Текст книги "Кто оставил «варяжский след» в истории Руси? Разгадки вековых тайн"

Автор книги: Николай Крюков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Все пришло в упадок, однако, очень быстро: с открытием двухпутной железной дороги Санкт-Петербург-Москва в 1851 г. С увеличением товарооборота по железной дороге уменьшался оборот на водном транспорте. Стали приходить в запустение и поселки с питейными заведениями и краснощекими девками с баранками, банями. Зато сохранились впечатления о возможностях свободного плавания по рекам. Селения с характерными названиями подсказывали места волоков. Маршрут при желании можно было смоделировать в нужных направлениях. Тогда многие любители древности были убеждены, что основными путешественниками по пути «из варяг в греки» были сами варяги. Они показывали маршруты местным племенам. У некоторых из них это вызывало нескрываемое умиление и восторженность. Наиболее образно свое отношение к варягам выразил граф С.Г. Строганов, будучи председателем Московского общества истории и древностей.

«…Жители, обитавшие на этом пространстве, – писал он, – через которое лежал путь, соединяющий богатых Северных Норманнов с южными сарацинами, чуждые сами всякого искусства, были только свидетелями этой деятельной торговли, прекратившейся с первым нашествием Монголов»⁹. Наверное, граф Строганов путешествовал из Петербурга в Москву по хорошим дорогам, не сталкивался с цыганами, не замечал пеших странников и его не мучили вопросы: по каким гиблым местам они проходили? Добрались они до места или не добрались? Он мыслил так же, как и его современник, протоиерей Стефан Сабинин.

Глава 3
Волжские дали варягов

В уже цитированном отрывке Повести временных лет читаем: «Так и из Руси можно плыть по Волге в Болгары и в Хвалисы, и дальше на восток пройти в удел Сима». О торговле кого-то с кем-то здесь, как видим, не говорится ни слова. «Можно плыть» – значит «можно попасть». В эти значения автор Повести старается вложить понимание славянской Руси как части единого мира. Норманисты же трактуют этот отрывок как свидетельство якобы транзитной торговли между скандинавами и странами мусульманского востока, «удела Сима», по рекам Руси. В доказательство приводятся данные археологии. В основном – клады серебряных куфических монет. Если, рассуждают норманисты, с Северной Руси варяги Рюрика собирали дань и их следы прослеживаются в археологических комплексах, то Волжский путь использовался ими для транзитной торговли рабами и серебром со странами мусульманского Востока. Причем рабы были обязательно из славянских племен, и привозили их на рынки свои же купцы славянские. Серебро же было необходимо быстро развивающейся экономике скандинавских стран, ибо в Европе тогда серебро добывалось в недостаточном количестве, а на Скандинавском полуострове его не было вовсе. Таким образом, мусульманские дирхемы завозились арабскими купцами в Волжскую Булгарию и далее по Волжскому пути в скандинавские города Бирку, Скирингссаль и на острова Готланд, Эланд. Либо норманны совершали сами торговые экспедиции к «хвалисам», причем столь часто, что иным писателям казалось, будто Каспийское море и Балтийское море соединены между собой непосредственно и коротким проливом. В общем, судоходство по Волге велось круглый год, невзирая на погодно-климатические условия и в зависимости только от фантазии сочинителей в сфере литературно-исторического творчества.

Эстафету норманистов перенимают и финноугристы. Следуя их логике, получается, если южнее Волги на Оке жили финны – племя мурома, – то и на средней Волге жили финны. Племена водь, весь, чудь, черемисы традиционно относят к племенам финнов (финно-угров). Следовательно, и гидроним «Волга» имеет финское происхождение. Этимологию этого слова надо искать в финском языке. И ищут…

Миф о «серебряном мосте» по Волге между скандинавами и арабами имеет те же истоки, что и миф первый о норманнах, завоевателях Северной Руси. Он сложился в те же времена бурного строительства водных каналов, связавших Балтику и Волгу. Кроме уже описанной Вышневолоцкой водной системы в начале XIX в. открывается Тихвинская водная система (1811 г.) по рекам Молога, Чадоща, Горюн, включавшая озеро Вожанское, реку Соминку и озеро Сомино, реку Волченку, озеро Крупино, озеро Лебедино, реки Тихвинку и Сясь. Тихвинский канал соединял озеро Крупино и озеро Лебедино. Идея прорытия соединительного канала возникла тогда же – в пору Петра I, когда голландские инженеры провалили проект канала на Верхнем Волочке. На этот раз Петр Великий пригласил шотландского инженера Джона Перри. Но его проект реализовался только спустя сто лет.

Параллельно Тихвинской системе с излучины Волги в районе Рыбинска и выходу на Ладожское озеро Петром I задумывался еще один проект. Он предусматривал соединение Волги в том же районе Рыбинска по рекам Шексне, Ковже и Вытегре через Белое море с Онежским морем. Самым сложным участком оказалось строительство Вытегорского канала. Его открытие состоялось в 1810 г. Неудобство представляло и Белое море. Из-за частых ветров узкие суда опрокидывались и тонули. К 1846 г. в обход Белого моря прорывают обходной канал длиной 67 километров.

Итак, путешественники по Волге в середине XIX в. могли видеть большое скопление торговых барок как в Твери, так и ниже по течению в районе Рыбинска. Множество землекопов, бурлаков и прочего люда кормилось на обслуживании водных путей, выходящих на Волгу. Вместе с Вышневолоцкой системой такая вариативность возможностей создавала иллюзию интенсивного торгового сообщения обитателей Балтийского побережья с жителями далекого Востока с давних времен. Особенно если учесть мнение о высокой степени экономического развития скандинавов. Сюда же следует добавить и еще один, рассматриваемый норманистами, вариант водного пути от Новгорода на Волгу по рекам Ловать, Пола, Явонь и волоку в озеро Белье и Селигер и далее по речке Селижаровке. Весь путь для целеустремленных варягов шел вверх по быстрому течению со многими перекатами и порогами. Сегодня этот маршрут популярен у байдарочников, сплавляющихся, правда, в обратном направлении – вниз по течению реки.

Для IX в. распространение предметов из далеких мест могло осуществляться двумя способами: с помощью прямого обмена и через посредничество соседей. Прямые контакты между дальними странами носили нерегулярный характер. Мы судим о таких торговых связях по обнаруженным предметам, чье происхождение не свойственно для конкретной местности. Скажем, скорлупа грецких орехов, обнаруженных в слоях X–XI вв. Великого Новгорода, свидетельствует, что какие-то отношения севера Руси были с южными странами, где грецкие орехи произрастают. Но этого не достаточно для утверждения о постоянных и, главное, прямых поставках товаров из тех «заморских» стран в Великий Новгород. Чаще всего они могли перепродаваться через цепь соседствующих племен. Письменных сведений о способах торговли между племенами тех времен имеется крайне мало.

Кое-какие данные восстанавливаются из сочинения арабского писателя Ахмеда Ибн-Фадлана¹⁰. В нем повествуется о не совсем обычной миссии в царство булгар на Волге. Туда, по его словам, он отправляется с посольством от своего повелителя по просьбе булгарского царя Алмаса с целью знакомства булгар с законами ислама, строительства мечетей. Миссия та состоялась в 922 г. Там же Ибн-Фадлан рассказывает, как караван, груженный подарками и всяким добром, тайно и в обход хазар пробирался по берегу Волги в сторону Булгара. То есть караван шел по берегу Волги. Следует добавить: среди добра было некоторое количество сундуков с серебряными монетами. Именно с датировкой, близкой дате 922 г., но не позднее, потом куфические монеты разойдутся по необъятным просторам Руси. Часть из них попадет в прибрежные страны Балтийского моря. Обнаружение куфических монет в кладах, могильниках позволяет сделать вывод о том, что эта посольская экспедиция действительно имела место быть.

В Булгаре Ибн-Фадлан проведет несколько лет. За это время он, казалось бы, должен ознакомиться с образом жизни соседних племен, видеть их торговцев. Однако Ибн-Фадлан рассказывает только об одном случае приезда купцов. Ими были, с его слов, русы. «Этнографические» данные, которые он приводит, записаны в том же духе, в каком они приводятся нашим русским летописцем об иноверцах. Русы, например, умываются все из одной чаши по очереди, туда же сморкаются и плюют. Мужчины и женщины вместе голыми купаются в речке. Едят свинину и вообще все скверное и т. д. Особенностью их похоронного обряда является сожжение в ладье. Последнее обстоятельство норманистами выдается за обычаи скандинавов. Поэтому, дескать, те русы на самом деле были варягами. Спорить на этот счет можно сколько угодно. Однако следует отметить, что больше ни о каких-либо других племенах, живущих где-то по соседству или где-то севернее булгар, Ибн-Фадлан ничего не пишет.

В самих скандинавских источниках Волжская Булгария упоминается в лишь однажды. В «Саге об Олаве Святом» со свойственным скандинавам бахвальством сообщается, что Олаву-конунгу предлагали «остаться у них и стать правителем страны, которая называется Вульгария. Она составляет часть Гардарики. Народ в ней не крещеный»¹¹. Но это больше было похоже на испытание совестью перед его возвращением в Норвегию, нежели на серьезность намерений «конунга Ярицлейва», который якобы делал такое предложение. К 30-м гг. XI в. народ «Вульгарии» уже был обращен в исламскую веру, как считается, тем же посольством Ибн-Фадлана в 922 г. Да, к тому же, и частью Гардарики не являлся.

Других указаний на какие-либо путешествия скандинавов по Волжскому пути до Каспия неизвестно. А сами скандинавы имели весьма смутное представление о народностях юга России. В тех же сагах, кроме общего названия мусульман – сарацины, ни одного народа не упоминается.

Для путешественника важно время и личная безопасность. Если на юго-восточном направлении, на средней Оке хозяйничали разные племена одного народа, то на Волжском пути это были разные народы. В верховьях Волги жили славяне ильменские. Ниже по течению черемисы и мордва. Далее тюркиты: булгары волжские, узнаваемые в современных чувашах. Еще ниже по течению Волги примерно в границах современной Пензенской области – буртасы. Племя полукочевое, со временем потерявшее свое этническое имя, но не этническое своеобразие. По восточной стороне Волги тоже перемещались степные племена кочевых пастухов – тюркитов. В самих низовьях Волги жили хазары. Народ этнически разнородный. Археологи отмечают наличие в его среде не только тюркских, но и славянских и угорских черт. А принятие иудаизма в качестве государственной религии политической верхушкой Хазарии до сих пор возбуждает споры об исторической роли этой исчезнувшей державы. Себя они неизменно возвеличивали. В письме испанскому правителю один хазарский царь с нескрываемым бахвальством пишет: вокруг меня живут многочисленные народы, их как песка у моря, и все они мне платят дань.

Таким образом, Волга была как бы поделена на зоны влияния. С верховьев до среднего течения реки жили оседлые народы, основным занятием которых было земледелие, охота и рыболовство. Ниже по течению – кочевые племена. Кочевье само по себе несет зачатки торговых сношений: так в районах контактных зон с одноплеменными народами создавались условия для обмена товарами. По их направлениям возникали караванные тропы. Именно от Каспия до среднего течения Волги, в пределах одной этнической группы, торговые отношения становятся устойчивыми. Об этих отношениях мы узнаем не только с помощью разнообразных монет, но и из рассказов арабских путешественников в Волжскую Булгарию.

Разнородность народов отражена и в разных названиях реки. Из древних источников известно ее арабское название под именем Ра, у тюрков Волга – Итиль. Не вдаваясь в подробности их действительного отношения к реке, следует сказать, что было бы слишком упрощенно трактовать ее в обоих случаях как просто «Река», пусть и «Большая», пусть и «Великая». Название Волга укоренилось в верховьях реки среди единоплеменных народов. И если этимология названий реки у арабов и тюрков не вызывает много споров, то толкование происхождения слова «Волга» для славян и, как оказалось, финнов имеет крайне принципиальное значение. Для одних гидроним «Волга» происходит от славянского слова «влага», «волглый», потому что, по их мнению, река берет свое начало из влажных и болотистых мест обитания славян ильменских. Другие ищут ее этимологию в «финских языках». Наиболее популярна здесь точка зрения нижегородского краеведа Н.В. Морохина. В двух словах он раскрывает «вероятно» славянское происхождение слова «Волга», но гораздо больше отводит места для обоснования значения этого слова из так называемых финно-угорских языков. Финское «валкеа», пишет он, означает «белый». Марийское «волгогалташ» означает глагол «светиться». Латышское «валка» – ручей. Литовское «валка» – лужа¹². В результате он так увлекся объяснением этого значения из так называемых финноугорских языков, что совсем забыл про «вероятно» славянское происхождение слова «Волга».

И все же имя великой реке Русской равнины дали славяне. Приемлемость для всех какого-либо названия означает не просто факт признания всеми схожих по смыслу и по созвучию слов. Приемлемость несет в себе тайный сакральный смысл, некий код ментальности, отражение образа жизни. Тем более это значимо для большой и великой реки, которая кормит и поит многие народы. Было бы слишком просто толковать ее название от слов «светлый» или «влажный». Если для арабов Ра – это большая река, для тюркитов Идель (Атиль) – это хозяйка всех рек, то и для славян Волга, прежде чем утвердиться в сознании как что-то волглое или что-то светлое, должна была также вызывать какие-то ассоциативные чувства. В них закладывается вторичный смысл, образность, общность переживаний. В Лаврентьевской летописи встречается несколько раз похожее, но иное по звучанию слово – Волзя, Волозя. Можно подумать, что здесь кроется разгадка названию реки. Однако текстологический анализ этой летописи показал, что, скорее всего, это ошибка переписчиков. И тем не менее именно слово «Волзя» в большей степени передает первоначальное «Волга». Всмотримся в него внимательнее. Волзя уже не «волглый». Если для кочевника основная еда мясо, то для живущих на реке – рыба. Это не значит, что в рационе не было ничего иного, но это значит, что мясо для одних и рыба для других были всегда. Волозя, волзя для простолюдина – это различного рода зерно, злаковые каши и коровье масло, приготовленные особым способом. Хлеб выпекался из непровеянной и непросеянной муки с примесью различных высевок – мякины. Такую муку заливали кипящей водой и замешивали на вару. По словам исследователя (этнографа Д.К. Зеленина), жителей Псковской губернии так и прозывали мякинниками¹³. На вару готовились и каши. Залитые кипящей водой овес или зерна пшеницы настаивались в печи. Набухшие и горячие зерна толкли в деревянной ступе, пока не получалась киселеобразная масса. В нее добавляли молоко, масло, жир. Она же и называлась волозиво.

В.И. Даль в своем «Толковом словаре…» отметил ряд близких значений. «Волога» в понимании вологодских жителей воспринимается как «скоромное, жидкое, съестное, похлебка, варево, но не питье». Псковскими жителями – как «скоромная приправа, коровье масло, подмазка на блины». «Воложничать, – отмечал В.И. Даль, – значит, – сытно, вкусно и сладко есть; жить роскошно»¹⁴. Волозиво, волозя, волзя – это то, что было постоянно на столе крестьянина. Основная еда, пища, корм. «Корм» – то, что кормит.

Сакральный смысл этого слова – есть досыта. А есть досыта дает река. Она же – река-кормилица. «Волга-Матушка – Кормилица!» – говорят в народе. Отсюда этимологическое значение Волги – Волзя, кормилица.

О чем может говорить вся эта дискуссия вокруг гидронима великой реки? Если рассуждать о финском происхождении названия реки, то можно прийти к следующему выводу: раз Волге дали название финны, то они здесь жили раньше славян. Варяги явились на земли финнов долгожданными гостями, но не завоевателями, как позднее славяне. Варяги собирали дань с поволжских «финских» племен, торговали через них со странами Востока. Значит, варяги – норманны – викинги якобы могли не только находиться в этом регионе и без согласия славянских вождей, но и появляться здесь в любое время, оставляя славян «свидетелями» своей бурной торговой деятельности. И наоборот. Признание за славянами этимологии их главной реки ставило изначально под сомнение версию о расселении «финских» племен в так называемый дославянский период на землях по обеим сторонам Волги в ее верхнем и среднем течении. Это принципиально важный вопрос. Ведь вслед за утверждениями подобного рода следует и довод о якобы первичном освоении земель севернее Ладожского озера и всего Кольского полуострова норманнами. Попробуем в этом разобраться.

Глава 4
Нормане и мурмане на севере Руси

Третьим путем, куда могли совершать свои походы скандинавы, считается восточное направление в сказочно загадочную страну Бьярмию. Есть много версий по поводу географического положения Бьярмии. Одно из них основано на лексической близости слов «бьрмия» и «пермь». Из этого следует предположение о нахождении страны Бьярмии близ Урала, в Перми. Однако сходство корневых созвучий слов не всегда влечет за собой их этимологическое родство. В реальности преодоление расстояния более чем в тысячу километров по непроходимым лесам, топям и болотам, с необходимостью пересечения сотен мелких речушек от Онеги до Перми вызвало бы большие сложности. Да в этом и не было смысла, так как богатства природы находились гораздо ближе – в Карелии. Карелия по современным геологическим данным таила в себе немалое количество самородного драгоценного металла. Еще в XVIII в. самородки золота весом до 400 граммов находили недалеко от Онежского озера на реке Выг в Медвежьегорском районе¹⁵. В Кандалакшской губе самородки серебра попадались весом по несколько килограммов каждый. Самый крупный из таких самородков, найденных в СССР на 1940 год, «имел карельское происхождение»¹⁶. То же самое можно сказать и про медь. По данным геодезистов, на месте выхода медных оруднений в устье реки Руссениха сохранилось 14 древних разработок¹⁷. Поскольку самородный драгоценный металл еще в XVIII в. намывался на реках, а серебро извлекалось из близкоповерхностных руд, то можно представить, что в более ранний период добыча и того и другого была еще более доступной. Известия об этом могли выходить далеко за рамки этого региона и привлекать внимание соседних племен.

Так что загадочная страна Бьярмия для скандинавов, скорее всего, находилась в пределах их возможной досягаемости: на землях, близких к Онежскому озеру. Добраться туда им было гораздо проще: с Балтики по Финскому заливу через Невский проток, Ладожское озеро и далее по Свири непосредственно в Онежское озеро. Это было расстояние протяженностью всего в 300–400 километров и, к тому же, без волоков, без порогов строго в меридиональном направлении. И с севера, огибая Кольский полуостров, по Белому морю через сеть озер и соединяющих их рек, включая золотоносную Выг. Сегодня они составляют часть Беломорско-Балтийского канала.

О том, что в Скандинавии о богатой Бьярмии ходили легенды, мы узнаем из тех же литературных источников. В саге об Эймунде Хрингссоне, как мы уже рассказывали, Эймунд, будучи на службе у конунга Ярицлейва, постоянно отражает атаки бьярмийцев. Тут же особо подчеркивается, что эти бьярмы очень жадные до золота. Наверное, потому, что они не хотели им ни с кем делиться. В другой саге повествуется о грабительском походе норвежских викингов на богатых бьярмов.

«Ту зиму Олав конунг провел в Сарпсборге, – сообщается в саге об Олаве Святом. – Там он взял из конунгова добра столько, сколько тот ему разрешил, и выбрал себе корабль, подходящий для поездки, в которую его послал конунг, а именно – для поездки на север в Страну Бьярмов. Карли заключил с конунгом договор: каждому из них должна была достаться половина прибыли от этой поездки… Торир Собака, узнав об этом, послал людей… передать, что тоже хочет летом плыть в Страну Бьярмов и предлагает плыть вместе и добычу разделить поровну».

Когда они приплыли в Страну Бьярмов и пристали у торжища, все «…те у кого было, чем платить, накупили вдоволь товаров… много беличьего, бобрового и собольего меха». Они объявили, что будут «…соблюдать мир с местными жителями». Потом стали держать совет. И «Торир спросил, не хотят ли они… добыть себе еще добра. Ему ответили, что хотят, если добыча будет богатой». После этого они сошли на берег и углубились в лес. Норвежцы знали, что где-то в лесу бьярмы хранят свои сокровища. Они шли, пока не попали на большую поляну.

«Середина поляны была огорожена частоколом. Ворота в нем были заперты… Торир подошел к частоколу, всадил повыше свою секиру, подтянулся, перелез через частокол и оказался с одной стороны ворот, а Карли тоже перебрался и оказался с другой стороны ворот. Торир и Карли одновременно подошли к воротам, вынули засов и открыли их. Тут все бросились внутрь». Торир сказал: «Внутри ограды есть курган. В нем золото и серебро перемешано с землей. Надо туда войти. В ограде стоит бог бьярмов, он называется Йомали. Пусть никто не смеет его грабить». Они пошли к кургану и выкопали из него столько сокровищ, сколько могли унести в своих одеждах. Как и следовало ожидать, сокровища были перемешаны с землей. Потом Торир сказал, что пора возвращаться обратно. Братья Карли и Гуннстейн пойдут первыми, а он пойдет следом. «Они побежали к воротам, а Торир вернулся к Йомали и взял серебряную чашу, которая стояла у него на коленях. Она была доверху набита серебряными монетами. Он насыпал серебро себе в полы одежды, взял ножку чаши рукой и пошел к воротам. Когда все уже вышли за ограду, обнаружилось, что Торира нет. Карли побежал назад за ним и встретил его у ворот. Тут Карли увидел у Торира серебряную чашу. Он побежал к Йомали и увидел, что на шее у него висит огромное ожерелье. Карли поднял секиру и рассек нитку, на которой оно держалось. Но удар был таким сильным, что у Йомали голова слетела с плеч. При этом раздался такой грохот, что всем он показался чудом. Карли взял ожерелье, и они бросились бежать. Как только раздался грохот, на поляну выскочили стражи и затрубили тревогу, и скоро норвежцы со всех сторон услышали звуки рога. Они побежали к лесу и скрылись в нем, а с поляны доносились крики и шум, туда сбежались бьярмы…» Они побежали к берегу, где стояли их корабли. «Карли и его люди взошли на корабль, убрали шатер и подняли якоря. Потом они поставили парус, и корабль быстро вышел в море»¹⁸.

Еще об одном путешествии в очень хвалебном тоне повествует дружинник Харальда Прекрасноволосого Хаук Ястреб. О втором – Харальд Серый Плащ. Но каких-либо географических сведений они не сообщают, кроме того, что плавали куда-то северным путем¹⁹.

Можно представить, как после таких рассказов у себя на родине горели глаза у желающих повторить поход к сказочно богатым бьярмам!

Кроме исландских саг известия о богатых бьярмах обнаруживаются в документах иного характера. Так, о путешествии в Бьярмию северным путем мы узнаем из донесения некоего Оттара английскому королю Альфреду (872–899 или 901 гг.). В нем он сообщает о своем плавании вдоль берегов Северной Норвегии в Белое море и в датский порт Хедебю. «Однажды захотелось узнать, как далеко на север (от Западного моря) лежит эта земля и живет ли кто-нибудь к северу от этого необитаемого пространства»²⁰. Плыл он 15 дней. «И на всем его пути справа от корабля была необитаемая земля норманнов “очень длинная и очень узкая земля, если не считать стоянок рыбаков, птицеловов и охотников… И вся земля, пригодная для пастбищ или для пахоты, лежит близ моря… А за этой землей к югу, с другой стороны пустынных гор лежит Свеоланд, простирается эта земля на север; а с другой стороны на севере – земля квенов. И иногда квены нападают на норманнов на этой необитаемой земле, а иногда норманны на них…”». Далее они встретили бьярмицев, которые «очень густо заселили свою землю». Самое главное их богатство – дикие животные, особенно моржи. На зубах моржей хорошая кость, а из их кожи можно делать веревки.

Из повествования Оттара неясно, дошел ли он до Онежского озера или нет. Не совсем понятно и где именно он встретил «бьярмицев». А также от какого места считать эти 15 дней пути. С его слов, можно только предположить, что Страна бьярмов находилась где-то в пределах Кольского полуострова, Белого моря и Финского залива.

Теперь возникает вопрос: а какой след скандинавы оставили о себе в народной памяти жителей Карелии и Кольского полуострова? Ни в археологии, ни в топонимике края их присутствие никак не отражено. То есть исходя из этих скудных сведений нельзя точно утверждать, что викинги захватывали тамошние земли, накладывали на аборигенов дань. Как говорится в саге, викинги приехали сначала только поторговать. И их было не настолько много, чтобы завоевать бьярмов. Да они этого и не замышляли. После того как поторговали, разведали, где и что у бьярмов лежит, решили их просто-напросто пограбить. Их тактика: неожиданно напасть, быстренько схватить попавшееся под руку и, пока не всполошилось население округи, убежать на корабль, чтобы отплыть подальше от берега. И этот случай характерен для викингов XXI вв. Тогда же их называли норманнами.

Этим можно было бы и ограничиться при описании норманнского присутствия на севере Руси, если бы не одно но. По одной широко распространенной версии город Мурманск получил свое название от слова «мурмане». А мурмане – это якобы искаженная форма слова «нормане». Отсюда сразу же возникает убеждение, будто норманны освоили земли Кольского полуострова раньше русских колонистов. Они здесь постоянно жили или, по крайней мере, были частыми гостями. И от того прижились в сознании карел, живущих по Онежскому озеру. Они, эти карелы, всех жителей Заполярья прозывали мурманами, а их место обитания Мурманской землей. Под таким названием – Мурманская земля – будут обозначаться территории севернее Карелии на картах Петра I. Сам портовый город Мурманск будет основан в 1912 году рядом с селением Мурмаши. А мурмаши, если следовать логике таких утверждений, есть нурмаши, нормане, норманны, то есть норвежцы или шведы. Таким образом, этимология слова «мурмане» становится ключевым доводом в вопросе об освоении северных территорий: либо это были скандинавы, либо русские.

Если говорить о периоде IX–XIII вв., то никаких известий в сагах самих скандинавов о нападении на «бьярмов» Онежского озера более не содержится. Можно только предполагать их присутствие там во времена Ярослава Мудрого в XI в., когда, по их же рассказам, князь Ярослав Мудрый был женат на дочери шведского конунга Олава, и в Ладоге шведы были частыми гостями. Это касается шведов. Что же касается норвежцев, то из истории Норвегии мы узнаем, что заселение норвежского побережья севернее Полярного круга начинается только в XVI–XVII вв. И поэтому сложно предположить, чтобы норвежцы на Кольском полуострове обосновались раньше, нежели освоили берега собственные. Примерно в тот же период русские колонисты закрепляются на берегах Белого моря. В устье Северной Двины закладывается порт Архангельск. Тогда по всему Заполярью Скандинавии и Кольского полуострова хозяйничали еще кочевые оленеводческие племена лапландцев. Так откуда же пошло понятие «мурмане» и почему под ними понимаются обязательно норманны? И так ли уж народная молва была не права и искажала название жителям здешних мест? Или это все то же желание извратить нашу память в угоду опять же скандинавистам? Для ответа на эти вопросы обратимся теперь к нашим русским летописям и нашей истории.

В Вологодско-Пермской летописи по Кирилло-Белозерскому списку в статье о событиях 1241 г. говорится следующее: «И собра силу велику, местери и бискупы своя, и Свея, и Мурман, и Сумь, и Емь, и наполни корабля многи зело полков своих, и подвижеся в силе велице, пыхая духом ратным…»²¹

В той же летописи, в самом ее начале записано: «Афетово бо колено то: Варязи все и Мурмане, Г(о)ти, Русь, Азгляне… и прочие…»²² Больше в этой летописи слово «мурмане» не употребляется. Только на странице 116 сообщается о некой Мурманской земле. Теперь попробуем разобраться.

В представлении летописца мурмане не свей (шведы), не финны (сумь и емь), не варяги (варязи) и не русы.

Значит, мурмане были норвежцами.

Но если при перечислении народов колена Афетова под мурманами можно признать норманнов в целом (но не норвежцев), то наличие норвежцев (но не норманнов как представителей всех северных народов) в войске Тевтонского ордена более чем сомнительно. Во-первых, если бы норвежцы попали в состав войска, они слились бы со шведами под одними знаменами и вряд ли были бы различимы. Ну и во-вторых, свою задачу летописец видел не в восстановлении достоверности исторических событий, а в придании им эпической значимости. Ему не важно, что представлял собой «король части Римския от полунощные страны». Ему важно было подчеркнуть, что он «помыслив себе победить» великого князя Александра Ярославича и Великий Новгород «попленити». Для летописца конца XV в. совершенно неизвестен этнический состав немецко-шведского тевтонского воинства, а потому, чтобы придать этому воинству количественную мощь, он причисляет к тем же свеям и все известные ему пограничные Новгородской земле племена. Тот же самый смысл закладывается и при перечислении племен колена Афетова. Не случайно о мурманах говорится так мало, да и то под статьей уже 64 середины XIII в.

Во всех остальных случаях мурмане упоминаются только в Новгородской летописи с XIV в. Их не так много: всего пять. Что характерно, последние четыре охватывают определенный промежуток времени. Целесообразнее процитировать отрывки полностью.

1339 г. «Того же лета послаша новгородци… за море к свеискому князю посольством; и наихаша его в Мурманьскои земли, в городе Людовли (Линда – Швеция)²³.

1411 г. «В лето 6920. Ходиша из Заволочья войною на Мурмане новгородчкым повелением, а воевода Яков Степанович, посадник двинскыи, и повоеваша их»²⁴.

1419 г. «Того же лета пришед Мурмане войною в 500 человек, в бусах и в шнеках, и повоеваша в Аргузи погост Корильскыи и в земли Заволочкои погосты… церкви сожгли, а христиан черноризиц посекле, и заволочане две шнеки Мурмане избиша, а инии избегоша за море»²⁵.

1444 г. «Того же лета ходиша Корела на Мурмане, избиша их и повоеваша, и пленивше, и приидоша здорове»²⁶.