Текст книги "Вечное движение (О жизни и о себе)"

Автор книги: Николай Священник (Дубинин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)

в) реорганизацию преподавания генетики в высших учебных заведениях и подготовки исследовательских кадров; создание новых учебников и руководств, правильно и на современном научном уровне отражающих состояние разработки проблемы наследственности за рубежом и в Советском Союзе и борьбу мнений в этой области;

г) возобновление научного контакта и обмена опытом с прогрессивными представителями иностранной науки, работающими в области генетики.

А. Е. Браунштейн, академик Академии медицинских

наук СССР, биохимик".

"Из проблем, связанных с вопросами наследственности, мы считаем, что в Советском Союзе в ближайшее время особое внимание должно быть уделено отдаленной гибридизации растений и животных... считаем целесообразным отметить, что генетические вопросы должны разрешаться главным образом на объектах, имеющих практическую значимость, поэтому к этой работе с большим успехом может быть привлечен широкий круг исследователей, работающих в филиалах АН СССР, в АН союзных республик, в отраслевых институтах и других опытных учреждениях... Для планирования и координации генетических работ необходимо создать специальную лабораторию или институт, который бы явился и методическим центром, ведущим как экспериментальные работы, так и обобщение научного и производственного опыта. Необходимо пересмотреть программы по генетике в вузах, поставив их на уровне современной науки. Для ознакомления с достижениями генетики широкого круга биологов, наряду с организованным отделом генетики в реферативном журнале, необходимо практиковать перевод и издание на русском языке наиболее ценных иностранных генетических работ.

Н. В. Цицин, академик, генетик, селекционер".

"Крупнейшей очередной задачей современной биологии является раскрытие природы внутренних интимных реакций и их продуктов, осуществляющих эту связь, а также широкое использование открытых закономерностей в практике сельского хозяйства. На основании этого следует признать крайне необходимым организацию в Академии наук СССР крупного Института генетики.

М. X. Чайлахян, доктор биологических наук,

физиолог растений".

"Для развития не только генетики, но и всего комплекса биологических, сельскохозяйственных и медицинских наук абсолютно необходим коренной пересмотр учебных планов биологических вузов, при этом нужно: а) добиться постановки доброкачественного курса генетики, б) изъять из программ имеющиеся там антинаучные разделы, в) расширить курс математики и включить в программу курс теории вероятностей и статистики, г) добиться возможности публиковать работы по генетике, д) издать сборники переходных работ, содержащих основные достижения иностранной науки последних лет в области генетики, например: работы по плазмогенам, работы по изучению наследственности у бактерий, селекции бактерий, гибридизации бактерий и расщеплению гибридов, получению искусственных рас пенициллов и т. д.

В заключение позвольте выразить глубокое удовлетворение тем обстоятельством, что Вы являетесь председателем комиссии по проблеме "Наследственность".

А. А. Ляпунов, профессор Московского

государственного университета, математик".

"Считаю нужным высказать свое убеждение в фундаментальном значении физико-химических основ наследственности... готов принять участие в обсуждении форм той помощи, которую математики, и в частности специалисты по теории вероятностей, могли бы оказать биологии... необходимым мне представляется широкое открытое обсуждение спорных вопросов генетики... строго следующее принципам диалектического материализма и чуждающееся скороспелого создания догматических общих концепций, основанных лишь кажущимся образом на принципах диалектического материализма.

А. Н. Колмогоров, академик, математик".

Ответы, полученные на наш запрос, показали, насколько формальной была победа Т. Д. Лысенко и его сторонников на сессии ВАСХНИЛ 1948 года. Основные кадры генетиков, биологов и представителей других разделов естествознания в 1955 году четко формулировали свое осуждение существующего положения в биологии. Наступало время перемен. Его первым серьезным знамением была организация лаборатории радиационной генетики. В записке "Проблемы наследственности" удалось сформулировать главные задачи, стоящие перед этой наукой. Само название этой записки показывало, что она ориентирует генетику на разработку и приложение новых комплексных методов по синтезу биологии с физикой, химией и математикой. Эта записка, впоследствии доработанная и названная "Физические и химические основы наследственности", была типографским способом напечатана и разослана по сети учреждений Академии наук СССР. Ее появление, наряду с организацией лаборатории радиационной генетики, было ударами колокола – радостного для людей, боровшихся за новую биологию, и печального для сторонников Т. Д. Лысенко. Небо засветилось светом надежды для всех, кто боролся за возрождение научной биологии в нашей стране.

Глава 16

ПЕРВЫЕ ШАГИ В НОВЫХ УСЛОВИЯХ

В лаборатории радиационной генетики.– Первые поездки за рубеж.– И. В. Курчатов и С. П. Королев.– Секция генетики при МОИП.– В академгородке близ Новосибирска. – Мои книги.

В 1955 году А. И. Опарин ушел с поста академика-секретаря Отделения биологических наук, и на это место избрали В. А. Энгельгардта. Перемена воодушевила нас, так как прогрессивные научные позиции нового академика-секретаря были известны. Он никогда не поддерживал Т. Д. Лысенко и хорошо понимал значение открытий в области биохимической генетики, приведшей к установлению молекулярных основ явления наследственности.

По представлению биологического отделения президиум Академии наук СССР решением от 22 июня 1956 года учредил в структуре Института биологической физики АН СССР лабораторию радиационной генетики. Я стал заведующим этой лабораторией.

Это решение, подписанное А. Н. Несмеяновым, знаменовало собою начало возрождения генетики. Правда, впереди предстояли еще трудные годы, но генетика настойчиво, уверенно начала свое движение к тому, чтобы занять позиции ключевой науки всего современного учения о жизни.

Директором Института биофизики АН СССР в то время был Александр Михайлович Кузин. По решению президиума Академии наук за подписью А. Н. Несмеянова он зачислил меня старшим научным сотрудником института почти за год до учреждения лаборатории радиационной генетики. А. М. Кузин был далек от вопросов генетики. Его пример показывает, какие превратные суждения о генетике в то время бытовали среди ряда биохимиков и некоторых биологов. При знакомстве в его директорском кабинете на Ленинском проспекте, 33, он задал мне вопрос о роли среды. Когда я изложил ему задачи генетики, сказав, что среда играет важнейшую роль во время развития особи и что внешние факторы вызывают наследственные изменения (мутации), А. М. Кузин воскликнул:

– О, это интересно, значит, вы пересмотрели свои позиции?

Когда я сказал, что эту позицию я занимаю со студенческих лет и об этом написано во многих моих статьях,

A. М. Кузин явно не поверил. Он позвал секретаря парторганизации Института биофизики В. М. Митюшина и выразил ему в моем присутствии свое удовлетворение, что их новый сотрудник-генетик признает роль среды.

В июне 1956 года началось формирование новой лаборатории. Важнейшей задачей, которая определяла всю будущность лаборатории радиационной генетики, а в определенной мере весь ход будущего возрождения генетики, было привлечение в нее творческих кадров, людей, истинно преданных генетике и знающих эту науку. На мой призыв все генетики откликались с горячей жаждой опять работать по своей специальности. Были приглашены В. В. Хвостова, М. А. Арсеньева, А. А. Прокофьева-Бельговская.

А. М. Кузин и его заместитель Г. М. Франк вначале благосклонно принимали мои кандидатуры. Затем они и особенно B. М. Митюшин проявили беспокойство в связи с концентрацией бывших генетиков в Институте биофизики АН СССР. На помощь пришел А. Н. Несмеянов. Приходилось ходить к нему по каждой кандидатуре, принося каждый раз мотивированные заявления. По личному распоряжению А. Н. Несмеянова в состав лаборатории были зачислены Я. Л. Глембоцкий, Б. Н. Сидоров и Н. Н. Соколов, Г. Г. Тиняков, Д. Д. Ромашов, М. Л. Бельговский, Р. Б. Хесин, В. В. Сахаров.

С помощью А. Н. Несмеянова лаборатория радиационной генетики хорошо зарекомендовала себя своими работами и выросла до 150 человек. Можно сказать, что она превратилась в небольшой институт генетики при Институте биологической физики Академии наук СССР. Многие известные генетики вышли из этой лаборатории. Число аспирантов в ней доходило до 50 человек, так велика была жажда молодых людей посвятить себя новой науке. Здесь были начаты работы по радиационному мутагенезу, по цитогенетике, по молекулярной генетике, по хромосомам человека, по космической генетике и по другим направлениям.

Однако в первые годы существования лаборатория переживала очень большие трудности. Они состояли в том, что мы не имели лабораторных помещений. Институт биофизики сам находился в стесненном положении и не дал нам ни одного метра рабочей площади. Мы обратились к Н. В. Цицину и попросили отдать нам полубарак, полудом на территории карантинного питомника Главного ботанического сада на улице Вавилова: в питомнике все работы заканчивались, с его территории вывозились последние деревья и кустарники. В мае 1956 года мы получили это помещение – одноэтажную, уже снятую с баланса постройку из четырех комнат без канализации и центрального отопления.

В очень плохих условиях мы просуществовали два года. Но настроение у всех нас было великолепное, немало замечательных научных событий произошло здесь вопреки обстановке, не соответствующей требованиям научной работы. Оборудование и материалы, нужные для исследований, оказалось получить легче, чем лабораторное помещение.

Основной задачей новой лаборатории было изучение вопроса о влиянии радиоактивных излучений на наследственность организмов, чтобы дать качественные и количественные прогнозы о возможных поражениях наследственности человека.

В лабораториях по радиационной генетике всего мира работали в это время на модельных объектах, в первую очередь на мышах, дрозофиле и других организмах. В США был организован Оак-Риджский биологический центр и много других лабораторий, в Англии возник крупный Харуэловский центр, где радиационная генетика заняла большое место. Атомная комиссия США предоставила немало денег на развитие этого рода исследований.

Казалось бы, что в этих условиях Т. Д. Лысенко и его сторонники должны были пересмотреть свои позиции. Этого, однако, не произошло. Столкновения между нами продолжались. Острая встреча, например, состоялась в 1956 году на заседании редакции альманаха "Наш современник". Эту встречу организовал член редколлегии журнала О. Н. Писаржевский. Помню, как не хотелось мне идти на это заседание. Я сильно запаздывал. О. Н. Писаржевский на машине приехал ко мне на Брестскую, заставил одеться и поехать к ним на заседание редколлегии. Когда мы с ним вошли в кабинет редактора, там сидели Т. Д. Лысенко, А. А. Авакян, И. Е. Глущенко, И. И. Презент, В. В. Сахаров, Ф. В. Турчин, И. А. Халифман, Я. Ф. Кучеренко, писатель В. Сафонов и другие. Как только Т. Д. Лысенко увидел, кого им пришлось ждать, он резко встал и, не сказав ни слова, вышел из кабинета.

Дискуссия началась выступлением О. Н. Писаржевского. Он призвал обсудить, какие новые сдвиги появились в биологии и как они будут влиять на жизнь и на практику. А. А. Авакян, И. Е. Глущенко, И. И. Презент, И. А. Халифман, В. Сафонов отстаивали верность учения Т. Д. Лысенко. Им возражали Ф. В. Турчин, В. В. Сахаров и я.

Это была, собственно, первая дискуссия по вопросам биологии на новом этапе. В своем выступлении я привлек внимание слушателей к ряду новых вопросов и остро поставил вопрос о значении нового развития радиационной генетики. Отвечая на реплику И. Е. Глущенко, я заявил: "Вы вместе с Т. Д. Лысенко, А. А. Авакяном, И. И. Презентом и другими оказались слепы в вопросах, поставленных перед биологией проблемами использования атомной энергии. Мы вступаем в атомный век, перед нами встают задачи мирового значения о возможном повреждении наследственности человечества в случае повышения ионизации в среде, проблемы радиационной селекции, общие проблемы радиобиологии и радиомедицины. Все эти вопросы не могут решаться без объединения методов биологии с методами физики и химии. Роль науки в этих вопросах стремительно растет и уже выросла до громадных размеров. Чем же в эти решающие годы были заняты вы, товарищи? Вы монотонно повторяли, что радиационная селекция – это не путь прогрессивной науки. Вы старались не допустить развитие радиационной и экспериментальной генетики в нашей стране".

Но в это время наша лаборатория радиационной генетики была уже организована и трудилась. Я. Л. Глембоцкий и М. Л. Бельговский изучали влияние лучей Рентгена, гамма лучей, нейтронов и протонов на наследственность дрозофилы, Г. Г. Тиняков и М. А. Арсеньева – на хромосомах мышей, Б. Н. Сидоров и Н. Н. Соколов – на хромосомах растительных клеток. Вскоре в этих работах были получены интересные факты с помощью как генетических, так и цитогенетических методов.

Однако при нашей слабой материальной базе надо было придумать что-то такое, что сразу бы обеспечило качественный скачок в самой постановке проблемы. Дело в том, что оценка повреждающего эффекта радиации на хромосомы и гены человека делалась с помощью экстраполяции, исходя из данных, полученных на модельных организмах, таких, как дрозофилы и мыши. Но здесь уже был пережит большой конфуз. Вначале эта оценка делалась исходя из данных, полученных на дрозофиле. Когда в Оак-Риджском центре провели огромные по масштабам опыты с сотнями тысяч мышей, выяснилось, что хромосомы и гены мышей в 20 раз более чувствительны к действию радиации сравнительно с генетическими структурами дрозофилы. Это резко изменило возможную картину ожидаемых повреждений наследственности у человека.

Естественно было подумать о радиочувствительности у форм более близких к человеку. Мне казалось существенным изучить этот вопрос на обезьянах. Сразу же после организации лаборатории, в 1956 году, я предложил Г. Г. Тинякову и М. А. Арсеньевой начать опыты по локальному облучению половых желез обезьян и по анализу возникающих в их клетках мутациях хромосом. Их первые работы появились в 1958 году. Оказалось, что обезьяны в 2-2,5 раза более чувствительны к радиации по сравнению с мышами. Это был крупный новый научный факт.

Материал для этих опытов в виде живых обезьян вначале брался в Институте полиомиелита, под Москвой. Затем М. А. Арсеньева и Ю. С. Бочаров находились два года в Южном Китае, где вместе с китайскими генетиками облучали обезьян. Впоследствии эта работа проводилась в Сухумском обезьяньем питомнике в сотрудничестве с Б. А. Лапиным и Н. П. Бочковым.

В 1958 году мною, Ю. Я. Керкисом и Л. И. Лебедевой в опытах с культурой ткани клеток человека, уже в стенах Института цитологии и генетики Сибирского отделения Академии наук СССР, были получены большие количественные данные о влиянии радиации на хромосомы человека. Эти опыты целиком подтвердили представление о высокой радиочувствительности генетических структур человека. Опираясь на материалы, полученные в наших экспериментах, я дал новую оценку повреждающих эффектов радиации для наследственности человека. В 1958 году в журнале "Доклады Академии наук СССР" появились мои теоретические расчеты, которые устанавливали, что возможная доза радиации, которая удваивает частоту естественных мутаций у человека, равна 10 радам. Если учесть, что до этого такой дозой считалось 150 рад, то очевидно значение новых подходов.

Что означает в свете этих новых расчетов наличие в среде, окружающей человека, постоянно действующей дополнительной радиации даже такой малой дозы, как всего один рад? Последствия должны быть очень серьезны. На каждые 3 миллиарда человек может появляться дополнительно 11 миллионов детей, отягощенных тяжкими наследственными дефектами психики и физическими уродствами.

Наши материалы были представлены в Комитет по атомной энергии при Совете Министров СССР. Они внимательно обсуждались на комиссиях комитета и получили доброжелательное отношение со стороны А. И. Бурназяна, В. М. Клечковского, С. И. Широкова и других.

Новый подход к проблемам оценки влияния радиации на наследственность человека в конце концов пробил себе дорогу, ибо он касался животрепещущих вопросов жизни человека в условиях атомной эры.

Министерство иностранных дел и Комитет по атомной энергии начиная с 1958 года решили и по вопросам генетики принять участие в работах научного Комитета по радиации при Организации Объединенных Наций. Вначале главой советской делегации был В. А. Энгельгардт, впоследствии – А. М. Кузин. Было решено представить наши данные на обсуждение научного Комитета по радиации, поскольку установление эффекта малых доз на наследственность человека имело характер основного биологического аргумента, требующего запрещения испытательных атомных взрывов в атмосфере. Наши теоретические работы и опыты по радиационной цитогенетике обезьян и клеток человека в культуре тканей оказались насущно необходимыми для громадного дела борьбы за мир.

Защищать нашу точку зрения с фактическими данными по радиационной цитогенетике обезьян на заседании Комитета по радиации в Женеву выехали М. А. Арсеньева и А. А. Прокофьева-Бельговская. Затем еще на одно заседание М. А. Арсеньева ездила в Нью-Йорк. Наши новые подходы по оценке влияния радиации на наследственность человека получили широкий резонанс. Летом 1964 года с новыми материалами я был послан в Женеву.

Основным для выработки критериев по оценке действия радиации на наследственность человека явилось заседание Комитета по радиации в Нью-Йорке в 1965 году. Две недели мне пришлось по многу часов заседать в комиссиях экспертов и на пленарных заседаниях комитета. В результате была одержана серьезная победа. Наша точка зрения о том, что энергия радиации в 10 рад является возможной дозой, удваивающей частоту естественных мутаций у человека, была принята. Опираясь на эти данные, комитет решительно высказался против испытательных взрывов атомных бомб в виду опасности для человечества радиоактивных веществ, выпадающих из атмосферы, поступающих в растения, заражая пищу животных и человека. Генеральная Ассамблея Организации Объединенных Наций утвердила решение научного Комитета по радиации.

На заседаниях комитета мне довелось познакомиться и подружиться с ведущими учеными мира по проблемам радиационной генетики. В этой работе принимали участие А. Холендер, В. Л. Рассел, Ф. X. Собелс, М. А. Бендер, Ж. Лежен, X. Б. Ньюкомб, К. Г. Люнинг и другие крупнейшие ученые.

В этот первый приезд в Нью-Йорк я встретился с Ф. Г. Добжанским. Он и его жена, Наталья Петровна, провезли меня на своем "фиате" по самым интересным окрестностям Нью-Йорка и показали достопримечательности этого гигантского города, включая сверкающие каменные ущелья Уолл-стрита.

Казалось, что Добжанский получил все, чего он хотел, оставаясь в США. На стене в его столовой висела фотография, где президент США Л. Джонсон вручал ему высшее отличие США за успехи в науке. Однако ностальгия – болезненная тоска по родине – душила Добжанского. С каким удовольствием он принял приглашение на прием в советское представительство в Нью-Йорке, который устраивался в честь нашей делегации в ООН! С какой страстной тоской говорил о своем желании побывать в Москве, в Ленинграде и в Киеве, где он родился!

Второго невозвращенца, Н. В. Тимофеева-Рессовского, я встретил в Москве. Вместе с женой, Еленой Александровной, он пришел в 1956 году ко мне на Брестскую, 42/49.

Н. В. Тимофеев-Рессовский и Ф. Г. Добжанский покинули Россию в ее трудное время, в начале 20-х годов. Первый прожил в Германии с 1923 года по 1945 год и сейчас работает на Родине. Второй навсегда остался в США. Страна напрягала все силы, чтобы создать свои кадры специалистов. Каждый ученый стоил России больших материальных средств и нравственных забот. Однако будущее СССР, предвиденное В. И. Лениным, оправдало жертвы народа. В этих условиях оставление отчизны, воспитавшей их, было ужасным. Это было непоправимым шагом, который никогда не может быть забыт.

Среди важнейших задач, вставших перед лабораторией радиационной генетики после ее организации, было развитие проблем молекулярной генетики. В первую очередь мы возложили надежды на Романа Вениаминовича Хесина, ученика А. С. Серебровского. Он показал себя одаренным человеком. Сейчас Р. Б. Хесин ведет крупные работы, и его лаборатория является центром биологического отдела Института атомной энергии имени И. В. Курчатова. Будучи генетиком, Хесин после сессии ВАСХНИЛ 1948 года стал серьезно учиться биохимии, и в его работе возникли замечательные возможности синтеза генетики с биохимией.

Несмотря на все свое значение, учение о роли ДНК в молекулярных основах наследственности не сразу было принято многими генетиками и биохимиками. Все еще довлела догма о всемогуществе белковых молекул во всех главных проявлениях жизни.

В 1956 году мы организовали обсуждение этого вопроса в нашем карантинном питомнике. Была осень, но из щелей нашего дома еще не дуло, к тому же, спорщики позабыли все трудности перед лицом выбора: белок или ДНК? На это заседание пришел главный нуклеинщик нашей страны А. Н. Белозерский. Увы, я остался в одиночестве, решительно защищая переворот в генетике, связанный с обнаружением роли ДНК. А. Н. Белозерский, Р. Б. Хесин, М. Л. Бельговский, Б. Н. Сидоров, Н. Н. Соколов, В. В. Хвостова, А. А. Прокофьева-Бельговская, В. В. Сахаров – все оказались сторонниками белковой теории. Известно, что этой же теории долго придерживался И. А. Рапопорт.

М. Л. Бельговский даже в стихах отметил эту контроверзу:

Ты вел борьбу все эти годы

И вот имеешь результат

Лабораторию, и смету,

И с каждым днем растущий штат.

И ты опять в котле научном

Кипишь со страстностью своей,

И чешутся к работе руки,

Все сделать хочется скорей.

Учтя мгновенно перемены,

Хотя и спорные пока,

Уж ты готов отдать все гены

За цепь двойную ДНК.

Революция в генетике 1953 года, когда была раскрыта тайна молекулы ДНК, серьезно повернула внимание физиков, химиков и математиков к генетике. В 1956-м и в последующие годы не раз собирались И. Е. Тамм (физик-теоретик), И. Л. Кнунянц (химик), В. А. Энгельгардт (биохимик), я и другие генетики для обсуждения проблем нашей науки. В. А. Энгельгардт стремился создать Институт молекулярной биологии. Он высказывал мысль, что его надо строить на базе новой биохимии и генетики. Мы ходили в здание, которое отводилось под институт. В. А. Энгельгардт показывал нам весь третий этаж, куда должна была переместиться наша лаборатория. Однако в дальнейшем опять все изменилось, и Институт молекулярной биологии был организован без генетики.

Первый доклад в Москве о значении открытий в области биологической роли молекул ДНК был сделан физиком И. Е. Таммом. Это произошло на семинаре у П. Л. Капицы и Л. Д. Ландау, на Воробьевых горах, в Институте физических проблем. Народу собралось очень много, интерес к этим открытиям оказался большим. П. Л. Капица и Л. Д. Ландау высоко оценили новую постановку проблем генетики в ее связи с физикой, химией и математикой. Со вторым докладом на эту тему, уже с привлечением внимания к основным генетическим проблемам, выступил я через месяц, в зале биологического отделения, на Ленинском проспекте, 33. Народу пришло столько, что были заполнены все проходы и большой холл перед залом. И. Е. Тамм хотя и пришел точно к началу заседания, однако пробился только до кафедры. Войти на нее он уже не мог, и мы дружно вытащили его за руки прямо из толпы народа наверх под смех и одобрение всего зала.

Было известно, что выдающийся ученый Игорь Васильевич Курчатов, руководитель работ по атомной энергии, интересуется состоянием дел в биологии. В начале 1957 года он попросил меня рассказать об основных задачах генетики на рабочем президиуме Академии наук СССР. На этом заседании присутствовали И. В. Курчатов, А. Н. Несмеянов, И. Е. Тамм, И. Л. Кнунянц, В. А. Энгельгардт и другие. Максимально насыщая свою речь фактической информацией, я рассказал о событиях в области ДНК, о задачах радиационной и химической генетики, о генетике человека, о связях генетики с селекцией, медициной и обороной страны. И. В. Курчатов слушал с неослабевающим интересом. А. Н. Несмеянов, чтобы не мешать беседе, перенес вызовы по телефону в соседний кабинет вице-президента. После его третьего выхода И. В. Курчатов с досадой сказал:

– Да брось ты, Александр Николаевич, телефон, послушай, какие интересные вещи рассказывает Дубинин.

Еще в 1956 году, когда И. В. Курчатов решил помочь развитию биологии, он прислал ко мне на Брестскую улицу, дом 42/49, Я. Б. Зельдовича. Мы долго проговорили о том, как надо строить в научном и организационном плане новую биологию. Но эти планы решительного изменения положения в биологии стали осуществляться значительно позднее.

И. В. Курчатов решил создать при Институте атомной энергии биологический отдел. В 1958 году ко мне на квартиру, уже на Ленинском проспекте, 61/1 приехал заместитель директора Института атомной энергии А. П. Александров и от имени И. В. Курчатова предложил возглавить этот отдел. Внезапная смерть И. В. Курчатова помешала этому.

И. В. Курчатов навсегда останется в истории нашего государства как великий ученый и руководитель громадного коллектива, который сыграл исключительно большую роль в укреплении обороны СССР и всех стран социализма и проложил дорогу к широкому мирному использованию энергии атома.

– Мирный атом – вот цель,– говорил И. В. Курчатов.– Бомбы только вынужденная необходимость.

27 июня 1954 года под Москвой, в городе Обнинске, вступила в строй первая в мире атомная электростанция, которая была любимым детищем И. В. Курчатова. Он работал над решением важнейшей задачи – управления термоядерной реакцией.

Утром 7 февраля 1960 года И. В. Курчатов приехал на отдых в санаторий "Барвиха". Прогуливаясь с Ю. Б. Харитоном по парку, он сел на скамейку.

– Садись,– сказал он.– Я хочу тебе многое рассказать.– И замолчал.

Ю. Б. Харитон повернулся к И. В. Курчатову, но он был мертв...

Похороны И. В. Курчатова были волнующим событием. Я проходил в массе людей, двигавшейся скорбной лентой через Колонный зал Дома Союзов, отдавая последний долг восхищения и любви этому замечательному человеку.

– Хороша наука физика,– говорил И. В. Курчатов,– только жизнь коротка.

В последние годы он стал также говорить и о биологии, принимал активное участие в борьбе за ее развитие, и прежде всего в борьбе за развитие генетики в нашей стране. Игорь Васильевич требовал самых решительных мер для развития генетики, понимая, что генетика через познание молекулярных основ наследственности – это ключ к управлению самыми глубокими свойствами жизни.

Следует отметить, что хорошим пропагандистом генетики в те годы показал себя журнал "Техника – молодежи", имевший тираж более миллиона экземпляров. В 1956 году журнал выступил с обширными материалами по генетике, показывая ее роль для понимания сущности жизни и для многих отраслей практики. Особую роль в этом сыграла тогда активная позиция главного редактора журнала Василия Дмитриевича Захарченко, с которым мы провели много часов, готовя для журнала материалы по генетике.

В 1956 году журнал "Биофизика" напечатал мою статью "Физические и химические основы наследственности". В том же году президиум Академии наук СССР ввел меня в состав экспертной комиссии по присуждению золотых медалей за успехи в биологии.

В 1957 году журнал "Вопросы философии" обратился ко мне с просьбой написать статью на тему "Методы физики, химии и математики в изучении проблем наследственности". Эта статья была напечатана в 6-м номере журнала за 1957 год. Она заканчивалась следующими словами: "Эти открытия, позволившие доказать материальную природу одного из главных свойств жизни – наследственности, являются великой победой не только современного естествознания, но и марксистского философского материализма".

И. Т. Фролов в книге "Генетика и диалектика" (1968) писал об этой статье, что она явилась первым после сессии ВАСХНИЛ 1948 года прямым обращением к центральному пункту прошедших ранее философских дискуссий в генетике. Это обращение перечеркивало решения августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года. С новых позиций предлагалось посмотреть на союз философов и генетиков.

Большую роль в нашей работе в новых условиях сыграла работа над запиской по проблеме "Физические и химические основы наследственности". Бюро отделения решило на новый уровень поднять обсуждение проблемы наследственности и поручило комиссии под моим председательством доработать записку. На этот раз в состав комиссии вошли Б. Л. Астауров, А. Н. Белозерский, В. Л. Рыжков, М. Л. Бельговский, Г. Г. Тиняков, А. А. Прокофьева, Я. Л. Шехтман и Л. П. Бреславец. Записка была написана, и 15 августа 1958 года президиум Академии наук СССР утвердил состав научного совета по этой проблеме. В этом совете мне было поручено снова быть председателем. Кроме генетиков в него вошли физики И. Е. Тамм и Л. А. Тумерман, химик И. Л. Кнунянц, биохимики А. Н. Белозерский и В. А. Энгельгардт.

Таким образом, принципиальные вопросы в борьбе за развитие общей и молекулярной генетики были разработаны и определены позиции в свете марксистско-ленинского философского материализма. Теперь надо было строить лаборатории и в них непосредственно развивать молекулярную и общую генетику как новую отрасль знания. В отношении молекулярной генетики дело началось с усилий Р. Б. Хесина в лаборатории радиационной генетики. К этому времени стали появляться также работы по молекулярной генетике в лаборатории Института антибиотиков С. И. Алиханяна.

При организации Института цитологии и генетики Сибирского отделения Академии наук СССР моей важнейшей заботой было создание лаборатории молекулярной генетики, что удалось сделать, пригласив на работу Р. И. Салганика. В Киеве стали появляться работы в лаборатории С. М. Гершензона. Р. Б. Хесин и С. И. Алиханян вошли в состав биологического отдела Института атомной энергии и проводили там работы по молекулярной генетике. А. Н. Белозерский и A. С. Спирин, наши крупнейшие биохимики, вплотную подошли в то время к проблемам молекулярной генетики. Наконец, в 1966 году при организации Института общей генетики, было сделано все, чтобы создать большой отдел молекулярной генетики во главе с Д. М. Гольдфарбом. В эти же годы развернулись работы по генетике вирусов и бактерий в Медицинской академии наук под руководством В. Д. Тимакова, B. М. Жданова и других.