355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Романецкий » Узревший Слово » Текст книги (страница 5)
Узревший Слово
  • Текст добавлен: 6 сентября 2016, 23:45

Текст книги "Узревший Слово"


Автор книги: Николай Романецкий



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

6. Взгляд в былое: век 75, лето 69, вересень.

Рубежник Микула Бондарь с младых ногтей внушал своему отпрыску две вещи, в которые твердо верил сам. И потому к восьми годам Репня Бондарь столь же твердо знал: а) мать его Лада и сестра Купава – женщины и как всяких женщин их необходимо любить, уважать и защищать; б) волшебники – единственные счастливые в этой жизни люди. Первый постулат был законом для большинства словенских мужчин, а второй стал естественным выводом для словенского рубежника, у которого содержанием всей жизни была работа и который был не слишком близок даже к дюжинным людям.

Семья рубежника жила на одной из дальних застав Южного Урала. Граница княжества проходила в нескольких сотнях саженей от избы, где жили два Бондаря и две Бондаревы. Впрочем, самого Микулы в тот раз дома не оказалось: он уже несколько дней находился верстах в пятидесяти от семьи, на другой заставе, куда получил новое назначение. Через день-другой он собирался прислать за женой и детьми экипаж.

Однако вместо экипажа пришли ордынцы. Это была первая из серии провокаций, затеянных в то лето Ордой на юго-восточных рубежах княжества. Нападение на заставу было хорошо подготовлено и прекрасно спланировано. Конная полусотня вырезала рубежников в течение десяти минут.

Впрочем, о десяти минутах Репня узнал много позже. А в ту ночь они проснулись от сухого треска выстрелов. Восьмилетний Репня уже прекрасно разбирался в оружии – как-никак сын рубежника! – и сразу узнал голоса ордынских «чингизов». Голоса звучали солидно и во множестве. Пару раз, правда, им ответили и словенские «онеги», но быстро затихли. Конечно, мушкет «чингиз» по сравнению с винтовкой «онега» выглядит дедушкой, но когда этих дедушек вдесятеро больше, а стрелять надо в упор, недостатки мушкетов как-то скрадываются…

В избу Бондаря ворвались пятеро. Молодые уверенные в себе ордынцы, все как один чернявые и узкоглазые – чистопородные монголы, сильные, опытные. Пока они ломали дверь, мама успела запихать перепуганного Репню в шкаф. Купава вскарабкалась на чердак. Дверца в шкафу оказалась закрытой не полностью, но Репне поначалу ничего не было видно. Он токмо понял, что зажгли светильню: по стоящей напротив шкафа родительской кровати побежали неверные тени. А потом грубый голос спросил по-словенски:

– Где мужик?

– Нет его, – сказала мама. – На другой заставе.

По-видимому, незваные гости знали это, поелику искать не стали.

– А щенки где? – спросил тот же голос.

– С отцом, – ответила мама.

Незванные гости загоготали, заговорили меж собой по-ордынски.

– А что, ягодка? – сказал грубый голос. – Холодно спать без мужика?.. Так и быть, я его заменю. Скидайте одежду. Попробуем, сколь вы сладки.

Наверное, мама не поспешила выполнить приказ, поелику тут же послышался треск раздираемой материи. А потом Репня увидел в щель мамино обнаженное до пояса тело. В поле зрения появились двое ордынцев. Они держали маму за руки. Мама смотрела в сторону шкафа – Репне показалось, она глядит ему прямо в глаза – и что-то беззвучно шептала. Ордынцы содрали с ее стегон остатки разорванной ночной рубашки и опрокинули маму на кровать. А потом Репня увидел еще одного ордынца. Ордынец был без штанов. Внизу живота у него торчала огромная коричневая изогнутая, болтающаяся из стороны в сторону палка. Ордынец сказал грубым голосом: «Послушная, ягодка», – упал на маму, схватил ее за волосы. Репня зажмурился, ожидая, что сейчас случится что-то страшное, и страдая от собственного бессилия: ведь он должен был ее не только любить и уважать, но и защищать.

Но страшного не было. Похохатывали ордынцы, переговаривались меж собой гортанными голосами, да слышалось чье-то шумное дыхание. И тогда Репня не выдержал и открыл глаза.

Голый ордынец прыгал на маме, поднимая и опуская задницу. Мама лежала тихо, повернув голову влево и глядя на шкаф. Нижняя губа ее была закушена, шуйца свисала с кровати до полу. Ордынец прыгал все быстрее. И тут мама вдруг облизнула языком губы и закрыла глаза. Репня подумал, что она сейчас умрет, и от ужаса затаил дыхание. Но мама снова облизнула губы и вдруг заурчала, как урчал списанный по ранению со службы и с тех пор ошивавшийся при кухне пес Полкан, когда повар Бермята давал ему свежую кровь. А потом мамина рука поднялась с пола, схватила ордынца за спину. Мама задергалась под ордынцем, закинула ему на задницу ногу. Репня услышал ее визгливый, какой-то ненормальный – такого он ввек не слышал – голос:

– Еще-о-ох!.. Еще-о-ох!

И понял, что прыганье ордынца маме приятно. Открытие это так поразило его, что он чуть не вылез из шкафа, желая понять, отчего же маме приятно. Но побоялся.

Ордынец содрогнулся, перестал прыгать. Другие загалдели громче. Ордынец слез с мамы, палки внизу его живота уже не было, там висел такой же, как у Репни, токмо большой и мокрый корень. А потом на маму взобрался другой ордынец…

Много позже, уже став взрослым, Репня понял, почему мать не сопротивлялась, когда ее насиловали. Она рассчитывала, что изверги насытятся ее телом и уберутся из избы. И таким образом Купава избежит поганых ордынских лап. Понять маму Репня понял, но ее визгливого: «Еще! Еще» – не простил никогда.

Тем паче что уловка не помогла. Грубый ордынец надел штаны и приказал осмотреть чердак. И тогда мама, корчащаяся под другим ордынцем, завыла. А потом завизжала, как задавленная собака, Купава.

Репню тоже нашли. Но не тронули.

– Пусть щенок живет, – сказал грубый ордынец. – Пусть запомнит нашу силу. – Он рассмеялся. – Его мать и сестра оказались сладкими ягодками. Странно, но язычницы присно хороши в постели. Может, им помогают в этих делах их многочисленные боги.

Ордынцы убрались. А Репня сидел рядом с еще теплыми телами, гладил мамины и Купавины волосы, старался не смотреть на их вспоротые животы. Плакать он не мог, и взгляд его так и привораживала картина, на которую он не хотел смотреть.

Вскоре подоспела помощь с соседних застав и близлежащего города. Ордынцев выбили за пределы территории княжества. Репню подобрали, пообещали, что отец заберет его через день-другой.

Но отец за сыном не приехал. Он был убит в те же часы, когда ордынские собаки терзали плоть его жены и дочери: на новую заставу Микулы Бондаря тоже было произведено внезапное нападение. Репню подобрали волхвы, поместили в детский дом при Южноуральском волхвовате. А через два года в нем проснулся Талант, и его перевели в школу волшебников.

Ни волхвы, ни пестуны понятия не имели, какую печать наложила на восьмилетнего ребенка увиденная им сцена изнасилования матери. Они предполагали, что случившееся породит в душе сироты ненависть к ордынцам.

Репне часто снилась та ночь. Но он просыпался не от того, что видел вспоротые женские животы и мертвые глаза матери и сестры. Репня просыпался в холодном поту от того, что снова и снова раздавался в его памяти визгливый мамин – и не мамин – голосок: «Еще! Еще!» И снова и снова видел он скребущие по спине насильника-ордынца мамины нежные пальчики.

Через много лет посеянные в душу ребенка зерна ненависти и ревности проросли.

7. Ныне: век 76, лето 2, червень.

Гостью привезли в половине девятого.

Свет уже закончил в тренировочном поприще очередное сражение с духом Перуна и успел принять душ, когда Берендей доложил ему о прибытии Веры. И хотя у чародея не было ни малейшего желания до завтрака заниматься государственными делами, однако, помня о просьбе Буни Лаптя, он решил поступить вопреки своему желанию.

Гостья выглядела одинокой и беззащитной. Она стояла посреди сеней, прижав руки к груди, и широко открытыми глазами смотрела на спускающегося по лестнице Света. Похоже, она никак не ожидала такого поворота в своей судьбе. Или делала вид, что не ожидала…

На ней было все то же вчерашнее рубище, и прислуга встретила гостью с плохо скрытым удивлением. Однако невежливых реплик никто себе не позволил: Свет уже успел предупредить челядь. Даже Забава держала язычок за зубами.

Спустившись, Свет подошел к паломнице, с большим трудом – мышцы едва ли не отказывались совершать непривычную работу – изобразил на лице улыбку и проговорил:

– Здравы будьте, девица!

Паломница, похоже, проглотила ком, стоящий у нее в горле, и ответила:

– Будьте… и… вы… здравы… – Как будто произносила вызубренные без понимания слова незнакомого ей языка. И после некоторой паузы добавила: – Чародей…

Свет сделал вид, что не замечает замешательства паломницы, и, повернувшись к прислуге, сказал:

– Вера будет в течение некоторого времени моей гостьей. Прошу любить и жаловать!

Он с удивлением заметил, каким взглядом одарила «гостью» Забава. Словно раненая волчица охотника…

О Сварожичи, сказал он себе. Кажется, мой разговор с нею был полностью бесполезным. Сколь же велики заблуждения людские! И сколь велики заблуждения женщины!..

Впрочем, ему тут же пришло в голову, что подобное отношение служанки к гостье может стать и полезным. В любом случае это будет дополнительный материал для наблюдений и выводов.

– Забава! – сказал он. – Проводите Веру в гостевую. Надеюсь, там все готово?

– Там все готово. – Забава произнесла эти слова самым мирным тоном, но ухо Света уловило в них малую толику раздражения.

Впрочем, возможно, он и ошибался, потому что Забава тут же – дружеским жестом – взяла гостью за руку и повела за собой.

Свет с Берендеем поднялись в кабинет.

– Полагаю, нашей гостье потребуется одежда? – спросил эконом.

– О Велес! – воскликнул Свет. – А ведь я и не подумал об этом!.. Конечно же потребуется. Сегодня же найдите портного, и чтобы к ужину у нее было платье.

– Портной у меня есть, – сказал Берендей. – Сколько платьев нужно заказать?

– И в самом деле, – удивился Свет. – Ведь одного же ей будет мало…

– Несомненно! Такой девушке мало будет и трех!

– Нет уж! Три, и ни платьем больше.

– А домашние?

– Разумеется, – согласился Свет. – Двух хватит?.. Кстати, не забудьте о неглиже. – И поразился, с какой легкостью сорвалось с его языка новомодное франкское словечко. – Вызовите приказчика из одежной лавки и закажите все необходимое. – И вспомнив просьбы Буни Лаптя, добавил: – Денег не жалейте. Пусть она чувствует себя, как дома.

– А кто она такая? – спросил удивленно Берендей.

– Этого я вам сейчас сказать не способен… Но выходить из гостевой она сможет только в сопровождении вас или Забавы. Я наложу соответствующее заклятие.

Эконом понимающе кивнул головой:

– Где она будет трапезничать?

– Вместе со мной, разумеется…

Тут Свету пришло в голову, что девица, одетая в рубище, вряд ли будет чувствовать себя как дома за одним столом с чародеем.

– Когда ей сошьют платье, будет трапезничать за моим столом, а пока подавайте ей в гостевую. Предварительно поинтересуйтесь, какие блюда она предпочитает.

По-видимому, Берендей вспомнил о предыдущей гостье этого дома, потому что больше не удивлялся. Даже не спросил, когда доставят личные вещи нынешней.

Зато осмелился поинтересоваться:

– Вы не делаете ошибки, приставив к ней Забаву?

– Нет, – сказал Свет. – Вы свободны! Велите подавать завтрак!

* * *

Два часа, проведенные Светом в Институте истории княжества, оказались не слишком плодотворными. Полной потерей времени они, конечно, не стали, но и новых знаний не добавили.

Найденный при раскопках шелом и в самом деле принадлежал когда-то князю Ярославу Владимировичу. Свет свершил над находкой волшебные манипуляции, и ум его впитал в себя те события, которые пережил князь, когда носил найденный шелом. Происходило это в начале 66 века от сотворения мира (около 1015-1020 гг. A.D.) – в период, который уже был в некоторой степени очищен от более поздних летописных искажений.

Но с другой стороны, это доказывало подлинность обнаруженной реликвии. А поскольку вновь полученное знание подтверждало обретенное ранее, подлинная летопись начала второго христианского тысячелетия могла считаться окончательно восстановленной.

Великий князь Киевский Владимир Красное Солнышко действительно умер в христианском 1015 году. Престол занял его сын Святополк. Сердце киевлян не лежало к новому князю, они бы хотели жить под братом его Борисом, ходившим в ту пору с ратью на печенегов. Но Борис не пожелал поднять десницу на старшего брата. В благодарность Святополк подослал к Борису наемных убийц. Следом убил он и еще одного своего брата, князя Древлянского Святослава, а вот с третьим братом, Глебом Муромским, его постигла полная незадача. Глеб изловил подосланных к нему убийц и, собрав рать, выступил против Святополка. Судьбина хоть редко, но порой наказывает злодеев, и братоубийца получил наконец свое. А Глеб сел на киевский престол.

Ярослав в это время княжил в Новегороде и подумывал, в случае неудачи Глеба, сам рассчитаться со Святополком за смерть братьев, планируя после победы собрать под свою десницу всю Русь. Победа Глеба изменила его планы. Размышляя над происшедшим, Ярослав понял, что на фундаменте заимствованной религии объединить страну удастся не скоро. Однако он прекрасно понимал и другое: разнузданное язычество – тоже слабый клей для создания единого народа. А потому, отказавшись от проведенного отцом крещения, не вернулся и к полному язычеству. Верховным богом был провозглашен свой бог – Сварог, но ввести полный монотеизм Ярославу не удалось – народ не желал отказываться от других своих богов. Ярославу хватило ума не хвататься за меч.

В результате к 1040 году на основе нового Пантеона – некоего симбиоза язычества и монотеизма – на севере Русской равнины возникло единое государство Словенское, столицей коего стал Господин Великий Новгород, а Ярослав Владимирович получил в народе прозвище Мудрый. Справедливости ради, надо сказать, что сын его Всеволод Ярославич, а особенно внук Владимир Всеволодович – неоднократно мыслили приобщить крещеную Киевскую Русь к своей вере, но вместо этого им пришлось заниматься отражением крестовых походов, кои сообразительные и предприимчивые папы римские, понимавшие, что за враг появился на северо-востоке Европы, начали собирать уже во второй половине XI века. В конце концов западноевропейские рыцарские полчища стали тем молотом, который на наковальне местной веры и выковал страну, уже почти тысячу лет растущую и набирающуюся сил, ведомую в будущее Рюриковичами – потомками Ярослава Мудрого. Во всяком случае, когда в первой половине XIII века из просторов Центральной Азии в Европу явилась орда, ведомая монгольскими ханами Темучином, а позже Батыем, и быстро захватившая государства Средней Азии и раздробленную Киевскую Русь, на границах Великого княжества Словенского ей устроили теплую встречу, навсегда отбившую у татар желание заглядывать севернее Дебрянска и Менеска. А в самом конце века нашествия Святослав III и вовсе загнал орду назад, в азиатские степи.

Второй особенностью Словенской Руси – в отличие от христианских стран того времени – стало то, что Сварог и Сварожичи поощрительно относились к волшебству и волшебникам. Более того, в начале становления волхвовата сами волхвы в большинстве своем были волшебниками. В результате в землях Словенских возникла особая культура, резко отличающаяся от остальной Европы и своими достижениями в колдовских науках быстро заставившая церковь христову изменить свое негативное отношение к ведьмам и магам – ведь с чужими волшебниками способны бороться только такие же волшебники.

Колдовская наука проникала во все области жизни, волшебники начинали играть в делах общества все более и более важную роль, и закономерным итогом этого процесса стало формирование еще одной ветви власти – наряду с волхвоватом и воинством – Колдовской Дружины. Конечно, католический мир не мог спокойно взирать, как на севере Русской равнины набирает силу нехристианская страна. Этнические процессы одной силе всегда противопоставляют другую, и у границ Словенской Руси быстро сформировались два мощных государства – Скандинавская империя севернее Варяжского моря и Польское королевство – юго-восточнее.

И лето за летом, век за веком проходили в постоянных схватках, развивающих военное искусство и волшебную науку…

Впрочем, академик Роща воспринял отчет Света без разочарования.

– В исторической науке любое знание бесценно, – сказал он, и Свету ничего не оставалось как согласиться.

– В очередной раз восхищен вашим Талантом, – продолжал академик, – и радуюсь, что он проникает лишь в достаточно отдаленное прошлое. Иначе не видать бы мне от вас помощи, как своих ушей.

– Я и сам этому рад, – сказал Свет. – Если бы я был способен проникать умом во вчерашний день, то сыск и министерство безопасности завалили бы меня уликами с мест преступлений по эти самые уши.

8. Взгляд в былое: Забава.

Тоска для Забавы стала привычным ощущением.

Убирала ли она комнаты или подавала чародею на стол, ложилась ли спать вечером или вставала рано утром, в душе ее не было и капельки веселья. Рана-то на сердце постепенно поджила, перестала саднить, но зато душа превратилась в какой-то комок, бесформенно-тяжелый, бессмысленно-пустой, не дающий радоваться молодости и жизни…

Особенно донимала Забаву тоска в банный день. После парилки, посиживая с домочадцами на свеженьких простынках в предбаннике и попивая квас, Забава всякий раз была вынуждена переносить их неумеренные восторги. Ольга без устали восхищалась ее телом и предлагала вознести хвалу Додоле за то, что она одарила Забаву подобным богатством. Не отставала от нее и тетя Стася. Она тут же заводила разговор о том, что богине семьи одной хвалы мало – Додоле нужно, чтобы подобное богатство не пропадало за ненадобностью. И кстати, не один мужичок уже готов наложить на это богатство свою лапу. Конечно, тетя Стася не произносила в точности таких слов, но Забаве казалось, что при том смысле, который имела в виду тетя, именно они и должны были звучать.

Забава растирала простыней свой плоский живот, смотрела на свои круглые стегна и упругие высокие перси с небольшими розовыми сосками и думала о том, что единственного мужичка, которому она позволила бы наложить на это богатство свою лапу, оно, богатство это, интересует так же, как ее, Забаву, – строительство новой христианской церкви в столице. Кажется, строят такую где-то в Волотово. Или в Савино?..

А Ольга восторгалась все безудержней, а тетя усиливала свой нажим. Вот такой-то – справный парень, из приличной семьи, и детей любит… Или вот этот – тоже ничего! Приходилось отвечать, опосля чего тетя обижалась и больше о возможных Забавиных женихах не заикалась. До следующего банного дня…

Разумеется, Забаву и саму интересовала собственная судьба. И не токмо в банный день. Ее очень пугал очередной зеленец, который наступит в следующем году. А то, что он наступит, сомневаться не приходилось: ведь боги создали женщину не токмо для того, чтобы влюбляться, но и для того, чтобы рожать детей. Вернее, не так: боги создали женщину для того, чтобы она, влюбляясь, рожала детей. А не сходила от любви с ума…

Забаве было страшно. Она прекрасно понимала, что когда придет зеленец, ей не составит больших трудов найти мужчину и заманить его к себе в постель. У мужчин, правда, глаза цвета не меняют, но ведь всем известно, что зеленец у них длится всю сознательную жизнь… Но она также понимала и другое – разрешится она через девять месяцев от бремени не дитем любви, но пасынком. А пасынков боги нередко наказывают за грех их родителей…

Вот тут Забаве и пришло впервые в голову, что мать ее когда-то согрешила – ведь все остальные боги относятся к безмужности совсем не так, как Додола. И что происходящее с нею сейчас – лишь расплата за грех, совершенный когда-то Светозарой Сосниной. Разве несчастная любовь – не божье наказание?.. А божье наказание люди должны принимать безропотно…

Но душа ее бунтовала. И Забава давно бы уже сходила в храм Додолы и помолилась богине, попросив ее поразить сердце равнодушного слуги Семаргла, но ведь мать Заряна не раз говорила ей, что Додола ввек не помогает тем, кто не способен обольстить мужчину самостоятельно, – в таких женщинах нет духа Додолы, и они не пользуются ее покровительством.

А кроме как от Додолы, ждать помощи было неоткуда. И потому Забава решила безропотно нести на своих раменах выпавшее ей божье наказание. А если такая жизнь приведет ее к сумасшествию – что ж, на все воля богов! К тому же, Додола не бросит свою дочь, если та не сдастся, рано или поздно богиня поможет ей сломить упрямство того, кому Мокошь предопределила быть возлюбленным Забавы. Тем паче, если «безропотно нести выпавшее наказание» означает еще и добиваться от суженого ответного чувства.

Так решила Забава. И в один из вечеров сделала первый шаг.

В тот вечер была не очередь Забавы нести хозяину вечерний чай, но Забава воспользовалась тем, что Ольга припоздала, и, схватив на кухне поднос, помчалась наверх.

Свет даже и не заметил, что с подносом явилась не та служанка – скорее всего, он и не знал, кто должен подать ему вечерний чай.

– Благодарю вас! – раздраженно сказал он, когда она поставила поднос на стол. – Я сам налью. Вы свободны.

Забава стояла справа от него, переминаясь с ноги на ногу. Наконец Свет осознал, что рядом с ним по-прежнему кто-то находится, и поднял на служанку удивленные глаза.

– Я ведь вам сказал, что…

Свет не договорил, потому что Забава стремительным движением расстегнула на кофточке две пуговицы и обнажила левую персь, нацелившуюся на хозяина отвердевшим розовым соском.

– Возьмите меня, – прошептала Забава. – Я люблю вас.

Лицо Света вдруг перекосилось.

– Уберите эту… это, – сказал он. (Забаве показалось, что он едва не выговорил «эту гадость».) – Я вас больше не задерживаю. И передайте эконому, чтобы зашел ко мне, как освободится.

Забава отшатнулась, пристыженно опустила голову, спрятала грудь в наперсенник и застегнула пуговицы. Потом подняла на хозяина поблескивающие не скатившимися слезинками глаза и прошептала едва слышно:

– Не надо говорить эконому. Вы можете выгнать меня и сами. Скажите, и я передам дяде.

На этот раз чародей Свет посмотрел на служанку с любопытством:

– Ах да, вы же племянница Берендея!..

Будь в его взгляде хоть толика мужского интереса, Забава бы немедленно повела раменами, выпятила в сторону хозяина перси, но во взгляде чародея было что угодно, опричь интереса к ней как к женщине, и Забаве оставалось лишь смиренно слушать.

Свет даже не встал из-за стола.

– Я не собираюсь выгонять вас. И вашему дяде ничего говорить не собираюсь. – Он поморщился. – Я не понимаю ваших чувств, но знаю, что они возможны среди людей. Я прощаю вас, хотя вы мне и помешали. – Он снова поморщился.

Забаву бросило в жар. Уже из его «Ах да» она поняла, как мало значит ее любовь для этого человека, но гримаса его была просто убийственной: так морщатся, съев лимон либо попробовав прокисший суп. Или увидев что-либо уродливое… Уж лучше бы он дал ей пощечину!

Забава выпрямилась, закусила губу.

– А я не нуждаюсь в вашем прощении! – не выдержала она. – Так что можете меня выгнать!

Она повернулась и, не оглядываясь, вышла из кабинета.

Расплаты она ждала со страхом, но без сожаления: в конце концов, чему быть – того не миновать. Однако расплаты не последовало. Ни в тот вечер, ни на следующий день дядя не объявил ей хозяйскую волю. Более того, он даже не сделал ей выговора за несдержанность.

И Забава поняла, что все случившееся между нею и Светом чародей решил не выносить из кабинета. Но больше подобных скоропалительных предложений она ему не делала. Просто старалась почаще бывать у него на виду – если, конечно, позволял этикет взаимоотношений между служанкой и хозяином – да, проходя мимо дверей кабинета, если хозяин пребывал там, мысленно обращалась к нему: «Я же люблю вас! Неужели вы и в самом деле не понимаете, что это такое? Ведь вы же волшебник!»

День проходил за днем, но ничего в жизни Забавы не менялось. Повидимому, звание «волшебник» оказывалось недостаточно серьезным для того, чтобы хозяин влюбился в свою служанку.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю