Текст книги "100 великих загадок истории"

Автор книги: Николай Непомнящий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 59 страниц)

Иоахим Йестен в своей книге «Правда об убийстве Кеннеди» приводит слова одной американской журналистки, утверждавшей, что «по крайней мере, тринадцать человек, так или иначе случайно заглянувших за кулисы далласской трагедии, умерли насильственной смертью или же расстались с жизнью при загадочных обстоятельствах».

К такому же мнению, как Йестен, приходит Ричард Хопкин, профессор философского факультета университета Сан-Диего (Калифорния): Освальд не был настоящим убийцей Кеннеди; группа заговорщиков создала впечатление, что он единственный убийца. Эту теорию, говорит Хопкин, подтверждают результаты, несомненно, очень тщательного исследования, проведённого американским политологом Эдвардом Джеем Эпстайном: «Многое говорит за то, что Освальд не мог действовать в одиночку».

Главным аргументом Эпстайна является плёнка, отснятая фотографом-любителем (по имени Запрудер) во время покушения; на ней видно происходящее в президентском автомобиле. Запечатлённое на плёнке – очерёдность выстрелов и интервалы между ними – не совсем соответствует описанию характера ранений президента, сделанному в отчёте о вскрытии. Вывод Эпстайна: комиссия выполнила свою работу поверхностно. Кроме того, комиссия находилась в цейтноте, поскольку правительство всё время торопило её.

Нью-йоркский адвокат Марк Лейн, автор книги «Приговорённый наспех», тоже считал, что из-за спешки комиссии пришлось счесть более достоверными те свидетельские показания, что подтверждали официальные обвинения в адрес Освальда. Сильван Фокс, некоторое время бывший начальником полиции Нью-Йорка, а впоследствии ставший редактором газеты «Нью-Йорк таймс» и написавший книгу «Загадка смерти Кеннеди», также считает, что преступление Освальда, в лучшем случае, не доказано.

Вывод, сделанный Фоксом: мы «всё ещё не знаем, что случилось 22 ноября 1963 года».

Среди многочисленных книг, посвящённых убийству в Далласе – только в США их вышло уже более пятидесяти, – наибольший интерес во всём мире вызвала книга Уильяма Манчестера «Смерть президента». Причина её популярности в том, что автор записал на магнитофонную плёнку десятичасовое интервью со вдовой президента (комиссии Уоррена удалось поговорить с Жаклин Кеннеди в течение всего лишь десяти минут). Однако по поводу самого убийства книга не сообщает ничего нового. Предложенная автором скрупулёзная (как поначалу кажется) хроника событий, произошедших в этот день, в целом соответствует данным, приведённым в отчёте Уоррена.

Профессор философии Джозиа Томпсон высказал сомнение в том, что стрелял один лишь Освальд. В своей книге «Шесть мгновений в Далласе» Томпсон отстаивает версию о том, что в президента выстрелили четыре раза, причём стрелявших было, по меньшей мере, трое и стреляли они с трёх разных точек. Подобное – как уже было сказано – считал возможным и политолог Эпстайн, который опирался на любительский фильм, снятый во время покушения одним из свидетелей, Запрудером. На эту же «плёнку Запрудера» и дополнительные показания очевидцев опирался также Джим Гаррисон, окружной адвокат Нового Орлеана (штат Луизиана), выступивший весной 1969 г. перед судом присяжных Нового Орлеана: Гаррисон был намерен доказать, что Джон Ф. Кеннеди стал жертвой хорошо организованного заговора, ведущую роль в котором играло ЦРУ. В течение двух лет адвокат готовился к этому выступлению, но на суде показания его главных свидетелей, обвинявших Клея Шоу, которого Гаррисон считал главным заговорщиком, были признаны малозначительными, и потому обвинение Гаррисона рухнуло.

Однако версия о том, что в Кеннеди стреляли несколько снайперов, не была опровергнута. По-прежнему ряд очевидцев настаивает на том, что в Кеннеди стреляли спереди. К тому же президент после первого выстрела откинулся назад, хотя защитники «отчёта Уоррена» объясняют это тем, что в тот самый момент водитель президентской машины резко нажал на газ. Свидетели, представленные Гаррисоном, опровергают это; автомобиль не ускорился, а наоборот, продолжал ехать так же медленно, даже «чуть ли не остановился».

Хотя Гаррисону не удалось доказать свою правоту перед судом, однако, как тогда же писал журнал «Шпигель», он впервые перед лицом американского суда засвидетельствовал сомнение в «отчёте Уоррена». И Иоахим Йестен по праву назвал «прямо-таки классическим ложным выводом» заявление, сделанное многими людьми, уверовавшими по окончании новоорлеанского процесса в непогрешимость «отчёта Уоррена»: «…ведь непредвзятый наблюдатель всё-таки должен осознать, что оправдательный приговор, вынесенный обвиняемому в участии в заговоре, вовсе не означает, что не могут найтись другие заговорщики, другие виновные».

После проигранного процесса адвокат Гаррисон изложил свою версию убийства Кеннеди в книге «Наследие каменного века». В ней он говорит о том, что «практика государственных переворотов, в которых главу государства убивают члены его собственного правительства, столь же стара, как и власть правительств, как и борьба людей за власть». А в «деле Кеннеди» речь идёт, по его словам, именно о государственном перевороте, о перевороте, организованном Пентагоном и ЦРУ, поскольку политика, которую решил проводить во Вьетнаме Кеннеди, показалась группе рьяных сторонников войны «предательством нации». И Гаррисон был не одинок в этом мнении.

Действительно, незадолго до своей гибели Кеннеди дал понять, что собирается сократить численность американской армии во Вьетнаме. Его преемник Линдон Джонсон тотчас пресёк попытки начать вывод войск из Вьетнама. Десять лет спустя американские историки Франц Шурман и Реджинальд Зельник писали: «Проклятие злодеяния в том, что оно порождает зло. Убийство президента Кеннеди открыло одну из самых роковых эпох в американской истории. Слепые фанатики, веровавшие, что наша страна „была спасена“ в Далласе, на самом деле ввергли её в бесконечную череду бед. Наша молодёжь была принесена в жертву, наши деньги обесценились, репутация нашей страны была подорвана. Между тем с появлением „отчёта Уоррена“ зародилась политика искусной лжи, надолго уничтожившая доверие к обоим преемникам Кеннеди. Поэтому можно сказать, что трагедия в Далласе и „уотергейтское дело“ тесно связано друг с другом…»

Ещё более возросло число тех, кто считает, что «отчёт Уоррена» не исчерпывает случившееся. К ним относится даже бывший шеф полиции Далласа, Джесс Э. Карри, руководивший после убийства действиями далласской полиции. Он обратил внимание на то, что показания свидетелей, видевших Освальда в здании склада школьных учебников (откуда якобы он должен был стрелять), полностью противоречат друг другу. Члены комиссии, принимавшие участие в подготовке «отчёта Уоррена», также стали теперь критиковать этот отчёт (и, прежде всего, то, как он был составлен). На вопрос, придерживались ли члены комиссии при составлении данного документа каких-либо директив, один из сотрудников сказал: «Хотели, насколько это было возможно, предотвратить раскол страны на два лагеря. Даже многие сторонники Кеннеди выступали тогда за то, чтобы успокоить американскую общественность. Поэтому от нас не скрывали, что будут рады, если наш отчёт подтвердит официальную версию».

Это усиливает подозрения, что из всего собранного материала отвергались как «несущественные» или «недостоверные» все те сведения, что противоречили версии о преступнике-одиночке Освальде. На вопрос, неужели в течение всего расследования ни разу не возникла иная гипотеза, кроме той, что Освальд – преступник, действовавший в одиночку, тот же самый сотрудник ответил: «Наш штаб стоял перед дилеммой. Если бы мы принялись проверять 500 других версий, то расследование приняло бы такие масштабы, что нам не хватило бы ни времени, ни финансовых средств. Наша деятельность поглотила бы миллионы долларов и растянулась, быть может, на несколько лет. Но президент Джонсон хотел покончить со всем этим скандальным делом ещё к ноябрьским выборам 1964 г. и настаивал на скорейшем результате. Поскольку Освальд ничего уже не мог опровергнуть, он был идеальным козлом отпущения».

В конце 1975 г. несколько бывших сотрудников комиссии Уоррена обратились к президенту Форду, который тоже, кстати, входил в комиссию, предлагая ещё раз расследовать «дело Кеннеди», поскольку в связи с «уотергейтским скандалом», а также убийством баптистского пастора и борца за гражданские права Мартина Лютера Кинга (4 апреля 1968 г.) в «деле Кеннеди» обнаружились новые аспекты. Расследование убийства Кинга зародило у сенаторов подозрение, что ФБР имеет какое-то отношение к случившемуся; по крайней мере, сложилось впечатление, что оно препятствует выяснению обстоятельств убийства и его причин. При расследовании «дела Кеннеди», как признавались теперь бывшие члены комиссии Уоррена, ФБР, а также ЦРУ утаивали важную информацию, касавшуюся Освальда. Президент Форд в ноябре 1975 г. высказался за проведение нового расследования по делу об убийстве Джона Ф. Кеннеди, а также убийстве Мартина Лютера Кинга – впрочем, и этой следственной комиссии не были даны большие полномочия.

Через некоторое время при Конгрессе был образован комитет, которому предстояло в течение полутора лет ещё раз проверить весь накопленный фактический материал. Вскоре создалось впечатление, что комитет в целом подтвердит выводы комиссии Уоррена. Однако, когда заключительный отчёт был уже почти готов, всё повернулось иначе. В архиве полиции обнаружилась магнитофонная запись, сделанная мотоциклистом из колонны, сопровождавшей президентский автомобиль; запись была сделана по ошибке, – полицейский случайно включил диктофон, и вот на этой ленте сохранились все звуки и шумы, раздававшиеся во время покушения. Запись была представлена ещё членам Уоррена, однако те не обратили на никого внимания. Однако теперь специалисты по акустике заявили, что на фонограмме можно услышать звуки четырёх выстрелов, два из которых прозвучали почти одновременно; между тем, согласно официально принятой версии, считалось, что выстрелов было всего лишь два. Эта находка значила очень многое. Ведь в течение нескольких секунд Освальд, как установлено, мог выстрелить из своей винтовки лишь трижды. Значит, по крайней мере, один выстрел из четырёх сделан другим участником покушения.

Итак, утверждение о том, что Освальд действовал в одиночку, кажется, было опровергнуто. Очевидно, справедливой была одна из многочисленных гипотез заговора. В июле 1979 г. комитет конгресса представил спешно переработанный отчёт (объёмом почти в 700 страниц). С 95-процентной вероятностью можно утверждать, говорилось в нём, что во время покушения на Кеннеди прозвучало четыре выстрела; значит, помимо Освальда стрелял второй участник покушения. Отсюда следовал важнейший вывод: Джон Ф. Кеннеди, «вероятно, был убит в результате заговора». Впрочем, далее авторы отчёта проявляли сдержанность: «Комитет не в состоянии идентифицировать второго снайпера или определить масштаб заговора». Однако отныне следует говорить именно о заговоре; это, казалось, было установлено точно.

Это был сенсационный результат, окрыливший тех, кто все эти годы верил в существование заговора. Вообще говоря, с самого начала возникали многочисленные теории заговора, к которым добавлялись всё новые и новые версии. Например, одна связывала Освальда с КГБ, с которым Освальд действительно был связан. По другой теории, богатые далласские промышленники составили заговор против Кеннеди. Или же президенту Кеннеди по какой-то неясной причине отомстили представители организованного преступного мира, мафии, с которой был якобы связан и Джек Руби, застреливший Освальда. Даже бытовала такая гипотеза: в заговоре против Кеннеди участвовали ФБР и ЦРУ.

Комитет категорично оправдал ФБР, ЦРУ, а также Фиделя Кастро, которых пытались обвинять в организации двух этих знаменитых политических убийств. Однако в обоих случаях представителям ФБР вменяли в вину «грубые ошибки». В случае с Мартином Лютером Кингом служащие ФБР, устраивая настойчивую слежку за «нежелательными элементами», так накалили политическую атмосферу, что убийство Кинга стало неминуемым. В случае же с Кеннеди и ФБР, и ЦРУ недостаточно активно содействовали выявлению причин случившегося.

В 1982 г. группе исследователей из американской Академии наук было поручено ещё раз провести тщательную экспертизу той самой магнитофонной записи, сделанной полицейским. После скрупулёзного анализа основной факт, на котором зиждились критические выводы комиссии, был признан научно несостоятельным. Те самые шумы, идентифицированные в 1979 г. как звуки четырёх выстрелов, на самом деле ими не были. Это однозначно удалось доказать.

Таким образом, расследование, начатое по инициативе президента Форда, не дало результатов. Все противоречия, все невыясненные вопросы, как и прежде, остаются неустранёнными. Констатировать можно лишь одно: с каждым годом всё дальше в прошлое отходит эта трагедия и становится всё труднее выяснить правду об убийстве Кеннеди.

ПОСЛЕДНИЙ ПОЛЁТ ГАГАРИНА

27 марта 1968 г. в авиационной катастрофе погибли Ю.А. Гагарин и лётчик-инструктор В.С. Серёгин. Они выполняли обычный тренировочный полёт. Для выяснения причин катастрофы была создана авторитетная комиссия, в работе которой, помимо других, принимали участие доктор технических наук, лауреат Государственных премий СССР С. Белоцерковский и лётчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза, кандидат технических наук, лауреат Государственной премии СССР А. Леонов, материалы которых и используются в этом рассказе.

– Их гибель была полной неожиданностью, – рассказывают участники комиссии. – Казалось бы, всё было предусмотрено: полёт совершался на хорошо проверенном, весьма надёжном учебно-тренировочном самолёте-истребителе УТИ МиГ-15. Проверяющим был командир части – опытный, отлично подготовленный лётчик-испытатель 1-го класса Серёгин, а сам Гагарин был готов к куда более сложным полётам, нежели тот, который они совершали. И всё же произошла катастрофа…

В правительственной комиссии по расследованию катастрофы были равноправно представлены две разные службы. Одна отвечала за расследование подготовки, организации, безопасности полётов и готовности к ним лётчиков; другая – за авиационную технику, её надёжность, правильную эксплуатацию. Кроме того, была образована группа научно-технических экспертов – как постоянных, так и привлекаемых для консультаций по отдельным вопросам. Объективность расследования была предельной.

Совершенно бесспорных, достоверных причин катастрофы, строго говоря, установлено не было. Поэтому дать однозначное объяснение тому, что произошло, было действительно очень сложно.

В результате сам собою сформировался пассивный выход из трудного положения – позиция умолчания. Это было удобно и не требовало ни от кого активных действий.

С тех пор среди людей, далёких от авиации и космонавтики, а иногда, что греха таить, и имеющих отношение к ним, но обладающих богатой фантазией, не подкреплённой в должной мере добросовестностью, нередко возникали и возникают различного рода домыслы. Слухи и лживые версии время от времени то затихают, то начинают муссироваться с новой силой. Такова цена тех издержек, которые приходится нести, когда отсутствует достоверная, правдивая информация.

Мы хорошо знали Юрия Алексеевича и Владимира Сергеевича. Для одного из нас это были неповторимые ученики по Военно-воздушной академии им. Н.Е. Жуковского, для другого – самые верные товарищи и близкие друзья. Мы почти 20 лет тщательно изучали все обстоятельства их гибели. И теперь настало время рассказать обо всём, что связано с последним полётом Гагарина и Серёгина.

Кому не приходила в голову мысль: почему не сохранили Гагарина? Почему не запретили ему летать?

Тем, кто знал его близко, ответ ясен: возможно, он остался бы живым, но только перестал бы быть Гагариным.

Вот что писал Юрий Алексеевич на страницах «Комсомольской правды» в мае 1963 г.: «Во все времена и эпохи для людей было высшим счастьем участвовать в новых открытиях. Разве можно лишать человека счастья? Ведь не памятник живой человек. Не хочу быть памятником».

И он летал, прыгал с парашютом, много занимался на тренажёрах. Лётчик и космонавт, он прекрасно понимал, сколь опасна его работа, его профессия. И опасность была не гипотетической. Гагарин тяжело переживал гибель Владимира Михайловича Комарова, дублёром которого он был. Но и это не могло заставить Гагарина отойти от любимого дела.

Отношение Гагарина к проблеме «летать или не летать» чётко выражено в рапорте, который он подал 2 декабря 1967 г. начальнику Центра подготовки космонавтов генерал-майору авиации Н.Ф. Кузнецову.

«…Прошу Вашего ходатайства перед руководством ЦПК об освобождении меня от обязанностей заместителя начальника по лётно-космической подготовке до 1 мая 1968 г.

Указанное время необходимо для сдачи последней экзаменационной сессии в академии имени профессора Н.Е. Жуковского, работы над дипломным проектом и его защиты.

Считаю морально неоправданным находиться на должности заместителя начальника по лётно-космической подготовке, не имея возможности летать самому и контролировать лётную подготовку подчинённого состава.

02.12.1967 г. Полковник Ю.А. Гагарин».

Генерал Кузнецов, в свою очередь, обратился к своему начальнику генерал-полковнику авиации Н.П. Каманину со следующим предложением:

«…В связи со сложившейся в данное время обстановкой считаю целесообразным предоставить полковнику Гагарину Ю.А. необходимое время для завершения учебного процесса в академии имени профессора Н.Е. Жуковского.

Самостоятельный полёт на боевом самолёте и дальнейшие тренировочные полёты перенести в наиболее благоприятные метеорологические условия весенне-летнего периода 1968 года.

Генерал-майор авиации Н.Ф. Кузнец».

8 декабря Каманин дал согласие.

Гагарин взялся за учёбу в академии. К началу января все экзамены были сданы. Хотя значительная часть дипломной работы была выполнена им уже раньше, однако немало ещё и предстояло сделать. Около полутора месяцев Юрий Алексеевич безвыездно с раннего утра до позднего вечера работал в академии, нередко оставаясь ночевать в общежитии.

Дипломную работу Гагарин защищал в один день с Г.С. Титовым – 17 февраля 1968 г. Защита прошла успешно, можно сказать, с триумфом, хотя обстановка была совсем не простая. Гагарину был вручён инженерный диплом с отличием. Государственная экзаменационная комиссия отметила высокий научный уровень представленной работы, и его, единственного из всего отряда космонавтов-выпускников академии имени Н.Е. Жуковского, рекомендовали в заочную адъюнктуру академии.

После защиты появилась возможность приступить к работе и к тренировочным полётам. Гагарин возобновил полёты уже 13 марта. Свой предпоследний полёт он совершал 22 марта 1968 г.

26 марта в полном соответствии со строгими законами авиационной жизни на подмосковном аэродроме проходила так называемая предварительная подготовка к полётам. Назначена она была на 15 часов. Гагарин прибыл на неё заблаговременно. Без дела не сидел – что-то проверял по таблицам, уточнял, переносил в планшет. Вскоре прозвучала команда:

– Всем на предварительную подготовку!

Юрий Алексеевич одним из первых вошёл в класс и сел за первый стол. Лётчик-инструктор капитан Хмель провёл с ним подготовку в полном объёме. Затем Гагарина проверил командир эскадрильи подполковник Устименко и подтвердил полную готовность к полётам. После контрольного полёта с Серёгиным на самолёте УТИ МиГ-15 Гагарин должен был совершить два самостоятельных вылета на одноместном истребителе МиГ-17 с бортовым номером 19. Причём предусматривалась простейшая программа: два полёта по кругу, каждый продолжительностью 30 минут.

27 марта Серёгин, как обычно, минут за 5 до начала рабочего дня был уже на месте.

Предполётная подготовка началась в 9 часов 15 минут. Проводил её Серёгин. По окончании занятия Серёгин утвердил полётный лист, составленный и подписанный Гагариным. Тот положил его в правый карман куртки, и они направились к приготовленному для них самолёту с бортовым номером 18.

Приняли рапорт от техника о готовности самолёта к полёту. Осмотрели самолёт. Расписались в журнале готовности к полёту. Заняли места в кабинах. Гагарин – в передней, Серёгин – в задней.

Начался обычный радиообмен с руководителем полёта, который вёл Гагарин (его позывной номер был 625). Каждое действие лётчика производилось только по команде. В 10 часов 19 минут Гагарин поднял самолёт в воздух. В 10 часов 30 минут, закончив упражнение в зоне, Юрий Алексеевич доложил об этом руководителю и попросил разрешение взять курс 320 (на возвращение).

После этого радиообмен прекратился.

Ни на какие запросы 625-й не отвечал.

Примерно через минуту произошла катастрофа – самолёт столкнулся с землёй…

Радиообмен, который ведётся руководителем полётов с лётчиками, записывается на магнитофонную ленту. Запись позволяет не только дословно восстановить содержание переговоров, но и содержит ещё два вида очень важной информации: точный хронометраж и запись живой речи.

Приводим содержание переговоров Гагарина и руководителя полётов (РП). В левом столбце отмечается время (часы, минуты, секунды). Средний столбец указывает, кто ведёт передачу, в правом приводится её дословный текст.

10.08.00 625 625, борт 18, прошу запуск

РП 625, разрешаю запуск

10.15.10 625 625, прошу на полосу

РП запрещаю 625

625 понял

10.17.33 РП 625, на взлётную

625 понял

10.18.42 625 625 к взлёту готов

10.18.45 РП взлёт разрешаю 625

625 выполняю

10.19.40 625 выполняю первый

РП понял вас

10.20.45 625 625 со второго уход на рубеж

РП разрешаю

625 вас понял

10.21.46 625 625 с рубежа с набором до 4200

РП 625 разрешаю

625 понял, выполняю

РП переход на третий

10.21.50 625 понял

10.22.16 625 625, с рубежа в зону 20, с набором до 4200

РП разрешаю двадцатую до четырёх

625 понял вас

10.23.56 РП за облака выйдете, доложите

10.24.00 625 625 между облаками

РП понял

10.25.50 625 625 зону 20 занял, высота 4200, прошу задание

РП понял вас, разрешаю

625 понял вас, выполняю

10.30.10 625 задание в зоне 20 закончил, прошу разрешение разворот на курс 320

РП 625, разрешаю

625 понял, выполняю

Магнитофонная запись переговоров помогла установить два очень важных конкретных факта. Во-первых, силовая установка самолёта работала около 23 минут: с 10 часов 8 минут, когда был разрешён запуск двигателя, до 10 часов 31 минуты. Во-вторых, продолжительность полёта равна примерно 12 минутам.

Последний полёт Гагарина и Серёгина происходил между двумя слоями почти сплошной облачности. Нижний занимал высоту от 500–600 м примерно до 1500, а верхний – от 4500 до 5500.

Самолётом, на котором совершили последний полёт Гагарин и Серёгин, был УТИ МиГ-15 с бортовым номером 18.

УТИ МиГ-15 – это двухместный учебно-тренировочный дозвуковой истребитель с одним турбореактивным двигателем РД-45Ф. В носовой части фюзеляжа расположены две герметические кабины: обучаемого (первая) и инструктора (вторая). Обе кабины оборудованы катапультируемыми сиденьями. Катапультироваться можно, только сбросив фонарь. Для этого под ним размещены пиропатроны. При отказе пиропатронов замки можно открыть и вручную.

Система управления самолётом даёт возможность инструктору, находящемуся в задней кабине, контролировать действия ученика и исправлять его ошибки.

На самолёте с бортовым номером 18 для увеличения продолжительности полёта было установлено два подвесных бака ёмкостью по 260 л. Аэродинамические и лётные характеристики (кроме, естественно, дальности полёта) самолёта из-за этого ухудшаются, однако незначительно. Зато несколько ужесточаются ограничения, накладываемые на допустимые режимы полёта.

Далее мы не раз будем пользоваться очень важным понятием – «перегрузка». Чем сильнее лётчику нужно искривить траекторию полёта, тем больше перегрузка. При её росте возрастают и силы, действующие на самолёт. Поэтому максимально возможные перегрузки ограничены. Так, у самолёта УТИ МиГ-15 (без подвесных баков) предельно допустима восьмикратная. За эту грань в обычных условиях переходить нельзя – прежде всего ломаются крылья.

Перегрузки опасны не только технике, но и человеку: внезапно возросший вес не выдерживают мышцы, скелет, сосуды. Перегрузка «8» в направлении «голова – таз» в большинстве случаев является предельной для экипажа. Мало кто даже из хорошо тренированных лётчиков и космонавтов может работать при более значительных перегрузках (10–12), причём обычно лишь 5-10 секунд. Правда, известны случаи, когда во время тренировок и испытаний удавалось выйти на ещё большие нагрузки (15 и даже выше). Но, во-первых, это исключительные показатели, а во-вторых, человек может находиться в столь экстремальных условиях всего 1–2 секунды.

УТИ МиГ-15 – самолёт дозвуковой. Максимальная скорость полёта на нём не должна превышать 1070 км в час у самолёта без подвесных баков, а с баками – 700 км в час. На максимальной скорости летают редко. Упражнения, запланированные Гагарину в последнем полёте, обычно выполняются при скоростях до 500–600 км в час.

Нормальный полёт происходит при небольших углах атаки, когда воздух плавно обтекает крыло. При угле в 12° уже возникает тряска самолёта и при увеличении угла атаки замедляется рост подъёмной силы. 16° – критическое значение: подъёмная сила, достигнув максимальной величины, перестаёт расти, а тряска усиливается. Это важно знать, чтобы понять происходившее незадолго до катастрофы.

Выход на большие углы атаки обычно сопровождается резким креном. Происходит, как говорят лётчики, сваливание самолёта на крыло.

Наиболее опасное последствие этого – переход в штопор: самолёт быстро теряет высоту, плохо управляем, вращается.

УТИ МиГ-15 довольно надёжно выводится из штопора, однако для этого лётчик должен иметь достаточный запас высоты и времени. Так, по инструкции, выполнение штопора с учебной целью разрешается только по специальному заданию, в простых метеоусловиях, при хорошей видимости, с высоты 7000 м.

Практический потолок самолёта – около 15 км, продолжительность полёта (на высоте 5 км) – примерно 1 час 30 минут без подвесных баков и 2 часа 20 минут с баками, дальность полёта соответственно – 680 и 960 км.

Результаты разносторонних исследований двух подкомиссий были собраны и обобщены в 30 солидных томах, в которые вошли подробные данные анализов, расчётов, мнений экспертов, опросов свидетелей, выводов, заключений, скреплённые подписями авторитетных учёных, военачальников, лётчиков, космонавтов, инженеров, врачей…

Подход был столь многоплановым, разносторонним, тщательным, привлечено было так много объективных показателей, что любая попытка использовать недостоверные сведения немедленно приводила к противоречиям.

Основное внимание комиссии было уделено авиационной технике (и всему, что имело прямое или косвенное отношение к её состоянию и работоспособности), а также вопросам подготовленности лётчиков, организации полётов, соблюдению мер безопасности.

Прежде всего надо было выяснить – эту ли технику следовало использовать при тренировке космонавта № 1?

Анализ отказов и лётных происшествий по всем типам учебно-тренировочных самолётов-истребителей дал однозначный ответ на вопрос о надёжности тренировочных самолётов этой серии: УТИ МиГ-15 в то время был самым надёжным из всех подобных летательных аппаратов.

Тогда возникло сомнение: а может быть, данный экземпляр самолёта (с бортовым номером 18) был хуже других? Самые квалифицированные лётчики-инструкторы, летавшие на разных самолётах УТИ МиГ-15, единодушно выделили № 18 как лучшую машину.

Технические характеристики летательного аппарата тоже были в пользу самолёта № 18. Так, например, неизрасходованный ресурс по самолёту и двигателю у него был более 30, а по оборудованию – свыше 60 процентов.

Изучению подвергались состояние и организация эксплуатации авиационной техники в данной части. Вначале это было скрупулёзное, даже придирчивое рассмотрение, как ведётся документация по вопросам эксплуатации. Затем всему инженерно-техническому составу учинили экзамены: достаточно ли они подготовлены и умеют ли правильно эксплуатировать самолёты? И, наконец, был проведён выборочный контроль фактического состояния авиационной техники. При этом не забыли проверить, кондиционны ли топливо и масло, которыми заправляют самолёты.

После этого комиссия сделала вывод: «Подготовка самолёта к полёту 27.3.68 г. произведена в полном объёме, в соответствии с требованиями действующей документации по технической эксплуатации».

Гораздо труднее было определить состояние самолёта, его двигателя, работу оборудования во время полёта, вплоть до удара о землю.

Однако научные методы расследования позволили объективно установить, казалось бы, невозможное. Было доказано не только то, что все системы на летательном аппарате функционировали безотказно до конца, но даже восстановлены все основные количественные показания приборов.

Один из способов, который был тогда применён, – анализ отпечатков стрелок приборов на циферблатах, которые остаются при сильных ударах. Таким образом, удалось установить время падения самолёта (по двум часам – бортовым в кабине Гагарина и его наручным), восстановить показания авиагоризонта, узнать обороты двигателя, углы отклонения рулей высоты и так далее.

Результатом данных работ стали следующие выводы комиссии:

«На самолёте разрушений и отказов агрегатов и оборудования в полёте не имелось. Разрушение самолёта произошло при ударе о землю. Все изломы и деформации характерны для разрушений от однократно приложенной нагрузки. Следы усталостного разрушения деталей и элементов конструкции отсутствуют».

«Пожара и взрыва на самолёте в полёте не было. Противопожарная система в полёте не использовалась».

«Двигатель в момент столкновения с землёй работал».

«Электрическая сеть самолёта находилась под током от генератора ГСН-3000».

«Командная радиостанция РСИУ-3М была включена… Электропитание на станцию подавалось».

«Кислородная система… была исправна».

Особо выделим одно очень важное заключение комиссии:

«Попытка катапультироваться лётчиками не предпринималась».

В качестве примера поясним, каким образом был установлен этот факт, на чём основывается данное заключение комиссии.

Ручки, с помощью которых при катапультировании производится аварийное сбрасывание подвижных частей фонаря, оставались в исходном положении. Штоки цилиндров, подбрасывающих фонарь, также были в исходном положении. Пиропатроны системы аварийного сброса фонаря не срабатывали. И ещё ряд подобных признаков.