Текст книги "Заколдованная буква"

Автор книги: Николай Носов

Соавторы: Фазиль Искандер,Лев Кассиль,Леонид Пантелеев,Виктор Драгунский,Владимир Железников,Михаил Зощенко,Ирина Пивоварова,Радий Погодин,Анатолий Мошковский,Андрей Некрасов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

– Да, досадно. Туда действительно невозможно дозвониться, – заметил Владик, повеселев, – на редкость трудно. Очень досадно!

– Ну, мы пойдём всё-таки, – сказал я.

Лёшка вышел нас проводить. На лестнице Владик шепнул Вере:

– Ты иди с ним в кино, а мы с Володей – на вокзал.

– Пойдём сейчас в кино, Лёша, – предложила Вера.

– Так вы за этим и пришли? – обрадовался Лёшка.

– Ну да!

– И билеты есть?

– Ага, – сказала Вера.

– А чего же вы при маме не сказали?

– Боялись, она тебя не отпустит, – не задумываясь ответил Владик.

– Почему? Она меня днём отпускает, – возразил Лёшка.

– Видишь ли, картина очень взрослая, – сказал Владик.

– Там арии… арии такие, понимаешь, что только после шестнадцати лет, вот в чём дело, – поспешно поддержал я.

Только бы Лёшку отправить в кино, а нам попасть на вокзал вовремя! Только бы всё объяснить Анне Аркадьевне раньше, чем Лёшка с матерью явятся её благодарить! Но Лёшка не отпускал нас – он не торопился.

– Это что за картина, «Алеко»? – спросил он.

– «Алеко».

– Интересно, тут «Алеко», а у Пушкина «Цыганы» называется, да?

– А у Пушкина «Цыганы», – повторили мы, переминаясь с ноги на ногу.

– Может, ещё не пустят из-за арий этих? – усомнился Лёшка.

– Пустят, – сказал я, – Эти арии только вечером… а так, днём, и тебе и Вере можно… Вот мы с Владиком уже были – пустили.

– Так, значит, мне одному с Верой идти? – Видно было, ЧТО Лёшка заколебался. – Я думал, всем вместе…

– Билеты хорошие, самая середина, – сказала Вера жалобно. – Пора уж идти, а то пропадут…

Наконец Вера с Лёшкой ушли в одну сторону, а мы с Владиком помчались в другую – к метро. Сбежав вниз по эскалатору, вскочили в поезд и выбрались из-под земли у Курского вокзала, когда до прибытия кисловодского поезда оставалось пять минут.

– Живо брать перронные билеты! Успеем! – сказал Владик. – Плохо, что номера вагона не знаем. Но на платформе так сделаем: ты станешь у входа в туннель, а я пойду вдоль вагонов, Анну Аркадьевну не пропустим.

Мне это понравилось. Я просто мечтал, чтобы Анне Аркадьевне попался на глаза первым Владик, а не я. Он найдёт что сказать. Что касается меня, то мне и представить себе было трудно, как я начну что-нибудь объяснять.

– У тебя есть деньги? – спросил Владик, когда несколько человек, стоявших впереди нас в короткой очереди, получили билеты.

В кармане у меня оказался один рубль.

У Владика нашлось пятьдесят копеек. Перронный билет стоил рубль.

– Так, – сказал Владик, – на два билета не хватает. Купим один, ты пойдёшь на платформу, а мне придётся подождать здесь.

– Почему я пойду на платформу? – спросил я.

– Рубль твой, – ответил он.

– Я дам тебе пятьдесят копеек, – сказал я.

– Не в этом дело, – ответил он, подумав мгновение, – ведь говорил с Лёшкой за Анну Аркадьевну всё-таки ты!

Я ничего не ответил, только посмотрел на Владика. Он быстро сказал:

– Ладно, попробуем пройти вместе.

Мы скорым шагом спустились в туннель. Рядом с нами шло много встречающих с букетами. Были и люди без цветов, но с чемоданами – эти уезжали сами. Мимо контролёрш все проходили не останавливаясь, не замедляя шага. Некоторые на ходу показывали свои билеты, другие проходили просто так.

– Надо только иметь уверенный вид, – прошептал Владик, когда мы приблизились к контролёршам, – и ничего не спросят даже…

У него был и на самом деле уверенный вид. В толпе мы оба прошли мимо контроля без всякой задержки. На мой билет ни одна из железнодорожниц даже не взглянула.

– В порядке… – произнёс Владик облегчённо.

И сразу мы услышали за спиной окрик:

– Мальчик, вернись!

– Мне вернуться? – спросил я с надеждой и остановился.

– Нет, ему. Он вот без билета, – Контролёрша указала на Владика.

Владик пошёл назад. Не знаю, почему его не пропустили. У него был очень спокойный вид, а у меня, по-моему, наоборот, подозрительный. Как догадались, что именно у него нет перронного билета, я не представляю. Так или иначе, Владик остался где-то на площади, а я вышел на платформу, к которой уже подкатывал не спеша поезд Кисловодск – Москва.

Поезд остановился и сразу стало на платформе шумно, суматошно, вокруг меня обнимались, целовались, искали и находили друг друга приехавшие и встречающие, только я стоял на одном месте, у входа в туннель, искал глазами Анну Аркадьевну и боялся, что сейчас увижу её. Но мимо меня прошло уже много людей, на перроне стало просторно, однако Анны Аркадьевны всё не было. У меня мелькнула мысль, что, может быть, я нечаянно пропустил Анну Аркадьевну, а Владик на другом конце туннеля, при выходе на площадь, её встретил и сейчас уже обо всём ей рассказывает. Как бы это было здорово!

Мечтая, я, наверно, не очень внимательно глядел по сторонам. Когда мечтаешь, то видишь уже только то, что тебе хочется, а не то, что делается вокруг. Так что я прямо вздрогнул, когда передо мной в нескольких шагах очутилась вдруг Анна Аркадьевна. Она была загоревшая, в широкополой соломенной шляпе, светло-зелёном платье и босоножках. Рядом с ней шёл бледный – сразу видно, что не с юга, – парень в чёрном костюме и нёс, слегка клонясь в одну сторону, большой чемодан. Он называл Анну Аркадьевну Анечкой и на весь перрон говорил о том, что её телеграмма пришла только утром и поэтому её родители, которым он звонил, не сумели выбраться на вокзал.

– Так и получилось, что я один тебя встретил, – сказал он потише и взял Анну Аркадьевну под руку.

Они поравнялись со мной.

– С приездом! – сказал я хриплым голосом и загородил им дорогу. – Это я…

– Шатилов? – изумилась Анна Аркадьевна. – Здравствуй! Что ты здесь делаешь? Встречаешь кого-нибудь?

– Да, я встречаю, – сказал я и с трудом добавил: – Вас.

– Меня? – Анна Аркадьевна была, как говорится, поражена. – Меньше всего ожидала сейчас увидеть тебя, Шатилов…

– На площади ещё Горяев ждёт, – предупредил я. – Владик.

– Что-нибудь случилось? – спросила Анна Аркадьевна.

– Случилось, – сказал я.

– Так что ж ты? Ну?.. – Анна Аркадьевна испуганно смотрела на меня, остановившись как вкопанная посреди перрона.

– Случилось, но не очень страшное, – сказал я, чтобы её успокоить.

– Так что же?

– Я потом, – сказал я и покосился на парня с чемоданом. – Можно потом?..

– А-а, – сказала Анна Аркадьевна с облегчением, – Так, может, мы потолкуем с тобой завтра? Раз ничего страшного…

– Ничего очень страшного, – сказал я спокойно, – но через два часа будет уже поздно.

После этого Анна Аркадьевна почему-то опять сильно встревожилась.

– Что же, – заторопилась она, – тогда скорее поедем ко мне. Где же Владик?

На площади Владика не было. Анна Аркадьевна и её знакомый немного постояли, а я побегал взад-вперёд по тротуару от вокзала до метро, но Владика не нашёл.

– Придётся ехать без него, – решил я.

Мы сели в троллейбус и поехали. Конечно, вдвоём с Вла-диком мне теперь было бы легче. Но об этом не стоило думать. В троллейбусе мы сначала не разговаривали. Нарушил молчание Виктор – так звали парня, который нёс чемодан.

– Как ты всё-таки отдыхала, Анечка? – спросил он.

– Отдыхала?.. – переспросила Анна Аркадьевна, словно очнувшись. – Чудесно! Там были замечательные прогулки – например, от Храма воздуха к Красному Солнышку…

– …откуда открывается вид на вершину Эльбруса, а также на живописно раскинувшийся внизу Кисловодск, – вступил я в разговор, вдруг вспомнив Владикину брошюру.

Анна Аркадьевна и Виктор внимательно на меня посмотрели.

– И само восхождение удивительное! – продолжала Анна Аркадьевна. – Воздух всё время такой, что совершенно не чувствуешь крутизны…

– Незабываемая прогулка, которая, однако, не рекомендуется при пороке сердца, – быстро добавил я, очень довольный, что мои знания пригодились.

– Ты побывал в Кисловодске? Да, Шатилов? – спросила Анна Аркадьевна.

– Нет, что вы, я никогда там не был!

Мне показалось, что этот мой ответ Анне Аркадьевне чем-то очень не понравился, и я не вымолвил больше ни слова, пока мы не пришли к Анне Аркадьевне домой.

Анна Аркадьевна усадила меня в кресло, а сама села напротив на ручку другого кресла. Потом она взглянула на Виктора и сказала:

– У нас с Володей дела.

Виктор с огорчённым лицом отправился в другую комнату. В дверях он остановился и спросил:

– Разговор будет большой?

Я подумал и ответил:

– Длинный.

Тогда Виктор огорчился ещё-сильнее и закрыл за собой дверь. А я без всякой утайки рассказал всё с самого начала: как позвонил Лёшке в первый, а потом во второй раз, как сегодня мы пошли к Лёшке, чтобы всё ему растолковать, а вместо этого его обманули.

Анна Аркадьевна слушала меня очень внимательно. Сначала у неё было такое лицо, как будто я ей отвечаю у доски и она не хочет, чтобы я знал, правильно отвечаю или нет. Но скоро лицо у неё стало такое, какое было на вокзале, когда я с ней поздоровался и сказал, что Владик ждёт на площади.

Не знаю почему, но больше всего удивилась Анна Аркадьевна, когда узнала, что Лёшка сдал на четвёрку. Она даже вскрикнула и переспросила:

– На четвёрку? Не может быть! Но это точно, что он сдал, ты не путаешь?

Я сказал, что знаю наверняка.

– Непонятно! – Анна Аркадьевна перестала вдруг говорить голосом, который был взрослее её, а начала говорить со мной так, как с Виктором. – Представляешь, я совершенно… ну ни капельки не верила, что Лодкин может выдержать! Как это произошло, трудно представить!..

– Очень просто, – попытался я объяснить, – ваши звонки имели огромное воспитательное значение! То есть… я говорю, что когда я звонил, то… то помогало всё-таки, – спохватился Я.

Анна Аркадьевна нахмурилась.

– Так, – сказала она. – А чего же ты теперь хотел бы?

Я ответил, что хочу, чтобы Лёшка по-прежнему думал,

будто ему правда звонила Анна Аркадьевна. Я сказал, что знаю, что я виноват, и прошу, чтобы тайну не открывали не из-за себя, а только из-за Лёшки и его матери. И пока я это говорил, Анна Аркадьевна молчала и смотрела мне прямо в глаза так, что я не мог их опустить, и мне всё казалось, что надо ещё что-то сказать важное-важное.

Если бы Лёшка с матерью после этих звонков подумали о вас плохо, – сказал я, – тогда бы обязательно пришлось им всё рассказать. А раз они теперь о вас думают даже гораздо лучше, чем раньше, то, по-моему…

И я замолчал, потому что Анна Аркадьевна покраснела так, как никогда при мне не краснел ни один учитель. По-моему, так человек может покраснеть, только если ему станет не по себе.

– Так тебе не хочется говорить с Лодкиным? – спросила Анна Аркадьевна тихо и медленно. – Ладно. Можешь ему ничего не объяснять. Я поговорю с ним сама. – Анна Аркадьевна остановилась. – Я ещё не знаю, что расскажу ему, а чего не расскажу. Надо подумать. Но, в общем, я это беру… да, беру на себя. Вот так, Володя. А пока что…

Анна Аркадьевна быстро подошла к телефону, заглянула в книжечку, висевшую возле аппарата на шнурке, и набрала какой-то номер. Я предполагал, что она звонит отцу или матери, и вдруг услышал:

– Пожалуйста, Лёшу Лодкина!

Было интересно, какая у них получится беседа, но почему-то мне стало немного не по себе, и я решил уйти.

– До свиданья. Я пойду.

Попрощавшись с Анной Аркадьевной и Виктором, я быстро пошёл к входной двери. Когда я уже отомкнул замок, до меня донеслось: «Поздравляю тебя, Лёша!»

Я сбежал по лестнице и пешком отправился домой.

Владик ко мне с того дня не приходил. Я у него тоже не был.

А Лёшка забегал ко мне на днях за какой-то книжкой. Про что говорила с ним Анна Аркадьевна, он не сказал. Во всяком случае, он не обижен на меня, это точно. Иначе он не позвал бы меня на свой день рождения, на который я пойду сегодня вечером.

Валерий Медведев

Калорийные ботинки

А вечером в субботу моя мама действительно привезла к нам на дачу из Москвы моего двоюродного брата Мишку, к моей просто неописуемой радости, и на утро следующего дня мы с ним уже сидели в густых кустах на берегу Москвы-реки и рыбачили. Хотя я развёл костёр и приготовил для ухи всякую приправу, Мишкин уговор был таким: всю выловленную рыбу мы должны были, в интересах всего человечества, съесть без соли, без хлеба, просто так… и в сыром виде… Оказывается, Мишка решил готовить себя (и меня, оказывается!) к будущим героическим путешествиям в интересах всего человечества, и поэтому он на сегодня и придумал для себя (и для меня, конечно!) такое жуткое испытание.

А мне очень не хотелось, даже в интересах всего человечества, есть рыбу без соли… без хлеба… да ещё в сыром виде… Поэтому я на берегу громко кашлял, чихал и даже раза три уронил в воду свою удочку.

– Тише ты! – шипел на меня Мишка, расчёской вышибая из своих волос невидимые при дневном свете искры, – Всю рыбу распугаешь!..

А мне только этого и надо было. Я сидел на берегу и думал только об одном: только бы эта рыба не вздумала клевать сегодня…

А Мишка, конечно, наоборот, он сидел на берегу, как какое-нибудь изваяние, и изо всех сил ждал хоть одной поклёвки. Очень уж, видно, ему хотелось поесть сырой рыбы в интересах всего человечества.

А потом за поворотом реки, рядом с нашей дачей, вдруг затарахтел земснаряд, да так громко, что, вероятно, разогнал всю последнюю рыбу в реке. Я сидел и с удовольствием слушал, как тарахтит этот земснаряд, очень я обрадовался, что мне не придётся сегодня есть сырую рыбу. А Мишка разозлился на земснаряд, так разозлился, что даже заскрежетал зубами… и начал сматывать удочки. Я подумал, что Мишка начал сматывать удочки, как говорится, в полном смысле этого слова и мы с ним сегодня не будем больше готовиться ни к каким героическим путешествиям, а будем просто лежать на песке, просто купаться и просто загорать, но не тут-то было… У моего двоюродного Мишки такой характер, что если уж ему что-нибудь втемяшится в голову, то он хоть лопнет, а доведёт дело до конца.

Видно, и на этот раз подготовка к героическим путешествиям очень крепко втемяшилась в Мишкину голову, потому что, смотав свою удочку, он произнёс следующие загадочные слова:

– Ну что ж, – сказал Мишка, – раз сырой рыбы под руками нет… будем тренироваться на чём-нибудь другом… В конце концов, т-а-м… (Мишка бросил свой взгляд в жуткую даль) нам придётся употреблять в пищу не только съедобные вещи…

С этими словами Мишка перевёл свой взгляд на мои новые ботинки с ушками. Эти ботинки мне только вчера подарил папа. Он знал, что я уже давно мечтаю о спортивных ботинках с ушками, с белым верхом, на толстой кожаной подошве. Поэтому мне папа и подарил именно такие ботинки. А Мишка, говоря про несъедобные вещи, просто глаз не сводил с моих ботинок, а я думал, что он просто любуется моими ботинками, поэтому я нарочно вытянул ноги с фасоном и покачал носками.

– Сырая рыба – это что, – сказал Мишка. – Самое главное – это надо уметь есть всякие кожаные вещи и предметы… по методу итальянца Пигафетти…

С этими словами Мишка опять пристально посмотрел на мои новые ботинки с ушками. Но на этот раз мне почему-то очень не понравился его взгляд. Мишка смотрел на мои ботинки прямо как удав на кролика. У меня даже под ложечкой заныло от такого Мишкиного взгляда, поэтому я взял подтянул ноги под себя и на всякий случай спрятал ботинки от Мишкиных глаз.

– Кожаные ремни надо уметь есть, – продолжал говорить Мишка хриплым шёпотом, – конскую упряжь… ботинки…

Слово «ботинки» Мишка произнёс таким ужасным голосом, что я теперь сразу понял, к чему он вёл свой разговор и почему всё это время он не сводил глаз с моих ботинок…

Я так растерялся от своего предчувствия, что даже не знал, что мне делать, что говорить и вообще как на всё это реагировать… А Мишка смотрел на меня, как смотрит в цирке укротитель на хищного зверя, когда тот не хочет прыгать, скажем, через горящий обруч, а я смотрел на Мишку, как на укротителя…

Так мы сидели на песке и смотрели друг на друга, пока Мишка не произнёс наконец:

– Ну что ты?

– Что я? – спросил я.

– Давай! – сказал Мишка.

– Что давай? – спросил я с дрожью в голосе.

– Давай разувайся!

– Зачем? – спросил я.

– Тренироваться будем! – сказал Мишка.

– На чём? – спросил я. На твоих ботинках!

Я решил скорчить из себя круглого дурака и спросил: А мы как будем на них… тренироваться? Как? Съедим их, и всё! – ответил Мишка просто, так просто, как будто он всю жизнь только и делал, что ел кожаные ботинки.

– Как – съедим? – спросил я со слезами в голосе.

– Как настоящие путешественники! – ответил Мишка грубым голосом.

Это предложение начинённого электричеством Мишки меня как будто током ударило, и я – как говорится, боже мой! – как я пожалел в эту минуту, что земснаряд разогнал в Москве-реке всю сырую рыбу. Ведь если бы у нас в ведёрке был хоть какой-нибудь улов, то мы бы его сейчас уплетали за обе щеки, и, может быть, Мишке в его электрическую голову не пришло бы предлагать мне есть свои ботинки.

Нет! Нет! Надо было что-то делать!.. Надо было каким-то образом немедленно спасти жизнь моих новеньких спортивных ботинок!.. Нужно было срочно заманить Мишкину мысль в какую-нибудь другую ловушку… Может быть, даже предложить съесть, но что-нибудь совсем другое… скажем, небольшой куст сирени с корой, с листьями, с ветвями и даже корнями… Да разве Мишку простой корой соблазнишь, если он решил съесть кожаные ботинки!.. Нет, надо есть ботинки, но почему обязательно мои?! Почему не Мишкины?! Прекрасная идея!!

– Давай есть ботинки! – сказал я. – Только, чур, начнём с твоих!

– Пожалуйста! – сказал Мишка. – Только где это ты читал, чтобы умирающие с голода путешественники употребляли в пищу резиновые кеды?

Для иллюстрации Мишка вытащил из песчаного холмика свои ноги в кедах, в старых, резиновых, совершенно несъедобных кедах. Какая неудача!.. Ведь у меня тоже есть кеды! Зачем же я в такую тёплую погоду надел кожаные ботинки, фасонщик несчастный!

– Тряпки и резина, – пояснил Мишка. – Совершенно никаких витаминов. А у тебя ботиночки очень даже калорийные! Питательные!

К сожалению, Мишка был прав: в моих кожаных ботинках было, конечно, гораздо больше калорий, чем в его резиновых… И всё же я сразу не сдался. Я всё-таки сделал ещё одну попытку спасти жизнь моих «калорийных» ботинок. Я сказал:

– Хорошо, Мишка! – .сказал я. – Если для тренировки нам обязательно нужно съесть ботинки, я согласен!.. Только я думаю, что нам лучше будет тогда начать не с ботинок…

– Ас чего же? – спросил Мишка хриплым голосом.

С полуботинок, – сказал я тоже грубым шёпотом. – У меня есть старые полуботинки, я сейчас пойду принесу, и мы их съедим…

– Ну что ты! – сказал Мишка. – Полуботинками мы не наедимся. Я думаю, что нам ботинок и то будет мало!

– Хорошо! – сказал я. – Если нам будет мало ботинок, тогда я сейчас принесу папины старые сапоги, и мы наедимся ими до отвала…

– Ну что ты! – оборвал меня Мишка на полуслове. – Разве можно сравнивать старые сапоги с новыми ботинками? Неужели ты не понимаешь, что в старых сапогах гораздо меньше витаминов и калорий, чем в новеньких ботинках из свежей кожи.

– Хорошо! – сказал я, делая ещё одну попытку спасти мои новые ботинки. – Хорошо, Мишка! Мы съедим мои новые кожаные ботинки с ушками, но только давай не сегодня…

– Это почему не сегодня?

– Потому что мы с тобой совсем недавно завтракали!.. Как же мы на сытый желудок будем есть обыкновенные кожаные ботинки? У меня сейчас и аппетита-то никакого нет.

– Что же ты предлагаешь? – спросил меня Мишка грубым шёпотом.

– Съесть мои ботинки натощак…

– Ишь какой хитрый! – сказал Мишка. – Да натощак такие ботинки всякий дурак съест, а на сытый желудок – только настоящий путешественник!

– Тогда вот что… – сказал я.

Но Мишка не стал больше слушать никаких моих отговорок. Он сказал:

– Конечно! – сказал он. – Конечно! Есть такие жадюги путешественники, которым легче придумать миллион отговорок и даже умереть с голоду, чем съесть без всяких рассуждений свои кожаные ботинки в интересах всего человечества.

С этими словами Мишка повалился на песок и стал как бы совершенно умирать от голода на моих глазах.

А я?.. Разве мог я перенести, чтобы Мишка меня принял за какого-то жадюгу путешественника? Нет, я не мог этого перенести… мне легче было принести в жертву свои новые кожаные ботинки, только бы Мишка считал, что я уже вполне готов к настоящим героическим путешествиям. Поэтому я, больше не говоря ни слова, стянул с ног ботинки и стал смывать с них в реке пыль…

– Сырые будем есть или варёные? – спросил я Мишку прерывающимся голосом.

Мишка подумал некоторое время и сказал:

– Раз огонь не кончился, можно и варёные…

Всё-таки Мишка хороший человек… и добрый… Другой

бы на его месте вполне мог заставить есть ботинки сырыми. Я подошёл к котлу, зажмурился и затаив дыхание опустил ботинки в кипящую воду… Потом я незаметно от Мишки подбросил в котёл ещё пять картошек, три морковки и две луковицы, но «умирающий от голода» Мишка каким-то образом всё это заметил и заставил вытащить всю приправу обратно: и пять картошек, и три морковки, и две луковицы.

– Что ты здесь устраиваешь какой-то суп с ботинками?.. – сказал он. – Ишь какой кулинар нашёлся…

– Это я-то кулинар?!

Но Мишка, видно, и сам пожалел, что он так незаслуженно обидел меня, потому что он вдруг сжалился и сказал:

– Если уж тебе хочется, чтоб ботинки были повкуснее, – сказал он, – пожалуйста, для первого раза можешь… можешь немного посолить воду… Соль у нас осталась, – сказал Мишка, – и перец остался… и лавровый лист…

«Нет, всё-таки Мишка – великодушный человек!» – подумал я, подбрасывая вместе с солью в кипяток чёрный перец и несколько лавровых листьев.

Вода в котле бурлила ключом. Ботинки мои крутились в кипятке как белки в колесе. То правый выплывет наверх, то левый, то правый, то левый…

А я мешал ложкой воду, стараясь не глядеть на ботинки, и всё время думал о том, что моей маме, наверное, будет очень неприятно, когда она узнает, что я съел свои ботинки уже на второй день… Если бы я их хоть немного бы поносил и съел, скажем, через месяц или даже через два… тогда бы это её, конечно, не так расстроило…

Я так глубоко задумался, что даже не успел заметить, как мои ботинки сварились. Лишь только когда Мишка заорал: «Готово!» – и подцепил на вилку варёный ботинок, я отвлёкся от своих грустных мыслей.

– Готово! – сказал Мишка, кладя дымящийся ботинок на тарелку и отрезая от него ушко.

Мишке достался левый ботинок, а мне правый.

– В самый раз! – сказал Мишка, глотая с аппетитом ушко от ботинка.

Затем он разрезал на куски кожаный верх и стал уплетать его за обе щеки с таким вкусом, с каким, вероятно, настоящий умирающий с голоду путешественник и должен есть вкусные калорийные ботинки. Хотя я тоже мысленно по-настоящему умирал от голода, но есть с таким аппетитом, с каким Мишка ел мои ботинки, я почему-то не мог.

Не знаю, если бы это были не мои ботинки, а Мишкины, может быть, я бы тоже их ел с большим удовольствием, но мои собственные ботинки мне почему-то совершенно не хотелось есть… Впрочем, не есть их совсем я тоже не мог, иначе Мишка меня никогда бы не взял с собой ни в какое героическое путешествие, поэтому я сначала нарезал кожаный верх на мелкие ломтики, как лапшу, а потом, не пережёвывая, начал глотать их затаив дыхание.

Вероятно, Мишка расправился бы со всем ботинком, включая подмётку и даже каблук, если бы в разгар нашего пира в дальних кустах не раздался сначала треск, а потом не появилась голова моей сестры.

– Мишка! Валька! – закричала она, подозрительно глядя на нас. – Вот вы где! А вас мама ждёт!

– Зачем ждёт? – спросил я, вслед за Мишкой незаметно пряча недоеденный ботинок под перевёрнутую миску.

– Как – зачем? – крикнула Наташка. – Обедать пора!

Худшего известия Наташка не могла принести при всём

своём желании. Я был уже так сыт своим ботинком, что, казалось, я больше никогда и ничего не захочу есть, а тут ещё надо сразу идти и поглощать обед из целых трёх блюд…

– Ладно! Иди! Мы сейчас придём!

Но Наташка высунулась из кустов ещё больше и сказала подозрительным голосом:

– Почему это «иди»? Мне мама сказала, чтобы я без вас не возвращалась!

Спорить с Наташкой было бесполезно. Мы поднялись, залили костёр бульоном из-под ботинок и под Наташкиным конвоем мужественно зашагали домой…

Как я ел обед, я не помню. Мишка, в интересах всего человечества, и второй обед уплетал за обе щеки – это я помню. Ещё я помню, что Наташка всё время заглядывала под стол и фыркала при виде моих босых ног. Она делала это до тех пор, пока под стол не посмотрела мама и не спросила меня удивлённым голосом:

– Валентин! А где твои ботинки?.. Почему ты босиком?..

– М… м… м… – промычал я, размазывая кашу по тарелке.

– Почему ты без ботинок, я тебя спрашиваю?

– Он без ботинок… потому что они их с Мишкой съели! – сказала Наташка, не дав мне опомниться и придумать какую-нибудь подходящую версию.

– Кого – их? – спросила моя мама, побледнев.

– Валькины ботинки! – пояснила Наташка.

– Как – съели? – прошептала мама чуть слышно.

– Очень просто… – сказала Наташка. – И даже с большим аппетитом…

Папа, молчавший всё это время, тоже вдруг побледнел, заглянул под стол, потом приложил руку к сердцу и стал медленно подниматься со стула… А мама, пока папа поднимался со стула, приложила сразу обе руки к сердцу и стала медленно опускаться на стул…

Как мама с папой побежали на берег и вернулись обратно с недоеденными ботинками, что после этого началось в доме, как вызывали на дачу неотложку, как мы себя чувствовали всё это время – я ничего рассказывать не буду, потому что мы с Мишкой всё это перенесли мужественно и героически, как полагается всё переносить настоящим путешественникам… Только один раз наши с Мишкой ряды дрогнули и пришли в замешательство: это когда приехавший на «скорой помощи» врач решил промыть нам с Мишкой желудки. Против этой унизительной процедуры Мишка взбунтовался принципиально, а за ним принципиально взбунтовался и я…

Мишка орал, что он ещё нигде не читал, чтобы путешественнику, который съел свои ботинки, промывали бы после этого желудок!..

– Во-первых, – сказал папа, хватая Мишку за ноги, – ты съел не свои ботинки, а ботинки своего двоюродного брата! А во-вторых, где ты читал, чтобы путешественник начинал подготовку к путешествиям с того, что съедал свои собственные ботинки?!

А потом… нас с Мишкой напичкали какими-то лекарствами, уложили в постели под папиным и маминым конвоем и заставили заснуть…

А когда я проснулся, то у нас на даче Мишки уже не было. Его ещё вечером мама на такси, под покровом темноты, увезла к своей сестре в Москву… Под подушкой я обнаружил записку, которую мне успел сунуть Мишка, наверное, перед отъездом.

«Всё в порядке!!! – писал Мишка. – Подготовка к героическим путешествиям продолжается!.. Жди!!! Указаний!!!»

А потом я опять заснул и проснулся только на другой день к обеду.

А когда я проснулся, в комнату вошёл папа.

В руках у него была картонная коробка. Папа подошёл к моей кровати и вытащил из коробки новые ботинки. Ботинки были не спортивные, без ушек, верх у ботинок был суконный, подмётка и каблук – резиновые.

– Я надеюсь… – сказал папа, – я надеюсь… – повторил он, держа на весу ботинки, – что ваша дальнейшая подготовка к героическим путешествиям с Мишей… примет несколько иной характер…

Я ничего не ответил папе и молча отвернулся к стене.