Текст книги "Кеша и хитрый бог"
Автор книги: Николай Печерский
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)
Чудо
И тут Кеша сразу повеселел. Поправил очки, свистнул и пошел в поселок.
Домой идти после порки не хотелось, и пошел он прямо к Тоне. Кеша решил покатать в конце концов Тоню на лодке.
Тоня сидела на корточках во дворе и чистила кастрюлю сухой и твердой, как наждак, байкальской губкой. Пальцы Тони и даже щеки были в темных жирных пятнах, над головой воинственно топорщился густой конский хвост.
Тоня оставила на минутку работу, поглядела на Кешу – кто он такой и зачем он пришел? – и снова принялась драить кастрюлю.
Кеша сел рядом с Тоней и начал ей расхваливать свою лодку и свой новый, сшитый из старого мешка парус.
Тоня внимательно выслушала Кешу. Лицо ее озарили радость и мимолетное сомнение.
– А если утопишь? – спросила она и с опаской посмотрела на Кешины очки.
Кеша понял этот невысказанный намек, но тут же подумал, что ссориться с Тоней нельзя, и стал ей излагать, какой он есть на самом деле. Кеша не пожалел красок. Если б картину, которую нарисовал он, перенести на бумагу или полотно, Кеше позавидовали бы все мальчишки на свете.
Даже очки с толстыми вогнутыми стеклами нисколько не портили геройского вида. Нет, все было на своем месте – и холодный, стальной взгляд, и суровая складка на лбу, и богатырская осанка…
Женское сердце Тони не выдержало, и она согласилась плыть с Кешей по Байкалу.
– Подожди меня, я сейчас, – сказала Тоня.
Схватила кастрюлю за ручку и побежала в избу.
Тонино «сейчас» оказалось очень длинным. Кеша ждал, ждал, а потом разозлился и пошел за ней в избу. Долго она еще там будет?
Тоня стояла возле зеркала и, видимо, с удовольствием рассматривала голубое платье, туфли с блестящей медной пряжкой и свою новую прическу.
Кеша увидел эту прическу и даже немного оробел. Вместо конского хвоста, к которому Кеша за последнее время уже немного привык, на голове Тони возвышалась какая-то пирамида. Примерно такую пирамиду из разноцветных колец Кеша видел у Лехи Казнищева. Только тут кольца были одного густо-черного цвета, а наверху вместо остроконечного шпиля торчала маленькая жесткая метелочка.
Тоня заметила изумленный взгляд Кеши и с гордостью сказала:
– Ну как, нравится?
– Ничего… Это ты сама выдумала?
– Что ты! В журнале увидела. Там еще не такие есть!
Тоня приподняла краешек платья пальцами и, поглядывая на острые красные носки туфель, пошла вслед за Кешей.
Тоня шла неторопливо, подбоченясь одной рукой и помахивая возле лица платочком, хотя в тайге было еще довольно прохладно и мухи тоже не летали.
Байкал встретил их приветливо, как старых знакомых. Низовой ветерок катил по берегу легкокрылых, отлетавших свою недолгую жизнь ручейников, собирал их в черные высокие холмики. Задумчиво и тихо шлепала о сваи причала вода, под берегом, будто крохотный листочек бумаги, летал без всякой цели мотылек.
Кеша натянул потуже парус, взял кормовое весло и повел лодку вдоль высоких, нависших над водой берегов. Байкал, казалось, уснул. Только изредка зарябит вода и почти у самой кормы пронесется и тотчас сгинет косяк бокоплавов – крохотных суетливых рачков с длинными, будто антенны, усами.
Кеше надоело плыть у берега, и он повернул лодку к большой воде.
В стороне пыхтел неповоротливый, как утюг, буксир, за ним, поблескивая мокрой корой, плыли длинные сигары плотов. Стая чаек покружила над лодкой, прокричала что-то на своем чаячьем языке и улетела прочь.
Берег давно остался позади. Песчаная коса, куда Кеша ходил купаться с Лехой, вытянулась в тонкую желтую ниточку и вскоре совсем растаяла и слилась с морем. Накренившись на правый борт, «Ольхон» плыл в неизвестные страны.
Вода за кормой стала гуще и темнее, вдалеке запрыгали белые курчавые гривы.
Тоня сидела на носу и, опустив голову, смотрела в воду. Прилепившись к донным камням, стояли, будто часовые подводного царства, ветвистые губки, изредка сверкал серебряным боком омуль, торопились куда-то по своим делам желтокрылые бычки-подкаменщики.
И вдруг Тоня быстро вздернула голову и в страхе метнулась к другому борту.
– Ой-ей-ой-ей! – понеслось над Байкалом.
Кеша чуть не выронил весло от этого страшного крика.
– Чего кричишь? – с опаской спросил он. – Кита увидела?
А Тоня смотрела на него совсем дикими, сумасшедшими глазами и показывала на воду.
– Кеша, там… церковь…
Кеша не сдержался и захохотал. Вот же чудачка – церковь на дне Байкала увидела!
– Ты что, рехнулась? – спросил Кеша, вытирая слезы.
Но Тоня была серьезна. С ужасом смотрела она в воду и твердила одно и то же:
– Там церковь. Я видела сама…
Хочешь не хочешь, Кеше пришлось успокаивать глупую Тоню. Он развернулся и поплыл мимо того места, где Тоне почудилась какая-то чепуха.
– Ну, где твоя церковь, дурочка?
Кеша склонился над бортом и стал смотреть вместе с Тоней в воду. Наверняка там камень или маленький затонувший островок. Кеше рассказывали, что на Байкале было двадцать два постоянных и множество временных или, как называли еще тут, ныряющих островов. Сегодня он лежит себе посреди Байкала как ни в чем не бывало, а приплывешь завтра, его уже и след простыл – ни скал, ни желтого песочка, ни тоненькой, невесть как выросшей среди моря березки. Ушел под воду, и все.
И выдумает же Тоня такую чепуху!
Кеша проплыл еще немножко и в самом деле увидел длинный плоский камень и на нем красивые, похожие на оленьи рога губки. Заросли губок напоминали подводный лес. Вполне возможно, что в этом лесу собирались по вечерам жители Байкала, отдыхали после дневных забот и вели полезные разговоры.
Строгие, будто профессора, сидели в стороне байкальские нерпы-тюлени, расхаживали взад-вперед в новеньких костюмах черные хариусы, юлили и поддакивали всем широколобки; удивленно раскрыв зубастый рот, слушали умные разговоры живородящие рыбы голомянки.
Какая тут церковь!
Кеша пожалел, что послушал Тоню и поплыл разыскивать церковь.
Он хотел было уже повернуть лодку назад, но Тоня снова закричала, еще сильнее прежнего:
– Вот она! Вот она!
Кеша посмотрел в ту сторону, куда показывала Тоня, и обмер.
Нет, он никогда, ни за что в жизни не забудет того, что увидел в эту минуту.
На дне Байкала, чуть озаренная тусклым солнечным лучом, стояла церковь. Кеша отчетливо увидел и темные зарешеченные окна, и круглый, крытый листовым железом купол, и высокий, с тремя перекладинами крест…
Пусть будет так…
Это была ночь кошмаров. Только Кеша уснул, небо над Байкалом треснуло, развалилось, и оттуда понесся на всех парах к Кешиному стожку настоящий живой бог. Не успел Кеша и ахнуть, как бог уже сидел рядом с ним на сене.
Одет бог был как-то странно – длинное белое покрывало без пуговиц и застежек, а на ногах новые, видимо недавно купленные, сандалии из красной кожи. Над головой бога, не касаясь длинных рыжих волос, светился золотой венчик.
Сердце Кеши оборвалось и покатилось куда-то вниз. «Теперь крышка», – мелькнуло в голове.
Бог поднял вверх тонкую, жилистую руку, как будто бы хотел стукнуть Кешу по затылку, и гневным голосом спросил:
«Ну что, великий грешник, теперь веришь или не веришь?»
Кеша дрожал от страха. Он даже закрыл глаза и тихо, не разбирая сам, что говорит, ответил:
«Теперь верю».
«Плевать в меня будешь?»
«Не буду».
Бог опустил руку. Лицо его стало как будто немного добрее.
«Перекрестись, великий грешник!»
Кеша перекрестился.
«Молодец, – похвалил бог. – Дай тебе бог здоровья. Ну, а теперь прощай».
Бог поправил венчик над головой, оттолкнулся ногами от стожка и взмыл вверх. Заискрилось над тайгой небо, хлопнули вдалеке тяжелые божественные ворота, и все.
Но радовался Кеша рано. Прошло минут пять или десять, и бог снова был тут как тут. Бог приступил к делу без всяких проволочек. Сел рядом с Кешей и все тем же строгим, недовольным голосом сказал:
«Великий грешник Кеша, я решил дать тебе страшное, суровое испытание. – Посмотрел на Кешку темным, сумрачным взглядом и добавил: – Сегодня вечером ты сваришь вместе с Тоней кота Акинфия в котле».
У Кеши даже волосы дыбом стали.
«Разве котов можно варить?» – прошептал он.
«Не смей спорить с богом! – закричал бог. – Слово божье – закон. Ты принесешь мне кота Акинфия в жертву. Понял или не понял?»
«Понял», – ответил Кеша заплетающимся языком.
«Я верю тебе, великий грешник, и прощаю твои грехи, – сказал бог. – Сегодня твой отец извинится перед тобой. Но, если ты не выполнишь мое указание, пощады не жди. Я не прощу тебе этого, великий грешник».
Бог поднялся, затряс над головой кулаками…
«Громы и молнии! – закричал он. – Громы и молнии!»
Бог покричал еще немного, пригрозил Кеше напоследок кулаком и улетел, теперь уже насовсем…
Всю ночь мучили Кешу кошмары. Он стонал, звал на помощь отца и, кажется, плакал. Проснулся Кеша поздно. Оттого что он не выспался, у него болели и голова, и руки, и ноги. Но главное – у Кеши было противно и нудно на душе.
Привязался же к нему этот бог! Кеша начал вспоминать свой сон и в конце концов решил, что тут какая-то чушь. Мало чего может человеку присниться. В прошлом году, например, ему приснился козел. И как будто бы этот козел сидел на пеньке и наяривал на балалайке польку-бабочку.
Но и эти утешенья не помогли, и Кеша все равно чувствовал себя виноватым. Настоящий пионер даже во сне не будет креститься и поддакивать богу. Это уже точно!
И лучше всего, пожалуй, пойти сейчас и честно рассказать про все отцу – и про бога, и про церковь, и про кота Акинфия. Кеша поднялся с подушки, а потом вдруг вспомнил вчерашнюю порку и только вздохнул.
Но вставать все равно надо. Кеша забрал свой тулуп, подушку и, не ожидая ничего доброго, пошел в избу.
Отец Кеши уже сидел за столом и пил чай вприкуску.
– Ну что, барин, проснулся?
Кеша не ответил. Пошел в уголок, где висел на гвоздике жестяной рукомойник, и стал намыливать руки.
Мать никогда не вмешивалась в споры мужчин. Только посмотрела на Кешу теплым, ласковым взглядом и снова начала греметь чугунками в печке.
Кеша умылся и сел на свое место с краешка стола. Ни пить, ни есть ему не хотелось. Он откусил ломтик хлеба и проглотил так, всухомятку. Комочек этот покатился куда-то вниз и там вдруг застрял.
И, может быть, от этого, а может быть, совсем от другого, чему Кеша не мог подобрать сейчас названия, у него что-то перевернулось и глухо заныло в груди.
В чашку с чаем одна за другой, будто маленькие охотничьи дробинки, упали две слезы.
– Кешка, да ты что?
Отец притянул к себе упирающегося, протестующего Кешу и неумело прижал его к груди. И сразу на Кешу повеяло очень знакомым и близким – сырой рыбьей чешуей, ядреным байкальским ветром и солнцем. Тем, что всегда было связано у Кеши с простым, очень нужным, незаменимым для него словом – отец…
– Обиделся, да?
Кеша молчал.
– Ну, хватит, Кеша. У меня рубашка и так соленая… Нашел я эту шомполку, будь она неладна. В кладовке стояла…
Смущенный собственной нежностью, отец отслонился от Кеши и грубовато сказал:
– Мы с матерью уходим в море. Сам тут хозяйничай.
Вскоре отец и мать ушли, а Кеша, как и всегда, остался один. Он прибрал на скорую руку в избе, вымыл посуду, а потом сел к столу и задумался.
Конечно, легче всего отказаться от бога. Но зачем торопиться? Надо как следует подумать. Не гонят же его в шею!
Кеша стал сам себе задавать вопросы и сам на них отвечать.
«А скажи, Кеша, церковь на дне Байкала ты видел?»
«Ну, видел».
«А как предсказания бога – исполнились?»
«Какие предсказания?»
«А такие. Сначала тебя отец наказал, а потом простил. И тут, по-твоему, бог ни при чем? Чего же ты молчишь? Отвечай!»
«А что мне отвечать, если это совпадение. На свете еще и не такие совпадения бывают…»
«Нет, Кеша, ты про совпадения брось. Ты подумай, а потом уж говори».
«Что мне думать? Бога нет, вот и все».
«Так-то оно, Кеша, так, да, может, и не так…»
«Что ж, по-твоему, бог есть?»
«Я тебе, Кеша, точно сказать не могу. Шут его знает, есть он или нет. Но рисковать все же не советую. Ты возьми и поверь в него понарошку. Никто об этом не узнает. Трудно тебе, что ли?»
«Понарошку? Ну что ж, понарошку можно. Это мне раз плюнуть!»
«Ну что, уже поверил?»
«Понарошку поверил, а так – не поверил. Бога нет».
«Ох, и тяжелый же ты, Кеша, парень! Ну ладно, раз ты такой, давай рассуждать снова. Церковь на дне Байкала ты видел?»
Кеша вытер ладонью лоб, тупо посмотрел перед собой.
«Не могу я больше рассуждать. Хватит. И так упарился».
Кеша и в самом деле запутался и окончательно обалдел от разговоров с самим собой. Он выбрался из-за стола и пошел во двор. Тут у него немного отлегло от сердца и в голове посветлело. «Надо пойти к Тоне и поговорить с ней, – решил Кеша. – Что-нибудь она да понимает в этих божественных делах». Придет и легонько намекнет Тоне про бога, про свой сон и про то, что бог велел сварить им кота Акинфия. Ну и смеху же будет!
Кеша поправил капитанскую фуражку, запоясался потуже ремнем и, все еще раздумывая, стоит путать в это дело посторонних или не стоит, отправился к Тоне домой.
Тоня была в избе. Она стояла у плиты и мешала что-то в кастрюле длинной деревянной ложкой. По избе растекался сладкий пресноватый запах вареной рыбы и лаврового листа.
– Здравствуй, Тоня.
– Здравствуй, Кеша. Чего пришел?
– В гости. Знаешь, как скучно одному!
– Ну, скучно, так сиди. Сейчас я уху сварю.
Кеша сел на табуретку, поболтал ногами и, выждав удобный момент, весело хмыкнул.
– Ты чего смеешься? – спросила Тоня, пробуя уху.
– Ха-ха! Просто так.
– Просто так не смеются. Раз ты смеешься, так ты говори.
Тоня попробовала уху, пожевала губами, поглядела куда-то в угол, подумала малость и бросила в кастрюлю щепотку соли.
– Чего ж ты молчишь?
Кеша снова хихикнул и нетвердо сказал:
– Это я над сном своим смеюсь.
– Над каким сном?
– Да так, чепуха, в общем…
– Жалко тебе рассказать?
Кеша поломался еще немножко и рассказал Тоне про свой сон и про то, что бог приказал им сварить в котле кота Акинфия.
– Вот же умора! – заключил Кеша.
К великому удивлению Кеши, рассказ произвел на Тоню сильное впечатление. Бледная, с раскрытым ртом, она смотрела на Кешу и не дышала.
Кеша понял, что дело более серьезное, чем он предполагал, и сразу же перестал гримасничать и смеяться. Какой уж тут смех!
Но вот Тоня пришла кое-как в себя.
– Кеша, – прошептала она, – надо идти и рассказать все отцу Павлу.
– Какому еще Павлу?
– Ну Пашке. Разве забыл?
– Глупая ты, это ж сон. Мало чего может присниться! Если б я знал, так я б вообще тебе не говорил.
– Нет, Кеша, я не глупая. Ты, Кеша, не знаешь отца Павла. Он хороший. Он сказал, чтобы я молилась богу, и тогда бог отдаст моего папу.
– Чудачка! Разве это бог забрал твоего отца?
– Конечно, бог, – убежденно сказала Тоня. – Без бога даже волосинка с головы не упадет.
Тоня отодвинула кастрюлю с ухой на краешек плиты, пригладила на ощупь свою пирамидальную прическу и сказала:
– Ты, Кеша, как хочешь, а я пойду к отцу Павлу. Без отца Павла нельзя.
Кеша сделал вид, будто бы остался недоволен Тоней. Но в душе он был даже немножечко рад. Может, Пашка не такой уж и плохой и запретит им варить Акинфия. Пускай пойдет и узнает. Ноги от этого не отвалятся. И вообще, его дело сторона. Предупредил Тоню – и ладно. Какой теперь с него спрос?
Кеша с нетерпением ждал Тоню и думал, чем закончится вся эта история.
У Пашки Тоня была недолго. Пришла она хоть и грустная, но теперь уже спокойная и строгая, как монашка.
– Ха-ха! – наигранно засмеялся Кеша. – Что он тебе сказал?
– Ты, Кеша, не смейся. Отец Павел сказал – пути господни неисповедимы.
Кеша слабо разбирался в господних путях. Он сердито дернул плечом и сказал:
– Глупая ты, Тоня! Что ж, по-твоему, надо варить?
Тоня посмотрела на Кешу своими грустными ласковыми глазами и вздохнула:
– Я думаю, Кеша, надо варить…
В котле
С тех пор Тоня не давала Кеше проходу. Только встретятся, только поздороваются, тут же заводит шарманку про Кешин сон и про кота Акинфия. Однажды Тоня разыскала Кешу возле Байкала, поманила его пальцем и страшным голосом сказала:
– Кеша, мне тоже снился сои про кота.
Кеша хотел отшутиться, хотел разыграть из всего этого комедию, но Тоня даже не улыбнулась.
– Кеша, бог приходил ко мне ночью. Он мне, Кеша, прямо сказал: «Грешница Тоня, принеси мне в жертву кота Акинфия. А если не принесешь, я покараю весь твой род до седьмого колена».
– Ну тебя совсем с твоими коленами! – отмахнулся Кеша. – Мне «Ольхон» надо чинить. Понятно?
Но Тоня не отступала от Кеши, жужжала целый час про бога, про кота Акинфия и про свой род до седьмого колена. У Кеши даже голова пошла кругом от этих разговоров.
Кеша сбежал домой, спрятался в избе и не показывал глаз. Так и в самом деле спятишь с этим богом и с этим, сгореть бы ему на месте, котом!
А клубок все запутывался и запутывался. Только Кеша чуть-чуть успокоился, только стал забывать про страшный сон, все повторилось сначала. Ночью бог прилетел на Кешин стожок, бесцеремонно толкнул рукой и сказал:
«Ну, Кешка, терпение мое лопнуло. Даю тебе три дня сроку. Не принесешь Акинфия в жертву, добра не жди. Это я тебе точно, по-божески говорю».
И хотя бог не сказал Кеше ни про седьмое колено, ни про ад, Кеша понял, что дело его труба. Кеша дрожал всю ночь и пришел кое-как в себя только утром, когда начал горланить на весь поселок кочет Казнищевых и в окнах рыбаков засветились ранние огни.
Днем Кеша повеселел. Но все же где-то в глубине души копошился червячок. А что, если бог и в самом деле есть! Вон ведь сколько людей молятся ему – и старые, и совсем молодые, такие, к примеру, как Кеша. И если бог есть, тогда Кеше несдобровать. Что с ним сделаешь, раз он бог!
В душе Кеши что-то раздвоилось. С одной стороны, Кеше не хотелось ссориться с богом, а с другой – было жаль кота Акинфия. Что ни говори, Акинфий был мировой, первоклассный кот. Такого кота хоть ищи, хоть не ищи – нигде не найдешь. Даже в Москве. Прошел день или два, и Тоня снова насела на Кешу. Пришла к нему прямо домой и сказала:
– Мне обратно снился сон. Если не сварим кота, я умру.
– Тоже выдумала! Чего ты умрешь?
– Мне, Кеша, приснилось, я все равно умру, – убежденно сказала Тоня.
– Ничего ты не умрешь. Глупости, и все…
Нахмурив брови, Кеша думал про бедную, несчастную Тоню и про кота Акинфия, который перевернул вверх тормашками всю его жизнь. Долго Кеша думал, долго кусал губы, а потом склонил голову и тихим, упавшим голосом сказал:
– Пошли. Если тебе так хочется, давай варить. Я согласен.
Тоня смотрела на Кешу и не дышала. Лицо ее совсем побелело и вытянулось, а подбородок стал острый и колючий, как у старухи. Тоня хотела что-то сказать Кеше, но вдруг плечи ее задрожали мелкой жалкой дрожью. Тоня отвернулась от Кеши и глухо зарыдала.
– Что ты, Тоня! – испугался Кеша.
Тоня с трудом удержала плач, вытерла глаза рукавом платья и, заикаясь, сказала:
– Мне, Кеша, Акинфия жалко…
– А если жалко, не надо варить. Ну, чего ж ты молчишь: будем варить или не будем?
Тоня долго молчала.
– Я, Кеша, не знаю. Если мы не сварим, я умру…
Кеша сам чуть-чуть не расплакался от таких слов. Он взял Тоню за руку и твердо сказал:
– Подумаешь, Акинфия ей жалко! Я этому Акинфию не знаю что сделаю. Я ему сейчас покажу! Пойдем, Тоня!
Не чуя за собой никакой вины, Акинфий лежал возле избы и снисходительно слушал разглагольствования деда Казнищева.
Казнищев любил тепло и поэтому был по-зимнему в катанках и пушистой, вытертой на затылке шапке.
– Не понимаешь ты смысла своей жизни, – поучал Казнищев питомца. – Ну скажи, чего ты царапался и чего не желал принимать внутрь лекарства?
Акинфий не отвечал, а только в знак признательности плавно вертел черным хвостом.
– Дурак ты после этого, – сердился Казнищев. – Невнятная животная, язви тебя!
Трудно сказать, сколько могла продолжаться затянувшаяся беседа Казнищева с Акинфием и сколько просидели бы еще за плетнем Кеша и Тоня.
К счастью, Казнищева позвали обедать. Казнищев, как видно, давно ждал этого сигнала. Он поспешно поднялся и ушел в избу.
Тоня уже совсем успокоилась. Кешин охотничий азарт передался и ей.
– Лови! – зашептала Тоня. – Хватай!
Будто коршун, кинулся Кеша на свою жертву. Еще минута, еще секунда – и Акинфий был бы в Кешиных руках. Помешал камень, который совсем некстати подвернулся под ногу. Кеша споткнулся и полетел носом в траву.
Акинфий мгновенно оценил обстановку и с ходу пыхнул на крышу.
«Мя-ау, мя-ау!» – донесся оттуда тревожный бас.
Все было потеряно. Все рухнуло и разлетелось в пух и прах. Кеша смотрел на Тоню, Тоня – на Кешу. Ничего хорошего не было в этих взглядах. Только какие-то колючие искры, только горькие, никому не нужные сейчас упреки.
Но стоять вот так и без толку смотреть друг на друга долго не будешь. Кеша отвел глаза в сторону и виновато сказал:
– Ну и пускай… Мы его все равно мешком поймаем.
Это была ценная мысль. Тоня сразу же простила Кеше его оплошность.
– Пойдем скорее, – сказала она, – а то Акинфий удерет.
Кеша раздобыл в кладовке прочный пеньковый мешок, приделал к нему обруч от старой кадушки, длинный шест и, полный новых надежд, снова отправился с Тоней на промысел.
Забыв о всякой предосторожности, легкомысленный Акинфий лежал на прежнем месте.
Кеша подкрался к Акинфию на цыпочках и лихо взмахнул сачком.
Это был редкий по своему мастерству и точности удар.
Не успел Акинфий и пикнуть, как уже был в мешке.
– Поймал! – закричала Тоня.
На крик с ложкой в руке выбежал Леха. Он увидел злоумышленников и тотчас понял, в чем дело.
– Отдайте моего Акинфия! Акинфия отдайте! – завопил он.
Подстегиваемый этим криком, Кеша бежал в тайгу. Сзади гремела котелком на проволочной дужке перепуганная насмерть Тоня.
Кеша и Тоня бежали до тех пор, пока не выбились из сил. Упали в траву и лежали молча, прислушиваясь к погоне. Но тихо было вокруг. Звенели на березах листья. Где-то над головой стучал и стучал острым клювом работяга дятел.
Кеша и Тоня подождали еще немного, а потом поднялись и стали держать совет, что делать.
Но что тут, собственно, думать: кот в мешке, вода под боком, а дров в тайге не занимать.
Неохотно и недружно, будто бы из-под палки, Кеша и Тоня приступили к делу. Кеша вырезал из куста черемухи две рогатины и поперечную палку, Тоня тем временем набрала дров и сбегала к Байкалу за водой. Теперь надо было решить, кому варить кота.
– Я варить не умею, – сказал Кеша. – Это женское дело.
Но тут оказалось, что Тоне тоже не приходилось варить котов, и она сразу же и решительно заявила об этом Кеше.
– Тебе приснился сон, ты и вари, – сказала Тоня.
– Тебе тоже приснился. Забыла?
– Сначала тебе приснился. Мне потом приснился.
Кеша понял, что все это действительно так, и перестал вилять и отлынивать. Хорошо еще, что Тоня не плачет и не вспоминает про смерть. И за то спасибо.
– Не хочешь – и не надо, – сказал он. – Сам сварю. Думаешь, мне трудно!
Лишь кот Акинфий в эти решительные и, может быть, последние в жизни минуты оставался равнодушным к своей судьбе. Акинфий покорно сидел в мешке и не подавал голоса. Видно, ему было теперь уже все равно, быть сваренным или оставаться сырым.
Кеше хотелось поскорее закончить это противное и непривычное дело.
Он подошел к костру, зажег бересту и стал ждать. Пламя дружно побежало по веткам, заглянуло по пути в котел, закурчавилось, затрещало.
– Готово, – мрачно сказал Кеша, заглядывая в котел.
Деловым, суровым шагом подошел Кеша к мешку и запустил туда руку. Кеше удалось без труда схватить кота за загривок и вытащить наружу.
Но, видно, именно в это время у Акинфия пробудилась жажда к жизни. Свернувшись в бублик, он пинал Кешу задними лапами, дико кричал и пытался при этом укусить за руку.
Закрыв глаза ладонями, Тоня стояла в стороне и с ужасом ждала конца казни.
– Кидай! – простонала она.
Кеша подошел еще ближе и швырнул Акинфия в бурлящий котел.
Но на лету Акинфий перевернулся. Едва задев боком огненной воды, кот собрался в тугой, как мяч, комок и выпрыгнул прочь.
Мгновение, и кот исчез, сгинул в лесной чащобе.
Будто побитый палкой, будто бы делал он весь день тяжелую работу, притащился Кеша домой.
Сердце Кеши вещало, что это совсем и не конец, не средина, а только начало тяжких, свалившихся на его голову испытаний.
Кеша открыл дверь и вдруг весь замер, съежился.
Возле окна, рядом с отцом, сидел в катанках и теплой, вытертой на затылке шапке дед Казнищев…