Текст книги "100 великих загадок истории"

Автор книги: Николай Непомнящий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 59 страниц)

Что же осталось от графини Армуазской после серии этих сокрушительных ударов? От неё не осталось почти ничего…

Конечно, летопись настоятеля церкви Сен-Тибо является, пожалуй, главным свидетельством в её защиту, однако существует и другой вариант этой же летописи. Впоследствии настоятелю, поначалу, как и все, сбитому с толку, пришлось внести в рукопись кое-какие поправки, и вместо фразы: «В оном году, мая XX дня явилась Дева Жанна, которая была во Франции…» – он написал так: «В оном году явилась некая девица, которая назвалась Французской Девой; она так вошла в свой образ, что многих сбила с толку, и главным образом – людей, весьма знатных».

Что же касается признаний, то можно вспомнить, что во всех подобных историях самозванцев, как правило, всегда встречали с распростёртыми объятиями. Так было в случае со лжесмердисами ‹Смердис – сын персидского царя Кира II Великого и брат Камбиса, после смерти Камбиса несколько месяцев правил персидским царством›, лжеуорвиками ‹Уорвик, Эдуард, граф – сын герцога Джорджа Кларенса (1449–1478), английского сеньора, сына Ричарда Йоркского и брата Эдуарда IV; был казнён по повелению Генриха VII›, лжедмитриями и лжесебастьянами ‹Себастьян (1554–1578) – португальский король› и, конечно же, со лжелюдовиками XVII. «Суеверный народ, – утверждает Морис Гарсон, – не желает верить в смерть своих героев и зачастую начинает слагать о них легенды прямо в день их смерти».

Но как же быть с тем, что неизвестную признали родные братья Жанны? «Они верили в это, – писал Анатоль Франс, – потому что им очень хотелось, чтобы это было именно так». Это был своего рода самообман. Любой брат сумеет узнать родную сестру, даже если она исчезла пять лет назад.

Отношение братьев дю Ли к неизвестной помогает понять один примечательный факт.

Спустя шестнадцать лет, в 1452 г., объявилась ещё одна самозванка, называвшая себя Жанной д'Арк. Её признали двое двоюродных братьев настоящей Жанны. Кюре, свидетельствовавший по этому разбирательству, заявлял, что оба брата были необычно сговорчивы, тем более что, когда девица гостила у них, «их кормили и поили всласть совершенно даром». Напомним, что за письмо от «сестры», доставленное в Орлеан, городские власти выплатили брату Жанны двенадцать ливров…

Появление графини Армуазской в Орлеане лишний раз свидетельствует о её необычайной дерзости. Да, её там хорошо принимали – но кто?

То, что во время визита графини Армуазской мать Жанны д'Арк проживала в Орлеане, можно только предполагать, во всяком случае, утверждать это наверное нельзя. Первое, дошедшее до нас упоминание о жизни Изабеллы Роме в Орлеане относится к 7 мая 1440 г. – т. е. спустя год после визита графини Армуазской.

Остаётся необъяснимым всеобщее ослепление жителей Орлеана. И всё же объяснить это явление можно – на примере такого же массового психоза, имевшего место примерно в то же самое время. В 1423 г. в Генте объявилась какая-то женщина в сопровождении «целой армии поклонников», и никто так никогда и не узнал, кто же она была на самом деле: то ли расстриженная монахиня из Кёльна, то ли знатная дама при австрийском дворе. Во всяком случае, она называла себя Маргаритой Бургундской, сестрой Филиппа Доброго, вдовой Людовика, герцога Гийеннского, сына Карла VI. Самозванку не только никто не попытался изобличить, но в течение нескольких недель «ей вместе с её свитой оказывались высочайшие почести, как настоящей принцессе, и при этом её личность ни у кого не вызывала ни тени сомнения».

Больше того, когда король в конце концов решил разоблачить самозванку, никто в Генте ему просто не поверил. Филиппу, не знавшему, какому святому молиться, «пришлось отдать свою сестру под суд и, после комичной сцены разоблачения, представить её в истинном свете неверующим, дабы они уразумели наконец, что были обмануты».

Теперь давайте попытаемся разрешить самую главную загадку этой истории – казнь Жанны.

К сожалению, мы не располагаем протоколами её допроса, но тем не менее некоторые свидетельства, проливающие слабый свет на эту загадку, всё же дошли до нас. Как известно, когда Жанну вели на костёр, на голове у неё был колпак, якобы наполовину закрывающий её лицо. Это кажется маловероятным. Если судить по многим миниатюрам и рисункам того времени, воспроизводящим казнь еретиков, в действительности было принято приговорённым к сожжению потехи ради нахлобучивать колпаки набекрень. Точно так же «украсили» и голову Жанны.

В некоторых свидетельствах очевидцев казни есть весьма точные наблюдения. Жан Рикье, кюре из Эдикура, служивший при Руанском соборе, писал: «И когда она умерла, англичане, опасаясь, что пойдёт молва, будто она сбежала, заставили палача немного разгрести костёр, дабы присутствующие могли воочию убедиться, что она мертва, и дабы потом никто не смел сказать, будто она исчезла».

А вот ещё одно свидетельство, не менее впечатляющее, – отрывок из газеты «Парижский обыватель» 1431 г.: «Вскоре пламя добралось до неё и спалило её платье, потом огонь стал лизать её сзади, и все присутствующие увидели её совершенно нагую, так что никаких сомнений у толпы не было. Когда же люди вдосталь насмотрелись на то, как она умирает, привязанная к столбу, палач прибавил огня; пламя, точно неистовый зверь, набросилось на её бренную плоть и поглотило целиком, не оставив от неё ничего, кроме кучки пепла».

Палачи Жанны вовсе не хотели скрывать её от толпы. Наоборот, им нужно было, чтобы все убедились в её смерти. И они сделали всё возможное, чтобы народ видел, как она умирает.

Но как же пресловутый подземный ход, так волнующий воображение? В действительности… никакого подземного хода не было. В протоколе реабилитационного процесса о тайном подземном ходе, которым якобы пользовался Бэдфорд, навещая Жанну, не упоминается ни слова. Вот как выглядит интересующая нас часть этого протокола в толковании Мориса Гарсона: «У герцога Бэдфорда было некое потаённое место, откуда он мог хорошо видеть Жанну, и тех, кто к ней наведывался». А Шарль Самаран объясняет содержание этого текста несколько по-иному. По его словам, герцог Бэдфорд прятался в закутке, откуда он наблюдал, как к Жанне приходили какие-то уже немолодые женщины, дабы проверить, дева она или нет. В самом деле, Бэдфорд вполне мог бывать в темнице, где держали Орлеанскую деву, и придаваться «созерцанию её», однако место, откуда он наблюдал за нею, было просто убежищем, а вовсе не тайным подземным ходом.

Тех же из читателей, кто продолжает верить в новоявленную Жанну д'Арк, или графиню Армуазскую, потому что её-де признали столько людей, мы, видимо, премного разочаруем, и сделать это помогут признания самой самозванки.

Из сообщений уже упомянутого нами «Парижского обывателя» известно, что в августе 1440 г. народ мог лицезреть во дворце, при королевском дворе, женщину, которая в присутствии судебных властей громким и чётким голосом призналась, что выдавала себя за Жанну д'Арк, что она не Дева, что она обманным путём вышла замуж за благородного рыцаря, родила ему двух сыновей и что теперь она глубоко раскаивается в содеянном и молит о прощении. Так на глазах у изумлённых парижан разрушилась великая легенда. Дальше женщина рассказала, как она убила свою мать, подняла руку на родного отца, а потом отправилась в Рим вымаливать прощение у папы; для удобства она переоделась мужчиной, а по прибытии в Италию участвовала, как заправский воин, в ратных делах. Она сообщила, что «на войне убила двух неприятелей». Вернувшись в Париж, она, однако, не пожелала расстаться с доспехами и, поступив в какой-то гарнизон, вновь занялась ратными делами. Быть может, всё это и побудило её выдать себя за Жанну д'Арк? Что ж, вполне возможно! Во всяком случае, ясно, что женщина эта и была графиней Армуазской.

Вряд ли возможно, чтобы орлеанцы принимали с большим почётом двух разных Дев, тем более с разницей в несколько месяцев. Совершенно очевидно, что их гостьей была всё та же графиня Армуазская, чей след был потерян в Туре в сентябре 1439 г. и которая спустя год объявилась в Париже, чтобы «с новой силой взяться за старое, снискать себе былые почёт и уважение, как то некогда имело место в Орлеане».

О дальнейшей судьбе самозванки мало что известно. Вполне вероятно, что, после того как страсти вокруг неё поутихли, она всё же добилась аудиенции у Карла VII и тот в конце концов вывел её на чистую воду.

Конец этой истории мы знаем более или менее точно – благодаря историку Леруа де Ламаршу, который обнаружил в Национальном архиве один бесценный документ. В 1457 г. король Рене вручил письменное помилование некоей авантюристке, задержанной в Сомюре за мошенничество. Речь идёт о какой-то «женщине из Сермеза», и в упомянутом документе сказано, что «она долгое время выдавала себя за Деву Жанну, вводя в заблуждение многих из тех, кто некогда видел Деву, освободившую Орлеан от известных врагов королевства».

Описание самозванки довольно точно совпадает с обликом нашей герцогини, так что никаких сомнений на этот счёт быть не может. Упомянутая авантюристка оказалась вдовой Робера Армуазского, тогда она была замужем за безвестным жителем Анжевена по имени Жан Дуйе. При короле Рене она провела многие месяцы в заточении в разных темницах…

Так был положен конец величайшей из легенд.

КРЕМЛЁВСКИЕ ТАЙНИКИ

Никто уже не узнает, зачем посылала царевна Софья в 1682 г. подьячего Василия Макарьева в кремлёвские подземелья. Но только после этого надолго запомнившегося путешествия Макарьев получил повышение по государевой службе – стал дьяком Большой казны. Фактически – министром финансов. О том, что увидел дьяк в кремлёвских тайниках, царевна Софья повелела ему молчать. Возможно, эта история так и канула бы в Лету, не окажись в окружении дьяка человека, выведавшего его тайну.

Человеком этим был пономарь церкви Иоанна Предтечи на Пресне Конон Осипов. Он вошёл в подземный ход около Тайницкой (Тайнинской) башни, прошёл под землёй через весь Кремль и вылез в Собакиной башне (теперь Угловая Арсенальная). И по пути видел две палаты, на которых замки «вислые превеликие на чепях». В палатах тех были зарешечённые окошечки. Заглянул в них: батюшки, сундуки – от пола до сводов!..

Вот эти-то сундуки и не давали покоя Конону Осипову. Дьяк умер, столицей стал Петербург, о кремлёвских тайниках, похоже, забыли. И тогда Конон обратился к князю Ивану Фёдоровичу Ромодановскому, бывшему на Москве главой Преображенского приказа. Тот повелел дьякам вместе с Кононом осмотреть тайник, а сам уехал в Петербург по делам. Дьяки поленились лезть под землю и спихнули эту работу на подьячего Петра Чичерина. В 1718 г. Осипов и Чичерин расчистили вход в подземелье. Но дальше идти было нельзя – сверху валилась земля. Вероятно, свод к тому времени был уже непрочен. И стали пономарь и подьячий просить у дьяков лес и людей, чтобы укрепить ход. Но они далее идти не велели…

Однако Конон Осипов не успокоился. В 1724 г. он подаёт в Комиссию фискальных дел просьбу о продолжении раскопок. Оттуда она попадает в Сенат, а из Сената – к Петру I. И вот тут самое интересное. По мнению известного историка Таисии Белоусовой, у Петра I обер-секретарём был Макаров (Макарьев), сын того самого дьяка Большой казны Василия Макарьева. Пётр I на просьбе пономаря начертал: «Освидетельствовать совершенно». Царь к тому же прекрасно помнил тот день, когда после поражения под Нарвой ему срочно понадобились деньги для армии и боярин Иван Прозоровский повёл Петра подземными ходами к палатам под старыми приказами, где Алексей Михайлович спрятал на чёрный для государства день часть казны… Пётр I приказал выдать деньги пономарю.

Конон Осипов приступил к раскопкам. Но у Тайницкой башни подземный ход был завален. Тогда он пытается проникнуть в подземелье у Собакиной башни. Он рассчитывает спуститься в полуразрушенный колодец, пробить замуровку и расчистить подземный ход. Но вскоре оказывается в затопленном подземелье. Потом – новая замуровка, у самой кремлёвской стены. Конон хотел пробить и её – запротестовал архитектор, опасавшийся за стену. Пришлось пробивать в другом месте. Появившееся наконец отверстие вывело его в сам Кремль. Никакого подземного хода там не оказалось. В эти полгода умирает Пётр I и Конона выставляют из Кремля.

В 1734 г., через десять лет, неугомонный пономарь опять подаёт прошение – уже правительству Анны Иоанновны. Ему разрешают. Он пытается перерезать ход сверху, с Ивановской площади. «Рвов рекрутами копано немало, но никакой поклажи не отыскал», – писал секретарь Сената Семён Молчанов об экспедиции пономаря.

Есть косвенные данные, что в 1736 г. неугомонный пономарь опять хотел приступить к раскопкам, но перед их началом умер…

В 1893 г. историк Забелин в архивной пыли обнаружил «доношения» Конона Осипова и опубликовал их. Забелин считал, что сундуки хранят архив Ивана Грозного. Другие исследователи полагали – его библиотеку. В 1894 г. директор Исторического музея князь Николай Сергеевич Щербатов начал в Кремле раскопки. Копали у Троицкой башни и попали в тоннель, соединявший четыре двухэтажные палаты, засыпанные землёй. Стали их расчищать, но тут рухнули своды и работы прекратились. Между Набатной и Константино-Еленинской башней Щербатов расчистил два внутристенных подземных хода, в Угловой Арсенальной башне обследовал колодец, заполненный водой. По семиметровой лестнице спустился вниз и, уже попав внутрь кремлёвской стены, по подземному ходу прошёл до столба – фундамента Арсенала. Дальше пробираться не рискнул. Переключился на Никольскую башню, где обнаружил очень причудливый ход.

Эстафета поисков перешла к археологу Игнатию Стеллецкому. Это был учёный-фанатик, свято веривший, что в кремлёвских тайниках находится библиотека Ивана Грозного. В начале 1930-х гг. он добился возобновления поисковых работ в Кремле и начал с Угловой Арсенальной башни. Пробил замуровку близко к стене, как раз в том месте, где архитектор запретил вести работы Конону Осипову. Прошёл 10 м и очутился в коридоре, ступени вели наверх. На десятом метре он увидел кирпичную кладку и вышел в тайный ход с итальянским потолком. Одна стена была у него кремлёвская. В 1934 г. ход, расчищенный на 28 м, обследовала комиссия, в которую входили архитекторы Виноградов и Щусев. В заключении, составленном ею, говорилось, что Стеллецкий сделал открытие и ход необходимо расчищать дальше. Но в этом же году работы были остановлены, а позднее прекращены. Предлог – убийство Кирова и постоянные провокации «врагов народа». Участок хода, расчищенный Стеллецким, отреставрировали. Колодец в Угловой Арсенальной башне забетонировали…

О кремлёвских подземных лабиринтах знали давно. Но где эти скрытые галереи, никто и не догадывался. Хранители тайн умерли, не оставив никаких свидетельств… В 1880 г. архитектор Никитин при ремонте храма Василия Блаженного нашёл остатки подземного хода, ведущего в Кремль. И, как водилось у всех реставраторов, ход засыпал.

Московские старожилы из поколения в поколение передают весьма любопытное предание. В 1912 г. вокруг Василия Блаженного ещё стояли домишки с небольшими лавочками. Хозяин одной из них решил углубить подвал и пригласил рабочих. Те стали копать по ночам, поскольку официального разрешения на эти работы хозяин не имел, а чтобы дело шло беспрепятственно, дал взятку городовому. И вот в одну из таких ночей рабочие раскопали металлическую дверь, взломали её. За дверью был коридор. Они решили посмотреть, что там дальше. Дальше оказалась горница со старинными книгами, большей частью на иностранных языках. Несколько книг на русском языке, весьма древних, они прихватили с собой, дверь замуровали. Хозяину о своей находке не сообщили, поскольку тот обманул их при расчёте. А в 1914 г. в одной американской газете появилась статья о библиотеке Ивана Грозного. В ней говорилось, что не так давно некий профессор богословия из Санкт-Петербурга купил список очень древнего Евангелия у московского рабочего. Рабочий сообщил, что нашёл книгу при земляных работах вблизи Кремля…

В 1930-е гг. около Спасской башни при земляных работах нашли подземный ход на глубине 4 м. Его своды были обиты кованым железом. Куда он вёл? Рабочие расчистили только 18 м. Вроде бы шёл он по направлению к Лобному месту. В нём были ниши в рост человека, через 2–3 м. Ход тогда благополучно засыпали…

…Время открытия кремлёвских тайников ещё не настало.

ОТЧЕГО УМЕР ИВАН ГРОЗНЫЙ?

(Материал предоставлен С. Первушиным)

Что известно о последней дне жизни Ивана IV?

Перед смертью он был в редком для него состоянии покоя. В последние годы его мучили жестокие приступы болей, мрачные предчувствия, тяжёлые угрызения совести. От очевидцев мы знаем, что в день смерти, утром, он почувствовал некоторое облегчение от болезни, принял тёплую ванну и сел играть в шахматы (или шашки) с Бельским. В этот день он был добр и спокоен. Во время игры его и постиг удар. Над умирающим царём совершили, по его заблаговременному пожеланию, обряд пострижения и захоронили в каменном царском гробу.

Однако можем ли мы полностью доверять этому источнику? (Версия о предсмертной игре царя в шашки исходит от иностранца, явно недостаточно знавшего порядки при дворе российского самодержца.)

Вскрыв гробницу, учёные сразу обратили внимание на то, что боковые стенки саркофага очень тонки. Вероятно, их поспешно дополнительно стёсывали перед самым захоронением. Эта деталь кое-что проявляет в болезни царя. Видимо, покойник перед близкой смертью стал тучен или отечен и мог не поместиться в гроб, приготовленный заранее. На то, чтобы определить причины смерти умершего четыре века тому назад царя, ушло несколько месяцев. Химический анализ показал, что в организме Ивана IV было большое содержание ртути. И было установлено, что ртуть поступала в организм в течение относительно долгого времени. Может быть, это результат лечения ртутной мазью, уже тогда применявшейся в медицинской практике? Или причиной смерти было отравление?

От таких предположений отказываться было нельзя. Требовалось время для окончательных выводов, к тому же учёные обнаружили многочисленные костные выступы, так называемые остеофиты. Они располагались на позвоночнике, гребешках подвздошных костей таза, вокруг суставов.

У вельмож того времени был обычай держать сосуд с «живой водой» (или «живым серебром») открытым в своих покоях. Якобы это прибавляло долголетие владельцу. Вполне вероятно, что так поступал и царь. Тогда ещё не знали о вредном действии паров ртути.

А причины возникновения остеофитов весьма разнообразны. Это могут быть проявления возрастного артроза (хронического воспаления сустава), чаще поражающего отдельные суставы. Остеофиты могут возникнуть на почве эндокринных нарушений; при злокачественных опухолях – например, остеосклеротические метастазы рака предстательной железы. (Как предположили впоследствии патологоанатомы, именно этот последний вариант был наиболее вероятен в рассматриваемом нами случае.)

Эти костные возрастания иногда увеличиваются медленно, не причиняя больному особенных неудобств, но зачастую боли могут возникать даже при небольших движениях, особенно от таких наростов, как у Ивана IV (по краям суставных поверхностей – своеобразные «шпоры» или «козырьки»). Боли бывают резкими и мучительными, повторяющимися вновь и вновь – ведь острые края выростов сдавливают нервы, сосуды, впиваются в мышцы.

Нетрудно представить, какой мучительной была жизнь Ивана IV все последние годы – не только в бодрствующем состоянии, но и ночью, в постели, от случайного движения возникала боль, изматывающая, лишавшая сна.

Никакие снадобья знахарей, лечебные советы западных лекарей скорее всего не могли помочь самодержцу, давали лишь временное облегчение, притупляя боль. Излечить царя – при тогдашнем уровне врачебного дела – было невозможно. Именно эти непрерывные мучения могли привести к зловещим изменениям в характере Ивана Грозного, что объясняет многие его поступки. Находясь постоянно в болевом стрессе, он был совершенно непредсказуем.

Прах первого русского самодержца, аккуратно запакованный в картонные коробки, с особой осторожностью был отвезён в лабораторию пластической реконструкции Герасимова. (Везли прах по старой Калужской дороге, по которой при жизни – четыре века назад – не раз ездил Иван IV. Неподалёку, в селе Воробьёвском, где теперь высится шпиль Московского университета, царь скрывался во время восстания 1547 г.)

В лаборатории коробки распаковали и череп лёг на рабочий стол учёного. Началось восстановление облика царя Ивана IV. Сначала череп ещё раз тщательно пропитали особым, укреплявшим кости, раствором, законсервировали. Потом сняли гипсовые копии. С ними и начал работать Герасимов, а подлинный череп оставался в неприкосновенности, ожидая своего возвращения в могильный склеп. Предварительная стадия – самая ответственная: скрупулёзное изучение мест прикрепления сухожилий лицевых мышц, тщательные и повторные измерения, анализ полученных данных… И лишь в январе (спустя почти полгода после вскрытия гробницы) Герасимов приступил к реконструкции лица Иоанна Грозного.

По своему методу скульптор наложил на копию черепа царя пластилиновые мышечные ткани, внимательно следуя всем особенностям черепа. Малейшая невыверенная деталь могла повлиять на достоверность будущего скульптурного портрета царя.

Иногда возникали сомнения. Например, показалось, что швы свода черепа очень молоды, не соответствуют возрасту 53 года. Дополнительное тщательное изучение подтвердило – аномалии нет.

Другой пример. Прекрасно сохранившиеся зубы Грозного заставили антропологов и анатомов поломать голову. Согласно всем медицинским данным, зубы были моложе царя лет на двадцать – ровные, крепкие, не сношенные, два резца совсем не стёрты, клыки только прорезались – зубы молодого человека.

(«Представляете, в летописях упоминалось, что до 40 лет некоторые зубы у царя Ивана были молочными. Ясно, что этому никто из нас не верил. А всё оказалось правдой!» – сказал как-то Герасимов. Налицо была какая-то генетическая аномалия, в принципе положительная. К сожалению, не удалось проследить этот признак ни по восходящей, ни по нисходящей линии. Вопрос остался на стадии констатации факта.)

Дуга нижней челюсти слишком крутая, язык в таких случаях расположен в полости рта выше, чем бывает обычно. Не исключено, что Грозный пришепётывал чуть-чуть. Но о таких речевых дефектах монарха современники обычно не упоминают.

К марту 1964 г. мышечные ткани были, наконец, полностью смоделированы и Герасимов приступил к окончательной отделке… У Ивана IV оказалось узкое, волевое лицо, крупный нос с горбинкой, небольшой рот, высокий лоб, большие глаза, чуть выдающаяся вперёд нижняя часть лица.

По сохранившемуся скелету была восстановлена и фигура царя. Иван Грозный был высоким, крупным, полноватым, сильным и крепким. У него были широкие плечи, хорошо развитая мускулатура.

Да, пожалуй, он не очень похож на того царя, которого играл Черкасов. Не похож он и на репинского сыноубийцу, и на скульптуру Антокольского…

Рядом с Иваном Грозным покоится его сын, убитый им в припадке ярости, двадцатисемилетний царевич Иван. В его могиле обнаружили густые, длинные русые локоны, которые пощадило тление. Сохранилась ткань одежды царевича – после отмывания и чистки она оказалась шёлковой, оранжевой, с золотистым оттенком.

Но, увы, череп царевича время не сохранило. Мы так и не узнаем, как был убит царевич Иван. Был ли он похож на своего отца.

Череп другого сына Грозного – царя Фёдора – сохранился плохо. Однако Герасимов реконструировал портрет Фёдора. Его почему-то хоронили очень поспешно. Мастер, вырезавший надпись на крышке саркофага, даже не дописал слова. Вместо «Иисуса» написано «Ису», а в слове «благочестивый» нет первой и последней букв, дважды вырезан союз «а» перед словом «погребено». Верхние строки надписи идут ровно, а внизу как бы «заторопились», пошли наискосок.

Возможно, с покойным царём Фёдором можно было не церемониться. Его шурин Борис Годунов рвался к власти…

От чего же умер Фёдор Иоаннович? Летописцы говорят об этом скупо. Причина обычная – не хотели «обижать», вступать в конфликт с только что возвысившимися «власть предержащими». Лишь псковская летопись высказывает предположение, что его отравил Годунов.

Современные химические анализы показали, что в организме Фёдора было повышенное содержание мышьяка, и наиболее вероятна версия отравления.

В ряду гробниц находилась когда-то и четвёртая – Бориса Годунова. При вскрытии она оказалась пустой…

Так подтвердилось историческое свидетельство, что Лжедмитрий I велел вынуть труп царя Бориса из саркофага и перевезти в бедном деревянном гробу в захолустный Варсонофьевский монастырь.

Сменивший Лжедмитрия на престоле боярский царь Василий Шуйский распорядился перенести останки младшего сына Ивана Грозного, Дмитрия, из Углича в Москву и положить их в бывшей могиле Годунова. Однако труп маленького Дмитрия не был предан земле, а поставлен для поклонения в специальном ковчеге в центре Архангельского собора. Когда Шуйский распорядился перенести останки Дмитрия из Углича в могилу предков, стали распространяться слухи, что тело отрока сохранилось нетленным… А когда его перевозили в Москву, то якобы из раны лилась алая кровь. Дмитрия объявили невинноубиенным, святым мучеником.

Действительно ли в Архангельский собор привезли останки Дмитрия? Не был ли ради инсценировки нетленности трупа царевича убит другой младенец, отнюдь не царского рода?

Проверить это можно при условии, если сохранился череп младенца. Облик Ивана IV, его отца, восстановлен. В Кремле находится захоронение Марии Нагой, матери Дмитрия. Сравнительный анализ останков (а также портретов родителей и сына) может раскрыть ещё одну тайну прошлого.

Обстоятельства смерти Ивана IV и его сыновей сложны и неясны. После воссоздания обликов Ивана Грозного и его сына Фёдора их останки вернулись в могилы. Легли на место тяжёлые надгробные плиты. Но тайна жизни Ивана IV и его детей осталась.