

– Но ведь прежде так и было.

– Было Да быльем поросло.

С рынка я ушел не с пустыми руками. Землячки одарили презентом: наложили целый пакет всякой всячины. Не хотелось в долгу оставаться. На всякий случай вручил Кате-Катерине визитную карточку с домашним адресом.

Недельки через две наведался на рынок, но никого из своих знакомцев не нашел. В преддверии зимних холодов молдаванки укатили на юг.

БЕРЕГ ПРАВЫЙ, БЕРЕГ ЛЕВЫЙ

В тот раз не мог я расстаться с Молдовой, не побывав на левом берегу Днестра. Дубоссарская трагедия буквально потрясла весь регион и, конечно, людские сердца.

Где-то должно было прорвать: к тому шло. Прорвало там, где меньше всего ожидалось, – в тихих Дубоссарах. Народ здесь, как бы поточнее выразиться, можно сказать, местечковый. То есть добродушный, наивный, но вместе с тем упрямый, малость и вздорный. Не захотел здешний люд «ни с того, ни с сего» поклоняться сине-желто-красному соцветию, скопированного с румынского флага-триколора.

По живой цепочке передавали присказку мош Некулая из Лунги. За стаканом молодого вина, сидя с кумом Мошнягой, обронил:

– Пускай они, – указал дед в сторону Кишинева, – сначала что-то хорошее сделают для нас. Только после этого мы еще подумаем: менять красный цвет на триколор или нет?

К сказанному добавил:

– С этими жуликами ты ухо востро держи.

Эта фраза затем перекочевала в резолюцию городского митинга, принявший окончательное решение: «Символ нашей власти оставить прежний – красное знамя».

Это взбесило Кишинев. В Дубоссары бросили военизированное милицейское подразделение. Штурмом овладели забаррикадированным мостом через Днестр и на плечах его защитников ворвались в ночной город, чтобы приструнить распоясавшихся жителей. И каков же итог той операции? Плачевный: три трупа и более десяти раненных граждан. Флаг же над дубоссарским горсоветом и поныне реет красный.

Дико, но факт: молдаване воевали против молдаван. И противостояние сохранилось, а неприязнь ушла вглубь. Да и неизвестно, когда и где (в каком боку) болячка выйдет наружу.

Медики знают, что чирей – не болезнь, а ее, так сказать, индикатор, сигнальная лампочка. А вот где скрывается сам очаг? И откуда взялась та болезнь? Вопросы для диагностиков. По-русски говоря, для следопытов. С одним из них мне довелось встретиться.

У меня есть привычка: на новом месте знакомиться со своими коллегами. Оказавшись в Тирасполе, я первым делом зашел в редакцию «Приднестровский правды». С редактором газеты Алексеем Печулом проговорили часа полтора. В какой-то момент я почувствовал: мой собрат сидит как на иголках. Оказалось, с номером запарка. И все же одного в город меня журналисты не пустили. Печул свел меня с председателем объединенного Совета трудовых коллективов Тирасполя (ОСТК) Владимиром Емельяновым. Это параллельная горсовету властная структура, образно говоря, якобинского пошиба.

Три дня жил я в мятежном городе, столице Приднестровья. Мы побывали на всех базовых предприятиях. Запомнились встречи на швейном объединении, на заводе «Точлитмаш», на номерном военном и на крупнейшем в Европе консервном комбинате им. Первого Мая. Наведались также в пединститут, школу, детский сад, в пригородный совхоз села Суклея. Меня всюду ветречали как полпреда России. К такому пиетету, признаться, я не привык.

На швейную фабрику № 3 мы угодили в разгар общего собрания. С ходу потащили в президиум, такой чести я удостоен был впервые. Огромный зал кипел и клокотал. На все лады (тон задавали женщины) бранили кишиневских «выскочек». Я сразу же включил диктофон. Вот что запечатлелось на пленке.

«Не желаем быть под властью триколора. Он не заслужил еще такой чести, чтобы ему поклоняться. Они там (взмах рукой в сторону Кишинева) все делают вопреки воли народа. Что у них на уме, только сатана знает» (А. Литвак).

«Не хотим быть невольниками двадцатого века. Если на то пошло, станем живой стеной, создадим свой, женский батальон» (М. Спринчан).

«Будем насмерть стоять. Мужиков, детей подымем. Лучше смерть на миру, чем жить на коленях» (С. Гольденберг).

К трибуне стояла длиннющая очередь. Зал гудел, требуя: «Слово – москвичу!» По совести говоря, я плохой оратор. Уверенней себя чувствую за письменным столом. Но коль народ требует – подчиняйся. Не стал я растекаться мыслью по древу. Доложил, с какой целью послала меня в неспокойный регион рабочая газета. Бегло перечислил впечатления об увиденном. Не удержался от соблазна: изложил свой творческий план, чем себе и навредил. Небесам не нравится, когда простые смертные лезут поперед батьки.

НЕЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

Да уж, помыкался я потом в Москве со своими заметками из Молдавии. Первый кусок стоял на полосе, претерпев «конъюнктурную правку» дежурной службы. Резали по живому. Но я на все был согласен. Придя же на следующее утро в редакцию, не увидел в газете своего творения: на этом месте стояла чужая стряпня.

Я не стал базарить. Одним махом отстучал на машинке заявление об увольнении. Безо всякой мотивировки.

Главный редактор А. С. Потапов долго читал бумагу, словно то были шумерские письмена. Не вставая с кресла, молча открыл сейф и положил мою «писульку» в особое отделение. После чего изрек:

– Не горячись, ты уже не мальчик. Когда-нибудь мне спасибо скажешь.

Александр Серафимович имел вид загнанного коня. Было жаль шефа. Я внял его совету, и мы расстались дружески. Но передо мной стояла мучительная задача: куда бы пристроить свое скандальное дитя? Друзья подсказали: «Неси в „Известия“. Благо редакция под боком. К тому же заместитель главного редактора А. Друзенко не раз намекал о сотрудничестве.

И я позвонил соседу. В нескольких словах раскрыл тему. Анатолий Иванович устало спросил:

– Материал в каком виде?

– В набранном. Хоть сей момент в номер.

Коллега рассмеялся:

– Ну, тащи.

Притащил. Друзенко взвесил газетный лист на ладони:

– Тяжеловата. Ну да поглядим. Позвони завтра.

Люди пишущие знают, какая это мука ждать суда: да или нет? Потому и не люблю бегать по редакциям. Тут же не иначе, как лукавый подтолкнул.

Ночь провел без сна. Дождался условленного времени. Звоню. Длинные гудки. Чувствую – неладное. Весь день крутил телефонный диск. И на следующий тоже глухо! В голову лезли дурные мысли. Мильон терзаний. Наконец трубку подняли:

– Секретарь Друзенко слушает. Анатолий Иванович был очень занят. И теперь тоже. Он просил передать вам конверт. Он внизу, на вахте.

Как на эшафот поплелся в вестибюль. Вахтер вручил мне фирменный конверт. Чуть отойдя в сторонку, лихорадочно его вскрываю. Извлекаю рукопись. Она без единой помарки. И никакой записки. Хотя бы резолюция в уголке. Ни-че-го! Будто все приснилось.

Суматошная редакционная жизнь любую травму лечит. За это время я успел съездить в Рязань, в Белгород. Как-то забежал в редакцию на минутку. Раздался телефонный звонок:

– Говорит Марат Абдуллаев из газеты «Союз». Уже неделю охочусь за вами.

– Чем могу быть полезен?

– Краем уха слышал: у вас очерк на корню засыхает.

Через пять минут я был у соседей на четвертом этаже. Меня встретил молодой человек спортивного вида. Моя ладонь словно в тиски попала. Рассказали друг другу немного о себе. Марат – член редколлегии, редактор отдела межнациональных отношений. Вскользь коснулись событий последнего времени. Тогда всех взбудоражили слухи о предстоящем союзном договоре. Речь шла о суверенных правах союзных республик. Официоз заранее восторгался и бил в литавры: «Ах, как будет хорошо, симпатично и демократично!» Витала благая мысль: верха поделятся властью с низами – и так по всей вертикали.

– Триумфальное шествие суверенитетов – как красиво звучит, – хмурясь, проговорил мой коллега. – Применительно же к нашей действительности это будет трагифарс с кровопусканием. Политики страшно не любят пророчества, но так оно и будет.

Я продолжил мысль:

– Нынешние выскочки очень торопятся. Программа ведь у них примитивная, рассчитанная на простаков. Сперва вдохновляющая перспектива. Пока же народ разберется, что оно к чему, власть его уже успеет обработать.

– Вы пропустили важный момент, – перебил Абдуллаев. – Оппозиции надо еще успеть унизить и очернить пока еще стоящую у кормила власти ныне правящую команду. И теперь они огульно, без разбору, обвиняют через СМИ своих предшественников во всех смертных грехах. Хотя сами того же поля ягоды.

– Согласен, это прелюдия. А уж потом начнется браконьерская охота: станут завлекать массы в расставленные силки и сети. Через какое-то время выяснится, что «друзья народа» хватили лишка – их программа несбыточная. Для того, чтобы обещанное стало реальностью тыщу лет потребуется. Но и этот вариант у них предусмотрен. Чтобы народ не взбунтовался, начнут вносить поправки, будут говорить об «отдельных ошибках». Такое наворотят, что впору хоть все начинать сначала. У них ведь принцип пирацко-разбойный: поначалу ввязаться в драку, а там, что будет. Глядишь, и Запад кое-чем поможет.

– Это все из области ваших предположений, – хмурясь, заметил Абдуллаев. – Пока же давайте исходить из реальностей сегодняшнего дня.

– Дорогой Марат, время так быстро летит.

– Сегодня честных людей беспокоит триумфальное шествие суверенитетов, – собеседник мой сделал паузу и доверительным тоном сказал: – дело-то идет к расколу державы. Свои суверенитеты уже объявляют подъезды в домах. Сельсоветы отказываются выполнять распоряжения и директивы райисполкома. Горсоветы посылают к чертовой матери облсоветы. На дворе феодализм.

– А вот и иллюстрация к вашему тезису, – сказал я и положил на стол свою рукопись.

Через две недели очерк увидел свет.

Однако меня немного занесло и я отвлекся. Вернемся в Тирасполь. Тогда на митинговом собрании швейников я понял, что на левом берегу Днестра казенный Кишинев ждут большие проблемы. Причем движущей силой будут представительницы прекрасного пола.

Военные – люди приказные. Им легче пустить себе пулю в лоб, чем нарушить субординацию. В воздухе вокруг Тирасполя пахло порохом, земля тряслась от разрыва снарядов и мин, а служивые сидели, запершись в своих военных городках – соблюдали нейтралитет, несли служебное дежурство. Не могли взять в толк, на чью сторону стать. Тогда-то и взяли в свои руки инициативу женщины. Они явились к месту дислокации 14-й армии. Стали на колени перед штабом, умоляя о защите. И дрогнули суровые солдатские сердца. Командующий Юрий Неткачев дал приказ: держать круговую оборону. И десять лет уже держат.

Вооруженные силы Приднестровья более чем на треть составляют молдаване. Остальной контингент – опять же не «швейцарские стрелки», то есть не пришлые, а доморощенные парни: русские, украинцы, болгары, гагаузы. Эта земля для них – не просто место прохождения ратной службы, а настоящая «малая родина», за которую и жизнь не жалко положить.

Кстати сказать, здесь не принято делить людей по национальному признаку. Есть одно слово всех и вся объединяющее – «местные». И сразу понятно, что за человек. Приднестровье – такой перекресток планеты, который исстари притягивал к себе романтиков, обездоленных, личности со сломанными судьбами. Историк Соловьев сказал, что здешний люд – одного замеса. И это не образ, а суть.

Чем же порождено противостояние Приднестровья и Молдовы? Идеологи, сидящие на правом берегу, свою позицию формулируют туманно, в обтекаемой форме. Вот образчик: «Нас волнует больше всего целостность Молдовы, восстановление связи между правым и левым берегом» (М. Снегур).

«У нас с Молдовой есть идейные расхождения, вызванные тем, что Кишинев изначально провозгласил права нации, а Тирасполь – права человека» (В. Лицкай, госсекретарь НМР).

«Мне, немолодому человеку, почти 80 лет проведшему среди своего народа и отдавшему ему все силы и знания, горько слышать оскорбительные слова в адрес молдавского народа, смысл которых сводится к ниспровержению молдавской науки и ее государственности, к превращению в румынскую провинцию колониального типа, как было в 1918–1940 годах. При этом молдавские „иваны без родства и имени“ свои псевдонаучные идеи выдают за общенародную волю, провокаторски выступают не от своего имени, а от „имени молдавского народа“, который они упорно зовут за Прут» (А. Лазарев, академик Молдавской АН).[3]3
  Высказывания эти отнюдь не поздней поры. Провозглашены они по свежим следам тогдашних событий, в 1990–1991 годах.


[Закрыть]

Официальная точка зрения такова: конфликт между правым и левым берегом возник на почве идейного противостояния – истинно молдавскими демократами и ортодоксальными приднестровскими коммунистами. Сия хлипкая туфта рассчитана на наивных профанов. Но коль уж о том зашла речь, назовем не только главных действующих лиц, а их предтеч.

Как и везде, на территории левобережья действуют различные политические партии (в том числе и коммунистические), однако в правительстве НМР не было и нет партийных авторитетов от бывшей КПСС. Продолжим сравнительный анализ. Почему бывший директор завода, а позже избранный народом президент Приднестровской республики Игорь Смирнов, скажем так, более красный, чем бывший секретарь ЦК компартии Молдавии Мирча Снегур? Аналогию эту можно распространить и на его восприемника Петра Лучинского, который в застойные времена был если не правой, то левой рукой коммунистического идеолога товарища Суслова.

Такие вот парадоксы. Вместе с тем у Приднестровской республики действительно есть с Молдовой идейные расхождения. В Кишиневе изначально во главу угла поставлены права нации, тогда как в Тирасполе приоритетны права человека, независимо от того, какая в его жилах течет кровь – красная или голубая.

И еще. На правом берегу жизнь суетная, истеричная; публика то и дело впадает в эпатаж. Интеллигенция, как подметил о. Петря, настроена апокалипсически. (И все от собственной неправоты!) В самый разгар войны на приднестровском плацдарме столичная секция народного фронта учинила в центре Кишинева умопомрачительное шоу. Точнее, политическую свадьбу. Молдавская поэтесса (депутат Верховного Совета СССР) Леонида Лари, мать четверых детей, вступила в очередной «законный» брак.

Вышла замуж за памятник Штефану Великому, господаря Молдовы, жившего в XIV веке.

При огромном стечении зевак состоялся священный обряд венчания «пары». Невеста была облачена в ослепительно белое подвенечное платье. «Жених» – в известной царской мантии, отороченной мехом соболя, который в ту пору в изобилии водился в густолисных Кодрах. Новобрачных венчал православный священник, что опять же кощунственно и богомерзко. Странное дело, святые отцы строго судят малейшее отступление от церковных канонов, тут же сами сыграли шутовскую роль: потешая цезаря и сатану.

А как понять клир Кицканского монастыря, отдавший в «аренду» снайперам кишиневского ОПОНа колокольню святой обители, откуда велся прицельный огонь по инакомыслящим прихожанам. Сколько на счету злыдней-охотников загубленных человеческих жизней? О том ведомо только на небе.

КУДА ВЕДУТ СЛЕДЫ

На очерк «Страсти по-бессарабски» в редакцию газеты «Союз» пришел ворох читательских писем. В нем оказалась и тетрадка из Чернигова. Ее переслал нарочным некто Науменко. Послание, на мой взгляд, стоит того, чтобы привести его целиком.

«Привет с братской Украины! То, о чем хочу журналистам поведать, вроде бы не имеет прямого отношения к „солнечной Молдавии“. Хотя, это еще как поглядеть.

Пару строк о себе. Я учился в Кишиневском техучилище им. Федько. Это первоклассное учебное заведение, наподобие училища им. Баумана в Москве. В нашем общежитии жил один парень по фамилии Сандул. На два курса младше меня, а держался, как старик. В Кишинев он приехал откуда-то с севера. Был нагловат, хамоват. Ходил в фирмовых шмотках. Его часто видели около автовокзала, торгующим баксами, хотя тогда это было страшно рискованно, подсудно.

В 83-м окончил я училище, уехал на родину. А прошлой зимой явился в Молдову по печальной причине, на похороны тестя. Иду по Мунчештской улице и встречаю Сандула. Он первый меня окликнул. Через полчаса мы сидели в ресторане. Если честно, мы раньше были едва знакомы, тут же он называл меня то другом, то братом. Лез целоваться. Я догадывался: «другу» что-то от меня надо, потому держался настороже.

Под конец Сандул чуть-чуть приоткрылся. Сказал, что работает в Румынии, в Кишиневе по спецзаданию. Еще он дал понять, что он проходил подготовку в Южных Карпатах, под городом Тургужичу (или Тырноживо). Теперь он сам инструктор. Прибыл в Молдову, чтобы набрать крепких хлопцев в группу, которая после учебы на курсах будет работать по особой программе в Черновцах или в Тернополе. Это как раз там, где до армии прошло и мое детство. Для связи Сандул дал мне телефон (22-50-64), куда я должен был позвонить, сославшись на его рекомендацию.

Почему я решил написать в редакцию? Точнее, что подтолкнуло? Расхваставшись, этот хам сказал: «Арка Победы – дело рук моих ребят». А что у них теперь на уме?»

Отсюда сам собой напрашивался вывод: переворот в Молдове имеет глубокие корни. Гораздо глубже, чем нам теперь говорят.

По просьбе Абдуллаева, я сделал для «Союза» подборку читательских писем. Включил отклик и черниговского корреспондента. Но возникла редакционная заминка. А осенью 1993-го политическая обстановка в стране резко переменилась – не в пользу затронутых в очерке проблем. Вскоре от СССР как такового остались рожки да ножки. Да и еженедельник «Союз» приказал долго жить.

Но суд народов еще впереди. Потому опять хочу я вернуться в гудящий, словно улей, Тирасполь лета 1991 года.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

На следующий день мой Сусанин предложил с утра наведаться на его родной «Точлитмаш». Тогда это было предприятие закрытого типа. Чтобы переступить порог проходной, требовалось разрешение союзного министерства оборонной промышленности. Кадровики особого отдела на сей раз ответственность взяли на себя: через полчаса дали нам «добро».

– Как видите, все контролируется Москвой, – прокомментировал эпизод Емельянов. – Без нее, матушки, мы не можем ни охнуть, ни вздохнуть.

– Однако, несмотря на тоталитаризм, у вас тут царит вольница.

– Есть обходные пути, – с улыбкой молвил «чичероне».

У проходной нас ждал начальник конструкторского отдела Алексей Петрович Аникаев. Под его водительством мы и совершили экскурсию по механосборочному цеху.

На первый взгляд, ничего особенного. Профиль завода – изготовление машин и агрегатов точного литья. Очень нужная продукция для народного хозяйства. Мне туманно намекнули, что, между прочим, тут штампуют и боевые «игрушки». Позже, на площадке у выхода я заметил таинственно прикрытые брезентом цилиндрической формы островерхие штуковины, едва не касавшиеся потолочных перекрытий. Я не мог не выразить своего восхищения, что не прошло мимо внимания осторожного Емельянова. Он поднял вверх большой палец, что следовало понимать: дескать, знай наших! Знаем. На худой конец, догадываемся.

Из цеха, по узкой металлической лестнице поднялись в кабинет главного конструктора, где собрался творческий актив, по прозвищу «головастики». Разговор же сразу пошел не о деле, а о внутренней политике.

За длинным приставным столом сидело двенадцать человек. Среди «головастиков» затесался сварщик Иван Макарович Алексеев. Хозяин кабинета представил его оригинально:

– Наш доморощенный профессор. Двух инженеров стоит.

По всему чувствовалось, хорошая подобралась компания.

После взаимного знакомства на меня обрушился камнепад вопросов, на большинство которых я не знал ответов. Провинция все еще убеждена: человек из центра знает все! В действительности же все наоборот: народ в глубинке порой более информирован. Ну и вопросы же задавали, они поставили б в тупик любого члена Политбюро.

– Чего это там Москва затеяла?

– Зачем республики от себя отталкиваете?

– Вы там, в Кремле, ослепли: страна стоит у пропасти.

– Предатели Родину по кускам распродают.

– Придумали тоже: кон-цен-сус.

– И суве-рени-зацию! Настоящая лапша.

Мне нечем было крыть. Я не готов был отвечать перед лицом народа за Горби и его хитрованскую клику. И вообще, не мог вести дискуссию в таком духе. Нет, не из-за боязни выглядеть подстрекателем, а за недостатком в голове фактов и аргументов. Сидя в своей Москве, большинство обывателей – в том числе и журналисты – совершенно были уверены: «беспорядки» и «конфликты» в братских республиках поднялись, так сказать, на региональных дрожжах. И объяснялось, как неумелое руководство со стороны местных властей. Этой «похлебкой» и пичкали любопытных. Тут же предлагался и штампованный рецепт от недуг:

Москва во всем разберется и примет надлежащие меры. Так что работайте, товарищи, спокойно. Не отвлекайтесь и не поддавайтесь на провокации.

Народ наш по природе доверчивый. К тому же и лопоухий. Кстати сказать, не от этого ли слова образовалось буквосочетание ЛОХ и производное от него ЛОХОТРОН. Похоже, связь определенная есть. Да и управлял-то «союзным лохотроном» агитпроп ЦК КПСС, который возглавлял прохиндей Александр Яковлев. Слыл он за непримиримого марксиста, на самом же деле был тайным антисоветчиком и состоял на службе ЦРУ.

Все это открылось много позже. Тогда же, в кабинете главного «головастика» я, пожалуй, был похож на наивного Буратино, который по прихоти Карабаса Барабаса оказался в его же театре перед почтенной публикой. Исходя из объема и качества заключенной в моей башке информации (агитпроповского толка) изложил я собранию свое понимание происходящих событий. И закончил «доклад» достаточно оптимистично:

– Заверяю вас, дело так не оставят. Скоро поставят все точки над «и».

В кабинете стояла гнетущая тишина, будто, кроме меня, никого и не было. Я окинул взором собрание: технари сидели с низко опущенными головами. Как это понимать?

Первым подал голос «гегемон», сварщик Алексеев:

– Товарищ корреспондент, из какого леса вы к нам явились? Молдову уже во всю насилуют, вы же нам тут старинную сказочку про Красную Шапочку рассказываете.

Я выдержал удар, хотя готов был провалиться сквозь землю. Обстановка за столом переменилась. Теперь уже «головастики» глядели на меня во все глаза, я же свои от стыда опустил.

Правда, магнитофон продолжал работать. После долгой паузы пленка зафиксировала голос с сочувствующей ноткой:

– Фрателе (браток), успокойся, мы тебя не виним. Ты – человек с той стороны. На всякий случай имей в виду: беда на берег Днестра пришла из Москвы, откуда и ты сам. Можем дать и более точный адрес – Кремль. (Борис Васильевич Апосту.)

Версия эта, по моим понятиям, ни в какие ворота не лезла. Выходило, будто Горбачев одной рукой разжигал костер, другой заливал. Подобное, значит, происходило и в Прибалтике? Нет, это полнейший абсурд, нонсенс. По-русски, и нашим и вашим. Черт те что!

Да, мы тогда мыслили «однозначно». Только спустя лет пятьшесть мало-мальски прозрели. После того, как наши разведчики выволокли на свет божий из тайников ЦРУ и обнародовали секретные документы пятидесятилетней давности. Наконец-то тайное стало явным. Речь идет о стратегических планах американской разведки в отношении СССР, который только что вышел из мировой войны, увешанный лаврами победителя, хотя сам еле-еле держался на ногах. А в это самое время против русских замышлялись грандиозные ковы. Вот что гундосил параноик Аллеи Даллес на тайном заседании сената США в феврале 1945 года: «Человеческий мозг, сознание людей способны к изменению. Посеяв хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их (то бишь нас, советских людей) в эти фальшивые ценности поверить. Как? Мы найдем своих единомышленников, своих союзников в самой России».

И они их, конечно, нашли. Тщательно плелась паутина предательства. Кропотливо выискивались недовольные советскими порядками и затаившиеся враги. Осторожно внедрялись в русскую почву агенты влияния, которые, в свою очередь, выискивали местных подонков, для коих идеи социализма были пустым звуком или, напротив, вызывали в душе ярость. Такие субчики за пару поношенных джинсов, за понюшку табаку «мальборы» готовы были не только Родину, но и мать продать родную. И продавали.

Невидимые для нашей разведки няньки долго, направленно растили в недрах социалистического государства противников режима. То был тщательно выверенный и всесторонне взвешенный процесс идеологического разоружения. Нас обрабатывали и коллективно, и индивидуально. И однажды пробил час «Ч». Из укрытий вышли «перестройщики». И обыватели, аки быдло за козлищами, потянулись нестройными рядами – стадом, за перевертышами, не ведая, что творят и что впереди их ожидает.

Уже теперь, перепечатывая свои заметки набело, заглянул я в словарь Владимира Даля. Среди многих смысловых значений, входящих в гнездо глагола «перестраивать», есть и такое, как «перестройщик». К ним причисляли на Руси человека, который что-либо разрушает, расстраивает. И тут же великий филолог уточняет: например, перестройщик свадьбы, ее тайный и корыстный расстройщик.

Ныне, двадцать лет спустя, как та кутерьма возникла, миллионы россиян, томящиеся по ту сторону границы «ближнего зарубежья», малость очухались. До сознания бедолаг наконец дошло: перестройщики сыграли с народом и страной злую шутку. Лишили всего, что мы имели: Отечество, гарантированные всем и каждому в отдельности, надежную защиту от внешних врагов, спокойное житие, без разбоя и посягательства на жизнь, нормальное (без излишеств) человеческое существование, гарантированное социальное обслуживание по широкому спектру – без обмана и срывов, за счет государства, на протяжении всей жизни, от рождения до последнего вздоха. В соответствии с Конституцией тогдашнее общество распределило добываемый общественный продукт так, чтобы всем доставалось более или менее поровну. Да, были рвачи, хапуги, воры, но ведь к ним и относились соответственно их статуса. Того же и Библия требовала: «Каждому воздается по делам его».

Негодяи были не только на обывательском уровне. Гнездились они и на высотах власти. Их выкорчевывали. Безжалостно выметали как нечисть из заулков и закоулков. Результаты часто не соответствовали затрачиваемым усилиям. Однако страх существовал.

После смерти Сталина шкурничество, рвачество, двурушничество в учрежденческой среде расцвело махровым цветом. К тому же прибавился и безудержный шпионаж, торговля государственными секретами. На черном рынке орудовали валютчики, торговцы наркотиками, порнографией и прочей мерзостью закордонного производства, как правило, с лейбой «Маде ин УСА». Вот так, в точном соответствии с программой Даллеса, на нас перла оголтелая зараза и гнусь.

Это было коварство в чисто американском духе.

Чтобы не быть голословными, снова обратимся к первоисточнику. Оккупация великой державы творилась строго по писанному, как того требовала известная директива заокеанского Главнокомандующего. Цитирую: «Окончится война, – рассуждал Даллес, – все как-то утрясется, устроится. И мы бросим все, что имеем, всю свою материальную мощь на оболванивание и одурачивание (русских) людей. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного (!) на земле народа, необратимого угасания его самосознания.

В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху. Мы будем незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников, взяточников, беспринципности. Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, национализм и вражду народов, прежде всего ненависть к русскому народу – все это будем мы ловко и незаметно культивировать».

И всячески культивировали. И продолжают культивировать без зазрения совести. Но мы со своей стороны им еще и помогали. А когда в августе 1991-го (под видом какого-то мифического путча) произошла известная катастрофа, и Советский Союз превратился в груду развалин, из-за кулис явился «добряк» дядя Сэм. Поигрывая тростью и пряча хитрованскую улыбку, предложил помощь оказавшимся в беде «симпатичным» россиянам. Нужны денежки? Пожалуйста. Не хватает хлебушка? Да жрите, то есть кушайте. Когда-нибудь рассчитаемся! Но только давайте договоримся сразу: делать все так, как мы вам посоветуем и прикажем. Мы же вам, милые союзнички, зла не желаем. На суверенитет российский не посягаем. Ни-ни! Нам будет приятно глядеть, как великая нация будет жить с протянутой рукой и процветать. Мы вам – вы нам! Будем жить по-свойски, по божеским заветам. О'кей!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю