Текст книги "Служение Отчизне"

Автор книги: Николай Скоморохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Наступило утро 20 октября. Оно началось боем за взятие последней цитадели гитлеровцев в Белграде – старинной крепости Калямегдана, закончившись встречей в ней командира 4-го гвардейского механизированного корпуса генерал-лейтенанта танковых войск В. И. Жданова и командира 1-й армейской группы Народно-Освободительной армии Югославии генерал-подполковника Пеко Дапчевича.

Противник в панике начал переправляться через реку Сава по мосту, на лодках, подручных средствах и вплавь.

К исходу 20 октября Белград был освобожден.

С тех пор этот день отмечается как знаменательная дата в жизни югославского народа. С ним пришла и утвердилась на этой прекрасной земле долгожданная свобода, за которую отдали свои жизни лучшие сыны Югославии, за которую сложили головы многие советские воины.

День 20 октября никогда не изгладится из памяти тех, кто был тогда в Белграде.

…За участие в боях по освобождению Белграда на знамени нашего полка к ордену Кутузова III степени прибавился орден Богдана Хмельницкого II степени. Награда вдохновляла и обязывала к новым победам.

23 октября мы с Кисляковым отправились на разведку в устье реки Дравы.

На аэродроме Вуковар обнаружили большое скопление вражеских самолетов.

Вернулись домой, доложили. Назавтра Онуфриенко поручил мне вести на Вуковар весь полк. Сам он был в боевых порядках нашей эскадрильи. В целях обеспечения скрытного подхода к аэродрому договорились соблюдать полное радиомолчание. Но нам очень мешали густые облака. Видимо, командир полка боялся, что из-за них мы не сможем выйти на цель, нарушил радиомолчание:

– Скоморох, правильно идем? – спросил он.

– Не волнуйтесь, «отец Онуфрий», все нормально, – ответил я.

Снижаемся до 300 метров, заходим со стороны Дравы по шоссе с тем, чтобы удар нанести вдоль стоянки. По моим расчетам, вот-вот должен появиться аэродром.

Онуфриенко снова запрашивает:

– Скоморох, далеко еще?

– Сейчас, – отвечаю, а самого тоже начинает грызть червь сомнения, тут же делаю небольшую горку, вижу впереди контуры аэродрома. Порядок! Снижаемся до 50 метров.

При подходе к цели снова быстро набрали высоту, и все увидели набитое «юнкерсами», «хейнкелями» и другими машинами летное поле.

Удар наш был внезапным, ошеломляющим. По первой и второй эскадрилье фашистские зенитчики не успели сделать ни единого выстрела. А вот по задержавшейся третьей открыли шквальный огонь. Но безрезультатно.

С этого аэродрома больше не смог подняться ни один самолет. Наш налет живо напомнил мне бомбежку, которую мы пережили в Нижней Дуванке. Пришло время гитлеровцам рассчитываться тем же самым.

…На острове мы базировались до 31 октября. Вечером этого дня неожиданно для самих себя очутились на венгерском аэродроме Сегед. Начали отсюда ходить на разведку и прикрытие штурмовиков, но буквально на второй день нас перебрасывают в Югославию, теперь уже на аэродром Эчка.

Что за местечко со столь необычным названием Эчка? На подходе к нему стараемся детальнее рассмотреть его сверху. Благоустроенное, компактное, все в осыпающих последние осенние листья деревьях.

Здесь мы снова словно на родной земле. Югославы сразу же развели нас по квартирам, стали вовлекать в свои административные и хозяйственные дела. Оказалось, что они решили создавать у себя колхозы. А опыта никакого нет. Стали нас допытывать, как и что. А мы-то в большинстве своем городские ребята, о коллективизации имеем понятие в общем и целом. Одно нам было ясно: в таком важном деле нельзя торопиться, действовать форсированным методом. Именно это мы и советовали своим друзьям, на что некоторые из них горячо возражали:

– Пока будем думать да разворачиваться, нас капитализм заест.

Что тут скажешь? Люди хотят строить жизнь по образцу нашей страны. Нам оставалось только радоваться этому.

7 Ноября мы встречали в Эчке. Состоялось торжественное собрание, на которое пригласили и местных жителей. С докладом выступил замполит майор А. Резников. Потом был концерт художественной самодеятельности, поставленный силами наших собственных талантов. А закончилось все зажигательными югославскими танцами.

…Бои, напряжение которых с каждым днем нарастало, перекатывались за Дунай, где возникали новые очаги упорных, ожесточенных схваток, новые плацдармы.

Впереди следующий из них – Батинский плацдарм, со сражения на котором начнется Будапештская операция. Этот плацдарм просуществует не более двух недель, но ознаменуется исключительной напряженностью боевых действий на земле и в воздухе.

К нему будут подтянуты значительные силы 3-го Украинского фронта. И наш полк также переместится в Стапар.

Надолго запомнилось нам это ничем особенно не примечательное большое село. Оно расположено в низине. Недалеко от него – широкий заливной луг. На него-то и посадил нас командующий армией, приметивший с воздуха ровную площадку. Только вот беда: площадка-то оказалась насквозь пропитанной грунтовой и дождевой водой. Мы это почувствовали сразу: самолеты плюхались в раскисший грунт, глубоко утопая колесами шасси, заметно сокращая свой пробег.

Да, работать с такого, с позволения сказать, аэродрома – дело далеко не простое. В этом очень скоро все убедились. Взлетало звено из эскадрильи Якубовского. Три самолета оторвались от земли, а четвертый скапотировал: управлявший им лейтенант Петр Митрофанов не учел особенностей взлета с такого грунта, действовал как в обычных условиях, в результате машина перевернулась.

Митрофанов отделался легкими ушибами. Однако всем нам пришлось самое серьезное внимание обратить на отработку взлета с нашей площадки. Все оказалось не так уж просто: нужно было приловчиться отрывать машину почти на критических углах атаки после вялого длинного разбега. Иногда, во избежание капотирования, приходилось на стабилизатор сажать техников, механиков, которые спрыгивали прямо в грязь по достижении истребителями необходимой скорости. Это иногда заканчивалось серьезными последствиями, но люди не обращали внимания… Надо.

Очень трудными были наши взлеты, а между тем от нас требовали непрерывного воздействия на противника в районе Батинского плацдарма.

Онуфриенко доложил в штаб дивизии о том, как осложнены здесь наши действия. Ему ответили: пока что перебазировать полк некуда, постоянно держите дежурную пару для крайних случаев.

Для начала Онуфриенко приказал выделить пару из нашей эскадрильи. Кого? Не хотелось никем рисковать. Решил возглавить пару сам. Тем более, что сейчас моим ведомым стал вернувшийся из школы воздушного боя на новом истребителе младший лейтенант Иван Филиппов с только что закончившим обкатку мотором – то, что надо в таких условиях. Да и Филиппов возвратился совсем иным – отлично подготовленным: во время проверки по сложному пилотажу он показал хорошую технику пилотирования.

Он стал моим ведомым вместо получившего ранение Бориса Кислякова. В том памятном бою четверкой в составе Гриценюка, Горькова, меня и Кислякова мы столкнулись с 25 ФВ-190 под прикрытием четверки Ме-109. В завязавшейся драке сбили три вражеских самолета. Тогда у меня была удачная лобовая атака: я шел с набором высоты, и тут из облака прямо на меня выскочил «фоккер».

Несколько секунд стремительного полета лоб в лоб – и еще один фашист вспыхивает от моей очереди. Наблюдавший за боем со станции наведения генерал Толстиков всем нам передал благодарность.

Все было бы хорошо, да только мой ведомый оказался выведенным из строя: случайная «пуля-дура» повредила ему правую руку.

И вот мы с Филипповым несем боевое дежурство, ждем так называемого крайнего случая. Прослушиваем эфир. Вдруг улавливаем женский голос:

– Я – Дрозд, я – Дрозд, нужны Ястребы, ждем Ястребов.

«Дрозд» – это передовой командный пункт. «Ястребы» – мы.

Тут же взлетает в воздух зеленая ракета – приказ стартовать.

У меня давняя привычка: на взлете не давать полностью газ, чтобы не отставал ведомый. Привычка имела смысл в обычной обстановке, но не тут. Я этого не учел, в результате Филиппов обошел меня, оторвался от земли первым.

– Молодец! – передаю ведомому. – Продолжай взлет.

Сам двинул сектор газа полностью вперед, мощности мотору прибавил, но разбег получился слишком растянутым. Таким растянутым, что я успел услышать в наушниках мужской голос и подумать о том, что он очень мне знаком.

Уже в воздухе нажал кнопку передатчика:

– Дрозд, я – Скоморох, жду указаний.

«Дрозд» откликнулся самым неожиданным образом:

– Коля, ты очень нужен у нас, быстрее следуй в наш район, как можно быстрее.

Сомнений не оставалось: это голос нашего бывшего начальника штаба полка Николая Михайловича Сергеева, человека всеми уважаемого, оставившего о себе самые добрые воспоминания. Сейчас он начальник оперативного отдела армии, находится на передовом командном пункте, где, по-видимому, приходится не сладко. Позже мы узнали, что там в это время находились Ф. И. Толбухин и В. А. Судец. Несемся с Филипповым на полных оборотах. Нам нужно преодолеть всего 18—20 километров, для чего достаточно двух минут. А «Дрозд» торопит: скорее, скорее, ждем.

Запрашиваю обстановку.

– Со стороны Апатина приближается большая группа «фоккеров», – ответил Сергеев.

Эту группу я увидел километров с четырех. Она заходила для нанесения удара по шоссейной дороге Сомбор – Апатин, по которой двигались наши войска. Ясно!

Вот ведущий «фоккер» вошел в разворот. За ним – ведомый. Он сразу же вписался в мой прицел. И огненная трасса тут же полоснула его по «брюху». Он упал прямо рядом с дорогой, на виду у наших войск.

Строй «фоккеров» распался. Между ними, ведя непрерывный огонь, крутился Филипяов. Решительный, напористый парень, хорошо подтянули его в школе: первый воздушный бой после столь длительного перерыва ведет довольно активно. Убедившись, что ему ничто не угрожает, сам за себя постоять может, я беру на прицел замыкающего «фоккера», даю очередь, он сваливается на землю севернее Апатина.

Налет «фоккеров» сорван. Оставшиеся невредимыми поспешили покинуть поле боя.

В знак двух побед выполняю две восходящие бочки и становлюсь в круг над передовым командным пунктом.

– Спасибо, Коля, – слышу полный сердечности голос Николая Михайловича, – вы свое сделали, по истечении времени прикрытия можете идти домой.

Вернулись мы на аэродром – там ЧП: еще один самолет перевернулся на взлете, летчик повредил позвонок, надолго вышел из строя.

Полеты были приостановлены.

Онуфриенко созвал совещание руководящего состава полка, чтобы сообща решить, как быть дальше.

С воздуха я видел аэродром под Сомбором. Правда, бетонированная полоса на нем местами взорвана, но воронки можно заделать.

Высказал свои соображения.

Все признали их вполне приемлемыми. Только вот загвоздка: как туда перебраться? Пошел дождь, взлететь с нашей площадки невозможно, войска же нуждаются в прикрытии. Наш полк единственный в армии так близко расположен к фронту. Как быть?

И тут слова попросил старший техник нашей эскадрильи Скоробогатов.

– Я предлагаю перевезти самолеты на грузовиках, – сказал он.

– Как это? – спросили сразу несколько человек.

– Очень просто: отделить от них крылья, установить их хвостами в кузова автомашин…

Первым увидел здесь рациональное зерно замполит полка майор Резников.

– По-моему, предложение дельное. Никем и нигде, наверное, еще не испробованное, но дельное.

Его поддержал инженер полка капитан Мякота. С ними все согласились.

Так наш «военный совет в Стапаре» благословил необычную операцию, которую острословы тут же окрестили: «хвостом вперед».

К вечеру все было готово: поэскадрильно выстроились автомашины с поднятыми на них хвостами истребителей и сложенными в кузовах крыльями.

Ровно в 21.00 операция «хвостом вперед» началась; мы тронулись в тридцатикилометровый путь к Сомбору.

…В кромешной тьме по раскисшей дороге медленно продвигаемся к Сомбору. Надрывно гудят моторы, чавкают в грязи колеса. Если бы кто-то мог взглянуть со стороны на этот наш ночной рейд, немало удивился бы.

К полуночи добрались наконец до нового аэродрома. Работать с него, если не привести в порядок, нельзя. Но своими силами не управиться. Онуфриенко тут же отправляется в Сомбор, находит представителей местной власти, просит, чтобы прислали людей. Через пару часов к нам прибыло чуть ли не все население Сомбора. К утру все обломки с бетонированной полосы были убраны, воронки засыпаны, грунт в них тщательно утрамбован. Было приятно смотреть, как делали это югославы, взявшись за плечи, передвигаясь по кругу, весело подпевая в такт своим притоптываниям.

Где-то в двенадцатом часу командир полка, взлетев первым, лично опробовал аэродром. И с этого момента мы летали, не зная отдыха, поскольку оказались расположенными ближе всего к Батинскому плацдарму. Нам некогда было даже перекинуться словцом, почитать газеты.

…Целыми днями буквально висим над Батинским плацдармом. Сюда, в Задунайскую равнину, гитлеровское командование перебросило пять дивизий из Южной Сербии, Северной Италии, Австрии и из-под Будапешта с единой целью: уничтожить советские войска, форсировавшие полноводный Дунай.

Наши наземные части оказались в крайне сложной обстановке, усугублявшейся тем, что приходилось продвигаться буквально по колено в грязи. Автомобили буксовали, тяжелая техника застревала. Конечно, у царицы полей – пехоты был громадный опыт преодоления всевозможных препятствий на пути от Волги до Дуная. Но тут ведь незнакомая, никем из наших еще не виденная земля Венгрии…

Более двух недель длились ожесточенные бои за Батинский плацдарм. В небе над ним выполняли свои задачи не только мы, но и летчики других полков, в том числе и моего родного 164-го, который нашим же методом – «хвостом вперед» перебазировался на аэродром Чанад, преодолев около 55 километров.

…В свои права властно вступала сырая европейская зима. Она принесла нашим войскам победу на Батинском плацдарме, она же 12 декабря перебросила нас на венгерский аэродром Мадочу.

Отныне наш курс лежал к Будапешту – столице последнего союзника Германии в Европе – Венгрии, цитадели, ключу всей системы обороны на Юго-Западном направлении военных действий.

Началась битва за освобождение Венгрии. Позже историки отнесут ее к числу крупнейших сражений Великой Отечественной войны.

А мы это почувствовали на себе сразу же, как только очутились на правом берегу Дуная. Здесь войскам двух Украинских фронтов противостояли отборные группы армий вермахта – «Юг» и «Ф».

17-й воздушной армии пришлось иметь дело с фашистским 4-м воздушным флотом, численностью 850 самолетов – на 100 машин меньше, чем у нас. Однако это еще мало о чем говорило. Численный перевес в технике подчас сводился на нет из-за того, что полки армии базировались на совершенно неподготовленных полевых аэродромах, были растянуты на глубину до 300 километров, что очень сковывало их боевую активность.

Но с другой стороны, мы ощущали громадное моральное превосходство над противником. За нами лежал долгий путь от Волги до Дуная, мы уже били врага на ближайших подступах к Германии и были полны решимости довести наше справедливое дело до победного конца.

…Мадоча – недалеко от Дуная. Само село на возвышении, а наш аэродром – в низинке, а потому сырой и ненадежный.

Наша эскадрилья приземлилась сюда первой. Затем привел своих орлов Кравцов. Из БАО здесь оказалось всего несколько человек, мы сами рассредоточили самолеты и организовали их охрану.

Наступил вечер. Никто из местных жителей нас не встречает. Возможно, передовые части прошли здесь очень быстро, не задерживаясь, мы были первыми, расположившимися в селе, и жители не знали, как мы себя поведем.

Назавтра в бой.

В ходе воздушных стычек нам часто стали встречаться «мессершмитты» с желтыми коками. Ходили они, как правило, парами, появлялись всегда неожиданно в разгар боя, стремительно, на больших скоростях производили атаки, быстро исчезали, чтобы тут же вновь появиться с самой невыгодной для нас стороны.

Нам не удавалось сцепиться с ними в схватке: они ловко увертывались. На земле мы то и дело обсуждали их коварную тактику, вырабатывали свою.

Вносилось много предложений: серьезных, дельных и таких, что сразу отметались. Калашонок и Леня Капустянский, заместитель командира второй эскадрильи, как всегда, перекидывались беззлобными шутками.

В итоге у нас наметился определенный план действий. При перелете к новому месту базирования – в Кишкунлацхазу мы его «проиграли» – вроде бы все нормально. Мы так увлеклись, что не заметили, как ревущим клубком появились над новым аэродромом.

– Прекратите ваши забавы, – закричал по радио с земли Онуфриенко, – на подходе вторая эскадрилья…

После посадки командир полка спросил:

– Что, опять эксперименты? – и, не дав ответить, продолжал: – Быстрее заправляйтесь и – на задание. Там продолжите…

В Кишкунлацхазе снова занялись своим обычным делом. Однажды возвращается Петр Якубовский:

– Коля, привет от «желтых коков»…

– И тут объявились? Ну что ж, придется заняться ими основательно.

– Да, придется.

В очередном же своем вылете на прикрытие штурмовиков я снова столкнулся с «желтыми коками». Обычно, пока штурмовики обрабатывают передний край противника, ведущий прикрытия находится там, откуда ему все видно, удобно в короткие сроки с большим запасом скорости появляться в нужном месте. Так было и на этот раз: мы с ведомым находились сверху, в районе выхода штурмовиков из атаки, а пара Горькова замыкала их строй.

Вдруг из-за облаков молнией выскакивает пара «желтых коков», устремляется к Горькову, с ходу открывает огонь. Борис ныряет под трассы, а «мессеры», не сворачивая, бьют по «илам». Гриценюк заградительной очередью отсекает их, они тут же снова ныряют в облака.

Пара Горькова занимает свое место в строю, идем домой.

Молодцы ребята, не дали «желтым кокам» сделать свое дело. Было бы, конечно, еще лучше, если бы они сразили хоть одного «мессера». Но это не так просто: машинами управляют опытные воздушные бойцы.

После посадки обсуждаем подробности боя. Ребята в один голос твердят:

– У «желтых коков» – бортовые радиолокаторы.

Действительно, ничем иным нельзя было объяснить их внезапное появление из-за облаков в самые выгодные для атак моменты.

– Ладно, поживем – увидим, чья возьмет.

Рано или поздно генеральная схватка должна была состояться. И она состоялась севернее Секешфехервара.

Было это так. Кирилюк, Калашонок, Маслов, Горьков и я вылетели для прикрытия наступающих войск. На станции наведения в это время находился Гриша Онискевич. При нашем подходе к заданному району он сообщил:

– Будьте внимательны: впереди «фоккеры» и «мессеры».

Точно, через несколько минут сталкиваемся с группой в 10—15 самолетов, Кирилюк тройкой вступает в бой с «фоккерами», мы с Горьковым – наверх, связываем боем «мессеров». И тут я проморгал: не заметил, что к Маслову уже пристраивается «желтый кок». И откуда он, черт, только взялся! Кричу Маслову:

– Берегись, сзади «месс»!

Он вильнул в сторону, но «желтый кок» не таков, чтобы дать добыче уйти. По всему чувствовалось: хватка у него мертвая.

Бросаюсь на выручку Маслову. До «месса» далеко, его не сбить, попугать можно. Даю очередь по ведущему, он взмывает вверх, ведомый – за ним, но через некоторое время плавно отходит вправо вниз.

Приманка! Шалишь, брат, не те времена…

«Горьков, преследуй ведомого!» – скомандовал я, а сам увязался за ведущим пары «желтых коков». Поняв, что поймать меня на удочку не удалось, он взмыл свечой вверх. Но враг просчитался: между нами не такое уж большое расстояние. Поняв это, «желтый кок» совершает левый переворот. Чтобы его не потерять, ложусь на спину, иду за ним.

Его ведомый, описав круг, крутой восходящей спиралью пытается зайти мне в хвост. Горьков тянется за ним. Его навскидку обстреливает «желтый кок», а я в это время иду ему самому наперерез. Чтобы атаковать наверняка, вхожу в свой разворот, смотрю: «кок» проскальзывает мимо меня. Неужели уйдет, гад? Карусель длится уже минут десять, поднимается все выше, вот мы уже на высоте более девяти тысяч метров, где с маневром не разгонишься: разреженный воздух. «Желтый кок» тоже стремится занять исходное положение для атаки. Но это долгое время ему, как и мне, не удается.

Дважды сходились на лобовых – безрезультатно, хотя стреляли оба. И вот третья лобовая. Прицеливаюсь, а перед моими глазами два самолета. Встряхнул головой – один. Через мгновение – снова два. Это наступило кислородное голодание: у меня во рту был мундштук, но разве в такой горячке сумеешь дышать чистым кислородом? Другое дело у немца: он в маске. Мне стало совершенно ясно: если я сейчас, собрав все свои силы, не собью «желтого кока», он сразит меня. Вспомнил опыт своих лобовых атак. Тут у меня тоже был излюбленный метод. Я и прибегнул к нему: плавно, еле заметно пошел вниз. Немец решил, что я ухожу. Перевожу самолет в горизонтальный полет. Иду со скольжением, почти без крена, не выпуская немца из прицела. А ему трудно взять меня в перекрестие: моя машина все время скользит в сторону, хотя глазом заметить это почти невозможно. Он начинает доворачивать. Чувствую, сейчас придет решающее мгновение. А тут нехватка кислорода… Сердце чуть не выскочит, кровь стучит в висках, дыхание учащается.

Давно не испытывал такого напряжения. Но надо выдержать. И главное – не упустить момент: раньше открою огонь – бесполезно, снаряды пройдут ниже, между нами большая дистанция, чуть позже – вражеские снаряды прошьют меня. Не должно быть ни поздно, ни рано – в этом весь фокус.

Время от времени встряхиваю головой, чтобы избавиться от «второго» самолета. Вижу, «месс» еще больше подворачивает, чтобы точнее прицелиться. С огромной скоростью несемся навстречу друг другу, еще, еще, еще чуть-чуть, а вот теперь – палец на гашетку.

Последний кадр, запечатлевшийся в моей памяти, был: «желтый кок» как-то неестественно, конвульсивно вздернулся. А затем… как будто сквозь сон слышу:

– «Лавочкин», выводи, выводи машину!

С огромным трудом открываю глаза. И вижу, как головокружительно мелькает передо мной земля: самолет в штопоре. Быстро выхожу из него. Снова слышу:

– Кто штопорил?

– Чайка 19, я – Скоморох!

– Отлично. Смотри, внизу догорает сбитый тобой «мессершмитт», а справа спускается на парашюте летчик.

– Понял. А где остальные? Где Кирим (Кирилюк), Горкин (Горьков), Калаш (Калашонок)?

– Иди на юг, они там.

Направился туда. А по дороге думаю над тем, какой уже раз мне случается испытывать судьбу из-за кислородного голодания, но на этот раз с успехом для дела, да еще каким!

На земле узнали: взятый в плен лётчик «желтого кока» был в звании майора, воевал в Польше, во Франции, в нашей стране, имел на счету 50 сбитых самолетов. При попытке сбить пятьдесят первый оказался сбитым сам, пополнив мой личный счет. Видно, уж такова переменчивая боевая судьба военного летчика…

В Кишкунлацхазе настоящий бетонированный аэродром. До чего надоели нам размокшие полевые площадки! На них и мы, и машины вечно грязные, наша обувь, обмундирование – сырые. Другое дело стационарным аэродром: под ногами не чавкает, кругом сухо, чисто.