Текст книги "Русские кругосветные мореплаватели"

Автор книги: Николай Нозиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

В России первые сведения о Японии были получены из Европы. Можно считать, что первым, у которого русские узнали про Японию, был знаменитый голландский ученый и картограф XVI в. Герард Меркатор. Его «Атлас», напечатанный в 1601 г., с многочисленными описаниями и картами многих земель, стран и народов, выдержал в Западной Европе до 50 изданий и несколько его экземпляров попало в Москву. Географические описания из него были переведены в 1637 г. на русский язык.

Через 20 лет, в 1657 г., в Москве была издана «Книга, глаголемая космография, – описание всего света земель и государств великих», – представлявшая собой русскую переработку текста Мерка-тора. Среди многих географических описаний, заимствованных «Книгой» из «Атласа», имеется очень туманное описание Японии под заголовком: «О Японии, или Япан-острове». Там сообщается, что «тут золото и жемчуг и камение драгоценные и всяким богатством то государство изобилует».

В 70-х годах XVII столетия, в связи с соприкосновением русских с Китаем, в Москве начинают интересоваться Японией и собирать о ней сведения. Некоторые данные о Японии доставил правительству Николай Спафарий, отправленный в 1675 г. послом России в Китай. Первые более или менее подробные сообщения о Японии доставил завоеватель Камчатки казак Владимир Атласов. Во время своего пребывания на юге полуострова Атласов собрал у населения некоторые рассказы о Курильских островах и Японии и узнал, что у него живет два года неизвестный иноземец – «полоненин». Пленник этот, Денбей, оказался японским торговцем, потерпевшим кораблекрушение у берегов Камчатки. Денбей прожил к отряде Атла-сова два года, подучился говорить по-русски и был отправлен сначала в Якутск, а затем в конце декабря 1701 г. в Москву. Этот первый в России японец сообщил много разнообразных сведений о своей стране.

В начале января 1702 г. с Денбеем долго беседовал Петр I в Преображенском под Москвою. Результатом этой встречи был указ: «Ево, Денбея, на Москве учить русскому языку, а когда он в нем навыкнет, дать Денбею в научение из русских робят человека 3 или 4 учить по японскому языку или грамоте». Приказано было его утешать и обещать, что по окончании обучения «робят» он будет отпущен на родину. В 1710 г. Денбей, окончивший изучение русского языка, обратился с просьбой отпустить его в Японию, но Петр его не отпустил и велел окрестить в православную веру.

Из рассказов Денбея можно было узнать, что Япония находится сравнительно близко от Курильских островов, что японцам запрещено ездить для торговли в иностранные государства, а из иностранцев допускаются для торговли одни голландцы, да и то в единственный порт Нагасаки. О таких порядках в Японии московское правительство уже слышало от иностранцев, рисовавших Японию как страну, богатую золотом, серебром, с развитым сельским хозяйством и имевшую войско, вооруженное огнестрельным оружием.

Придавая огромное значение развитию российской торговли, особенно внешней, Петр настойчиво добивается установления сношений с Японией. В 1702 г. он издает указ о посылке на Камчатку приказчика, которому поручается, между прочим, и заведение торговых отношений с Японией: «И домагатца ему всякими мерами, по которое время прислан будет из Москвы из стольников, чтобы учинить с Японским государством меж русскими людьми торги не малые. И проведать ему, какие у них в Японском государстве узорчатые товары обретаются также и русские товары, в том государстве какие надобны и на которые походу больши бывают и станут ли они с русскими людьми торг иметь, и воинские епонские люди какое у себя имеют оружие, и битву, и к воинскому делу каковы удобны, и какие пути проезд к ним бывает, о том вышеописанном о всем осведомитца подлинно и писать в скорости с приезду его из камчадальского в Якуцкой, а из Якуцкого о том писать к великому государю к Москве в Сибирский приказ».

Одновременно предпринимаются и первые попытки розыска пути в Японию. Поиски эти шли в двух направлениях – из Камчатки, к югу, вдоль Курильской гряды, и из района Уды и Тугура, к востоку, через Шантарские острова.

Неоднократные плавания казаков и промышленников не привели к желаемому результату – открытию морского пути.

Между тем, к правительству поступало все больше и больше различных сведений о Японии. Получались они в большинстве случаев от японских купцов и мореплавателей, попадавших в результате кораблекрушений на Камчатку, а оттуда в Якутск, Иркутск, Москву и Петербург. Полученные сведения усиливали интерес правительственных и торговых кругов к Японии. Открыт морской путь в эту страну был уже после смерти Петра I Второй экспедицией Беринга.

Капитан Шпанберг и лейтенант Вальтон в плавании 1739 г. и мичман Шельтинг в 1742 г. сделали важные географические открытия. Они первые из европейцев нашли путь в Японию с севера, побывали на японских островах Хондо (Нипон) и Матсмай (Хоккайдо)[23]23
  Остров Матсмай, или Иессо, или Хоккайдо – самый северный из островов Японского архипелага.


[Закрыть], прошли и нанесли на карту все Курильские острова и восточный берег Сахалина. В бытность у японских берегов Шпанберг и Вальтон вступили в сношения с японцами.

Следующее посещение русскими Японии состоялось в 70-х и 90-х гг. XVIII века. В 1778 г. на Хоккайдо побывало судно купца Лебедева-Ласточкина с товарами для «японского торгу».

Начальник экспедиции Антипин и посадский Шабалин вели долго переговоры с японцами, закончившиеся малоуспешно. Японские власти объявили им, что русским запрещается посещать и Хоккайдо и соседние (южные) Курильские острова, а торговать с японцами они могут через айнов, жителей более северных Курильских островов.

При Екатерине II была сделана еще одна попытка войти в нормальные дипломатические отношения с Японией. Инициатором ее был крупный исследователь Сибири академик Э. Лаксман. Лаксман посоветовал императрице снарядить экспедицию в Японию под предлогом возвращения на родину японцев, потерпевших кораблекрушение. Экспедиция состоялась в 1792–1793 гг. под начальством Лаксмана – сына, исправника в Гижиге, и при близком участии одного из деятелей Российско-американской компании Г. И. Шелехова. Русским удалось проникнуть еще дальше в японские воды. Они первые побывали не только в Хакодате, но и в главном городе острова Хоккайдо – Мацумай. После продолжительных переговоров с представителями местных властей и самого Спогуна японцы объявили, что доступ на японские острова русским попрежнему запрещен, но что «одному судну великого русского – государства» разрешается посетить Нагасаки для дальнейших переговоров. Для этого был выдан специальный пропуск «на императорском дипломе».

Занятое событиями в Европе, русское правительство не воспользовалось полученным разрешением. И только спустя 10 лет, при организации первого кругосветного плавания в Русскую Америку, было решено отправить Резанова для переговоров с Японией.

Вернемся к нашему рассказу об этом плавании Крузенштерна и Резанова.

Через полчаса после отъезда рыбаков Крузенштерн приказал дать пушечный выстрел. Вскоре показалось японское судно с двумя чиновниками и шестью гребцами. Когда оно приблизилось к «Надежде», все наши моряки устремились к правому борту корабля, куда пристали японцы. Все хотели скорее увидеть первое японское судно, его флаги, прибывших чиновников, их одежду и знаки различия.

У первого чиновника, стоявшего посреди судна, было за поясом два меча. Голова его была обнажена. Заметив подошедших к борту Крузенштерна и других офицеров, он почтительно и низко поклонился и задал следующие вопросы: «Какое судно? Откуда? Какие люди на нем находятся? Куда едет и зачем?» Ему ответили через одного из привезенных из России японцев: судно – российское, военное, прибыло из Петербурга; люди, находящиеся на нем, все россияне; на этом корабле находится от российского императора чрезвычайный посланник к императору японскому с грамотами и подарками; на нем же привезены четыре японских подданных, которые имели несчастье потерпеть кораблекрушение у российских берегов; русский император велел возвратить их обратно в отечество. Корабль называется «Надежда» и идет в Нагасакскую гавань. Японский чиновник возразил: в эту гавань никто не имеет права входить без особого повеления японского императора; доступ туда открыт только одним голландцам. Посланник Резанов сообщил, что русские имеют разрешение от японского императора и вручил ему следующую записку на голландском языке:

«От великого императора всея России к его тензинкубосскому величеству великому императору японскому камергер Резанов отправлен послом для поднесения его величеству даров и возвращения четырех человек его подданных. Отправился из престольного города Петербурга июля 26 минувшего года и прибыл в японские воды сентября 27 настоящего года. Просит японское правительство о присылке лоцмана для провода корабля в Нагасакскую гавань».

Прочтя записку, чиновники привели «Надежду» ко входу в бухту, где просили отдать якорь, из пушек не стрелять и не входить в залив до прибытия из города уполномоченных губернатора.

Сняв копию с разрешения, выданного в свое время Лаксману, японские чиновники выразили недоумение, почему русские только теперь, спустя 12 лет, воспользовались полученным разрешением, и сообщили, что четыре года подряд ждали прихода русского корабля. В девять часов вечера на Нагасакском рейде показались огни, и из залива появилось множество японских джонок и между ними большое судно, оснащенное разноцветными огнями в бумажных фонарях. Вся эта флотилия подошла к «Надежде». На ней прибыли уполномоченные губернатора и корабельная стража.

Сначала вошли на «Надежду» переводчики – старший и два младших. Они приветствовали командира– корабля низкими поклонами, держась за коленки и приседая по японскому обычаю. Затем с любопытством рассматривали корабль, удивлялись военным порядкам, «тикету» и двум гренадерам, стоявшим на часах у трапа, ведущего в каюту посла. Переводчиков провели к Резанову. Они еще более почтительно приветствовали его с благополучным приездом и сообщили о прибытии уполномоченных губернатора, желающих представиться «великому послу».

Резанов ответил, что будет рад видеть уполномоченных и примет их с особым удовольствием. Переводчики вышли, спустились на японское судно и через минуту возвратились на корабль. Вслед за ними поднялся японский вельможа – уполномоченный губернатора. Привезенные из России японцы бросились перед ним на колени и, распростершись на палубе, били ее лбом. Уполномоченный изумился и спросил, кто они такие. Получив ответ и не сказав им ни слова, он пошел важной, величавой походкой вперед.

При его приближении караул сделал особый почетный ружейный прием «на караул», а барабанщик пробил «дробь»[24]24
  Для оказания особых почестей высокопоставленным лицам на судах старого военного флота выставлялся караул с ружьями при барабанщике. Когда почетное лицо прибывало на корабль, караул делал ружейный прием «на караул», а барабанщик бил «дробь».


[Закрыть]. Вельможа сначала как бы испугался от неожиданности, остановился и смущенно спросил: «Что это значит?» Ему объяснили: как высокой особе, оказывается ему военная почесть по русскому военному морскому уставу. Вельможа просиял и выразил благодарность, но просил оказать такую же почесть и другому чиновнику, уполномоченному губернатора, когда он вступит на корабль. Желание его было исполнено. Свита обоих чиновников состояла более чем из тридцати человек. Одних переводчиков, знающих голландский язык, было шесть, но для перевода призывались только три старших из них. Посланник пригласил уполномоченных и переводчиков занять места на диване. Уполномоченные уселись, подогнув по обыкновению ноги под себя. Переводчики остались стоять. Через минуту в каюту посланника вошли японские служители, поставили перед каждым уполномоченным по одному небольшому длинноватому лакированному ящику с курительными трубками и маленькую жаровню с горящими угольями для раскуривания табака. Переводчики принесли с собой изящные лакированные ящички, в которых находились бумага, кисти, тушь и другие письменные принадлежности. С ними они расположились на полу. У младшего чиновника был в руках сверток бумаги, на котором он записывал все, что говорилось. То же делали и старшие переводчики. Начались переговоры с уполномоченными.

Уполномоченные особенно интересовались грамотою, которую Александр I посылал императору Японии. По распоряжению Резанова чины свиты посольства торжественно принесли ящик с футляром. Ящик и футляр были открыты, баниосы (чиновники) встали с места, на цыпочках подошли к столу, на котором был поставлен ящик с грамотой, и внимательно рассматривали блестящую золотую парчу. Они очень просили показать им самую грамоту. Посланник заявил, что подлинную грамоту он открыть не может и показал только копию с нее.

Старший баниос спросил:

– Согласен ли великий посол повиноваться обычаям страны Восходящего Солнца?

Резанов ответил:

– Согласен, если они не будут предосудительны для величия России.

Затем баниосы просили вызвать японцев, привезенных из России, и, расспрашивая их, записывали подробно ответы.

В это время в каюту посланника вошел капитан голландской морской службы и попросил разрешения у баниосов войти на русский корабль голландскому обер-гаупту, или главному директору, управляющему голландскими торговыми делами и факторией[25]25
  Фактория – пункт торговли и обмена с туземцами.


[Закрыть],¹ генералу Деффу, чтобы дать ему возможность повидаться с русским великим послом.

Обер-гаупт Дефф прибыл одновременно с баниосами и не осмеливался без позволения старшего баниоса выйти из японского судна и войти на «Надежду». Он ждал около двух часов и решил, наконец, напомнить о себе. Получив разрешение, Дефф появился в каюте. На французском языке он приветствовал посла и представил ему командира голландского корабля и своего секретаря. Резанов любезно отвечал на приветствия.

Дефф не оказал должного почтения присутствовавшим здесь баниосам. Ему тотчас напомнил о том толчком в бок один из старших переводчиков, сказав при этом:

– Господин Дефф, кланяйтесь!

Дефф мгновенно обратился к баниосам, сложил руки ладонь к ладони, поклонился так низко, что коснулся ими палубы. То же самое проделали и прибывшие с ним его секретарь и капитан барон Палет.

Русские моряки и чины посольства чрезвычайно изумились низкопоклонству и раболепию голландцев, гордость и высокомерие которых в Восточной Индии и на островах Великого океана были известны всему свету. Там они казались господами и владыками, здесь, в Японии, производили впечатление рабов. Когда голландцы кланялись японским вельможам, младшие переводчики лежали на палубе перед баниосами. В это же время старший переводчик закричал:

– Начальник Дефф, приветствовать великого господина!

После этого Дефф и все голландцы, держа себя за колени, поклонились в пояс и продолжали кланяться, пока, по знаку старшего баниоса, им не было разрешено встать. Пока голландцы приветствовали японских сановников, старший из них, сидя на корточках, обратился к посланнику со следующими словами:

– Господин посол! Вам странны обычаи наши, но всякая страна имеет свои, а голландцев мы издавна называем нашими друзьями, и вот доказательство их доброго к нам расположения. Согласны ли вы сему следовать?

– Нет! – ответил Резанов. – Я слишком почитаю японскую нацию, чтобы дружбу и работу с ней начинать с безделиц. А обычаи ваши нисколько для меня не удивительны. Но они у нас другие, и притом они также непоколебимо сохраняются.

Затем баниосы завели разговор об оружии. Они заявили, что русское судно получит разрешение войти в Нагасакскую гавань при условии, если обяжется выдать порох, пушки и все огнестрельное оружие, сабли и шпаги, из которых только одна может быть предоставлена послу.

Резанов знал о таких японских законах для иностранных судов и согласился отдать все оружие, кроме шпаг офицеров и ружей его личного караула. Японцы, однако, не были этим удовлетворены и указывали на пример голландцев, которые таким правом не пользуются, исключая директора фактории Деффа. Ему предоставляют шпагу, когда он один раз в год отправляется в качестве посла к императору.

После долгих переговоров с японцами Резанов сказал: – Я надеюсь, что уполномоченные передадут мои доводы губернатору, который, вероятно, найдет мои требования справедливыми.

Японцы обещали доставить ответ в течение трех суток, но посол просил их ввести корабль в гавань на другой же день, так как судно, пострадавшее во время тайфуна, не в состоянии было долго держаться в открытом море.

Прощаясь с уполномоченными губернатора, посланник просил их о присылке свежих припасов. На следующий день рано утром губернатор прислал на корабль провизию. От денег японцы отказались, ссылаясь на приказ губернатора. Около полудня показалось в заливе большое украшенное флагами японское судно. Оно шло по направлению к «Надежде» в сопровождении целой флотилии мелких лодок. Это были уполномоченные от губернатора, прибывшие для дальнейших переговоров. Переводчики, явившиеся раньше, изъявили желание, чтобы посланник вышел навстречу представителям губернатора, но Резанов отказал им в этом:

– Сделать это я не могу, ибо так велико мое звание, что если бы и самому губернатору решился я оказать такую честь, то только из единого уважения моего к нему, как уполномоченному высшей власти.

Переводчики вышли с этим ответом и вернулись вскоре с представителями губернатора. Войдя к послу, они сами расставили стулья и указали посланнику его место. Резанов вежливо поблагодарил, но заявил, что кресло его никому занять нельзя.

Усевшись, наконец, после первых приветствий, баниосы сообщили через переводчиков, что губернатор из особого уважения к российскому послу разрешает всем офицерам сохранить шпаги, а караулу посланника – ружья. Посланник просил благодарить губернатора, прибавив, что «от вельможи столь просвещенного он иного и не ожидал». Резанов далее заявил, что подлинную грамоту, за подписью российского императора, он может вручить только собственноручно японскому императору, а губернатору – только копию с подлинника с переводом на японский язык. Документ этот был принесен одним из секретарей посольства, и Резанов, подняв в знак уважения сверток до уровня головы, передал его японским представителям. Встав с места, они приняли его с почтительными поклонами, заявив, что губернатор отправит его с курьером в Иеддо.

Затем приглашены были опять голландцы, которые, как и накануне, дожидались разрешения войти и снова проделали церемонию с поклонами. Директор Дефф на этот раз был при шпаге. Дефф сказал посланнику, что разрешения выйти из Десимы он должен просить как милости, которая, однако, стоит ему каждый раз шестнадцать талеров. Когда он однажды ездил с капитаном за город, то один день обошелся ему в четыреста талеров. Их пришлось уплатить сопровождавшей страже.

Затем японцы взяли порох, снаряды, ружья и палаши у команды. Вечером, после отъезда баниосов, к «Надежде» подошло семьдесят японских лодок. Взяв корабль на буксир, они провели его 5 км к острову Папенберг, где велели отдать якорь. Здесь стоянка была безопаснее, чем в открытом море; японцы обещали провести судно еще ближе к городу, как только выйдут в море китайские суда. По японским законам кораблям двух наций стоять в одном месте на якоре воспрещено.

Съезжать с корабля на берег никому не разрешили, не позволили и покупать что-либо у японцев. Корабль японцы окружили сторожевыми лодками, на которых было до пятисот человек караула. Впрочем, посещавшие ежедневно «Надежду» чиновники уверяли, что все эти формальности окончатся как только вернется из Иеддо курьер. Тем не менее число сторожевых судов все увеличивалось. 16 октября прибыла еще флотилия из пятидесяти парусных судов, причем японцы объяснили, что это не караул, а почесть великой империи. С места стоянки «Надежды» самого города видно не было, заметны только кое-где были хижины и деревни.

Вечером того же дня на «Надежду» прибыли еще два баниоса. Один был важный ревизор из Иеддо. Они оказались гораздо разговорчивее и веселее приезжавших раньше. Неожиданно они стали расспрашивать о размерах России, о землях, которыми она владеет, о государствах, с которыми граничит. Принесены были географические карты и глобус, на котором им показали Америку, Камчатку, земли, граничащие с Китаем, Персией, Турцией, европейские государства.

Ревизор, наклонясь к самому глобусу и повертывая его в руках, старался что-то отыскать на нем, но не мог. Обратившись к послу, он спросил:

– А где же здесь Япония?

Резанов указал место, занимаемое Японией. Ревизор обрадовался, улыбаясь, поднес глобус своему товарищу, показывая пальцем на японские острова и воскликнул:

– Нипон! Нипон! Нипон!

Спросив, правильно ли на глобусе изображена Япония, баниосы и сопровождавшие их японцы выразили удивление, что она такая маленькая в сравнении с другими странами, особенно с Россией и Китаем. Затем они застенчиво, как бы сконфуженно, простились и уехали на берег.

На другой день, 17 октября, китайские суда ушли в море. «Надежду» провели за Папенберг, велели отдать якорь в 7 км от «города, недоходя императорской крепости. Японцы обещали подвинуть корабль еще ближе к городу по уходе голландских кораблей.

После долгих переговоров японцы исполнили просьбу заболевшего Резанова – разрешили ему совершать прогулки на берегу. Для этого они отгородили небольшое пространство в 54 м длины и 21 м ширины. Соорудили беседку из бамбука и расставили вокруг караулы. 29 октября на «Надежду» прибыли чиновники. С большими церемониями и «великими вежливостями» они проводили посланника на берег под конвоем двадцати парусных судов с войсками. Оказалось, что место крайне неудачно для прогулок: пыльное, без тени. Посланник вскоре отказался от прогулок и не сходил с корабля.

8 ноября из Нагасаки ушли голландские суда. По приказанию губернатора корабль был проведен на буксире за императорские караулы, где стал на якорь.

Болезнь посла все усиливалась; губернатор обещал предоставить ему на берегу помещение, к отделке которого велено было приступить. Выбрали местность напротив голландской фактории, где помещался рыбный базар Мегасаки. Участок окружили бамбуковым забором как со стороны моря, так и со стороны Десимы, с которой посольство не должно было иметь никаких сношений.

Дом посланника и его свиты состоял из девяти комнат, отделявшихся друг от друга бумажными перегородками и ширмами. На дворе помещались четыре магазина, два – за воротами. Местность с трех сторон окружал залив; четвертую обнесли тыном из бамбука. вышиной B3I. Ворота, выходившие прямо в воду, запирались с обеих сторон замками. Самый залив против дома огородили тыном в два ряда на расстоянии 106 м, чтобы близко не подходили суда. На концах помещались две караулки с солдатами. Наружный ключ от ворот был у морского чиновника, внутренний – у сухопутного офицера. Другие ворота выходили в переулок, который вел к городу. Здесь находились две караульни: одна полицейская, другая военная. Кроме того, на горе были расставлены караульные дома с пикетами, так что сверху можно было видеть все происходящее внизу.

Остров Десима, на котором жили голландцы, отделялся от посольского помещения заливом. В начале декабря отделка посольского дома была окончена, и 17 декабря Резанов с большой торжественностью переехал на берег. В этот день с раннего утра Нагасакская бухта приняла праздничный вид; весь залив был наполнен множеством судов и лодок, украшенных флагами, на берегу расставлены войска.

Около полудня показалось огромное, богато украшенное японское судно – собственная двухпалубная джонка феодального князя Хизенского. Стены и перегородки кают были покрыты лучшим японским лаком, трапы из красного дерева отполированы как зеркало, палубы устланы дорогими коврами. Не только двери и окна, но и борты и палубы украшали дорогие ткани. Нижнюю палубу обили лиловыми шелковыми обоями с белыми вышитыми гербами; верхнюю часть судна украсили разноцветными материалами с вытканными золотом и шелком цветами и гербами. Для посла со свитой и для важнейших японских сановников устроили в кормовой части павильон из дорогой ткани с особенно красиво вышитыми цветами, птицами и гербами. Войдя в джонку, Резанов приказал поставить у входа в павильон двух гренадер и поднять флаг чрезвычайного посла с двуглавым орлом посредине.

На берегу посол был встречен баниосами. Они от имени губернатора приветствовали его со вступлением на японскую землю и выразили пожелание скорого выздоровления. Но едва Резанов вошел в отведенное ему помещение, как ворота заперли на замок и никого не выпускали. Посланника окружили вниманием и почетом, но в сущности это был почетный плен. Японцы старались замаскировать его вежливостью и ссылкой на древние традиции.

В это время из Иеддо прибыл новый губернатор. Но ввиду приезда русского посольства старый все-таки не выехал в столицу. В Нагасаки оказались одновременно два губернатора.

Моряки наши тем временем жили на корабле, который 23 декабря перевели еще ближе к городу. Это была уже пятая стоянка со времени прихода в Нагасаки. В пути вследствие тайфуна «Надежда» потерпела, значительные аварии, пришлось поэтому заняться починкой судна. Все необходимые для ремонта материалы японцы доставили Крузенштерну, отказавшись попрежнему от всякой платы.

За все время стоянки наши моряки не только не могли сойти на берег, но не имели даже права ходить на шлюпках около корабля. На берег, где жил посланник, разрешалось съезжать только астрономам для производства наблюдений. Японцы все время неусыпно следили за моряками и посольством. Как только гребное судно отделялось от «Надежды», чтобы плыть к обсерватории, целый японский флот из десяти-пятнадцати судов снимался с якорей и провожал русскую шлюпку до берега и обратно. Русские моряки очень желали познакомиться с голландцами, находившимися в таком же заключении на своих судах, но это не было им позволено. Мало того – запрещено было даже послать письма на родину с уходившим в Батавию голландским судном. Только посланнику разрешили написать краткое донесение Александру I о благополучном плавании, причем губернатор потребовал, чтобы предварительно это донесение было прислано ему для снятия копии.

Вскоре на «Надежду» прибыли японские чиновники за подарками своему императору и его двору. Для того чтобы снести большие зеркала, скрепили два парома и, сделав настилку из досок, покрыли ее рогожами, цыновками и красным сукном.

Крузенштерн был крайне удивлен, узнав, что зеркала понесут в Иеддо на руках. Для этого требовалось по крайней мере человек шестьдесят на одно зеркало, и то они должны были беспрестанно сменяться. Ему пояснили, что для японского императора нет ничего невозможного. В подтверждение этого рассказали, что два года тому назад китайский император подарил японскому живого слона. Его тоже перенесли на руках из Нагасаки в Иеддо.

Посланнику и лицам его свиты пришлось прожить в почетном заточении четыре месяца, до самого отъезда из Японии. Только изредка Резанов мог видеться с нашими моряками и директором голландской фактории Деффом. Подозрительные японцы ни на минуту не оставляли Деффа с глазу на глаз с посланником. Резанов, однако, не терял даром времени и старался провести его с возможной пользой. Он усердно продолжал свои занятия японским языком, начатые еще во время путешествия с одним из находившихся на «Надежде» японцем, и настолько успел в этом, что составил даже «Краткое русско-японское руководство» и словарь, содержавший более пяти тысяч слов[26]26
  Словарь этот был издан впоследствии Академией наук.


[Закрыть].

30 марта прибыл, наконец, так долго ожидаемый чиновник из Иеддо, которого японцы называли «великим сановником Ито». Первая аудиенция была назначена 4 апреля, В этот день Резанова со всей посольской свитой перевезли на японском судне в город. На берегу его встретили уполномоченные губернатора с почетным караулом. Вдоль улиц были выстроены войска. Народа, однако, не было видно – на улицу никого не выпускали. При выходе на берег для посла приготовили богатый паланкин; его несли восемь носильщиков.

В паланкине поместился Резанов с императорской грамотой. Секретари посольства и прочая свита шли пешком.

Резанов поставил условием приветствовать уполномоченного императора по-европейски. На это согласились с трудом.

Во дворце, назначенном для переговоров, посольство было, встречено множеством переводчиков. В приемной посланнику и его свите предложили чай и трубки с табаком. Затем губернаторский чиновник со старшим переводчиком просили Резанова перейти в комнату совещаний. Посольская свита была оставлена в приемной, а Резанов в сопровождении одного секретаря посольства, несшего царскую грамоту, последовал за провожатыми.

Посол прошел целую анфиладу комнат, в которых рядами сидели чиновники, и добрался, наконец, до аудиенц-залы. Прежде чем войти туда, он взял из рук сопровождавшего его секретаря грамоту и затем вошел один. Здесь сидел уже прибывший из Иеддо императорский уполномоченный Ито с обоими губернаторами по сторонам. После взаимных поклонов и приветствий Резанов сел на приготовленное ему место. Великий сановник Ито начал говорить. По мере того как он медленно произносил отдельные слова, переводчики, почтительно сидевшие на полу с наклоненными головами, с все возрастающим удивлением и беспокойством стали поглядывать на Резанова и, когда Ито кончил речь, ё видимым смущением перевели его слова.

Ответ, привезенный из Иеддо от императора, был следующий: «Повелитель Японии крайне удивлен прибытию русского посольства; император не может принять посольства, а переписок и торговли с россиянами не желает и просит, чтобы посол выехал из Японии».

Резанов, изменившись в лице, сказал:

– Удивляюсь такой дерзости! Может ли кто запретить писать моему государю, который через то еще более чести оказал его кубосскому величеству, нежели ожидать он мог. Оба они – императоры, но кто из них могущественнее, не нам здесь решать. Впрочем, наш торг им не нужен, и со стороны монарха моего это было относительно Японии милость, которая из единого человеколюбия к облегчению их недостатков последовала. Но не думают ли они и россиян трактовать так же, как и португальцев?

Переводчики передали ответ Резанова, следившего внимательно за переводом и поправлявшего их по-японски.

Затем один из губернаторов, Хида-Бунго-но-Ками-Сама, ответил:

– Скажите послу, что он сегодня взволнован и что лучше отложить заседание до другого дня.

– С великим удовольствием! – ответил Резанов и вышел из аудиенц-залы.

На другой день аудиенция была ласковее. Сановники говорили:

– Император не может принять посольства и даров потому, что, по японским обычаям, должен отвечать тем же, но это невозможно, ибо уже двести лет как постановлено, чтобы японцы никуда не выезжали; начинать торговать с другими народами их коренные законы запрещают; привезенных из России японцев император с благодарностью принимает, но раз существует общее правило, чтобы в их порты не приходили никакие чужие суда, то русские не могут его принять только на свой счет – к японским берегам никому приближаться не позволено.