Текст книги "Нежнее неба"

Автор книги: Николай Минаев

Ответ живописной лахудры И. Уткину («Уткин, вирши Ваши плохи…»)

 
Что же дали Вы эпохе,
Живописная лахудра?
 

И. Уткин.

 
Уткин, вирши Ваши плохи,
В них ни склада и ни лада;
Что Вы там на счет эпохи?
Знаю я чего Вам надо.
 
 
Не болтайте-ка пустого,
Попросите лучше чинно:
Вам я дать всегда готова,
А эпоха – не мужчина!
 

1928 г. 6 августа. Понедельник.

Москва

М. Ю. Окуневой («Ах, Юльевна, ох, Мирра…»)
В альбом

 
Ах, Юльевна, ох, Мирра,
Моя ли в том вина,
Что для народов мира
Ах, Юльевна, ох, Мирра,
И лишь во имя мира
Я выпил литр вина…
Ах, Юльевна, ох, Мирра,
Моя ли в том вина?!.
 

1928 г. 10 сентября. Понедельник.

Москва

С. А. Минаевой («Июльский день ленив и сладок…»)
Надпись на открытке

 
Июльский день ленив и сладок,
Лошадкам в роще благодать,
Но как средь множества лошадок
Могу тебя я угадать?
 
 
Глазами я не очень зорок,
Но зорок чувством красоты,
И потому без оговорок
Скажу что беленькая – ты!
 

1928 г. 28 сентября. Пятница.

Москва

С. Е. Нельдихену («Вот еще задача для мозгов!…»)
Записка

 
Вот еще загадка для мозгов!..
Вы «Никитинских субботников»,
Так сказать, действительнейший член,
Не́льдихен, Нельди́хен, Нельдихе́н.
 
 
Так позвольте все-таки спросить
Как же следует произносить?
Впрочем всем известно, о, хитрец,
Вы – Сергей Евгеньич и конец!
 

1928 г. 6 октября. Суббота.

Москва

Надпись к плакату («Не чисть машину на ходу…»)

 
«Не чисть машину на ходу!..»
Предупреждал плакат рабочих,
Но этот парень на беду
Был легкомысленнее прочих.
 
 
И вот однажды в час труда
Машины дьявольская сила
Бедняге раз и навсегда
По локоть руку откусила.
 
 
Но тут он сам лишь виноват
через «авось» свой он страдает…
 
 
Товарищ, помни, что плакат
И учит и предупреждает!
 

1928 г. 12 октября. Пятница.

Москва

Е. Ф. Никитиной. Записка («Триолеты – ерунда!..»)
Записка

 
Триолеты – ерунда!
Вы Захарову не верьте;
Повторяю: да, да, да,
Триолеты – ерунда!
В них риторики вода
В поэтическом конверте;
Триолеты – ерунда!
Вы Захарову не верьте…
 

1928 г. 10 ноября. Суббота.

Москва

Запись в книге посетителей («Хотя здесь все не очень ново…»)

 
Хотя здесь все не очень ново,
Но не сердясь и не ворча,
Я отмечаю Галунова
Александра Андреича!
 

1928 г. 23 декабря. Воскресенье.

Москва

«Причащайся влагой жгучей…»

 
Причащайся влагой жгучей,
Разгорайся как дрова,
 
 
Будь хоть красною, хоть белой,
Вообще, что хочешь делай,
 
 
Лишь стихами нас не мучай,
Ада Владимирова!
 

1929 г. 2 февраля. Суббота.

Москва

B. К. Земляновой («Назначение поэтово…»)

 
Назначение поэтово
Быть в порыве, быть в движении,
Я ж в «Литосе» вместо этого
Сплю в сидячем положении.
И взамен степного конского
Ржанья, с детства слуху близкого,
Слышу рыканье Волконского
И рычанье Гиницисского.
Но одним по крайней мере я
Утешаю сердце наново: —
Здесь за мной сидит Валерия
Константиновна Землянова.
 

<1929 г. 26 февраля. Вторник.

Москва>

А. В. Владимировой («Ленив, но грамматически не хром…»)
В альбом

 
Ленив, но грамматически не хром,
Не первый и, конечно, не последний,
Вожу я искривившимся пером
По сей бумаге девяностолетней.
 
 
И не уподобляясь ни вралю,
Ни поэтическому попугаю
За «Ливень» Вас я здесь не похвалю,
Но – не сердитесь! – и не обругаю.
 

1929 г. 25 мая. Суббота.

Москва

Т. М. Шах-Паронианц («Скажу я Вам без лишних слов…»)
Надпись на открытке

 
Скажу я Вам без лишних слов:
Как без ворон страна родимая,
Кавказ немыслим без орлов,
«Орел» там вещь необходимая.
 
 
С ним будет Ваша жизнь сладка,
Себя полетами Вы радуйте,
Взлетайте смело в облака,
Но только в бездну с ним не падайте!..
 

1929 г. 14 июня. Пятница.

Москва

Т. М. Шах-Паронианц («Не читайте Вы беспечно…»)
Из письма

 
Не читайте Вы беспечно
Нынешнего беллетриста,
Пишущего по уродски,
И тогда Вам будет вечно
В Пятигорске не гористо
И не кисло в Кисловодске.
 

1929 г. 4 июля. Четверг.

Москва

Я. Д. Поюровскому («Без стоянья и забкнижки…»)

 
Без стоянья и забкнижки —
О советская стезя! —
Даже детские штанишки
Получить теперь нельзя.
 
 
Я же Вам сверх всяких выдач
И не в очередь, Пою —
ровский Яков + Давыдыч,
Эту книгу отдаю.
 
 
Пусть она дыханьем ровным
Вашу душу обольстит,
Пусть к поэзии Петровнам
Утоляет аппетит.
 
 
Пусть, мне большего не надо,
Хоть на миг, но до конца
Всколыхнет моя «Прохлада»
Поюровские сердца.
 

<1929 г. 7 июля. Понедельник.

Москва>

Надпись на открытке («Передо мной сия открытка…»)

С. А. Минаевой

 
Передо мной сия открытка,
И хлопнув Музу по плечу
Я как всегда легко и прытко
На ней стихами настрочу.
 
 
Смотри: вдали темнеют горы,
Над ними виснут облачка,
А эти люди разговоры
Ведут про «белого бычка».
 
 
И в излияниях ретивых,
Они скрипят на все лады
О том, что в кооперативах
Не купишь даже ерунды.
 
 
О том, что стало год от года
Трудней скопить хотя бы грош,
О том, что скверная погода
И не особенная рожь.
 
 
О том, что хлеба слишком мало,
Да и картошки не ахти,
Что жизнь за жабры всех поймала,
Хоть плачь, хоть смейся, а кряхти.
 
 
А ветерок едва вздыхает,
И веет свежестью родник,
И в стороне благоухает
Укрытый липами цветник.
 
 
Ты разгляди картинку эту,
Свой слух стихами побалуй
И с благодарностью поэту
Пошли воздушный поцелуй.
 

1929 г. 8 июля. Понедельник.

Москва

C. А. Минаевой («Чтоб жизнь твоя как фейерверк…»)
Надпись на открытке

 
Чтоб жизнь твоя как фейерверк
Была без всяких оговорок,
Одиннадцатого в четверг
Я выезжаю в 10.40.
 
 
И проведя без сна всю ночь,
И оттого похож на Будду,
По расписанию точь-в-точь
К тебе я в пятницу прибуду.
 

1929 г. 10 июля. Среда.

Москва

A. И. Строковскому («Устроившись в вагоне на ночь…»)

 
Устроившись в вагоне на ночь
Удобней, чтобы сну помочь,
Я все же, Александр Иваныч,
Увы! – заснуть не мог всю ночь.
 
 
В зубах дымилась папироса,
Меня качало и трясло,
И с каждым мигом от «Литоса»
На Нижний Новгород несло.
 
 
Давно знакомую картину
Мне рисовал в потемках ум:
Сидите Вы согнувши спину
Над балансированьем сумм.
 
 
И возле Вас в приливе гнева
Агент какой-нибудь рычит,
А в темном уголке налево
В. К. Землянова «стучит».
 
 
И Соломон Наумыч снова,
Желая вылезти из пут,
Идет в фонарную Бахнова
Всего лишь на двадцать минут.
 
 
Напротив в комнате, с отвагой,
Чтоб дело было «на мази»,
Шуршит оберточной бумагой
Миниатюрная Зизи.
 
 
А сзади Вас в живхудотделе
С усами спец и без усов
Работают семь дней в неделе
По восемнадцати часов.
 
 
И с неусыпною заботой,
В горячем воздухе тайком,
Парит над этою работой
Как ангел смерти – ликвидком.
 

1929 г. 15 июля. Понедельник.

Нижний Новгород

Т. И. Громовой («Я, к сожаленью, не неистов…»)

 
Я, к сожаленью, не неистов
И не шипуч как хлебный квас,
Я не из стана футуристов,
Что в Петербурге тешил Вас.
Но все ж, чтоб быть духовно сытым
И Вам, и мужу, и А. И.
Внимательно и с аппетитом
Читайте Вы стихи мои.
А я зимой под вой метели
Припомню, лежа на боку,
Хозяйку громовской «артели»,
Июльский полдень и Оку.
 

<1929 г. 3 августа. Суббота.

Нижний Новгород. Новая деревня>

С. А. Минаевой («Хоть в душе не мало дырок…»)

 
Хоть в душе немало дырок,
Но по-прежнему любя,
Из классических Бутырок
Поздравляю я тебя.
 
 
Вместо пышного букета,
Я сегодня впопыхах
Отошлю посланье это
В хореических стихах.
 
 
Пусть оно, дорогу зная,
В Известковый полетит,
И тебе, моя родная,
Пусть улучшит аппетит.
 
 
Не тоскуй, цвети и здравствуй
И люби меня к тому ж!
Твой, вновь твой и еще раз твой
Изолированный муж.
 

<1929 г. 30 сентября. Понедельник.

Москва>

B. С. Сноведской-Шахматовой («Я Вам сегодня на прощанье…»)

 
Я Вам сегодня на прощанье
Стихами путь осеребрю,
И исполняя обещанье
Свою «Прохладу» подарю.
 
 
А Вы в признательность за это
Должны, забыв хандру и грусть,
Читать московского поэта
Нижегородцам наизусть.
 

1929 г. 23 октября. Среда.

Москва

«Мне не улыбалась жизнь простая…»

 
Мне не улыбалась жизнь простая,
Был я до экзотики охочим,
Жил предосудительно мечтая
О Таити, Мексике и прочем.
 
 
Но судьба, чтобы во мне заштопать
Идеологические дырки,
Как-то ночью черною как копоть
Привезла мечтателя в Бутырки.
 
 
О, страна Эмаров и Майн-Ридов!
Я проник в твои глухие недра:
Экземпляры всевозможных видов
Были экспонированы щедро.
 
 
Раздавалось с посвистом сопенье,
Храп был то эпическим, то бурным,
И носов лирическое пенье
Смешивалось с громом нецензурным.
 
 
И когда, сложив себя на части,
Я на нары втерся понемногу,
Некто неопределенной масти
Положил мне на голову ногу.
 
 
Вмиг исчезла вся моя дремота,
Я не мог отделаться от зуда…
Рядом с кем-то вроде бегемота,
Кто-то с чахлой внешностью верблюда
 
 
Крепко спал, а дальше, где сияла
Лысина, выпячивая скулы,
Головой торчал из одеяла
Самый близкий родственник акулы.
 
 
И дивясь необычайной яви,
Я пытался выяснить на деле
Где я: на Ямайке иль на Яве?
В Занзинбаре иль в Венесуэле?
 
 
Но решить задачу эту скоро
Невозможно без поддержки магов: —
Тут была и фауна и флора
Всех морей и всех архипелагов.
 
 
Как-то раз, когда весьма упорно
Я боролся с съеденными щами,
Голос равнодушный как валторна
Объявил мне: «Ну давай с вещами!..»
 
 
Я глаза раскрыл и брови сузил,
Потрясенный, так сказать, моментом,
И пошел, взвалив на плечи узел,
Следом за прекраснополым ментом.
 
 
И вступив на европейский берег,
Распростившись с жизнью бестолковой,
Я из Азии, Африк и Америк
По Москве поехал в Известковый.
 
 
И – былой по тропикам скорбитель —
Я скажу вам, взрослые и дети,
Знайте, что Бутырская обитель
Экзотичнее всего на свете!
 

<1929 г. 27 октября. Воскресенье.

Москва>

А. А. Галунову («Александр Андреич Галунов!..»)

 
Александр Андреич Галунов!
Врач, поэт, художник, Бога ради,
Негров, крокодилов и слонов
Не старайтесь отыскать в «Прохладе».
В пышном экзотическом раю
Здесь я не блаженствую, поверьте,
Здесь я чистым голосом пою
О любви, о звездах и о смерти.
Но меня не трогает тоска:
Ведь для сердца моего не ново,
Что моя поэзия близка
Сердцу Александру Галунова.
 

<1929 г. 20 ноября. Среда.

Москва>

А. С. Выдрину («Это даже как будто странно…»)

 
Это даже как будто странно,
Это словно горчица к чаю,
Именинница Марианна,
А «Прохладу» я Вам вручаю.
Но сознательно делая это,
Я смотрю Вам в глаза невинно:
Ибо Вы – в этом нет секрета! —
Марианнина половина.
И когда к Вам в окно как в трюмо ночь
Заглядится кокеткой-франтихой,
Вы вдвоем, Александр Соломоныч,
Наслаждайтесь сей лирикой тихой.
 

<1929 г. 23 ноября. Суббота.

Москва>

«Я упивался Вами много раз…»

 
Я упивался Вами много раз,
В те дни, когда душа казалась нищей,
И Ваш трактат еще и посейчас
Является моей духовной пищей.
 
 
Здесь ходит слух, что будто Вы масон,
Хотел бы знать. Ужасно сожалею,
Что Вы не праздновали юбилея
Когда я праздновал. Вильсон.
 
 
США. Вашингтон.
 

1929 г. 10 декабря. Понедельник.

Москва

«Доклад об Альвинге читая…»

 
Доклад об Альвинге читая,
Верховский Юрий так дрожал,
Как будто прямо из Китая
Он на субботник прибежал.
 
 
Что ж растревожило поэта
До сокровенных недр души?
Оказывается: Мачтета
Он счел за дядю Чан Кай-Ши.
 

1929 г. 14 декабря. Суббота.

Москва

Т. М. Шах-Паронианц («Увы! Михайловна Тамара…»)

 
Увы! Михайловна Тамара
Паронианц с приставкой Шах,
Не ждите царственного дара:
Я не афганский падишах.
 
 
И не папаша Реза-хана,
И не сынок Кемаль-паши,
Не брат я даже Фын Юй-Сяна,
И не племянник Чан Кай-Ши.
 
 
А потому я без коварства
Вам во владенье отдаю
Не четверть собственного царства,
А книгу скромную свою.
 
 
Не алименты в ней и черти,
Нет, здесь поет без всяких мин
О звездах, о любви, о смерти
Поэт московский Ник-Ник-Мин.
 

1929 г. 15 декабря. Воскресенье.

Москва

«В этом мире так всегда бывает…»

 
В этом мире так всегда бывает,
Даже если счастье нам сродни,
Все тускнеет, блекнет, убывает,
Чувства, и желания, и дни.
 
 
Сколько раз и радуем и мучим
Женщинами был я, сколько раз
Я блуждал по их телам дремучим,
Освежаясь в заводях их глаз.
 
 
Но в зените близости, бывало,
Как бы ни был страстью я богат,
Кровь моя, как лава, остывала
И любовь склонялась на закат.
 
 
Отчего же ныне чувство это,
Всем законам жизни не подстать,
Пережив все степени расцвета,
Ни за что не хочет отцветать?..
 

<1929 г. 20 декабря. Пятница.

Москва>

«Не еврей он, не татарин…»

 
Не еврей он, не татарин,
Жест размашист, голос сталь,
Настоящий он Тамарин,
Но – увы! – не Блюменталь!
 

1929 г. 21 декабря. Суббота.

Москва

«С пафосом поистине огромным…»

 
С пафосом поистине огромным,
Видимо, решив, что мы туркмены,
Вдруг представил бутафорский гром нам
Некий представитель Мельпомены.
Он жестикулировал с экстазом,
Он впадал и в гнев и в назиданье,
И, качая головой и тазом,
Выражал восторги и страданья.
Но – увы! – успеха не имело
Представленье: слишком уж кошмарен
Этот друг Комиссаржевской мело
декламатор-трубадур Тамарин.
 

<1929 г. 21 декабря. Суббота.

Москва>

Напутствие Ф. Д. («Ясно мне как на ладони…»)

 
Ясно мне как на ладони:
Завтра в этот самый час
Спать Вы будете в вагоне,
Позабыв о грешных нас.
 
 
Лучшего всего желая,
Я скажу: из головы
Не гоните Николая
Николаевича Вы!..
 

1929 г. 28 декабря. Суббота.

Москва

«Давно уж превратились в ил…»

 
Давно уж превратились в ил,
          В хороший перегной,
И рекордсмен Мафусаил
          И флотоводец Ной.
 
 
И несмотря на чудеса
          Енох почтенный сам,
Попав живым на небеса,
          Не верит чудесам.
 
 
Уж изменился взгляд на мир
          У кур и у коров,
И воздух всяческих Пальмир
          Стал гнил и нездоров.
 
 
Уже сомненья заползли
          В сознание камней,
И только люди – соль земли! —
          Не сделались умней.
 
 
Они рассудку вопреки
          Надеются, – и вот
На берегах Москвы-реки
          Встречают Новый год.
 

<1929 г. 31 декабря. Вторник.

Москва>

Л. Г. Жданову («Я повторю и в дни туманов…»)

 
Я повторю и в дни туманов
И в знойный полдень и в буран:
Привет Вам, Лев Григорьич Жданов,
Литературный ветеран.
 
 
Пусть жизнь пред Вами розовеет,
Пусть вешней свежестью полей
Моя прохлада Вас овеет
В полустолетний юбилей.
 

1930 г. 3 января. Пятница.

Москва

Е. В. Пановой («Евгения Васильевна Панова…»)

 
Евгения Васильевна Панова,
Я не еврей, не сарт, не армянин,
А потому в день Ваших именин
К Вам с поздравлением явился снова.
 
 
Когда-то тесть Бориса Годунова,
А может быть царь ассирийский Нин,
Поев сказал: «Блажен тот гражданин,
Бряцать на лире коего основа!..»
 
 
И эта фраза истину таит;
А так как сын Ваш – радуйтесь – пиит,
Теперь Панов, а прежде Дир Туманный,
 
 
То Вы его амброзией из роз
Кормите на ночь, а не кашкой манной,
Чтоб в нем талант литературный рос.
 

1930 г. 6 января. Понедельник.

Москва

Л. С. Кутузовой («Веленье выполняя музово…»)
Надпись на книге

 
Веленье выполняя музово,
Иль музино верней, Вам лично я,
Любовь Степановна Кутузова,
Свои стихи акмеистичные
 
 
Вручаю с пожеланьем лучшего;
В них тишина и свет и тени, и
Как в прошлом Фет о книге Тютчева,
Вы о «Прохладе» по прочтении
 
 
Скажите, сердцем бурно тикая: —
«Ручаюсь и во сне и в яви я,
Что эта книга невеликая
Томов премногих величавее!..»
 

1930 г. 15 января. Среда.

Москва

Ю. И. Шеталовой («Ах, никитинка Юлия…»)

 
Ах, никитинка Юлия,
Приношу не в июле я
А зимой Вам с Полиной Петровной
В дар за ваше радушие,
Голос внутренний слушая,
Дочку Музы моей полнокровной.
 
 
Чур, не голосом драмовым
И не с лириком Шамовым
Вы читайте «Прохладу», а с мамой,
Впрочем впал тут я в мистику
И понес ерундистику: —
Заморозила разум зима мой!..
 

1930 г. 19 января. Воскресенье.

Москва

Надпись на книге («Улыбнись светло и кротко…»)

 
Улыбнись светло и кротко,
Глаз тревогой не темня,
Девочка-нижегородка,
Полюбившая меня.
 
 
Не ревнуй и не досадуй,
Что отдельною строкой
Протянулось над «Прохладой»
Имя женщины другой.
 
 
Пусть когда-то волновала
Сердце мне она и кровь,
Это время миновало
И его не будет вновь.
 
 
И теперь в тиши домашней
Все, что есть в моей судьбе,
Я несу не той вчерашней,
А сегодняшней – тебе.
 

<1930 г. 27 января. Пятница.

Москва>

Ю. Д. Гиттерман («Наконец, Юдифь Давыдовна…»)

 
Наконец, Юдифь Давыдовна,
Я свой долг плачу сполна:
Эту книгу ждали Вы давно
И теперь у Вас она.
 
 
Ею Вы в часы вечерние
Закаляйте дух и плоть,
Дабы жизненные тернии
Не посмели Вас колоть.
 
 
А когда в Одессу вешнюю
Будет путь направлен Ваш,
Вы «Прохладу» эту здешнюю
Положите в саквояж.
 
 
Чтоб она дыша размеренно,
В унисон морской волне,
Там на улице Чичерина
Вам твердила обо мне.
 

<1930 г. 21 февраля. Пятница.

Москва>

«Сед, но выхолен и розов…»

 
Сед, но выхолен и розов,
И криклив как петушок,
Старичок М. В. Морозов
Прочитал нам свой стишок.
 
 
Не беда, что в нем хромала
Часто рифма без подков,
Мы досадовали мало,
Ибо Музе сто годков.
 

1930 г. 10 мая. Суббота.

Москва

«На твою взглянул я голову…»

 
На твою взглянул я голову,
Что блестит подобно олову,
Но ни кустика волос
Мне узреть не довелось.
 
 
Всякий, кто с тобой якшается,
Поразмыслив, утешается:
«Правда, слишком уж плешив,
Но зато не будет вшив!..»
 

1930 г. 7 декабря. Воскресенье.

Москва

Н. Ф. Шаевой («Воспоминания нахлынув…»)
Надпись на книге

 
Воспоминания нахлынув,
Рисуют мне такой «пейзаж»: —
Вы, Соколов, Заклюев, Хлынов,
Я и Иван Иваныч Ваш.
 
 
Мне так близка картина эта,
Ведь, сознаюсь, что для меня,
«Пока не требует поэта»,
Приятна с картами возня.
 
 
И ясно вижу я и слышу
В какой мы все впадали транс,
Когда вдруг Вас, а также Ингу,
Без трех «сажали» в преферанс.
 

19 февраля 1931 г. Четверг.

Москва

«Говорят, что ты девица…»

 
Говорят, что ты девица
Несказанной красоты,
Значит следует дивиться,
Что еще девица ты.
 

1931 г. 17 апреля. Пятница.

Москва

«Не разберет никак народ…»

 
Не разберет никак народ,
Что сквер собой обезобразив
Стоит Клементий Тимирязев,
Или сидит, наоборот.
 

1931 г. 4 августа. Вторник.

Москва

Эпитафия А. И. Свирского («Как не назвать его талантом?!..»)

 
Как не назвать его талантом?!
Он не был к времени глухим,
Он был писателем плохим
И первоклассным комендантом.
 

1931 г. 2 сентября. Среда.

Москва

«Пересматривая снова…»

 
Пересматривая снова
          Стихоплетов заново,
Я прочел стихи Панова,
          Бывшего Туманного.
 
 
И замечу, что при этом,
          Сидя на диване я,
Расценил его поэтом
          Не без дарования.
 

1931 г. 26 декабря. Суббота.

Москва

«Слишком оскорбителен и меток…»

 
Слишком оскорбителен и меток
Был удар по сердцу и лицу;
Даже не простившись напоследок,
От меня ушла ты к подлецу.
 
 
Так ты рассчиталась с тем, который,
Глубоко жалея и любя,
Был тебе надежною опорой
В горькие минуты для тебя.
 
 
С тем, который клятвами твоими
Успокоенный, не помня зла,
Честь свою вручил тебе и имя,
Чтобы их сквозь жизнь ты пронесла.
 
 
Знаю я, что сам всему виною,
Мог ли я иного ждать конца,
Если взял змею себе женою
И открыл свой дом для подлеца.
 
 
Мог ли быть спокоен и отраден
В этом мире жизненный мой путь,
Если, пожалев, одну из гадин,
Сам я положил ее на грудь.
 
 
Разве я не знал, что за доверье
И радушье истинный подлец,
В чьи бы он не вырядился перья,
Подлостью заплатит наконец?
 
 
А змея – так водится от века —
Рано или поздно острие
С ядом впустит в сердце человека,
На груди согревшего ее.
 

<1932 г. Февраль.

Москва>

О. П. Шкафер («Весь день пробегав в поисках ретивых…»)

 
Весь день пробегав в поисках ретивых,
Я не увидел в кооперативах
Ни тортов, ни пирожных, ни вина,
Ей Богу, это не моя вина!
 
 
Ведь несмотря на наши достиженья,
У нас теперь такое положенье,
Что граждане, встав в очередь, поют: —
«Бери скорее, что тебе дают!..»
 
 
А потому примите благосклонно
Сей скромный дар, добытый без талона,
Который Вам в день Ваших именин
Принес небезызвестный гражданин.
 
 
Привыкнув мыслить здраво и конкретно,
Пришел я к выводу, что Вам не вредно
Во времена культурных эстафет
За чаем скушать несколько конфет.
 
 
К тому ж особенны конфеты эти,
Таких еще не сыщется на свете:
Ведь посвятив работе этой час,
Их подсластил стихами я для Вас.
 

<1932 г. 24 июля. Воскресенье.

Москва>

«Вас, неповторимые стихи…»

 
Вас, неповторимые стихи
Эти с экзотическими метками,
Создавал я, видно, за грехи,
Некогда содеянные предками.
 
 
Вам на свет не выбраться из тьмы,
Не по месту вы своеобразны и
Не смущать советские умы
Пролетарские и буржуазные.
 
 
Вам бы время самое цвести,
Но в стране сплошного процветания
Индивидуальность не в чести
И предосудительны мечтания.
 

1932 г. 9 декабря. Пятница.

Москва

«Спе́вак к делу охладела…»

 
Спе́вак к делу охладела,
Зав все это разглядел
И сказал: «Такое дело
Мне испортит весь отдел!..»
 
 
И за то, что не радела
Уготовил ей удел: —
Сдать дела и после дела
Оказаться не у дел.
 

1932

Москва

«Ты как любовница ни бе ни ме…»

 
Ты как любовница ни бе, ни ме,
А как жена на редкость неудобна,
С тобой я был в какой-то полутьме
И мне жилось совсем-таки не сдобно.
 
 
Мне лезла в голову лишь дребедень,
Лишь раздражение в душе бродило,
Но, наконец, в один прекрасный день
Ты от себя меня освободила.
 
 
О, этот день!.. Ему моя хвала,
Он снежен был, хотя морозил слишком,
И ты благополучно отбыла
С нажитым за три года барахлишком.
 
 
И вот опять мне с жизнью по пути
И полное спокойствие на Шипке…
Судьба, судьба за это мне не мсти,
Я целиком признал свои ошибки!
 

1932

Москва

«Это не комедия, поверь…»

 
Это не комедия, поверь,
И не сумасбродное художество,
Я в любви разборчивей теперь,
Не переношу я в ней убожества.
 
 
Как-никак ведь ты мне не жена,
Что ж я буду все тебя разгадывать?
Женщина не мудрствовать должна,
А уметь быть радостной и радовать.
 
 
Ну, а ты как раз наоборот:
Ты всегда настроена панически,
Из всего городишь огород,
Ко всему подходишь иронически.
 
 
Постоянно пичкаешь меня
Философией банально-пресною,
И все явственней день ото дня
Превращаешься в неинтересную.
 
 
Разве кто любовнице простит,
Что жене и то не извиняется?
Если притупился аппетит
Кушанье, как правило, меняется.
 
 
Так прощай, не жди и не зови,
Это не каприз и не чудачество: —
И в промышленности, и в любви
Следует вести борьбу за качество!..
 

1932

Москва