Текст книги "Вечное движение (О жизни и о себе)"

Автор книги: Николай Священник (Дубинин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)

Становилось очевидным, что в наступившее время мало занимать бескомпромиссную линию обороны, необходимо вносить в нашу борьбу общественно-научный атакующий стиль. Я высказал ту мысль, что Т. Д. Лысенко выигрывает потому, что он постоянно наступает. У нас есть аргументы и от науки, и от принципов философии диалектического материализма. Только прямой атакой на ошибки Т. Д. Лысенко мы можем дать ему необходимый отпор. Ведь мы видим, что он отнюдь не является орудием планомерного, кем-то заранее задуманного уничтожения генетики как науки. На самом деле идет борьба, и, право же, "кто – кого" победит в этой борьбе, еще далеко не ясно. Т. Д. Лысенко успешно убеждает общественность нашей страны в том, что его новое направление, названное им "мичуринская генетика", будто бы и есть та область биологии, которая насущно нужна практике, и что она якобы отвечает требованиям советской идеологии. Однако это не так, для нас ясны его научная необоснованность и скоропалительность его практических рекомендаций. Вместе с тем мы знаем, что социализм не может строиться без строго обоснованных и доказанных научных принципов, а эти принципы находятся на нашем вооружении.

– Все это так,– сказал Н. И. Вавилов,– но знаете ли вы, что И. В. Сталин недоволен мной и что он поддерживает Т. Д. Лысенко?

– Конечно, это дело очень серьезное,– ответил я,– но И. В. Сталин молчит, а это можно понять как приглашение к продолжению дискуссии.

– Да, возможно, вы правы,– продолжил Н. И. Вавилов,– но у меня все же создается впечатление, что я, вы и другие генетики часто спорим не с Т. Д. Лысенко, а с И. В. Сталиным. Быть в оппозиции к взглядам И. В. Сталина, хотя бы и в области биологии,– это вещь неприятная.

Мысль о том, что И. В. Сталин своим долгим молчанием по вопросам генетики оставлял открытой дорогу для дискуссий и споров в целях выяснения истины, что с ним можно было спорить и твердо отстаивать свою точку зрения, недавно получила поддержку с совершенно неожиданной стороны, а именно от маршала Г. К. Жукова. В своих воспоминаниях, опубликованных в газете "Комсомольская правда" от 6 мая 1970 года, он писал: "Почти всегда я видел Сталина спокойным и рассудительным. Но иногда он впадал в раздражение. В такие минуты объективность ему изменяла. Не много я знал людей, которые могли бы выдержать гнев Сталина и возражать ему. Но за долгие годы я убедился: Сталин вовсе не был человеком, с которым нельзя было спорить или даже твердо стоять на своем". Но тогда, в конце 30-х годов, кто знал об этом?

...Разговор был закончен, и мы стали прощаться.

Н. И. Вавилов стоял в своей шляпе, которую он всегда сдвигал или набок, или на затылок. Ветер, летящий над серым зеркалом асфальта, поднимал широкие полы его серого габардинового пальто. Он посмотрел мне в глаза, крепко тряхнул руку, и мы расстались, чтобы встретиться уже осенью на дискуссии 1939 года, которая вновь до основания потрясла нашу науку.

Глава 10

ВТОРАЯ ДИСКУССИЯ

Н. И. Вавилов: "То, что мы защищаем, есть результат огромной творческой работы, точных экспериментов, советской и заграничной практики".– Т. Д. Лысенко: "Учение Менделя и Моргана иначе как ложным я назвать не могу".– Моя точка зрения.– Позиция М. Б. Митина.– Н. В. Цицин.– Статья об И. В. Мичурине.– После дискуссии.

Вторая дискуссия по генетике (в печати она называлась "Совещание по генетике и селекции") проходила с 7 по 14 октября 1939 года в Москве под руководством редколлегии журнала "Под знаменем марксизма". Председательствовал на заседаниях Марк Борисович Митин, и в отличие от дискуссии 1936 года здесь широко обсуждались философские вопросы генетики.

На совещание были приглашены крупные теоретики в области сельскохозяйственных наук, руководители кафедр дарвинизма, сотрудники научно-исследовательских институтов и видные практики-селекционеры. Специальных докладов не было, но дискуссия показала, что к ней тщательно готовились и представители классической, или формальной, генетики (так называли тогда сторонников Н. И. Вавилова), и представители направления, возглавляемого Т. Д. Лысенко.

Многие участники совещания, выступавшие на заседаниях, всецело поддерживали Т. Д. Лысенко, который с 1938 года был уже президентом ВАСХНИЛ и принимал меры к тому, чтобы стать во главе руководства всей биологической наукой страны. Мнение сторонников Лысенко наиболее ясно выразил В. К. Милованов, в те годы крупный работник по вопросам искусственного осеменения животных. В своем выступлении он заявил: "С Лысенко весь советский народ, тысячи специалистов и колхозников, которые под его руководством творят замечательные дела,.. Именно нет группы Лысенко, а есть оторвавшаяся от практической жизни небольшая отживающая группа генетиков, которая совершенно себя дискредитировала в практике сельского хозяйства"8.

В такой сложной обстановке выступать с критикой деятельности Т. Д. Лысенко было, конечно, нелегко. Однако Н. И. Вавилов выступил и дал достойный отпор. Располагая огромным фактическим материалом, он подверг теоретические принципы Т. Д. Лысенко беспощадной научной критике и на конкретных примерах показал необоснованность его практических рекомендаций. "...Под названием передовой науки,– говорил Вавилов,– нам предлагают вернуться, по существу, к воззрениям, которые пережиты наукой, изжиты, т. е. воззрениям первой половины или середины XIX века". Далее он продолжал: "...то, что мы защищаем, есть результат огромной творческой работы, точных экспериментов, советской и заграничной практики".

Заканчивая свою речь, Н. И. Вавилов сказал: "И, наконец, последнее, что я считаю своим долгом подчеркнуть как научный работник Советской страны, – это необходимость внедрения в селекционную практику лишь проверенных и точно апробированных научными опытами, вполне доказательных результатов. Для того чтобы вводить их в производство, нужна научная, точная апробация предлагаемых мероприятий"9.

Однако выступление Н. И. Вавилова как лидера науки не было поддержано руководителями дискуссии. Более того, оно получило осуждение. В журнале "Под знаменем марксизма" была помещена обзорная статья о совещании по генетике и селекции, в которой говорится: "От крупного ученого, каким является акад. Н. И. Вавилов, совещание ожидало глубокого критического анализа существа спорных вопросов, характеристики создавшегося положения и, наконец, решительной самокритики. К сожалению, ни того, ни другого, ни третьего тов. Вавилов в своем выступлении не дал. Речь его была проникнута пиэтетом перед зарубежной наукой и нескрываемым высокомерием по адресу отечественных новаторов науки"10.

С решительной защитой принципов классической генетики выступил А. С. Серебровский. Но и он не получил поддержки. Наоборот, ему напомнили о его старых ошибках, которые в свое время он сам признал и осудил. Философ П. Ф. Юдин, прервав Серебровского, задал ему вопрос: "...кто, с вашей точки зрения, является носителем идеализма, проявлений идеализма в области генетики в СССР?" – и настойчиво просил ответить. В упомянутой выше обзорной статье, помещенной в журнале, так сказано по этому поводу:

"Из ответов тов. Серебровского на вопросы тов. Юдина, как из всего содержания речи тов. Серебровского, становится очевидным, что он не сумел извлечь уроков ни из философской дискуссии 1930 г., ни из последующей своей работы и дискуссии в системе ВАСХНИЛ.

Тов. Серебровскому чрезвычайно трудно было найти идеалиста в современной генетике, хотя для этого ему требовалось сделать совсем незначительное усилие и посмотреть... в зеркало"11.

Выступлению на дискуссии А. Р. Жебрака дан такой отзыв: его речь "страдает полным отсутствием самокритики, нежеланием прислушаться к голосу критики и значительно обесценена бестактными недопустимыми выпадами по адресу противников формальной генетики".

Совсем другой оценки в журнале заслужило выступление Т. Д. Лысенко. В обзорной статье оно характеризуется следующими словами: "Речь тов. Лысенко выслушивается совещанием с большим вниманием. На трибуне ученый-новатор, произведший значительные сдвиги в сельскохозяйственной науке и практике. Его страстная речь неоднократно прерывается аплодисментами участников совещания"12.

О чем же говорил Т. Д. Лысенко? Прежде всего в своей речи он со всей резкостью напал на принципы классической генетики, противопоставляя им свою теорию, якобы обеспечившую создание озимых сортов пшеницы и ржи для Сибири и ценных вегетативных гибридов. Понимая, что его учение о вегетативной гибридизации в корне противоречит хромосомной теории наследственности, Лысенко сделал из этого вопроса главный оселок своих нападок на генетику. А по вопросу о связи теории с практикой он умело использовал противоречия в высказываниях Н. И, Вавилова и А. С. Серебровского на конференции по планированию генетико-селекционных исследований в 1932 году и на дискуссиях в 1936 и 1939 годах. Так, упрекая Н. И. Вавилова в том, что в 1936 году он говорил об отрыве теории генетики от селекционной практики в США, а на данной дискуссии заявил, что революция в производстве зерна в Америке обязана практическому применению генетики, Лысенко задал вопрос: "Когда же Н. И. Вавилов говорил правильно, в 1936 году или сейчас?"

Имея в виду свои достижения, Лысенко "скромно" заявил: "Успехи нашей прекрасной практики и советской науки колоссальны и общепризнаны. О них я не буду говорить, так как мне кажется, что настоящее собрание хочет от меня узнать, главным образом, почему я не признаю менделизм, почему я не считаю формальную менделевско-моргановскую генетику наукой...

Генетикой советского направления,– продолжал Т.Д.Лысенко,– которую мы ценим и которую развивают десятки тысяч людей науки и практики, является мичуринское учение. Чем больше эта генетика делает успехов (а в науке я нескромен, поэтому с гордостью заявляю, что успехи есть немалые), тем все труднее и труднее становится менделизму-морганизму маскироваться всякими неправдами под науку... учение Менделя и Моргана иначе как ложным я назвать не могу"13.

Категорическое заявление Т. Д. Лысенко, который в ходе дискуссии 1939 года, по существу, потребовал объявления генетики лженаукой, не могло не вызвать моего протеста. Но считаю, что следует рассказать об одном эпизоде, который предшествовал моему выступлению.

За сутки до моего выступления Т. Д. Лысенко, сидевший ранее с И. И. Презентом и в окружении других соратников, пересел в кресло рядом со мною. Целый день он шутил, наклонял ко мне голову, посмеивался над выступавшими, стремясь, видимо, приобрести мои симпатии, как бы приглашая быть хотя бы эмоциональным его сторонником, всячески показывал, каким хорошим он может быть. Действительно, Трофим Денисович был очень мил и доброжелателен. Это был совсем другой Лысенко, в сравнении с тем, которого я привык видеть. На его обычно угрюмом, аскетическом лице теперь играла улыбка.

Однако пришло мое время выступать, и я высказал свою точку зрения.

Ниже привожу свое выступление полностью, как оно было опубликовано в журнале "Под знаменем марксизма" № 11 за 1939 год.

"ВЫСТУПЛЕНИЕ ПРОФ. Н. П. ДУБИНИНА

Товарищи, на настоящем обсуждении существенных вопросов нашей науки мы должны обратиться, конечно, к тому, что является основным в деле дальнейшего развития генетической и селекционной науки в нашей стране.

Самый факт организации настоящего обсуждения указывает, что генетическая наука имеет громадное значение для всей биологической науки нашей страны, для ряда вопросов нашего конкретного мировоззрения в области органической природы и для практической деятельности. И не кто иной, как акад. Лысенко, ставит этот вопрос с исключительной прямотой и с исключительной принципиальностью. Он прямо говорит, что действительно основные, коренные разногласия имеются между представителями генетики и представителями того нового течения, которое возглавляет акад. Лысенко. Он говорит, что коренные разногласия определяют построение важнейших теоретических положений дарвинизма в его современном развитии и важнейших направлений всей селекционной работы в Советском Союзе. Мы можем здесь повторить великие слова о том, что единственно правильной политикой является политика принципиальная. Совершенно ясно, что настолько назрели вопросы, обсуждаемые на настоящем совещании, что их обсуждение совершенно необходимо. Необходимо иметь компетентное суждение по этим коренным разногласиям. Трофим Денисович Лысенко прямо говорит, что будет менделизм – одним образом будет строиться вся селекционная работа, не будет менделизма – по-другому она будет строиться.

Совершенно ясно, что если менделизм существует, то акад. Лысенко придется пересмотреть целый ряд своих теоретических построений о природе наследственности и изменчивости. И если акад. Лысенко убедится, что менделизм существует, то он со всей присущей ему прямотой это признает.

Менделизм появился в развитии биологической науки как новая, прогрессивная биологическая теория. Совершенно неправильно излагать дело таким образом, что самое появление менделизма представляет собой продукт империалистического развития капиталистического общества. Конечно, менделизм после своего появления был извращен буржуазными классовыми учеными. Мы прекрасно знаем абсолютную истину, что всякая наука классовая наука. Однако в смысле вскрытия новой биологической закономерности менделизм нес в себе новое содержание, и это, как никто, отметил великий дарвинист К. А. Тимирязев.

Ведь К. А. Тимирязев указал (и мы должны прислушиваться к его мнению с особым вниманием), что менделизм устраняет "самое опасное возражение, которое, по словам самого Дарвина, когда-либо было сделано его теории"14. Известно – и это является также одним из существенных наших разногласий,– что Дарвин значительную часть своей эволюционной теории построил на представлении об огромном значении так называемой неопределенной изменчивости. Дарвин сумел объяснить возникновение целесообразности не как свойства изначально присущего живой материи, а как продукта исторического развития; это оказалось возможным только благодаря обоснованию величайшего дарвиновского учения о неопределенной наследственной изменчивости. Энгельс, указывая на эту сторону учения Дарвина, ведь говорил, что "дарвинова теория является практическим доказательством гегелевской концепции о внутренней связи между необходимостью и случайностью"15.

И вот эта огромная сторона дарвиновского учения – которая, забегая несколько вперед, позволю себе сказать, совершенно не учитывается акад. Лысенко – была поставлена под сомнение тем учением о наследственности, которое было основным во всем XIX веке. Было общепринятым, что при скрещивании всякое неопределенное уклонение растворяется, исчезает, потому что наследственность не дискретна, наследственность не связана с наследованием отдельных признаков, а представляет собой только общие свойства. Менделизм разрушил эту теорию. В этом отношении, в смысле преодоления этой старой точки зрения, в смысле показания того, что наследственность, как объективная категория, совершенно отвечает требованиям дарвинизма относительно понимания неопределенной изменчивости,– в этом отношении менделизм был новой, прогрессивной биологической теорией.

Для того чтобы не быть голословным, я начну со следующего. К. А. Тимирязев, указывая на это затруднение, возникшее перед дарвинизмом, которое было особенно подчеркнуто Дженкинсом, говорит о нем как о "кошмаре Дженкинса, испортившем столько крови Дарвину". Этот кошмар и состоял в учении о поглощающем скрещивании, которое, казалось, разрушало основы теории Дарвина. Я считаю, что одна из крупнейших заслуг К. А. Тимирязева, до сих пор не оцененная по-настоящему генетиками, состоит в раскрытии значения менделизма для теории эволюции. Все современные учения об эволюции популяций (например, у Фишера, сошлюсь на его книгу "Генетическая теория естественного отбора" и другие) своими принципиальными корнями уходят в представления К. А. Тимирязева (1909 г.) о значении законов Менделя для понимания эволюции.

К. А. Тимирязев писал: "Закон Нодена – Менделя, по которому потомство помеси при ее самооплодотворении дает начало не только средним формам, но воспроизводит и чистые формы родителей, имеет, очевидно, громадное значение для эволюции организмов, так как показывает, что скрещивание вновь появившихся форм не грозит им уничтожением, а представляет для естественного отбора широкий выбор между чистыми и смешанными формами, чем устраняется то возражение против дарвинизма (в Англии высказанное Флиммингом Дженкинсом, у нас повторенное Данилевским), которое и сам Дарвин признавал самым опасным для его теории"16.

Дальше К. А. Тимирязев пишет: "Самым важным результатом в этом смысле является, конечно, тот факт, что признаки не сливаются, не складываются и не делятся, не стремятся стушеваться, а сохраняются неизменными, распределяясь между различными потомками. Кошмар Дженкинса, испортивший столько крови Дарвину, рассеивается без следа"17.

Таким образом, К. А. Тимирязев совершенно ясно говорит об относительной неизменности признаков и, следовательно, об относительной устойчивости той наследственной основы, которая определяет наследование этих признаков. Тов. Лысенко и товарищи, которые так часто выставляют К. А. Тимирязева в качестве абсолютного антименделиста, я считаю, что с вашей стороны нехорошо (в самом мягком значении этого слова) пройти мимо такого совершенно ясного указания Клементия Аркадьевича. Вам нужно совершенно прямо сказать, что К. А. Тимирязев ошибался в оценке закона Менделя в этой его части. Я уверен, что у Т. Д. Лысенко хватит смелости это сказать, если он считает, что К. А. Тимирязев действительно ошибался.

С места. А вы посмотрите, что сказано 5 страницами дальше.

Дубинин. Оценка К. А. Тимирязевым менделизма исключительно важна, ибо ему мы верим, как никому из биологов в вопросах дарвинизма. Клементий Аркадьевич указал на огромное значение закона Менделя; его указание в этом отношении исключительно важно. Указание К. А. Тимирязева о том, что менделевская закономерность не может быть абсолютизирована как единственная закономерность наследственности, безусловно, верно. Мы прекрасно знаем, что существует целый раздел важнейших явлений, связанных с плазмой в наследственности. Совершенно ясно, что принципиально Тимирязев был абсолютно прав. Другое дело – оценивать конкретные высказывания Тимирязева по этому вопросу. В этом отношении я расхожусь с ним и полагаю, что менделевская наследственность имеет гораздо более широкое значение, чем это считал Тимирязев. Почему? Потому что менделевская наследственность связана с важнейшим явлением жизни клетки – с ядром, с хромосомами, о которых и тов. Лысенко сказал, что раз выработалось во всякой живой клетке такое существеннейшее явление, как существование ядерных структур, состоящих из хромосом, то очевидно, что они имеют серьезное значение. Так вот, я считаю, что генетика доказала, что менделевская наследственность с этими хромосомами связана. Совершенно ясна огромная значимость менделевской закономерности, ибо она связана с основными структурами клетки.

Тов. Лысенко, нельзя проходить мимо объективных явлений природы. Вы один из ученых, которые с необычайной силой хватаются за конкретные явления мира,– вот что определяет в вас эту необыкновенную связь с действительными, жизненными задачами науки и практики нашей страны. Но нельзя же при вашем таком свойстве проходить мимо огромных явлений мира, связанных с закономерностями расщепления. Ведь это же объективно существующий факт. Здесь выступали В. С. Кирпичников и Я. Л. Глембоцкий. Это прекрасные выступления, но и кроме их материалов есть огромное количество фактов о закономерностях расщепления. Вы строите новую биологическую теорию. Возьмите эти факты и попытайтесь их понять.

Я должен сказать вам, тов. Лысенко, что вы отмахивались от этих фактов, вы их отбрасывали, и такое заявление, которое вы сделали здесь вчера о том, что "я просил эти факты, а мне их не давали", это несерьезно. Это попытка отмахнуться. Неужели тов. Лысенко за время его работы сам не мог десять тысяч раз проверить это дело своими руками? Он сам говорит, что менделизм является коренным вопросом и, если менделизм прав, он пересмотрит свое отношение к ряду важнейших вопросов теории и практики генетики. Так неужели нельзя было самому сделать проверку?

Что заставляет акад. Лысенко отрицать менделизм? Я должен сказать прямо. В данном случае я вас, Трофим Денисович, не узнаю.

Лысенко. Я есть такой.

Дубинин. Почему я не узнаю вас? Вы вчера говорили, что, исходя из философии диалектического материализма, можно отрицать закономерность расщепления по типу 3 : 1, вы писали это и раньше18. Но ведь получается же расщепление потомков гибридов по одной паре признаков в отношении 3 : 1, это объективно существующий факт.

Голос. Факт и закон – разные вещи.

Дубинин. Акад. Лысенко заявил вчера: "Я без единого эксперимента объявил, что этого не было, нет и не будет".

Товарищи, видите, в чем дело. Вы нашим материалам о менделизме не верите.

Лысенко. Я вам верю, но фактов у вас нет.

Дубинин. Хорошо. Вы К. А. Тимирязеву верите? Что по этому вопросу писал Тимирязев? Вот что писал он, и к этим словам нужно было прислушаться: "Так как, повторяем,– писал Тимирязев,– нас здесь интересуют не законы наследственности, обнаруженные любопытными опытами Менделя, а лишь их отношение к дарвинизму, то мы можем ограничиться этими сведениями, сказав только, что они были подтверждены многими позднейшими опытами"19.

Так вот, товарищи, явления менделевской наследственности являются совершенно объективно существующим фактом. Теория менделевского наследования связана с хромосомной теорией наследственности. То, что К. А. Тимирязев обрушился на буржуазных ученых, Бэтсона и др., которые попытались противопоставить менделизм дарвинизму, и сделал это со всей силой своего блестящего таланта,– в этом он был абсолютно прав. Однако К. А. Тимирязев неоднократно писал – и вы это прекрасно знаете,– что он обрушивается на мендельянцев; но не на менделизм. На мендельянство в том его извращении в приложении к теории эволюции, которое было проделано Бэтсоном.

Авакян. А Н. И. Вавилов?

Дубинин. Попытки Бэтсона – это действительно вреднейшие, антиэволюционные, антиисторические, идеалистические попытки. Как совершенно правильно указывал Тимирязев, это попытки классового извращения науки, направленные против новых побед материализма.

К сожалению, здесь нет тов. Кольмана. В общей части своей статьи о тов. Енине он с совершенно ненужной резкостью заострил вопрос о менделизме, сказав, что здесь, видите ли, полная математизация явлений20. К сожалению, здесь не был оценен вопрос о тетрадном анализе. Ведь в случаях зиготической редукции расщепление можно обнаружить без всякой статистики; в этих случаях выступает чистая биология расщепления21. И в данном случае, тов. Лысенко, конечно, пустяки – такая критика, которую дает Презент, когда говорит, что 3 : 1 "это – просто случайность". Это ведь его слова о том, что выйдите на улицу города Москвы и считайте число двух сортов автомобилей, например черных и серых,– будет 3 : 1, выйдите на берег моря, считайте цвет камушков – будет 3 : 1 и т. д.

Во-первых, это просто выдумка, будто бы отношение 3 : 1 является общим выражением случайности явлений, что и приводит к тому, будто бы и автомобили, и камни, и т. д. – все дадут "случайное" отношение в пропорции 3 : 1. Расщепление потомков гибридов по одной паре признаков в отношении 3 : 1 хотя и возникает на основе объективно случайных встреч отдельных представителей от двух равновероятных сортов гамет, которые образует каждый гибрид, тем не менее является расщеплением строго закономерным. База этой закономерности состоит в том, что появление двух равновероятных сортов гамет у гибрида покоится на строгой биологической закономерности, связанной с редукционным делением хромосом. Во-вторых, нет ничего страшного в том, что многие биологические явления можно иллюстрировать и изучать при помощи статистических опытов и математических формул.

Чтобы иллюстрировать бессмысленность основ критики типа Презента, обращусь к следующему примеру. Вот перед вами вариационная кривая. Что это такое? Это – распределение численных значений коэфициентов бинома Ньютона, это чистая математика. Но выйдите, сорвите с березы 100 листьев, измерьте их и распределите по классам... Что у вас получится? Получится вариационный ряд. Значит, биологические закономерности можно иллюстрировать математическим методом. Так что же это за критика менделизма, которая говорит, что если при бросании монет можно получить 3 : 1, то, мол, расщепление гибридов по одной паре признаков, дающее в среднем трех доминантой (например, трех серых овец) на одного рецессива (черную овцу), не покоится на биологических закономерностях, а является чистой случайностью?

Это критика для маленьких детей. Что касается нас, то мы давно усвоили ту элементарную истину, что математика является лишь методом, который отнюдь не компетентен в деле обнаружения самой биологической сущности явления. Всем памятны ошибки науки о наследственности конца XIX и начала XX в., связанные с именами Гальтона и Пирсона, которые формально-математическими методами описывали явления наследственности и пытались решать биологические проблемы как математические задачи. Необходимо также указать, что обсуждаемые нами закономерности расщепления в отношении 3 : 1 являются лишь самой элементарной формой расщепления у гибридов. Реальное богатство наследственности огромно; оно специфично у разных форм. В современной науке о наследственности конкретная форма расщепления в отношении 3 : 1 является лишь деталью. Важны те основные биологические закономерности, которые создают базу для менделевского расщепления как по типу 3 : 1, так и по другим, несравненно более сложным формам расщеплений. Современная генетическая теория скрещивания достаточно сложна, и даже менделизм, который, как мы указали, далеко не исчерпывается популярными формулами расщеплений, составляет лишь одну из частей общей генетической теории скрещивания.

Однако обратимся к мнению других уважаемых нами корифеев науки относительно реальности и значимости менделевских закономерностей расщепления. Обратимся к покойному корифею советской зоотехники акад. М. Ф. Иванову.

Тов. Гребень сделал попытку извратить взгляды М. Ф. Иванова. Я не понимаю, зачем нужно было тов. Гребеню извращать своего учителя. Тов. Алиханян взял и прочитал из М. Ф. Иванова, где черным по белому написано, что менделизм имеет громадное значение для практики. Еще в 1914 г. вышла большая книга Ел. Анат. Богданова под названием "Менделизм или теория скрещивания", где он показывает всю фактическую обоснованность и крупное значение менделизма для практики разведения животных.

Обратимся к И. В. Мичурину. Имя Мичурина как великого преобразователя природы, его жизнь, его труды для нас, товарищи, являются знаменем.

Мы знаем целый ряд высказываний против менделизма у Мичурина, но нужно сказать, что это высказывания более ранние. Однако позднее он признал существование менделевского расщепления и писал, в частности, что к ряду растительных форм законы Менделя применимы во многих их деталях. Обращаясь к более поздним трудам И. В. Мичурина, где он подводил итоги своей работы, прочту следующее. Трофим Денисович, вы первый мичуринец у нас, но я прочту для сравнения то, что вы пишете о менделизме, с тем, что писал о нем Мичурин в своей книге "Итоги шестидесятилетних работ". Вы писали с излишней страстностью по этому вопросу. Это такой коренной вопрос, что его сначала нужно продумать, исследовать, а потом решать. Вы пишете в 1939 году: "На мой взгляд, из программ курсов вузов, а также из теоретических и практических руководств по семеноводству пора уже нацело изъять менделизм со всеми его разновидностями"22.

Вам небезызвестно, что Мичурин писал следующее:

"При исследовании применения закона Менделя в деле гибридизации культурных сортов плодовых растений рекомендую для начала ограничиться наблюдением наследственной передачи одного из двух признаков, как это имело место у самого Менделя, в его работах с горохом"23.

А дальше Иван Владимирович как будто бы прямо отвечает вам, тов. Лысенко, на вопрос о том, нужно ли преподавать менделизм.

"Крайняя необходимость,– пишет Иван Владимирович,– таких показательных практических опытов в настоящее время вполне очевидна по своей пользе, особенно в деле подготовки новых молодых кадров для социалистического плодово-ягодного хозяйства, практически знакомых с вопросом выведения новых улучшенных сортов плодово-ягодных растений"24.

Товарищи, не представляет никакого сомнения, что у акад. Лысенко с вопросом менделизма получился большой конфуз. Но я думаю, что в значительной степени этот конфуз нужно отнести за счет помощника вашего, акад. Лысенко,– тов. Презента.

Голоса. Правильно!

Дубинин. Вы нам так и сказали в вашем вчерашнем выступлении, что когда вы без единого эксперимента решили объявить менделизм неверным, то философски это дело решал тов. Презент. Вот ваши слова, сказанные вчера: "Презент накручивал в этом деле". Это вы буквально сказали, я записал. Так вот, Трофим Денисович, вы за этот конфуз скажите И. И. Презенту большое спасибо.

О такой философии, которую вам подсунул Презент, при помощи которой он объявляет объективные закономерности несуществующими,– о такой философии Энгельс писал в 1890 г. в письме к одному историку культуры, что марксизм здесь превращается в прямую противоположность, т. е. в идеалистический метод.

Трофим Денисович, в результате нашего обсуждения, идущего на несравненно более высоком уровне, чем оно было до сих пор и чем мы обязаны товарищам, которые руководят этой дискуссией, вы должны со всем вниманием, со всей присущей вам научной страстностью решить для себя вопрос менделизма, решить не так легкомысленно, простите меня за выражение, как вы решали его до сих пор, а самым серьезным образом.

Если менделизм является объективно существующим фактом, то это первая существенная брешь в ваших теоретических построениях относительно природы наследственности и изменчивости организмов.

Лысенко. А если его нет?

Дубинин. Тогда вы правы в значительной степени.

Позвольте мне теперь сказать несколько слов о хромосомной теории наследственности, о тех важнейших расхождениях, которые существуют между нами и товарищами, идущими в этом вопросе за акад. Лысенко.