Текст книги "Владимир. Боголюбово. Суздаль. Юрьев-Польской."

Автор книги: Николай Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

30. Голубь на кресте Димитриевского собора

31. Димитриевский собор до реставрации XIX в. (Рисунок начала XIX в.)

Самый мир звериных образов или странных чудищ – полусобак-полуптиц, двухголовых зверей и пр., – вызывавший, несомненно, интерес горожан, был особенно знаком и понятен феодальной знати. В древнерусской литературе феодальные герои-князья часто сравнивались со львом или барсом, крокодилом или орлом; в сокровищницах храмов и княжеском быте изобиловали украшенные фантастическим зверьем драгоценные изделия русских и зарубежных мастеров, парадные одежды из византийских и восточных тканей со звериной орнаментикой. Собор выглядел как могущественный феодальный владыка в пышной одежде, затканной невиданными чудищами. Торжественный ритм архитектуры собора отличен от высотной устремленности Успенского собора 1158–1160 годов. Здесь это величавое «восхождение»; видимо, так спокойно и властно двигался «великий Всеволод», поднимаясь в тяжелых драгоценных облачениях по «степеням» своего «стола» во время дворцовых церемоний. Эту аналогию усиливал резной убор храма. Он разрешал главным образом эту идейно-декоративную задачу. В нем отразились прежде всего вкусы феодальной знати, причудливо сплавленные с элементами церковной символики. Весьма вероятно, что именно потому, что в уборе княжеского храма с такой силой проявилось светское начало и роскошная резьба резко отличала его от строгого епископского Успенского собора, – летописец-церковник и обошел молчанием постройку дворцового собора Всеволода III.

Только в резьбе колончатого пояса церковная тема прозвучала в полную силу. Здесь меж колонок была размещена целая галерея изображений святых. Их живописным прообразом была виденная нами фресковая роспись пояса андреевского Успенского собора. К сожалению, большинство этих фигур заменено позднейшими рельефами. Подлинные скульптуры сохранились полностью лишь в западном членении северного фасада (илл. 28). Они отличаются прекрасным стилем, их головы имеют характерный «параболический» профиль, строга и единообразна разделка одежд и деталей. Среди этих фигур представлены и первые русские святые-феодалы – князья Борис и Глеб. Весьма вероятно, что фигуры пояса образовали грандиозный деисусный чин, в котором видное место занимали русские «небожители» и святые патроны владимирской династии.

Особого внимания заслуживают две крупные скульптурные композиции. Одна помещена в восточной закомаре южного фасада – это сцена «Вознесения Александра Македонского» из популярной средневековой повести «Александрии» (илл. 29). Александр сидит в корзине, к которой привязаны крылатые чудища-грифоны; он держит в поднятых руках маленьких львят – приманку, к которой тянутся грифоны и влекут царя кверху. Над головой Александра две птицы в очень живо переданном резчиком движении полета и удивления. Эта фантастическая тема понималась в древности как символ прославления царской власти, ее апофеоз и хорошо отвечала общей идее образа дворцового собора Всеволода III.

В обращенной к городу восточной закомаре северного фасада скульпторы увековечили и самого «великого» Всеволода III, сидящего на троне с новорожденным сыном Димитрием на коленях в окружении поклоняющихся князю-отцу остальных сыновей всеволодова «большого гнезда».

В пластике Димитриевского собора с еще большей силой сказывается различие двух манер резьбы, начало которых мы видели в Успенском соборе 1158–1160 годов.

Часть резных камней, исполненных в высоком рельефе, отличается большой пластичностью и обнаруживает в их авторах мастеров, хорошо овладевших резьбой по камню, понимающих его пластические возможности. Другая часть камней (их особенно много в западном членении южного фасада) исполнена в чрезвычайно плоском рельефе с обилием деталей орнаментального характера; их резчики явно работают в камне, как в дереве, – они как бы боятся «прорвать» резцом плоскость доски и пользуются почти графической моделировкой формы. Эта последняя манера русских мастеров накладывает свой отпечаток на всю резьбу собора. Она носит в целом ясно выраженный орнаментальный характер. Ее мотивы русские мастера черпали с изделий художественного ремесла из церковных и княжеских сокровищниц. Они могли по-своему понять и переосмыслить эти мотивы, так как мир зверей и чудищ был знаком и русской народной мифологии и сказке. Поэтому сотканный владимирскими резчиками резной убор собора был проникнут большим поэтическим чувством и подлинным вдохновением, приобретая сказочный характер. Благодаря орнаментальности резного убора образы зверей и чудищ теряли свой грозный, устрашающий характер, превращаясь в занимательные и замысловатые мотивы «каменной ткани». Строчное «рядоположение» резных камней очень напоминает принцип народного искусства, где в вышивках, тканях, резных досках крестьянских изб мы встречаемся с той же системой строчного расположения фигур и орнаментов. В то же время эта «строчность» подчеркивала ряды белокаменной кладки, отнюдь не маскируя ее, выявляя грозную «весомость» княжеского собора.

Тесная связь резьбы собора с его архитектурой, ее строчная упорядоченность и орнаментальность являются своеобразной чертой декоративной системы Димитриевского собора, резко отличающей ее от романской скульптуры, где преобладает объемная резьба, обычно размещенная без особой системы на стенах храма, где образы зверей жестоки и чудовищны. Отдельные стилистические черты владимирских рельефов свидетельствуют о том, что их «образцы» глубоко переосмысливались владимирскими резчиками, создавшими неповторимо своеобразную и прекрасную русскую систему скульптурного убора здания. Он развивал и усиливал заложенную в самой архитектуре собора идею апофеоза власти «великого» Всеволода и силы его Владимирской земли.

32. Внутренний вид Димитриевского собора

Столь же прекрасно и внутреннее пространство собора. Очищенный от поздней потемневшей малярной росписи белый интерьер храма производит теперь особенно сильное впечатление своим величием. При небольшой площади храм кажется обширным и просторным, все его членения и проемы необычайно мощны. Широкий и мерный ритм слегка уплощенных арок придает торжественное спокойствие обильному воздухом и светом пространству. В уровне хор его пересекали квадратные брусья деревянных связей; вероятно, они были украшены резьбой, не уступавшей по красоте рельефам фасадов и, возможно, расписанной красками. Как и в Успенском соборе, в пятах арок, несущих мощный барабан главы и своды хор, помещены парные фигуры лежащих львов; но здесь они исполнены в более плоскостной орнаментальной манере, столь характерной для пластики фасадов собора (илл. 25). В кладке северной стены под сводом среднего нефа находится, видимо забракованный резчиками, камень с тонко исполненной плетенкой: возможно, он предназначался для парапетов хор или для убора белокаменной алтарной преграды.

Интерьер собора особенно прекрасен при взгляде на него с высоты хор (илл. 32). Здесь на боковых стенах ясно видны заложенные белым камнем арочные проемы древних входов на хоры.

Под сводами хор сохранились раскрытые в 1918 году драгоценные остатки фресковой росписи XII века. Это фрагменты располагавшейся в западной части храма композиции «Страшного суда». На среднем своде хор представлена главная сцена суда – двенадцать апостолов, сидящих на престолах, и сонм ангельского воинства за ними (илл. 33). На угловом, юго– западном своде изображен итог суда – шествие в рай праведных, ведомых апостолом Петром и сопровождаемых трубящими ангелами, – и самый рай с богоматерью на троне и «праотцами» Авраамом, Исааком и Иаковом под сенью причудливой растительности райского сада. Стиль росписи обнаруживает работу двух мастеров: выдающегося греческого живописца и его талантливого русского соавтора.

33. Апостолы. Фрагмент фрески «Страшный суд» Димитриевского собора. XII в.

Кисти грека принадлежат фигуры апостолов и ангелы южного склона. Апостолы изображены непринужденно беседующими между собой; их стройные фигуры, данные в свободных поворотах, изящно облегает струящаяся прихотливыми складками ткань одежд. Лики апостолов исполнены строгой красоты и наделены индивидуальными, как бы «портретными» чертами, придающими каждому из них большую жизненность. Столь же тонки и прекрасны ангелы южного склона.

Русский художник по-своему воспринял уроки главного мастера. Написанные им ангелы северного склона более человечны и просты, их задумчивые и округлые лики задушевны. Владимирскому художнику свойственна графическая, почти орнаментальная передача черт лица, особенно ясно сказывающаяся в ряде лишенных византийской суровости ликов росписи углового свода. Эта тяга к узорочью сближает вкусы русского живописца с вкусами русских резчиков рельефов собора, исполненных в плоскостной орнаментальной манере. В его искусстве сочетается интерес к впечатлениям живой действительности с любовью к сказочной фантастике и замысловатости. Он вкладывает много изобретательности и поэтичности в изображение невиданных растений рая, одевает святых жен в русские одежды, делает русские пояснительные надписи, сообщает ликам ангелов русские черты.

Особое очарование и благородство придает росписи ее изысканный колорит, построенный на нежных полутонах. Голубые, светло-зеленые, синевато-стальные тона искусно сочетаются со светло-коричневыми, лиловыми, зеленовато– желтыми. Можно представить, какое впечатление производила роспись собора в целом, когда весь интерьер мерцал перламутровыми переливами этих нежных и благородных красок.

Выйдя из Димитриевского собора, поднимемся на круглый холм с его южной стороны, образовавшийся в конце XVIII века из грунта котлованов для постройки здания Присутственных мест. Мы стоим на изломе городских высот. Перед нами – та же ширь клязьминских пойм и лесов. Действительно, только Киев да Нижний Новгород могли соперничать с древним Владимиром величием своих гордых холмов и захватывающей грандиозностью и красотой пейзажа! Справа из зелени деревьев вздымает свои белокаменные стены и золотой купол Успенский собор. Слева, следуя изгибу высот, белеет стена древнего Рождественского монастыря, ставшая в начале XVIII века на место валов Среднего города и сейчас очень эффектно опоясывающая его юго-восточный угол (илл. 34).

Здесь до середины прошлого столетия стоял очень искаженный переделками белокаменный Рождественский собор, построенный почти одновременно с Димитриевским собором, в 1192–1195 годах. Подобно последнему, он был связан со зданиями игуменского двора и, видимо, имел галереи и лестничные башни для входа на хоры, сложенные на этот раз из тонкого кирпича, вновь входившего в конце XII века в обиход строителей. В 1263 году под сводами этого собора был погребен выдающийся государственный деятель и полководец, герой Ледового побоища князь Александр Ярославич Невский. В скорбной речи над его телом митрополит Кирилл сказал: «Уже зашло солнце земли русской».

В 1859–1864 годах храм был «восстановлен», то есть разобран и построен вновь! При этом местные архитекторы в процессе разборки древнего здания внимательно изучили его белокаменные части и построили новый собор в точном соответствии с формами древнего – сделали его модель в натуральную величину (илл. 35).

Собор по своему типу четырехстолпного одноглавого храма был схож с Димитриевским собором, но он разительно отличался от него предельной строгостью своего внешнего оформления. Его широкие фасады были обнажены и суровы, узкие щелевидные окна выступали на их глади подобно крепостным бойницам. Аркатурно-колончатый пояс уступил место сухому и колючему пояску зубчатых треугольников-городков. Резьба была допущена лишь для архивольтов порталов и капителей.

Этот исчезнувший памятник ценен для нас потому, что он показывает, как во владимирском строительстве конца XII века проявились и резко разошлись две линии художественных взглядов. Одна – церковно-монастырская, представлена Успенским собором 1185–1189 годов и собором Рождественского монастыря с их строгостью и аскетической сдержанностью архитектурных форм, с отрицанием богатства и разнообразия скульптурного убранства, явно осуждавшегося церковью как греховное и суетное и напоминавшее о резных языческих идолах. Другое течение представлено Димитриевским собором с царственным великолепием его архитектурных форм, с его пышным резным убором, в котором церковное тонуло в причудливом сказочном мире трав и тварей; это течение было явно светским, оно не только выражало художественные взгляды феодальной знати, но было близко и народным вкусам с их любовью к праздничной узорчатости здания, к смелому художественному вымыслу и фантастике. Как мы увидим позднее – в Суздале и Юрьеве-Польском, – этому течению принадлежало будущее.

Рядом с Рождественским собором стояла построенная в 1654 году очень красивая шатровая колокольня с сочной, пластичной обработкой ярусов столпа, образовавшая вместе с собором существенное звено в ряду зданий южной панорамы города.

34. Ограда Рождественского монастыря. Начало XVIII в.

35. Собор Рождественского монастыря. 1192–1195. (Не сохранился)

Продолжим наш путь вдоль стен Рождественского монастыря и еще раз полюбуемся красотой владимирских далей. За углом стены видны теперь застроенные склоны восточной части древнего Владимира – Ветчаного города. Над домами и зеленью возвышается силуэт Богородицкой церкви XVII века.

По пути к ней выйдем на главную улицу города. Здесь, против угла стены Рождественского монастыря, стояли в древности деревянные Ивановские ворота Среднего гоком больших, тесно поставленных пяти луковичных глав: церковь не потерялась в городской панораме и была прекрасно видна как из-за реки, так и из Среднего города.

Тип здания знаком нам по церкви Николы в Галеях – это храм с трапезной и колокольней на ее торце. Расчлененный лопатками стройный четверик завершается сочным карнизом с глубокими впадинами килевидных кокошников, над которыми поднимается нарядное и затейливое завершение храма из ярусов кокошников «в перебежку». Над ними на обработанных маленькими кокошничками с кровельками из луженого «белого» железа постаментах высятся пять луковичных глав, крытых первоначально деревянным чешуйчатым лемехом, приобретавшим серебристый цвет. С северной и западной сторон храм окружает открытая аркада паперти. К входам подводят крыльца. На северную сторону, к главной улице, выходит особенно нарядное крыльцо. Главка трапезной сверкала зеленой черепицей.

Незаурядный талант зодчего сказался особенно ярко в композиции колокольни. Ее нижний четверик был использован для устройства первого яруса звона и был прорезан широкими полукруглыми арками. В отличие от обычного типа колоколен, где над четвериком возвышался высокий «столп» восьмерика, поднимающий ярус звона, зодчий опустил восьмерик, но зато сделал ярус звона исключительно изысканным. Он очень вытянут, его диагональные грани и арки уже граней и арок по осям постройки. Так же вытянуты и утончены оконца – слухи шатра, служившего резонатором звона и крытого луженым «белым» железом.

При церкви был небольшой монастырек, так что она была окружена служебными и жилыми зданиями и оградой, в которой было двое каменных ворот; двухпролетные Святые ворота завершались двумя шатрами с зелеными черепичными главками. С живым образцом подобных ворот мы встретимся в Суздале (илл. 81).

Таким образом церковь включалась в живописный ансамбль группировавшихся вокруг нее деревянных и каменных построек с их серебристыми и зелеными верхами, к которым древнерусские мастера всегда питали особую любовь.

Древний интерьер храма был, по словам его старой описи, столь же красочен и наряден. Стены паперти были покрыты цветистой росписью; ее фрагменты сохранились около северного и западного входов; слева от последнего в резном белокаменном киоте с двумя кокошниками и помещена резная запись о постройке храма владимирскими богатеями. В трапезной стояли две печи, облицованные зелеными узорчатыми изразцами. Высокое и светлое помещение храма было также украшено росписью; зодчие позаботились об его акустике, устроив в стенах резонаторы-голосники. Образа иконостаса были окаймлены лентами тисненого серебра, а царские двери и шатровая надпрестольная сень – «писаны по вырезу сусальным золотом, серебром и краски». Об узорчатости и радостной цветистости декоративной обработки интерьера дают представление хранящиеся во Владимирском музее «тощие свечи» из Богородицкой церкви (илл. 36). Это полые внутри, стоящище на белокаменных постаментах восковые цилиндры, на поверхность которых горячим цветным воском нанесен поразительный по красоте и звонкости цвета орнамент. И здесь именитые строители храма не упустили случая увековечить свои имена в идущей по верху цилиндра узорчатой «вязевой» надписи: сооружение каменного храма и его украшение было не только даром божеству, «помогавшему» владимирским богатеям вих сяжательстве, но и служило делу прославления богатства «гостиных и промышленных людей», которые все чувствительнее отодвигали на второй план феодальную знать и помещиков. В искусстве посадских верхов русского города XVII века с необычайной силой выступают вкусы народа, из толщи которого поднималось купечество. Богородицкая церковь, характер которой мы попытались обрисовать, пользуясь скупыми словами старой описи, интересна для нас потому, что она показывает, что и Владимир, захолустный город XVII века, не остался в стороне от того бурного развития народного творчества, которое било ключом в Москве, городах Поволжья – Ярославле, Костроме и других крупнейших центрах экономической и культурной жизни этой поры. С отражением этого процесса в живописи мы познакомимся в соборе Княгинина монастыря.

36. «Тощая свеча» из Богородицкой церкви. XVII в. (Владимир, Музей)

37. Богородицкая церковь. 1649

Мы прошли путь от Золотых ворот по замечательным памятникам южного «фасада» города почти до его восточного конца. Теперь мы должны вернуться в западную часть древнего Владимира, к Княгинину монастырю. По улице Герцена мы выходим ко рву и валу города 1108 года. Он прорезан теперь проездом. Справа еще хорошо виден глубокий ров, переходящий в овраг, и склоны могучего вала. Идя далее по улице Подбельского, вспомним, что в XII веке в ее зоне лежал беспокойный торг древнего Владимира, перемещенный сюда при Всеволоде III в связи с бурными городскими волнениями. Где-то здесь, под землей, лежат доселе не найденные развалины последней монументальной постройки домонгольской поры – каменной церкви Воздвижения, созданной в 1218 году по распоряжению князя Константина Всеволодовича. Она еще была цела в начале XVIII века и изображена на «чертеже» Владимира 1715 года (илл. 2). Судя по этому миниатюрному рисунку, она была небольшой, возможно, бесстолпной церковью. Почему-то она привлекла внимание московского правительства, и в 1469 году ее ремонтировал московский строитель В. Д. Ермолин. Выйдя к западному концу улицы Подбельского, посмотрим вправо – здесь, на левой стороне Комсомольской улицы, лежат остатки валов 1108 года. В верховьях или внизу глубокого спуска стояли Медные ворота Нового города 1158–1164 годов, выводившие к Лыбеди.

Теперь пройдем в северо-западную часть древнего Владимира. На месте существующего сквера с XVI–XVII веков и до недавнего времени была большая базарная площадь, чрезвычайно загрязнявшая центр города. Миновав сквер, свернем направо, к древнему Успенскому монастырю.

На рубеже XII–XIII веков жена Всеволода III княгиня Мария Шварновна основала в северо-западном углу Нового города женский княжеский Успенский монастырь, названный поэтому Княгининым. Подобно детинцу и Рождественскому монастырю, и этот монастырь был как бы «городком» внутри города, маленькой крепостью внутри большой.

В ее центре в 1200–1201 годах был построен Успенский собор. О его судьбах в последующие столетия мы почти ничего не знаем, но существующее здание является постройкой рубежа XV–XVI веков. Это большой четырехстолпный одноглавый кирпичный храм с широким членением фасадов, тремя мощными алтарными апсидами, двумя приделами. Особенно интересна система древнего верха храма (реставрирован в 1960 г. И. А. Столетовым; илл. 38). Над его фасадными закомарами возвышается прямоугольный постамент, в свою очередь обработанный килевидными кокошниками; венок меньших кокошников положен в основании барабана главы. Таким образом, верх храма имел характерную для XV–XVI веков ярусную композицию, а его низ был, возможно, опоясан галереей.

38. Успенский собор Княгинина монастыря. XV–XVI вв.

39. Страшный суд. Фрагмент фрески Успенского собора Княгинина монастыря. 1647–1648

В последующее время, вероятно в XVI–XVII веках, были перестроены угловые приделы собора, в XVIII веке были растесаны алтарные окна» а в 1823 году здание окружила новая паперть, в состав которой вошла нижняя часть стоявшей у юго-западного угла собора колокольни XVII века.

Археологические исследования здания показали, что оно почти точно поставлено на основаниях храма 1200–1201 годов, повторяя его план, близкий плану Димитриевского собора. Но стены древней постройки были сложены не из белого камня, а из тонкого кирпича-плинфы на прочном известковом растворе с примесью кирпичной крошки: владимирские строители на рубеже XII–XIII веков вновь начали применять кирпич. При раскопках были найдены блоки такой кладки разрушенных верхних частей здания и, что особенно важно, – лекальные кирпичи от перспективных порталов и сложных «пучковых» фасадных пилястр. Подобные пилястры в зданиях конца XII-начала XIII столетия обычно связаны с разрабатывавшейся в эту пору русскими зодчими высотной композицией крестовокупольного храма, завершавшегося поднятой на ярусном основании главой. Это было передовое направление в архитектуре той поры, связанное с ростом городской культуры, переоценкой старых и поисками новых национальных форм культового здания. Есть все основания думать, что Княгинин собор был одним из памятников этого течения. Возможно также, что ярусный верх существующего храма в какой-то мере воспроизводил сложную форму верха первоначального здания 1200–1201 годов. Однако оно, видимо, совершенно не имело каких-либо элементов скульптурного убора. Это был строгий монастырский собор, родственный в этом Успенскому епископскому и монастырскому Рождественскому собору.

Из летописей известно о погребении в Княгинином соборе в XIII веке его строительницы княгини Марии, ее сестры – Анны, второй жены Всеволода III, жены и дочери Александра Невского. Но любопытно, что аркосолии с их погребениями находятся ныне в наружных восточных членениях боковых фасадов существующего храма (аркосолии теперь заложены). Следовательно, к древнему собору примыкали какие-то пристройки. Археологические разведки установили, что действительно храм изначально был окружен с трех сторон неширокой галереей, украшенной, как и сам собор, нарядным полом из цветных майоликовых плиток. Возможно, что восточные участки галереи занимали приделы – Благовещенский с юга и Христорождественский с севера. Здесь, в наиболее почетном месте, и находились погребения княгинь. Низкие галереи создавали ступенчатость силуэта здания, как бы предварявшую ярусность его верха.

С Княгининым собором связана интересная история с «мощами» некоего купца Авраамия, который вел разведку в земле волжских болгар в пользу владимирского князя, был в 1229 году схвачен ими и убит. Вокруг этого происшествия возникло шумное политическое дело: останки этого ловкого торговца в 1230 году были торжественно привезены во Владимир и с почестями положены в монастырском соборе как «мощи» нового «страстотерпца». В обстановке напряженной борьбы с восточными соседями эта новая «святыня» играла немалую политическую роль.

Войдем внутрь собора. Здесь о его связи с древним храмом напоминают крестчатые столбы, величественные полукружия апсид и маленький аркосолий в северной стене. Но весь облик интерьера принадлежит зданию конца XV – начала XVI века. Пространство храма характеризуется необычайной свободой и воздушностью. Стены не расчленены лопатками, их широкая гладь усиливает впечатление единства пространства; подпружные арки опираются на вделанные в стены профилированные консоли и широкие двухъярусные карнизы столбов. Арки, несущие купол, ступенчато повышены по отношению к сводам боковых нефов, создавая движение пространства кверху и лучшие условия для его освещения светом окон барабана. Эта система сводов и нашла свое выражение в ступенчатом, ярусном верхе здания, о котором мы говорили выше.

Интерьер собора сейчас особенно прекрасен благодаря его хорошо сохранившейся и расчищенной советскими реставраторами фресковой росписи (нераскрытой осталась роспись сводов). Она была исполнена по заказу патриарха Иосифа в 1647–1648 годах московскими «государевыми иконописцами» во главе с крупным мастером Марком Матвеевым, работавшим до того над росписью московского Успенского собора. Это один из ранних русских монументальных ансамблей, где с большой силой и яркостью проявляются новые художественные вкусы XVII века с их любовью к жизнерадостной красочности живописи, интересом к многосложной повествовательной подробности композиций, к реальным бытовым деталям, заимствованным из окружающей жизни. Вместе с тем в сложности росписи сказывается знакомство художников с разнообразной богословской литературой.

Портал западного входа, покрытый цветистой орнаментальной росписью, как бы предваряет художественный эффект живописного ансамбля. Роспись расположена в несколько ярусов, разделенных на отдельные «клейма». Изложить в кратком рассказе ее содержание нет возможности. Поэтому обратим внимание лишь на ее главные сюжеты. В конце алтарной апсиды помещена большая композиция «Да молчит всякая плоть человеча», изображающая в очень сложном истолковании главное «таинство» – «превращение» хлеба и вина в плоть и кровь Христа. Эти «святые дары» несет процессия ангелов, почему данная композиция называется также «великим выходом». Художник использовал эту тему для показа красочного и многолюдного зрелища. Ниже на стене апсиды, слева и справа, помещена композиция Евхаристия (причащение Христом апостолов). В росписи алтарной части иллюстрирован также ряд рассказов «пролога» – книги избранных чтений о жизни святых и назидательных новелл. На лицевой стороне алтарной арки развернута большая композиция «Успения богородицы», которому посвящен храм. Рассказ о богородице продолжается и в росписи южной стены, где, начиная с третьего яруса, иллюстрирован акафист (похвала) богоматери, представленный в серии символических композиций и изображений чудес. Здесь множество любопытных подробностей, говорящих о наивном понимании художниками своих сюжетов. В росписи столбов интересны изображения владимирских князей, в том числе Андрея Боголюбского (на северной стороне юго-западного столба). Угловые крестовые своды заняты крупными изображениями Христа, Саваофа и богоматери Знамения, а основные коробовые своды – изображениями «двунадесятых праздников».

Но наибольшее впечатление производит композиция «Страшный суд», помещенная на западной стене (илл. 39). Раньше мы видели фрагменты этой композиции в росписях XII и XV веков в Димитриевском и Успенском соборах. Там она членилась на отдельные части, расположенные на сводах хор, арках и столбах. Здесь хор нет, и художники получили в свое распоряжение огромную плоскость стены, на которой они могли свободно развернуть свою грандиозную тему. И нужно сказать, что они показали себя выдающимися мастерами-монументалистами, великолепно использовав представившуюся возможность. Под окном – в кругу из крылатых серафимов – судия-Христос, на роскошном троне. По его сторонам – окруженные клубящимися облаками апостолы на престолах с сонмом ангельского воинства. К ногам судии припадают «прародители» Адам и Ева, молящие за род человеческий, ниже – ангелы суда, а внизу, над самым дверным проемом, крошечная обнаженная фигурка – человеческая душа, затерявшаяся в грозном многолюдстве судилища.

В нижней части стены помещены сцены ада и рая. Огромный чешуйчатый змей извивается в правой половине картины, опутывая своими петлями толпу осужденных на вечную муку грешников. Среди них выделяется группа иноземцев в западноевропейских и восточных костюмах; это не только «иноверцы» – «треклятые люторы» и «агаряне», – но и опасные конкуренты русских купцов и промышленников, это и определяет их посмертную судьбу. Сзади – в круге – момент воскрешения мертвых. В противоположном левом углу у входа, также в диске – символы «четырех царств». Адская зона вымежевана светлым контуром – здесь «огнь неугасимый» и в особых круглых медальонах со вкусом представлены разновидности адских мук. Само тонкое тело змея унизано белыми бумажными кольцами с именами грехов – «убийство», «грабление», «гнев» и пр., рассчитанными на прочтение их молящимися. Справа в углу – сам ад и множество крылатых дьяволов. В левой половине – группа праведников и уже знакомая нам картина рая, куда апостол Петр (внизу) ведет оправданных судом. Врата рая изображены в духе архитектуры XVII века – такие ворота с шатриками на углах известны у ряда сооружений этой поры. Над ними – в круге – богоматерь на троне, с двумя ангелами. В углу «лоно Авраамово» и райский сад, растительность которого переходит и на подоконник.

40. Никитская церковь. 1762–1765

Многосложность сюжета очень умело преодолена художниками, создавшими ясную и в то же время многосоставную композицию, смысл которой хорошо доходил до зрителя и был дополнительно комментирован многочисленными надписями. Эта огромная картина, как и роспись в целом, привлекала внимание и своими чисто художественными качествами. Особенно хорош изысканный колорит росписи с ее пурпурно-фиолетовыми, вишнево-красными, зеленовато-голубыми, золотистыми тонами. Цветовому богатству фресок вторит мастерство композиции и отточенность форм, узорчатая орнаментальность, изящество множества реальных и фантастических существ, хрупкость и некоторая манерность подвижных, как бы охваченных тревогой людей и небожителей. Роспись прекрасно гармонировала с просторным и светлым интерьером храма, создавая отнюдь не мрачное и монашеское, но радостное и «мирское» настроение. С подобными росписями мы еще встретимся в Суздале.

Выйдем на улицу и пройдем направо к церкви Никиты– мученика. На площади слева разбит сквер; его восточный край лежит на линии проходившего здесь от Золотых ворот вала Нового города. В месте поворота дороги к Никитскому спуску к Лыбеди стояли древние Иринины ворота. За чертой вала в древности начинался дремучий лес, воспоминание о котором сохранилось в названиях улиц – Большие и Малые Ременники (от слова «рамень» – лес).