Текст книги "Грозное небо Москвы"

Автор книги: Николай Штучкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Сквозь дым, вцепившийся в кроны деревьев, видны автомашины – темные крытые фургоны, танки и бронетранспортеры серого цвета. Пикирует звено капитана Боровского. К земле, словно кометы, несутся "эрэсы". На высоте 700-800 метров от самолетов отделяются бомбы. Боевым разворотом звено становится в круг для второго захода. В пике переходят летчики Косарькова, за ними – лейтенанта Бабенко...

Внизу, на окраине небольшой рощи, пульсируют вспышки огня, в воздухе рядом с "Чайками" появляются черно-багровые шапки разрывов. Бьют вражеские зенитки! Звено Марамышева, отвернув от общего строя, несется вниз, в направлении вспышек, и открывает огонь.

Внезапно появляются фашистские истребители с тонкими, хищными фюзеляжами, с желтовато-серыми плоскостями, на которых видны черные с белой окантовкой кресты. Кто-то надрывно кричит: "Мессеры!.. Мессеры!.."

Вражеские истребители налетают, как вихрь. Но Писанко видит все: Карамышев в этот момент подавляет огонь зениток. Кулак – в развороте после атаки. Три звена на кругу, два на подходе к цели. Впереди – летчики Нечаева.

– Отсечь "мессеров"! – гремит бас командира полка.

Звено Нечаева атакует с ходу. Небо полосуют огненные трассы. Один Ме-109, оставляя дымный след, падает в расположении колонны фашистов. За Нечаевым атакуют летчики Петра Федотова – и еще один сбитый "мессер" идет к земле. Остальные отскакивают и держатся на почтительном расстоянии, наблюдая со стороны за штурмовкой.

Замкнув круг, "Чайки" повторяют заход. Летчики уже освоились и теперь пулеметным огнем расстреливают разбегающихся фашистов. "Мессершмитты" снова идут в атаку. Наперерез им рванулось звено Косарькова. Короткий, стремительный удар – и третий "мессер" потянул за собой шлейф черного дыма.

Первая победа всегда окрыляет. Летчики дерутся, позабыв об опасности, а горючее и боеприпасы уже на исходе. Писанко подает команду "сбор".

На аэродроме подскока летчиков ждут боевые друзья – техники Николай Борискин, Василий Буров, Николай Бойко, Павел Тиосса, Михаил Бурмистров, Степан Аленкин... На землю опускаются сумерки, а в воздухе по-прежнему тихо.

– Пора бы уже прилететь, – беспокоится Буров.

– Они же не в учебный полет пошли, – сдержанно отвечает Аленкин товарищу. – Пока цель найдут, пока отштурмуются ..

– И "мессеры" задержать могут, – поддакивает ему Бурмистров.

И опять тишина. Кто-то не выдержал.

– А если...

– Замолчи! – грубо обрывают его.

Издалека доносится гул моторов. Постепенно он нарастает, и вот появляются наши истребители.

– Один, два, три .. – считают Борискин и Логунов. И вдруг:

– Ребята, двух не хватает.

Самолеты становятся в круг, производят посадку, заруливают. Писанко вылезает из кабины последним.

Нет командира звена Сергея Нечаева и его ведомого Андрея Кравцова. Второй ведомый Александр Николаев пришел вместе со всеми и молча стоит в толпе.

– Куда дел своего командира? – резко спрашивает рассерженный Писанко.

Николаев молчит, убитый горем. В глазах командира полка сверкают молнии. Стиснув зубы, он стучит кулаком по плоскости "Чайки":

– Зла не хватает!

Отвернулся. Мрачный, как туча, смотрит на запад. Рядом стоят пилоты. Тоже молчат. Техники не решаются даже пошевелиться, не то что слово сказать. И вдруг уши улавливают еле слышный гул На горизонте появляется пара "Чаек".

– Идут! Идут! – кричат собравшиеся, заглушая грохот моторов.

Самолеты сели, зарулили, летчики вылезают из кабин,

Ведут себя так, словно, кроме них, никого в мире не существует: смеются, возбужденно жестикулируют, о чем-то спорят. Командир не выдержал и гаркнул так, что вздрогнули все:

– А ну, сюда! Мигом!

Подбежали. Стоят возбужденные, красные. В глазах ни тени вины. Только восторг.

– Почему? – выдохнул Писанко. – Почему отстали?

Поняли. Улыбок как не бывало. Нечаев – руку к виску, говорит:

– Виноват, товарищ майор, увлекся. Стрелял, пока патроны не кончились... Еще два захода сделал. Кравцов был со мной, прикрывал.

Взгляд командира теплеет. Смотрит на обступивших его людей.

– Ладно, прощаю на первый раз. К сожалению, многие пришли без боекомплекта. – И уже озабоченно: – Нельзя так, товарищи. А если бы на обратном пути привязались "мессеры"? Чем бы все кончилось? Так не годится, товарищи. Тут, правда, я сам виноват. Перед вылетом, кажется, обо всем рассказал, а об этом вот напомнить забыл.

Командир взмахнул сжатой в кулак рукой и, повысив голос, подвел итог:

– А вообще дрались неплохо. Хорошо дрались. Тактически грамотно. Сам видел...

Утро. 4 октября. На стоянках гудят моторы, спецмашины развозят по самолетам бензин, воздух, масло. Идет подготовка к вылету – в тот же район, под Белый.

Вчера техники до глубокой ночи готовили самолеты, подвешивали бомбы, "эрэсы", набивали патронные ленты. Летчики им помогали.

Над стоянкой взлетает ракета. "По самолетам!" – несется команда. "Чайки" взлетают и уходят на запад. Все как и позавчера. Только звено Карамышева, которому Предстоит подавлять зенитки противника, идет не в хвосте колонны, а вторым – вслед за летчиками Боровского. После первой штурмовки был сделан вывод: немцы зевать не станут и встретят "Чаек" плотным огнем. Вот тогда-то звено Карамышева сразу выйдет вперед и обрушит на них свой огонь.

Командир полка не ошибся. Сегодня гитлеровцы встречают "Чаек" далеко не так, как позавчера. На подходе к цели перед нашими истребителями встала стена разрывов зенитных снарядов. Карамышев сразу бросается вниз, сквозь огонь. В направлении вспышек, сопровождающих каждый выстрел зенитных орудий, летят "эрэсы", бомбы, пулеметные очереди.

Так же, как и позавчера, командир полка первым идет в атаку. Сбросив "эрэсы" и бомбы, он крутым разворотом выходит наверх и встает в вираж. "Мессершмиттов" пока не видно. Писанко смотрит вниз, наблюдая за боем. Летчики штурмуют мотоколонну, идущую по шоссейной дороге. Командир просмотрел, как наносило удар первое звено, но результаты налета он хорошо видит. Первую машину развернуло поперек шоссе, вторая, не успев затормозить, настигла ее. Столкнувшись, обе загорел"1сь. Невдалеке от них пылает фургон с боеприпасами. Из огня и дыма фейерверком летят трассирующие пули. Убойной силы не имеют, но эффект поразительный. Выскочив из автомашины, фашисты в панике бегут от дороги, падают, снова бегут...

Майору Писанко хочется бросить машину в пике и, повторяя заход за заходом, уничтожать вражескую пехоту. Но он не может этого сделать. Он – командир и обязан прикрыть своих летчиков, должен видеть, как воюют его подчиненные, замечать и анализировать их ошибки, а потом учить. Впереди еще очень много работы. И хотя немцы захватили огромную территорию нашей страны, война пока не развернулась по-настоящему.

Писанко подавляет в себе азарт и, оставшись наверху, наблюдает. В атаку идет очередное звено. Молодец Косарьков, вовремя дал команду левому летчику перейти на правую сторону. Строй "острый пеленг" сейчас, пожалуй, самый подходящий. Летчик может вести "огонь не по команде ведущего, что эффективно при атаке крупномасштабных целей, а сам выбирать объекты удара.

Атака удачна. "Эрэсы", пущенные Косарьковым, Михайловым и Тетериным, точно накрывают цель. На дороге вздымаются фонтаны взрывов. Горят машины, колонну заволакивает дым...

– Молодцы! – кричит Писанко. – Молодцы, отлично бьете!

Звенья замкнули круг. Снова пикирует капитан Боровский. А зенитки бьют. Или их очень много, и звено Карамышева не в силах справиться с ними, или обнаружились новые, хорошо замаскированные. Писанко видит, как снаряды настигают одну из машин. Перевернувшись, "Чайка" беспорядочно падает, теряя, как перья, обшивку... "Все, конец", – с болью в душе думает командир, но летчик неожиданно выправляет подбитую машину, разворачивается, берет курс на свою территорию. Рядом с ним Сразу появляется пара "Чаек", одна из них выходит вперед, уводя за собой попавший в беду самолет, вторая следует сзади прикрывает обоих.

Вслед за ними, закончив штурмовку, уходит вся группа.

На аэродроме летчиков встречает начальник штаба полка. Он говорит, что приказано сделать еще один вылет в тот же район.

– Вылет поэскадрильно, по мере готовности, – ставит задачу Писанко. – Я пойду в составе подразделения Кулака, капитан Боровский – с Коханом. Все! По самолетам!

Через тридцать минут первая группа во главе с командиром полка уходит на запад. Десять машин, столько же летчиков. На земле остается один Федор Карасев. Он смотрит вслед улетающим товарищам, слушает затихающий гул моторов. Это ему не повезло при штурмовке. Рядом стоит Бурганский – техник его самолета, маленький, толстый, с черными, как смоль, кудрями.

– Командир, ты в рубашке родился, – говорит он, – ума не приложу, как долетел.

Действительно, ума не приложишь. Надо менять нижнюю плоскость, стабилизатор, руль поворота...

Взлетает вторая группа. С запада, подгоняемая ветерком, тянется дымка. Видимость по горизонту неважная, но по вертикали хорошая. В таких условиях истребители противника могут напасть внезапно, снизу. Группа снижается, идет на высоте около тысячи метров. Справа выше на встречном курсе неожиданно появляются шесть бомбардировщиков. Фашисты. Идут на восток. "Что делать? решает задачу Боровский. – Вступить в бой – значит поставить под угрозу штурмовку. Не вступать – тоже нельзя: "юнкерсы" идут на боевое задание, где-то будет разбит эшелон, железнодорожный мост, аэродром или город. Выделить для боя звено? Недостаточно. Два звена? Вполне. А что останется для штурмовки? Пять самолетов. Пару из них бросить против зениток. Остается звено. Нет, это, конечно, не сила, особенно, если налетят истребители".

Нелегка командирская доля. Думай. Решай. Ошибешься – будешь в ответе. А секунды летят. И "юнкерсы" тоже. Они уже справа на траверзе. Решай, командир, потом не догонишь. Летчики молчат, ждут решения командира группы. Решение принято: Боровский качнул крылом, подал команду:

– За мной!

Боевым разворотом заходит в хвост вражеской группе. Правда, немного отстал. Нелегко на перегруженной бомбами и "эрэсами" "Чайке" догнать новейший бомбардировщик Германии. Справа у Боровского – Кохан. Мотор на его самолете оказался более мощным. Тимофей обгоняет ведущего и атакует с ходу.

Внезапный удар ошеломил фашистов. Нападения снизу, из дымки, да еще с запада они никак не ожидали. Кохан бьет из всех четырех пулеметов. Ведомый второго звена фашистов горит и, скользнув на крыло, падает. Вот как нужно расправляться с врагом!

Но так сражаться надо уметь. Мы знаем, у Кохана это не первая победа. Он участвовал в войне с белофиннами и был награжден орденом Красного Знамени. За что – не знаю: за сбитые самолеты или за штурмовки. Сам он об этом никогда не рассказывал. А зря: мог бы многому нас научить.

...Впервые я увидел Кохана в прошлом году, когда прибыл в полк. Спокойный, тихий, медлительный Тимофей мало походил на летчика, тем более на истребителя. Я принял его за работника авиабазы. А потом вдруг встретил лейтенанта на полетах. Он оказался командиром звена. Летал так же, как ходил по земле: спокойно, уверенно. В первые дни войны, минуя очередную должность, Кохан стал командовать эскадрильей. Не сам, конечно, перешагнул – так захотел Девотченко, прежний командир полка. Очевидно, он знал Кохана как летчика и бойца...

Не успел еще первый "юнкере" долететь до земли и взорваться, как лейтенант Кохан атаковал второго. Бомбардировщики попытались сомкнуться, чтобы поддержать Друг Друга огнем, но было уже поздно: "Чайки", как осы, закружились вокруг.

– "Эрэсы" беречь! – подал команду Боровский, и летчики поняли, что бой будет недолгим, что штурмовка по-прежнему остается главной задачей. А сейчас надо только обезвредить врага, заставить его сбросить бомбовый груз, не долететь до цели.

"Чайки" клевали фашистов снизу, сверху, сзади. Конечно, не каждая пулеметная очередь достигала цели, но в воздухе стало тесно от огненных трасс. Вражеские летчики заметались, и Боровский немедленно воспользовался этим моментом. Разогнав самолет, он со снижением пронесся под группой "юнкерсов" и круто взял вверх, направляясь к ведущему. Стрелок начал было обороняться, но Боровский уничтожил его меткой очередью, а потом перенес огонь на кабину пилота. Бомбардировщик неуклюже перевернулся и рухнул вниз. Остальные бросились врассыпную, поспешно освобождаясь от бомбового груза. Наши истребители, разгоряченные боем, хотели было броситься вслед за ними.

– Прекратить бой! – подал команду Боровский, и все немедленно повернули назад.

Примерно в двадцати километрах от цели Боровский увидел группу командира полка. Она возвращалась в полном составе, даже подбитых не было. Самолеты шли монолитным строем. Над ними, как всегда, кружил командир полка. Вот он покачал крыльями, поприветствовал.

– Много огня, – говорит Писанко по радио.

Летчики понимают: придется дело иметь с зенитками.

После наших двух массированных налетов вражеские зенитчики стали намного осторожнее. Группу Писанко Они встретили довольно сильным огнем, а теперь вот и перед летчиками Боровского поставили мощную завесу.

– Маневрируйте! – крикнул ведущий.

Снаряды рвались спереди, сзади, со всех сторон взрывные волны швыряли машины, как щепки. Настоящий огненный ад. Но пилоты не дрогнули. Маневрируя, Они бросили машины к земле и на бреющем, едва не задевая винтами верхушки деревьев, прорвались сквозь полосу губительного огня. Как и накануне, по цели был нанесен мощный удар. Правда, и нашим досталось, больше всего Питоличу.

Снаряд зенитки разбил на его самолете нижние плоскости, хвостовые рули, сорвал с фюзеляжа обшивку. Раненный в ногу, истекающий кровью летчик упорно тянул на свою территорию Рядом, шел Мидин, его ведущий Они не могли за всеми успеть, и Боровский оставил с ними еще Кохана Вскоре сердце подсказало ему, что двух прикрывающих недостаточно на случай воздушного боя. Отправив основную группу вперед, он сам возвратился к Питолину.

Так и шли они вчетвером: впереди Мидин, позади Боровский и Кохан Уже над своей территорией, километрах в пятидесяти от Ржева, прямо перед ними появился "Дорнье-215" – фашистский разведчик. Он шел курсом на запад. Разве можно было его упускать?

– Патроны есть? – спросил Боровский.

– Найдутся... – ответил Мидин.

– Сбить, – последовал приказ.

И поединок начался. Боровский и Кохан остались с Питолиным. Его, раненого, мог сбить даже случайно появившийся вражеский самолет.

Фашисты не жалели патронов. А у Мидина их было в обрез, на две-три хороших очереди. Он не стрелял, Имитируя атаки, бросался наперерез врагу, когда тот пытался уйти. И каждый раз заставлял его сворачивать с курса Очевидно, фашисту надоела эта игра. Решив наконец, что истребитель не имеет боеприпасов, он уверенно взял курс на запад.

Этого Мидин и ждал Он подошел к разведчику сзади снизу и с дистанции в 50-70 метров ударил по кабине пилота. "Дорнье" перешел в пике. Мидин послал вдогонку еще одну очередь. Но в последний момент вражеский стрелок успел огрызнуться и пробил у "Чайки" бензосистему.

И вот наши летчики снова идут вчетвером. Впереди на подбитой, готовой вот-вот взорваться машине – Мидин За ним на безопасном удалении – истекающий кровью Питолин. Позади – охраняющие их Боровский и Кохан

Так и прилетели домой. После посадки Мидин не сумел дорулить до стоянки горючее кончилось. Питолин сел благополучно. Даже зарулил на стоянку и выключил двигатель А вылезти из кабины не мог: потерял сознание Товарищи бережно положили его на чехол, врач наклонился над ним, что-то сделал, и Миша очнулся. Когда "санитарка" тронулась, сказал:

– Я не прощаюсь, друзья! Я скоро вернусь!..

Но Питолин не вернулся в наш полк. Не получив от него ни одного письма, мы однажды помянули его как погибшего. Всякое могло случиться. Разве мало людей умерло в эшелонах и госпиталях? Но однажды, это было осенью 1943 года, Миша появился у нас нежданно-негаданно. Открыл дверь и прямо с порога гаркнул:

– Здорово, гвардейцы!

– Миша? – только и сказал Бочаров.

Да, это был он, Михаил Питолин – высокий, прямые волосы цвета соломы, такие же брови и ресницы, тот же рот, растянувшийся в улыбке до ушей. И "здорово" сказал, как прежде, упирая на "о" – он же пермяк.

– Мишка! – придя наконец в себя, заорал Бочаров и бросился к старому другу.

Мы обнимали его, тискали, хлопали по спине и плечам. А он, смеясь, восклицал;

– За что бьете, братцы?

– Мы же похоронили тебя, стервеца! Почему не писал?

– Каюсь, братцы, сейчас все расскажу.

...В госпитале Миша пробыл месяца два, но мы за это время тоже дважды успели перебазироваться, пока не осели наконец в Москве, на Центральном аэродроме. Миша писал, но его письма до нас почему-то не дошли. Так он оказался в другом полку и начал летать на "лавочкиных". Воевал и воюет. А сейчас с группой товарищей прибыл за самолетами. Илья Бочаров расстегнул у Миши комбинезон на груди, и мы увидели несколько боевых наград.

– Такие ордена впору носить большому начальнику, – сказал Илья, а Миша, немного смущаясь, ответил:

– Это не все, что положено. – Задрал игриво подбородок, прикрыл глаза и добавил: – Так-то, вот! Знай наших...

Второй раз мы увиделись с Питолиным через двенадцать лет, в Монино, в Краснознаменной Военно-воздушной академии. Проходя по коридору учебного корпуса, я услышал знакомый голос:

– Почему не приветствуете старших, товарищ майор?

– Мишка! – закричал я, увидев перед собой расплывшееся в улыбке лицо фронтового друга. И растерялся, не зная, что делать: в одной руке у меня тяжелая сумка с конспектами, в другой – фуражка. А он, ехидно улыбаясь, подсказывал:

– Не вздумайте приложить руку к пустой голове. Наденьте фуражку. Вот так. Теперь – руку к головному убору. Перед вами, если заметили, гвардии подполковник! Так-то вот, знай наших!

Мы обнялись. Спрашиваю:

– Неужели, Миша, у тебя такой чин?

Питолин важно прикрыл глаза:

– Это еще не все, дружище. Жду третью звезду. Положено, – сказал он, напирая на "о", – по штату.

Все верно. Миша был заместителем командира дивизии. В академию приехал на зачетную сессию. Учился заочно.

"Мессер" идет к земле

Томилин позвонил с командного пункта:

– На разведку вместе со мной пойдут Бочаров и Штучкин. Пусть ожидают на стоянке.

Ждем. Лениво поднялось осеннее солнце. Тепло. Тихо. На душе – радость: идем на разведку! Настоящее боевое задание. Не то, что прикрывать аэродром: плаваешь на высоте порядка три тысячи метров, изучаешь свои же стоянки. Разведка – совсем другое дело. Это – прорыв, огонь и опасность. А опасность придает новые силы.

– Очевидно, махнем за линию фронта, – говорит Илья.

Не узнаю его: сколько в нем пыла и гордости. Вот и Томилин.

Легко, через борт, соскочил с подошедшей полуторки. "Самая глупая смерть погибнуть в кабине", – сказал он однажды и ездит теперь только в кузове: из него видно небо. Это, конечно, не прихоть. Недавно произошел такой случай. Шла грузовая автомашина. В кузове сидели солдаты, в кабине – командир и шофер. Неподалеку от дороги пролетал вражеский летчик. Увидев грузовик, спикировал на него. Раньше, чем немец открыл огонь, солдаты – через борт и в канаву. Немец дал длинную пулеметную очередь, и шофер с командиром были убиты.

– Шевчук, – сказал Томилин, – я хочу жить. Отныне можешь садиться в кабину.

Сказал и даже не улыбнулся. То ли всерьез высказался, то ли пошутил. Его никогда не поймешь.

Отпустив шофера быстро подходит к нам, злой, возбужденный. Суровым взглядом подавил нашу восторженность. Положил карту на плоскость "мига", разгладил руками.

– Смотрите сюда, – приказал он. – Остро отточенный карандаш уперся в Рославль, скользнул по дороге на Юхнов. – Сообщили, что здесь движется колонна вражеской мотопехоты. Но это не точно. Наша задача – проверить. Все зависит от нас, – Томилин молча, испытующе глядит на меня и Бочарова. – Если колонну найдем, туда полетят наши "Чайки". Завтра, а может быть, сегодня. Не найдем, фашисты пойдут почти беспрепятственно – наши войска отступили!

Молчим, ошеломленные вестью. А мы-то думали "махнуть" за линию фронта. А ее, очевидно, и нет, если немцы прорвались и идут по дороге.

– Может быть, это "утка", с колонной? – предполагает Илья.

– Хорошо, если бы так, – хмуро отвечает Томилин, – только я почему-то в "утки" не верю, уж очень здорово немец прет... Одним словом, колонну надо найти, даже если она сошла с большака. – Помолчал, задумчиво глядя на карту. На Рославль пойдем не сразу, по пути дозаправимся. Все ясно?

Мне – не все. Спрашиваю:

– Как будем искать, все сразу или?..

– Молодец! – хвалит меня Томилин. – Однако...

Спохватившись, в упор глядит на меня. Понимаю: он не доволен ни вопросом, ни прежде всего собой. Ставя боевую задачу, не сказал самого главного, и хуже всего, что об этом напомнил я – подчиненный, вроде бы сделал замечание. Такой он, Томилин.

– Однако... Никакой ты не молодец. Тоже мне, умный вопрос задал. Закон ведомого знаешь? Прикрывать командира! Не допускать атак вражеских истребителей! Значит, надо смотреть за мной и за воздухом. А искать буду я.

Помолчал, глянул на небо, добавил:

– Бочаров идет справа, Штучкин – слева. В зависимости. от положения солнца разрешаю менять место в строю. Надеюсь, это понятно?

Да, это понятно. Если солнце во время полета окажется справа и будет мне мешать, я перейду на правую сторону боевого порядка, стану к крылу Бочарова, и мы пойдем в строю "пеленг". Если солнце окажется слева – Бочаров перейдет на левую сторону.

Кажется, все детали учтены, неясностей нет. Томилин снова испытующе смотрит на нас:

– Готовы? – Мы молча кивнули.

Томилин посмотрел на часы и скомандовал:

– По самолетам!

До запасной точки выполняем обычный полет по маршруту. Садимся, пополняем баки горючим и снова поднимаемся в воздух. Идем на Рославль, высота пять тысяч метров. Погода хорошая, видимость – на сколько хватает глаз.

Подходим к железной дороге. Справа на траверзе – Ельня, но город не виден – с запада натекает низкая облачность.

Над облаками, значительно ниже нас, плывет четверка Ме-109. "Отлично, думаю, – наконец-то мы встретимся". Но одно дело слышать, как кто-то сбил, и другое – сбивать самому, да еще истребителей, которые сами ищут противника и имеют численное превосходство. Чувствую: я посчитал бы за благо, если бы Томилин держался чуточку повосточнее, чтобы наше присутствие не слишком бросалось фашистам в глаза.

Таковы мои первые чувства, первое желание. Правда, это желание было совсем мимолетным и улетучилось сразу, как только я вспомнил, что в руках у меня не тихоходная "Чайка", а мощный, высотный, скоростной истребитель МиГ-3 и что его уже давно пора испытать в бою с "мессершмиттами".

К сожалению, получая боевую задачу, Томилин одновременно получил и приказ: в бой не вступать. И все-таки мне любопытно, обнаружили нас фашисты или нет" Слышу голос Томилина.

– Видите?

Видим, конечно. Отвечаем по очереди, сначала Бочаров, потом я. Так установил командир еще на земле для порядка, чтобы не кричали одновременно. Немцы развернулись в сторону Ельни и вскоре скрылись. Нас не заметили. А может, усыпляют бдительность? Чтобы напасть внезапно. Во всяком случае, надо быть начеку.

Идем с небольшим снижением, разгоняя скорость. Она всегда пригодится. Вижу Рославль. Пункт характерный, лежит в центре сплетения трех железных и шести шоссейных дорог. Но нам нужна только одна, та, что идет на Юхнов. Смотрю на нее и даже не верю глазам. Томилин говорил: "Колонну найти обязательно", а ее и искать не надо. Дорога, как на ладони, а на ней – техника. В два ряда. Танки, автомашины, длинные черные фургоны. Мы уже знаем, что в таких фургонах фашисты возят пехоту, боеприпасы, штабы.

Но почему они молчат? Ни одной дымной трассы, ни одной вспышки огня. Томилина тоже это смущает. Его машина круто идет к земле. Высота 2000 метров... 1500.... Уже видны стволы-хоботы танков. Сейчас он ударит из пулеметов, чтобы вызвать огонь противника, убедиться, что это действительно немцы. И вдруг...

– "Мессеры"! Сзади и справа! "Мессеры"! – оповестил по радио Илья Бочаров.

Нас застали врасплох. Сзади справа... Положение хуже некуда. Мы уже под ударом. Почему же я их не видел? Почему прозевал! Да потому что на какое-то время отвлекся, смотрел на землю. Даже только глянул. А немцы уже в хвосте. Вот что значит Ме-109 и вот что значит на секунду забыть о своей основной задаче: прикрывать командира, следить за воздушным пространством.

Бросив с плоскости белый крученый жгут, истребитель Томилина, вздыбившись, круто уходит вправо. Моя задача сейчас – не отстать. Рывком бросаю машину за ним. Многопудовая сила инерции прижимает меня к бронеплите, вдавливает в чашу сиденья. Темнеет в глазах. Будто в красном тумане временами вижу хвост машины Томилина. Наконец он выводит ее из крена, и небо, широко распахнувшись, открывает нам двух вражеских истребителей.

Молодец Бочаров, что вовремя их увидел. Замысел – ударить нас в спину сорван. Несемся навстречу друг другу. Выполняем ту самую лобовую атаку, которую фашисты, как нам говорили, не любят. Потому что здесь не схитришь. Здесь надо идти на огонь. Грудью.

К сожалению, мы не на равных. Преимущество не у нас, а у них. Немцы пикируют сверху. Если мы потеряем скорость и свалимся раньше, чем проскочим друг друга, они расстреляют нас без особых усилий.

Примерно с тысячи метров фашисты открывают огонь. Рано, конечно. Но трассы мелькают прямо перед глазами. Они проносятся мимо, а впечатление, будто каждая направлена тебе в грудь. Вижу: Томилин стреляет. Не отстаю от него, жму на гашетки. Пытаюсь поймать фашиста в прицел, но это трудно, не успеваю. Поэтому бью просто вперед, сразу в обоих.

Однако наши дела далеко не блестящи. Скорость катастрофически падает, мотор надсадно ревет, но больше не тянет. Еще немного – и буду в штопоре. Вернее, в предштопорном состоянии, когда самолет задрожит и на секунду замрет, прежде чем упасть на крыло и на нос. В эту секунду немец и влепит очередь.

И вдруг впереди, справа, появляется еще один истребитель МиГ-3. Он идет под углом девяносто градусов к фашистам, и в этот момент он страшнее для них, чем я и Томилин. И скорость есть у него, и свобода маневра, и самое главное враг у него под огнем. Ведущий пары Ме-109, оценив обстановку, с небольшим отворотом вправо устремляется вниз, за ним, чуть замешкавшись, его напарник.

– Спасибо, товарищ! – кричу незнакомому летчику. – Ты вовремя нам помог.

Томилин считает душевные излияния лишними. Молча, свалив МиГ-3 на крыло, резким доворотом бросается вслед за отставшим фашистом и бьет.

Вот это удар! Тяжелая рука у ведущего: самолет вспыхнул, как факел. Распуская хвост черного дыма, "мессер" пикирует, забирая влево, к дороге, по которой идут фашистские танки, и метрах в двухстах от них, ударившись оземь, взрывается.

Невольно приходит на память: точно так же падала "Чайка" – моя машина, дымя и забирая все время влево. Только фашисты не сумели меня убить и я тогда спасся на парашюте, а Томилин убил немецкого летчика, и он на глазах своих же солдат взорвался вместе с машиной.

Вроде недавно был проведен тот июльский воздушный бой – немногим больше двух месяцев. Но как мы изменились! Победы Боровского, Кохана, Мидина, штурмовые удары под Белым вдохновили нас, еще раз уверили в силе нашего оружия, показали, что враг не так уж, силен, каким казался вначале, что спокойствие, выдержана, верный удар в бою всегда приносят успех.

Мы изменились. Я это чувствую по себе, по делам моих боевых друзей. Все стали иными. Не только обстрелянными – и это на пользу! – но и умело анализирующими обстановку в бою, свои действия и действия вражеских летчиков. До настоящего мастерства нам еще далеко – это понятно – но многому мы научились. Мы бьем врага.

Но я немного отвлекся. Возвращаюсь к воздушному бою.

Откуда взялся тот летчик, что так своевременно нам помог? Да это же был Бочаров. В момент, когда фашисты собирались ударить нам в спину, мы шли в боевом порядке "клин". Впереди Томилин, я – справа, Бочаров – слева. Услышав, что немцы сзади и справа, Томилин бросил машину в правый боевой разворот, чтобы выйти фашистам в лоб, а Бочаров – влево. Вообще-то после такого маневра он мог потерять нас и остаться один. Но в ту минуту Илья об этом не думал, он просто вышел из-под Удара, а когда увидел, что внимание немцев приковано к нашей паре, довернулся и упредил их атаку. Но об этом Мл узнаем потом, после посадки, во время разбора воздушного боя.

А сейчас? Сейчас мы несемся к земле... Вот почему молчали зенитки опасались поразить "мессершмиттов". Но как только один из них ударился о землю, воздух рванули десятки разрывов снарядов. И я их не только увидел, даже услышал. Сквозь рев мотора, сквозь треск атмосферных разрядов в наушниках. Резкие, как удары бича. Машина пошла на крыло, потом неожиданно вздыбилась. Движением рук и ног я не дал ей лечь на лопатки, удержал от падения. Небо вокруг потемнело. Дымные шапки с черно-багровым огнем внутри ворочались, будто живые...

– Пикируем! – крикнул ведущий, и мы не строем, а порознь несемся к земле около нее спасение от зениток.

– Выводи! – слышу по радио.

Надо сказать – и за это спасибо Томилину – команда подана вовремя. Если машина пикирует, то есть несется к земле под большим углом, то вывести ее в горизонтальный полет не так-то легко, нужно не только усилие мышц, нужен еще и запас высоты, потому что по закону инерции самолет имеет просадку. И эта просадка тем больше, чем больше угол пикирования, скорость, вес машины. Но если рядом с тобой, с твоим самолетом полыхает огонь зениток, разве вспомнишь о том, что "миг" тяжелее "Чайки", что просадка у него значительно больше .. Короче, я вырвал его из пике у самой земли. Еще бы немного и – все...

С минуту несемся над верхушками деревьев, уходим в безопасное место, потом, набрав высоту, снова следим за мотоколонной. Ее голова приближается к Юхнову..

Мы дома. Бочаров подходит ко мне, спрашивает:

– Ты помнишь, что говорили нам испытатели, перегонявшие "миги" в Алферьево? Не помнишь? "Хорош для боя с бомбардировщиками. Есть недостаток "тяжел на малых высотах". А ты заметил, на какой высоте Томилин срубил фашиста? Две с половиной тысячи метров. Высота, на которой силен Ме-109...

Сердце в горе и гневе

Двумя большими колоннами противник вышел на Юхнов Варшавское шоссе, близлежащие дороги забиты танками, крытыми авто– и бронемашинами. Вполне очевидно, сгруппировавшись восточнее города, на рубеже Угры, немцы начнут прорываться к Подольску. Мы понимаем, как велика опасность, нависшая над нашей столицей Летчики 6-го авиакорпуса вот уже несколько дней непрерывно штурмуют вражеские войска. Вторая и третья эскадрильи совершают по нескольку вылетов в день. И мы, пилоты первой, с рассвета до темноты не вылезаем из кабин "мигов". Дежурим, прикрываем объекты, гоняем фашистских разведчиков. И жалеем, что осенние дни не так продолжительны.