Текст книги "Кеша и хитрый бог"

Автор книги: Николай Печерский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

В церкви

Кеше хотелось поднять кулаки и крикнуть вот так, на весь мир: «А-а-а-а-а!»

Чтобы слились воедино в этом вопле и боль, и тоска, и одиночество…

Но Кеша был все-таки мужчиной. Он прикусил нижнюю губу и, сдерживая рвущийся изнутри крик, только тяжело и глухо зарычал. И тут чуточку отлегло от Кешиного сердца, и мысль стала работать спокойнее и острее.

Стоять на берегу и ждать просто так нельзя. Надо куда-то идти, надо действовать…

Подгоняемый ветром, Кеша помчался вверх по тропе.

Тайга заслонила поселок от бурь доброй зеленой лапой. Было здесь почти совсем тихо. Только слышалось, как вдалеке бухал о скалы Байкал да уныло, будто по покойнику, звонил в церкви колокол.

Справа от Кеши смутно вырисовывалась в темноте изба Казнищевых, а чуть поближе, за старой, разбитой молнией лиственницей, виднелась островерхая, крытая дранкой крыша Тони.

Кеша понял, что идти ему, по существу, некуда. Казнищев, едва смеркалось, укладывался спать, а Тоня и ее мать все равно ничего ему не скажут и ничем не помогут.

А больше в поселке никого не осталось. Все в море. Только какие-то совсем старые старухи, только дурачок Игнашка, который жил возле самого маяка, да Пашка Петух.

Кеша свернул с тропки и пошел к своей избе. Ему и раньше приходилось оставаться одному. Но сейчас, когда ревела над Байкалом сарма, было особенно горько и тяжело.

Не зажигая света, дотащился он до кровати, лег лицом вниз и громко, как бывает всегда, когда ты остаешься вот так, один со своим горем, заплакал.

Долго стонал Кеша и, не сдерживая своих чувств, лил слезы в подушку.

Устав от крика и слез, Кеша наконец затих. Пришло какое-то странное, вялое равнодушие и к тому, что было, и к тому, что еще могло случиться в его жизни.

Пускай будет что будет. Пускай…

За окном послышались шаги. Кто-то подошел к двери и тихо, будто прислушиваясь к тому, что было в избе, постучал.

Кеша вскочил с кровати и открыл дверь.

На пороге в черном платочке, с маленькой погашенной свечкой в руке стояла Тоня. В стороне, будто тень, маячила фигура ее матери.

– Чего тебе? – не глядя на Тоню, спросил Кеша.

– Пойдем, Кеша, с нами.

Кеша устал от волнения. Не было сил ни спорить, ни возмущаться:

– Я не пойду, Тоня. Оставь меня в покое.

– Пойдем, Кеша, чего ты тут один? – Тоня потянула Кешу за рукав и тихо добавила: – Ты просто так иди. Ты посмотришь, и все. Пойдем…

Кеша закрыл дверь и побрел вслед за Тоней.

Вдалеке еще печальнее, чем прежде, звенел и звенел колокол.

Будто во сне, переступил Кеша порог церкви. Возле старых икон, слабо озаряя лица святых, горели лампады, покачиваясь, плыл к выходу дымок кадила.

Спиной к Кешке стояло несколько черных старух, а чуть правее, возле тусклого бронзового распятия, крестился без конца дурачок Игнашка.

Петух читал, вернее, пел по книжке. Добравшись до точки, он умолкал на минутку, а затем скороговоркой, уже от себя, добавлял:

– Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй!

Старухи падали на колени и вслед за попом такой же невнятной скороговоркой трижды повторяли призыв к богу.

Сначала Кеша совсем не разбирал слов молитвы. Вслушавшись как следует, он наконец сообразил, что Пашка и все остальные просят бога спасти рыбаков.

– Яко имей милосердие неизреченное, – пел Пашка, – от всяких мя бед освободи, зовуще: Иисусе, сыне божий, помилуй мя…

Несколько раз Кеша ловил на себе недовольный, укоризненный взгляд Пашки. Кеша догадывался, о чем говорил этот взгляд:

«Мы тут все молимся, а ты стоишь просто так и даже не перекрестишь лба. Бессовестный ты после этого человек! Понял?»

А Кеша смотрел, как старухи бьют поклоны, и думал: бог всевидящий, всемилосердный и вдобавок ко всему – всемогущий. Разве ж не может он помочь рыбакам просто так, без этих поклонов и жалких просьб?

Кеше невольно вспомнился Степка Покотилов, который раньше учился вместе с ним в школе.

Этого Степку никто в школе, кроме учителей, по имени и по фамилии не называл. А звали Степку за его жадность и вообще за его подлый характер Жилой.

Однажды Кеша шел мимо избы Жилы и увидел такую картину.

Жила сидел на бревне и свистел на какой-то пустяковой глиняной свистульке. Рядом стоял Леха Казнищев. И, видно, Лехе очень понравилась эта свистулька и он не мог жить без нее ни одной минуты.

«Дай свистульку, – стонал Леха, – ну дай!»

Жила придавил пальцем одну дырочку, потом другую, и свистулька от этого заворковала и запела прелестным, неслыханным голосом.

«Да-ай свистульку! – взревел Леха. – Ну дай!»

Жила, казалось, только сейчас заметил Леху. Он вытер свистульку рубашкой, поглядел на нее, будто бы это и в самом деле была невесть какая ценность, и сказал:

«Ты ласково проси. Разве так просят?»

Леха был готов на все. Он подобрал языком скатившуюся со щеки слезу и начал просить снова:

«Степочка, дай мне, пожалуйста, свистульку».

Жила хмыкнул в ответ.

«Ты не так проси, – сказал он. – Скажи, что я золотой и что я дорогой».

Не помня себя от злости, налетел Кеша на Жилу. Затрещал воротник, пулей прожужжали и отлетели прочь пуговицы, понесся над Байкалом вопль перепуганного насмерть Жилы: «Ая-я-а-ай!»

После этой схватки Кеша целый час ходил возле своей избы и боялся туда зайти. Кеша думал, что Жила наябедничал отцу и ему влетит за драку. Но нет, жаловаться Жила побоялся и только до самого своего отъезда не здоровался с Кешей и обходил его десятой дорогой. Что-то очень похожее и такое же неприятное и противное, как в тот день, когда он встретил Жилу, испытывал Кеша и сейчас.

Поп Пашка все пел и пел. Дымилось кадило, остро пахло теплым воском. Пашка, видимо, обалдел от долгой, начатой еще засветло службы. Кеша видел, как он подошел к столику, на котором лежала большая икона в серебряном окладе, облокотился на нее рукой и стоял так без движения несколько минут. Смолкли и прихожане. Наверно, и они устали от угарного дыма и поклонов. Подчеркивая тишину, трещали возле киотов свечи, слышалось, как бесновался старик Байкал.

И тут Кеша понял, что люди тратят ночь на глупости и пустяки. Разве помогут рыбакам эти песни и несвязная болтовня? Нет, если человек не сделает все для себя сам, не кинется туда, куда его зовет сердце, спасения ждать нечего. Не подадут ему руки, не скажут душевного слова ни бог, ни его святые помощнички, ни рогатые черти. Никто не поможет. Человек сам себе бог и сам себе хозяин.

А еще Кеша понял в эту темную, страшную ночь, что надо ему бежать отсюда и самому спасать рыбаков, потому что человек человеку друг, товарищ и брат. Пускай он даже погибнет. Пускай. Теперь ему ничего не страшно!

Шаг за шагом отступал Кеша к двери. Никто не обратил на него внимания. Только Петух Пашка, который стоял на деревянном помосте, увидел бегуна. Он возвысил голос и замахал кадилом так, что вокруг посыпались угольные искры.

Кеша вышел на паперть, осмотрелся по сторонам и, будто бы за ним кто-то гнался, побежал прочь.

Вперед, Кеша!

Сарма улеглась так же неожиданно, как и налетела. Измятые ветром, угрюмо и устало смотрели на Байкал деревья. Сырой свежестью пахли песчаные плесы.

Одна за другой катились по морю крутые, изгибающиеся от собственной тяжести волны. На черных верхушках вспыхивали искристые отблески звезд.

Кеша стоял на берегу. Он уже давно продрог и устал. Казалось, стоит опуститься на колени – и тут же уснет на холодной, смоченной заплесками волн траве.

Порой в темноте слышался клекот потревоженных чем-то лысух, попискивал в тальниках куличок-перевозчик, будто просил перевезти его самого куда-то в теплые края, погреть там перышки и тонкий холодный нос.

Из-за гор выкатилась бочком тяжелая, накаленная докрасна луна. Осветила вершины гор, напилась у самого берега воды и вдруг побежала по Байкалу, оставляя за собой светлую широкую дорожку.

И тотчас выплыло из темноты то, что скрывал до сих пор Байкал: снявшиеся с якорей бакены, деревья с черными рогатыми корнями, плывущие вдоль берега стожки сена.

Но что это там впереди? Кеша насадил поглубже очки и стал всматриваться в даль. На лунной дорожке, вынесенная откуда-то из мглы, показалась черная точка. Она то исчезала в глубоком, вырытом волной провале, то снова появлялась на упругой, светящейся хребтине.

Человек! Конечно же, это был человек!

Он барахтался среди волн, загребал под себя воду уставшей рукой. Волны наотмашь били в лицо, но он упрямо плыл все вперед и вперед. По-видимому, у него был пробковый пояс или жесткий, раскрашенный в две краски спасательный круг.

Кеша приложил ко рту ладонь и, напрягая силы, закричал:

– Ого-го-го-го!

Он и сам не знал, зачем делал это. Скорее всего, потому, что было ему страшно.

– Ого-го-го-го! – снова крикнул Кеша. – Ого-го-го-го!

Море молчало. Холодное и мрачное, будто после ледохода.

Казалось, пловец был уже совсем у берега. Но вот откуда-то справа, собирая попутные волны, прикатила высокая темная гора. Всею своей тяжестью она свалилась на человека и понесла его прочь…

Кеша понял, что медлить нельзя. Не думая о том, что ждет его впереди, Кеша бросился к причалу. Наполнившаяся почти до краев водою, темнела у берега его лодка. Глухо позвякивала ржавая цепь. Покачиваясь, плавал и стучал о борта деревянный черпак.

Кеша прыгнул в лодку и начал выплескивать воду. Только бы успеть, только бы хватило у пловца сил продержаться еще немножко на воде. От быстрой работы Кеша согрелся и перестал щелкать зубами.

Глухо постукивал по ребристому днищу черпак. Воды в лодке с каждой минутой становилось все меньше и меньше.

Кеша бросил черпак и начал отвязывать цепь. Кольца сплелись в тугой горбатый узел и никак не хотели распутываться. Кеша обломил на большом пальце ноготь, разозлился и рывком потянул железный узел на себя. Крякнули старые доски, и цепь вместе с крюком плюхнулась в лодку.

Уже на ходу Кеша вставил весла в уключины, уперся ногами в поперечную планку на днище и, откинувшись назад всем телом, бросил лодку на волну. Лодка взлетела ввысь, задержалась там на какое-то мгновение и помчалась вниз, в черную расступившуюся пропасть…

Кеша знал, что лодку надо вести носом к волне и, если дрогнет и ослабнет рука, тогда пиши пропало…

Он греб без передышки, поглядывая из-за плеча вперед. Пловец уже заметил лодку, махал рукой и кричал издали глухим, простуженным басом:

– А-а-а-а!

Что-то очень знакомое и близкое послышалось Кеше в этом голосе. Немея от ужаса, он повернулся лицом к морю и закричал:

– Па-па-а! Па-па-а!

С минуту все было тихо, затем издали, возвращенный эхом, долетел его собственный голос:

«…а-па!.. а-па!»

Набежавшая сбоку волна едва не опрокинула лодку. Кеша опомнился и начал изо всех сил загребать левым веслом. Ему повезло. Лодка зачерпнула бортом немного воды и снова пошла против волны.

Короткими, быстрыми рывками гнал Кеша лодку вперед. Волны подкатывались под днище и быстро исчезали за кормой. И тогда, лишенная на мгновение этой опоры, лодка летела вниз, с гулом шлепала по воде.

Кеша нажимал изо всех сил. Рубаха взмокла и прилипла к горячей спине, на ладонях вскочили круглые водянистые пузыри. От бесконечных прыжков и взлетов начала кружиться голова. Перед глазами вспыхнули зеленые кольца, завертелись, заплясали, а потом сплелись в клубок, как цепь на лодке, и тут же рассыпались мелкими яркими искрами.

И вдруг голос пловца, по которому Кеша правил, будто по маяку, захлебнулся и стих. Кеша забыл об опасности. Привстал и, разыскивая в темноте пловца, закричал:

– Па-па! Па-па!

Волна швырнула лодку в сторону, догнала ее, со звоном и грохотом ударила в борт. Кеша снова схватился за весла, но волна уже настигла с другой стороны. Она упала на лодку откуда-то сверху, подмяла под себя и откатила прочь, унося на гребне и весла, и черпак, и тонкие решетчатые помостья…

На берегу

Кеша лежал на берегу лицом вниз. Мокрый, измочаленный, продрогший до самой последней косточки.

Первая мысль, когда очнулся, была об отце. Кеша с трудом поднялся, провел рукой по глазам. Очки смыло волной. Кеша увидел перед собой только серую, тусклую мглу.

Нет, отец не утонул. Этого не может быть!

– Па-па! – позвал Кеша. – Па-па!

Глухо и сдержанно шумел Байкал. Где-то совсем рядом скрипнуло и вдруг упало на землю надломленное ураганом дерево.

Кеша стал постепенно вспоминать все, что случилось с ним.

Спасла Кешу от неминучей беды простая случайность. Он барахтался в воде, пока не стукнулся плечом о борт перевернутой вверх дном лодки. Кеша нащупал рукой цепь и судорожно вцепился в нее пальцами.

Волны бросали лодку то вверх, то вниз. Кеша не видел и не понимал, куда несет его разгулявшийся Байкал. Руки окоченели и уже с трудом удерживали мелкие корявые кольца цепи.

Раз! Лодка с ходу врезалась в подводный риф, вильнула в сторону и провалилась в пропасть…

Цепь резанула Кешу по руке, будто ножом. Он разжал пальцы и камнем пошел на дно. Но берег, видимо, был уже недалеко. Кеша ковырнул ногами песок и тотчас же взмыл вверх.

Он ничего не видел вокруг себя и только чутьем догадывался, куда надо плыть.

Вскоре ноги Кеши коснулись скользкого донного камня. Он понял, что это берег. Кеша сделал последний рывок и выплыл на плес. Спотыкаясь на камнях, падая и вновь подымаясь, он побрел по берегу.

Кеше казалось, что выплыл он где-то далеко от поселка. Но ничего. Главное – он на земле. Утром Байкал угомонится и рыбаки разыщут его. И отец тоже найдется. Просто выплыл он где-нибудь в другом месте. Нет, отец не утонул. Отец жив.

Где-то справа от Кеши послышались тяжелые, прерывистые шаги. Было похоже, что шел это неуклюжей походкой медведь. Пройдет, остановится, понюхает по сторонам и снова продолжает свой путь.

Кеша зажмурил глаза и стал ждать.

Медведь не торопился. Он подошел к Кеше, ощупал его всего, погладил зачем-то по голове и вдруг совершенно человеческим голосом сказал:

– Это ты, Кешка, язви тебя?

Если б такая штука случилась с кем-нибудь другим, Кеша ни за что бы не поверил. Он и сам вначале сомневался, в самом деле это так или ему просто так кажется.

– Дедушка, папа где? – спросил Кеша, когда окончательно убедился, что это вовсе и не медведь, а самый настоящий дед Казнищев.

Казнищев снова коснулся рукой Кешиной головы, ласково сказал:

– Ты, Кешка, не бойся. Жив твой отец. Точно тебе говорю.

Казнищев помог Кеше подняться и повел домой. Шли они долго. Казнищев часто останавливался, глухо и трудно кашлял.

Сарма наделала на Байкале дел. Казнищев, оказывается, ходил на маяк и все там до точности разузнал. Шторм разметал плоты, потопил паузок с цементом, угнал от берега чей-то баркас и катерок. Кто там спасся и кто уцелел, сказать пока трудно. Но рыбакам все-таки повезло. Они промышляли неподалеку от мыса Кадильного и успели проскочить в бухту. Из этой бухты и передал по радио Кешин отец, что все в порядке и все живы-здоровы.

– Ты, Кешка, иди, – подбадривал Казнищев. – Раз все в порядке, надо идти. Нечего тебе…

Казнищев ни о чем не расспрашивал Кешу. Привел его в избу, уложил на широкую отцовскую постель и начал не торопясь, по-докторски ощупывать все суставы.

– Кости, однако, целы, – заявил он. – Где у вас тут уксус?

Казнищев пошарил по полочке, нашел бутылку с уксусом и постным маслом. Налил в блюдечко, помешал пальцем и сказал Кеше:

– А ну, ложись на живот. Сейчас мы тебе вотрем, язви тебя!

Казнищев растирал Кешу не щадя сил. Спина Кеши под его руками сделалась сначала скользкой и мягкой, потом затвердела и стала поскрипывать, как снег в ладони.

Кеше казалось, будто его раздирают на куски. Еще немного – и отлетят прочь или вообще перепутаются так, что потом не разберешь, и печенки и селезенки.

– Хва-а-тит! – стонал он.

Но Казнищев ничего не желал признавать. Передохнет малость, перевернет Кешу, как мешок с картошкой, и снова принимается за дело.

Вскоре по всему телу Кеши побежали колючие быстрые огоньки. Кеша уткнул нос в подушку и затих.

Казнищев только этого и ожидал. Он похлопал Кешу по спине, прикрыл его одеялом и голосом измученным, но бодрым и даже как будто бы веселым сказал:

– Ах, язви вас, умереть человеку и то не дают!

Казнищев потоптался еще немного около Кеши, покашлял и тихо вышел.

Несколько раз просыпался Кеша ночью. Садился на кровати и, вглядываясь в темноту, с тоской прислушивался, как шумел и шумел за окном Байкал.

И мнилось ему, кто-то кричит, призывно зовет его на помощь:

«Ке-е-ша! Ке-е-еша!»

Письмо

Уксус и масло сделали свое дело. Утром Кеша встал живой, здоровый и голодный, как зверь после зимней спячки. Кеша обшарил в избе все углы и все закоулки, но путного так ничего и не нашел. Ковырнул ногтем вялую морковку, подержал на ладони и снова бросил в берестяной туесок горсть мелкого, пахнущего пылью пшена.

Даже скрюченного сухаря, даже хвостика омуля не нашел Кеша в избе. Он поглядел на свет пустую бутылку из-под масла, понюхал с горя блюдечко, в котором Казнищев разводил вчера смазку, вздохнул и решил жарить яичницу из чаячьих яиц на голой сковородке.

Кеша принялся разводить огонь, но тут дверь отворилась, и на пороге появился Леха Казнищев. В руках у Лехи была краюха плоского круглого хлеба и промасленный насквозь бумажный пакетик. Кеша даже крякнул от такой приятной неожиданности и кинулся расчищать место на столе.

Кроме хлеба, Леха приволок ломоть вяленой медвежатины и кусок колотого сахару-рафинаду. Леха свалил дары на стол, а потом запустил руку в карман замызганных полотняных штанов. Забренчали какие-то железки и стекляшки. Леха долго и мучительно обследовал свои закрома. На лице его попеременно отражались и неожиданная решимость, и сомнение.

Но вот Леха вынул наконец руку из кармана. На потной ладони его лежал прекрасный перочинный ножик без лезвий. Леха помедлил минутку, а потом протянул Кеше нож и сказал:

– Возьми, Кеша, это я тебе насовсем…

Кеша принял подарок и тут же, не откладывая дела в долгий ящик, набросился на принесенную Лехой еду. Медвежатина была как раз такая, как он любил: черная, будто спекшаяся кровь. По краям золотой корочкой светился зыбкий, мягкий жир.

Кеша прикончил в два счета медвежатину и принялся за сахар. Белые осколки полетели по сторонам. Леха сидел напротив и терпеливо ждал, когда Кеша расправится с едой. В глазах его светились уважение к такому вот другу, и гордость.

– Страшно потопать? – спросил Леха, когда Кеша разгрыз последний кусочек и отряхнул руки.

Кеша не ответил. Только плюнул в ладони и лихо пригладил темный, торчащий в разные стороны вихор.

Но Леха прекрасно понял и без слов. Он вздохнул и, не сводя с Кеши очарованных глаз, признался:

– А я, Кеша, боюсь. Я как посмотрел на лодки, сразу глаза закрыл.

Кеша насторожился.

– Чего плетешь, какие лодки?

– Там, на берегу… Там одни дырья остались.

Кеша махнул на Леху рукой и побежал к причалу.

Еще издали увидел Кеша темные, разметанные волнами паузки и баркасы. Вокруг валялись на песке какие-то веревки, разбитые стеклянные буйки, никому не нужные теперь пробковые пояса…

Кеша кинул взгляд на эту страшную свалку. Это были чужие паузки и баркасы. Кеша знал, как человека, каждую свою лодку и каждое отмытое добела водою весло.

Он смотрел на разбитые лодки и думал про неизвестных рыбаков и про вчерашнего пловца. Видимо, он так и не добрался до берега. Если бы выплыл, уже давно был бы тут. Больше ему идти некуда…

Опустив голову, стоял Кеша на берегу. Ярко светило с вышины солнце. Смолкал на короткую минуту и снова шумел и хлопал волною Байкал. Казалось, кто-то рядом встряхивал на ветру большую мокрую рубаху.

За спиной Кеши послышался скрип камней. Кеша обернулся и увидел Тоню. Она шла по берегу, виновато и смущенно поглядывая на Кешу.

Сейчас он ей даст богов. Сейчас покажет!

Кеша сурово посмотрел на Тоню и тут заметил у нее в руке какое-то письмо. Тоня несла письмо, как охранную грамоту или белый парламентерский флаг.

Подошла и неуверенно подала Кеше.

– Возьми, Кеша, почитай…

– Очень мне надо читать чужие письма!

– Нет, Кеша, ты читай, – убежденно сказала Тоня. – Это папин друг пишет. Он про папу пишет.

– Какой еще друг?

– Дядя Степа. Он консервный завод будет у нас строить. Ты разве не знаешь?

– Что он пишет?

– Он все пишет… ты читай…

Кеша вынул из конверта небольшой, исписанный мелким непонятным почерком листок и начал по слогам читать.

Письмо и точно было про Архипа Ивановича и про то, что он честный и хороший человек. «В тот день я сам провожал на пристань Архипа Ивановича, – читал Кеша. – И сумка с деньгами была при нем, и кукла в золотых туфельках, для Тони. Вы не волнуйтесь. Все будет в порядке. Мы все равно распутаем этот узелок и доведем до точки…»

Кеша уже давно закончил письмо, но все не отрывал глаз от бумаги и шевелил губами, как будто бы читал. Кеша обиделся на Тоню. Он и без письма знает, кто такой Архип Иванович и какой он человек!

Но Тоня по-своему поняла это минутное молчание. Она потянула письмо к себе и, запинаясь, сказала:

– Не надо… Раз ты такой, тогда совсем не надо…

Тоня вырвала письмо из рук Кеши, круто повернулась и побежала прочь.

Все это произошло так неожиданно, что Кеша даже не успел ничего сообразить.

Тоня взбежала на каменистый, заросший чебрецами изволок, оглянулась на миг и скрылась в тайге.

– Тоня-а-а! – крикнул Кеша. – Куда же ты, Тоня-а-а!