Текст книги "История московской войны"

Автор книги: Николай Мархоцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Пачановский

Москвитяне понимали, что имея множество важных пленников, можно торговаться с нами о мире. Пленникам они приказали выбрать из своей среды надежного человека, который вернулся бы обратно при любом исходе своей миссии, и отправить его к нам с условием: если мы хотим освободить своих многочисленных пленников, то должны прекратить войну и выйти из Московских государств, а иначе всех пленников погубят разными муками. Охотников, жаждавших выйти из плена с этим посольством, было множество. Тогда москвитяне приметили Станислава Пачановского, который в послы не порывался, и приказали отправить его. Придя к нам и выполнив поручение пленников, Пачановский получил такой ответ: «Мы хорошо знали, на что шли, и знали, что ставкой будет жизнь. Все мы готовы скорее умереть, чем отступить от своего предприятия. Дорого нам здоровье наших товарищей и родственников, но еще дороже нам добрая слава, ради которой мы сюда пришли».

Пачановский долго колебался: возвращаться с таким ответом или остаться с нами. Одни склоняли его к тому, чтобы, освободившись, он не возвращался в неволю. Другие убеждали не обрекать на жестокие муки своих товарищей, с которыми волей Господа Бога он оказался в заточении. Пачановский склонился к последнему совету и вернулся в плен. Этим он заслужил уважение москвитян, которые с тех пор держали его в лучших условиях, а у своих удостоился похвалы отныне и навсегда.

Понтус [110] 110
  . Делагарди Яков Понтус (1583—1652), шведский полководец и государственный деятель. В соответствии с договором царя Василия Шуйского и шведского короля Карла IX прибыл в Новгород во главе 15 тыс. отряда и поступил в распоряжение М. В. Скопина-Шуйского. Участвовал в освобождении Твери (1609) от польских отрядов Лжедмитрия И, вместе с русскими войсками вошел в Москву (март 1610). Во время сражения под Клушиным (24 июня 1610) большая часть армии Делагарди перешла к полякам, а сам он с оставшейся частью ушел на север и начал захват русских земель. В 1611 им были захвачены Корела, Новгород и новгородские земли. Участвовал в шведско-русских переговорах, завершившихся Столбовским миром 1617. (Форстен Г. Политика Швеции в смутное время // Журнал Министерства народного просвещения, 1889).


[Закрыть] с немецким войском и Скопин-Шуйский нападают под Тверью на пана Зборовского и терпят поражение

Когда это происходило под столицей, Зборовский, как упоминалось выше, просил подкрепления против немецкой силы. Мы же не могли ему помочь, так как были потрепаны в битве с гуляй-городами, да и невозможно было так быстро собрать разрозненное войско, а оголять свои позиции тоже было опасно. Подмогу мы все же послали, правда лишь с тысячу человек. Пан Зборовский, присоединив их к своим силам, ожидал под Тверью немецкое войско во главе с Понтусом и московское (со Скопиным-Шуйским). Когда эти силы к нему подступили, провел удачную битву: оба наших крыла, правое и левое, вытеснили неприятеля с поля и одержали победу. Середина же наших была смята, и те, кто там стоял, бежали с уже выигранной битвы и лишь через несколько миль опомнились и вернулись к войску. Тем, кто стоял по бокам, пришлось снова громить неприятеля, погнавшегося за нашими.

В этой битве полегло больше тысячи немцев, а наших погибло очень мало, достались нам и пушки. Но немецкая пехота, связанная договором, осталась на поле без движения, ибо с ней никто не столкнулся, обломав все копья о конницу. Дождавшись ночи, эта пехота ушла к своему обозу, расположенному в миле от места сражения. Было это во вторник, где-то в сентябре[111] 111
  . Мархоцкий ошибочно называет месяц: не сентябрь, а июль 1609 г. Дни недели указаны верно: вторник 10 (20) июля, среда 11 (21) июля, четверг 13 (23) июля, воскресенье 17 (27) июля (РИБ. Т. 1, стб. 155).


[Закрыть]. Торжествуя, наше войско соединилось с беглецами. Те, кто сражался, советовали отступить к нашему главному обозу, ибо испытали на себе силу немцев и видели, что москвитяне, хоть и уступили поле, но не были рассеяны и имели свежие силы. Те же, кто сбежал с поля битвы, уверяли, желая смыть свой позор, что неприятель не будет теперь столь отважен. В общем, решили от Твери не отступать.

Пан Зборовский хотел, чтобы все собрались в один обоз и соблюдали осторожность. А немцы и москвитяне в ночь со среды на четверг, перед самым рассветом, миновав стражу, напали на них всем своим войском. Когда наши их обнаружили, то, не имея места для сражения, едва столкнувшись с неприятелем, в страшном замешательстве бежали. Те, кому несподручно было идти в поле, уходили в другую крепость, занятую казаками; а те, что подались в поле, все погибли. Остальные, чуть ли не без седла, ушли к главному обозу. Вот к чему привело их неподчинение старшим. Тех, что закрылись в крепости, немцы пробовали взять штурмом, но, сделав несколько приступов, прекратили, решив изнурить голодом[112] 112
  . Ср. : «Того же года, 21 июля, Скопин пришел под Тверь. Зборовский вышел против него. Обе стороны сражались храбро. Но русские и немцы действовали врозь; русские подались; немцы, не имея подкрепления, тоже двинулись за ними и дали нам одержать победу; наши взяли в этой битве 11 пушек и 14 знамен. Того же года, 23 числа. Когда наши после этой победы беспечно стали жить в Твери, Скопин, узнав об этом через шпионов, ударил на рассвете на нашу стражу, ворвался в город и легко разгромил наших, не ожидавших нападения. Одни из наших, кто мог добежать до коней, убежали в лагерь, а другие, которые не добежали до коней, ушли в крепость и заперлись в ней. Шуйский посылал штурмовать их; четыре раза их штурмовали безуспешно, добывая их в течение полуторы недели, затем, услышав, что против них идет войско из лагеря и Сапега из-под Троицы, отступили от крепости, и направились за Волгу. . , наши тоже бросили крепость и выступили в лагерь» (РИБ. Т. 1, стб. 155 – 158, 1133; Hirschderg A. S. 235; Шепелев И. С. Освободительная и классовая борьба. С. 415 – 417).


[Закрыть].

Польское войско собирается вместе, чтобы одолеть неприятеля

Когда нам изменило счастье под столицей и под Тверью, стали мы как можно скорее стягивать войска и думать о том, как выручить тех, что остались в Твери. С паном Зборовским отправилось нас к Твери несколько тысяч, к нам хотели присоединить и пана Сапегу, и должно было собраться нас тысяч с десять.

Москвитяне и немцы, проведав о нашем приближении, отступили от Твери и большая часть немецкого войска ушла обратно в Швецию. При Скопине остался сам Понтус с одной или двумя тысячами людей, – вместе они пошли на другую сторону Волги, в ее низовье.

Тем временем мы с паном Сапегой пробовали взять штурмом монастырь Св. Троицы, который он все еще держал в осаде. Мы рассчитывали вместе с Сапегой, а значит и с большими силами, пойти на Скопина, но вместо этого только потеряли людей, загубив их на штурмах. Оставив под Троицей часть войск, отошли мы ни с чем.

Подойдя к Калягину, мы увидели, что московское войско переправляется на другую сторону Волги. Москвитяне действовали хитро, заранее поставив на той стороне городок, к которому и переправлялись. Встав в городке, они далеко к нам не выходили, а разместили свое войско между городком и выставленным перед ним частоколом. Понемногу пытая счастья, они пускались на нас гарцем; так продолжалось целый день, после чего мы ушли в свой обоз. На следующий день, встав совсем близко от москвитян, мы приготовились напасть на их обозы[113] 113
  . «Того же года, 13 августа. Сапега и с ним опять Зборовский, Будило, Вилямовский с полками направлены были против немцев, которых 28 августа они настигли у Калязина, при реке Волге, в Никольской слободе, в остроге, в котором они укрепились. Наше конное войско нападало на них и долго выманивало их в поле, но они не хотели выйти из острога, только под самым острогом стояла их конница, которая целый день сражалась с четырьмя нашими ротами – Будилы, Чаплинского, Тышкевича, Калиновского. Наши часто вгоняли его за штакеты, некоторых вгоняли в Волгу и топили, секли. Но так как немцы были непоколебимы в своем хитром решении, не выходили в поле, то трудно было сделать им что-либо с одной конницей без пехоты. Наши, чтобы не выпустить их оттуда, расположились подле них лагерем, через несколько дней они бы и добыли их. Немцы уже от одного голода должны были бы погибнуть, потому что еще не приготовили себе в этом остроге никакого продовольствия; они только что пришли к нему, не имея с собою вовсе продовольствия, а Скопин был еще на той стороне Волги, у самого монастыря Калязинского, и ему трудно было подать им помощь и снабдить продовольствием; но из нашего лагеря от гетмана пришло известие, что его величество король приближается к московским границам, поэтому наше рыцарство не желало больше добывать Скопина с немцами и пришло в лагерь. Оно стало опасаться, чтобы его труд, которому оно отдавалось в течение нескольких лет, не обратился, со вступлением короля в ничто. С того времени войско перестало работать и слушаться. Поэтому Скопин пошел вверх, а нашим счастье изменило» (РИБ. Т. 1, стб. 158—160; Смутное время Московского государства. 1604—1613. Вып. 2. № 67. С. 77-79).


[Закрыть].

Е[го] В[еличество] Король прибывает под Смоленск

В это время мы получили известие о том, что Е[го] В[еличество] Король пришел под Смоленск[114] 114
  . Король Сигизмунд III прибыл под Смоленск 19 (29) сентября 1609 (Жолкевский С. Указ. соч. С. 29; Maskiewicz. S. 111). Во время, указанное Мархоцким, король лишь приближался к Смоленску.


[Закрыть]. По этому поводу в войске поднялся шум: «Что же, теперь, – говорили, – идти на службу к кому-нибудь другому? Каким духом принесло короля на наше кровавое дело?» Пришлось нам с Волги уйти, хотя мы могли одолеть ослабевшего неприятеля, ибо это войско было последней надеждой москвитян.

Вернувшись в главный обоз, мы устроили совет: что делать дальше ввиду препятствий, чинимых королем. На совете мы письменно дали клятву: от Дмитрия не отступать и переговоров ни с кем не вести. Под Смоленск отправилось посольство: я, Вжещ Дудзинский и Слядковский[115] 115
  Ответ короля послы получили 16 (26) ноября 1609 (Сборник РИО. Т. 142. С. 38-47).


[Закрыть]. Мы просили е[го] в[еличество] короля выйти из Московских государств и не мешать нашему предприятию. Наше посольство было королю очень неприятно, однако он принял нас с большим почетом.

Еще раньше король направил к нашему войску комиссаров: Перемышльского каштеляна пана Стадницкого, коронного конюшего Кшиштофа Збаравского, Людвика Вейера, Мартина Казановского. А в качестве гонца вперед был послан пан Ян Ловчавский-Добек[116] 116
  . 2 (12) ноября 1609 королевские комиссары вышли из-под Смоленска (РИБ. Т. 1. С. 163, 467; Maskiewicz. S. 122; Сборник РИО. Т. 142. С. 55-58).


[Закрыть]. С комиссарами мы встретились по дороге к Смоленску, миновав Дорогобуж. Они спрашивали нас, с чем мы едем к королю, но мы отвечать не пожелали. Справили мы посольство к е. в. королю и особо – к рыцарству, при этом присутствовал сам гетман Жолкевский[117] 117
  . Жолкевский Станислав (1547—1620), великий коронный гетман (с 1613). С 1588 полный коронный гетман. В 1601 – 1602 руководил военными действиями против шведов. Подавил рокош М. Зебжидовского (1607). С 1608 киевский воевода. В 1609 – 1610 участвовал в походе короля Сигизмунда III под Смоленск. 24 июня 1610 в битве под с. Клушино разбил войско царя Василия Шуйского, 17 августа того же года в Москве заключил договор с боярским правительством о признании русским царем королевича Владислава. В конце 1610 уехал в Польшу. С 1618 великий канцлер. В октябре 1620 потерпел поражение от турок в битве под Цецорой и был убит во время отступления.


[Закрыть], были и полковники, и ротмистры. И там, и там говорил я. Прожили мы под Смоленском несколько дней и каждый день завершался пиром у господ. Затем нам дали ответ, а при его вручении пан Щенсный Крыйский [118] 118
  . Крыйский Щенсный (Феликс) (1572 – 1618), коронный подканцлер (с января 1609), позже великий коронный канцлер. Видный оратор, писатель. Поддерживал планы короля Сигизмунда III по подготовке войны с Московским государством. На переговорах с послами тушинского войска требовал полного подчинения королю.


[Закрыть] (в то время подканцлер) обратился к нам с такими словами:

«Е[го] К[оролевское] В[еличество], наш милостивый государь, посольство В[аших] Милостей третьего дня благосклонно выслушал. Однако, сличив при дальнейшем обсуждении письменную речь с Вашими словами, удивились Е[го] К[оролевское] Величество и Их Милости господа сенаторы, которые либо читали, либо слушали это посольство. Почему такая дерзкая и вызывающая речь смешана с льстивыми словами? Почему, присягнув на верность, вы осмелились с такой легкостью изменить своему господину? Придется Вашим Милостям получить такой ответ, какого достойны и посольство Ваше, и речи. А В[аши] Милости впредь знайте и поведайте своей братии, что Е[го] К[оролевское] Величество считает себя господином, данным народу волей Господа Бога».

Затем нам вручили ответ, мы простились с Е[го] В[еличеством] Королем и выехали назад. Прибыли мы в свой обоз прежде господ комиссаров, был с нами и пан Добек. Выслушав нас, стали все обсуждать: принимать королевских комиссаров или нет, – ибо в ответ на вторжение короля войско заключило союз: встать при Дмитрии и не вступать ни в какие переговоры, если кто-нибудь захочет их вести иначе, нежели как с царем Дмитрием.

Королевские комиссары заключают соглашение с войском, находящимся при Дмитрии

Князь Рожинский и пан Зборовский хотели держаться недавно заключенного союза и присяги. Нас, тех, кто поддерживал их в этом, было немало. Но войско, ухватившись за какую-то смутную весть, решило, что у короля с собой много денег, и если они перейдут на его сторону, оставив Дмитрия, король сможет заплатить войску за множество выслуженных четвертей.

С этим же прислал к нам из-под Троицкого монастыря пан Сапега. Он требовал от своего имени и от имени находившихся при нем людей, чтобы мы приступили к переговорам с королевскими комиссарами, и пригрозил, что если мы этого не сделаем, его хоругви уйдут и запишутся на королевскую службу.

В замешательстве, боясь, чтобы не дошло до чего-нибудь худшего, князь Рожинский вынужден был комиссаров пропустить и выслушать[119] 119
  . 4 (14) декабря 1609 комиссары короля прибыли в Тушино. Переговоры длились несколько недель. Король соглашался принять тушинцев на службу и назначить им жалование со дня перехода в коронное войско. Одновременно Станислав Стадницкий должен был уговорить Марину Мнишек отказаться от притязаний на московскую корону и вернуться в Польшу, где король назначал ей пожизненно доходы от Самборской экономии. Тушинцы же предлагали выделить Лжедмитрию II княжество в Московском государстве, а «царице» оставить земли, пожалованные Лжедмитрием I. Для себя рыцарство требовало уравнения в правах с коронным войском и оплаты за 3 четверти, когда король займет Москву (РИБ. Т. 1, стб. 163, 511; Сборник РИО. Т. 142, С. 56-58; Дневник Стадницкого. С. 186).


[Закрыть]. Но когда послы объявили нам условия, на которых Е[го] В[еличество] Король соглашался помочь нашему предприятию, мы решили вести переговоры через своих депутатов, которых иной раз собиралось человек сорок. Споры тянулись больше недели.

Дмитрий уходит из польского войска, за ним – царица

Тем временем Дмитрий, поняв, что на переговорах он остался в стороне и данного ему слова мы не сдержали, сбежал от нас в Калугу[120] 120
  . Лжедмитрий II бежал в Калугу 27 декабря 1609 (6 января 1610) (РИБ. Т. 1, стб. 503-504, 515-516, 522-525).


[Закрыть]. К этому он уже давно на всякий случай приготовился, приказав всем находившимся при нем боярам заранее отослать туда жен и детей (там же держал своего сына и татарин – Касимовский царь). Когда Дмитрий ушел, некоторые бояре вынуждены были отправиться следом, ибо он держал их в руках, имея заложниками, жен и детей. Царица со своими приятелями осталась в обозе, Дмитрий нас покинул. Наши, рассчитывая получить у короля звонкую монету, ничего от послов (или комиссаров) не добились, поэтому их снова обуяли сомнения: теперь они жалели, что согласились на переговоры, отпугнув этим Дмитрия.

Пока у нас происходили эти события, москвитяне времени не теряли. Скопин, войско которого мы оставили у Калягина, двинулся дальше, он взял Переяславль, приблизился к Троице и взял Александрову слободу. Пройдя местечками дальше, Скопин поставил пана Сапегу в столь трудное положение, что тот вынужден был отступить от Троицы к Дмитрову[121] 121
  . Осада Троице-Сергиева монастыря была снята 12 января 1610.


[Закрыть]. Там Сапега снова перешел от короля на сторону Дмитрия, сманил от нас царицу, пообещав, что встанет при ней. Так что сбежала от нас и она (с одной лишь девчонкой и одним – двумя десятками донских казаков) и оставалась в Дмитрове при пане Сапеге вплоть до того часа, о котором будет сказано ниже[122] 122
  . После бегства Лжедмитрия II тушинский лагерь окончательно распался. Находясь в Калуге, самозванец слал письма к войску, но гонцы были схвачены, а письма публично сожжены. 13 (23) февраля из Тушина в Дмитров бежала Марина Мнишек, под защиту Я. П. Сапеги – давнего соперника Р. Рожинского. (РИБ. Т. 1, стб. 522 – 527; Сборник РИО. Т. 142. С. 48 – 54; Бутурлин Д. История Смутного времени. Т. 3. Приложение № 2; Дневник Стадницкого. С. 186).


[Закрыть].

1610

Разлад в польском войске

Князь Рожинский и пан Зборовский и те, кто остался с ними, не хотели петь эту песенку. Но все же мы взялись за королевское предприятие, хотя и с неохотой, принужденные к этому лишь непостоянством других. Но много было в нашем обозе и таких, которые хотели разыскать Дмитрия и поправить его дела. В этом разброде и оставили нас комиссары. Но разъединяться под боком у неприятеля было делом опасным, и мы, хоть и не имели согласия, но вынуждены были терпеть друг друга. Тогда те, кто не хотел быть вместе с нами, подбили донских казаков открыто выйти к Дмитрию в Калугу. Они тайно уверили казаков, когда-де Рожинский за вами бросится, мы ударим ему в тыл. Было это уже после Рождества, где-то в середине мясопуста, в 1610 году[123] 123
  . Мясопустная неделя – 9-я неделя до Пасхи. Пасха в 1610 отмечалась 1 (11) апреля. Вероятно, бунт казачьих отрядов произошел в конце января – начале февраля: 11 (21) февраля об этом стало известно польскому войску под Смоленском. (РИБ. Т. 1, стб. 543).


[Закрыть]. Вышли казаки Заруцкого (впрочем, его самого они не смогли заставить встать на их сторону). Заруцкий же дал знать князю Рожинскому. Мы и сами уже все увидели, однако не думали о том, что они направляются к Дмитрию, а решили, что они скорее всего договорились со столичными москвитянами.

Как обычно, по тревоге ударили из пушки, стали выходить послушные Рожинскому хоругви, а выйдя, князья Рожинские двинулись с ними на казаков. Те же, рассчитывая на обещанную помощь, вступили в бой. Две тысячи казаков полегли на поле боя, другие уходили, куда могли, третьи вернулись в свой обоз к Заруцкому. Эти бунты донских казаков были первым нашем несчастьем.

Бунт на рыцарском круге

После разгрома казаков, чтобы хоть как-то привести дела к согласию, мы собрали круг, желая, чтобы все были заодно. Ничего не опасаясь от своих людей, мы беспечно пришли на круг, спешившись и взяв только сабли. Те же, кто замыслил дурное, – было их человек сто, – приехали верхом, с рушницами, а иные и в доспехах. Стали мы обмениваться между собой соображениями: чью сторону лучше держать – короля или Дмитрия. Мы доказывали остальным, что дело Дмитрия уже трудно поправить: этим мы только окажем бесплатную услугу королю, ибо москвитяне, имея в качестве противника Дмитрия, скорее склонятся к королю. Некоторые предлагали вести переговоры с Шуйским. Мы ответили: Шуйский не будет столь наивен, чтобы, воюя с королем, торговаться о мире с вами.

Еще одни говорили, что надо уйти от столицы за Волгу: тогда с одной стороны король будет прижат неприятелем. Мы возражали, что снова окажем бесплатную услугу королю, и он нам за это ничего не будет должен: москвитяне, пока мы стоим на их земле, всегда будут вынуждены дробить свои силы в ущерб общей мощи.

Было предложение уйти в Польшу. Но и его отвергли, ибо тогда у нас и вовсе не будет повода требовать у короля чего бы то ни было: даже если мы разъедемся, король эту войну не прекратит, а мы без службы не проживем и, выстрадав здесь столько заслуг, будем вынуждены записываться на ту же службу, но за другую плату.

И тут противная сторона, не сумев наши доводы оспорить своими, перешла к бунту. Несколько десятков из тех, кто приехал верхом, выйдя из круга, обнажили оружие, достали рушницы и поскакали к нам. Затеял все это пан Тышкевич, недовольный главенством князя Рожинского. С кличем, словно идут на неприятеля, они напали на круг и дали залп из рушниц прямо в ту сторону, где стоял князь Рожинский. Круг бросился врассыпную. Князь Рожинский остался, но товарищи увели его в стан и защищали, отстреливаясь из нескольких рушниц.

Этот бунт был 20 марта 1610 года. Разогнав круг, бунтовщики выехали за пределы обоза с призывом: «Кто смелый – к нам в круг!» С теми, кто к ним присоединился, они решили идти к Дмитрию в Калугу. Самые дальновидные понимали, что раскол под боком у неприятеля мог привести нас к верной гибели. Тайно мы договорились сохранять согласие и держаться на этом месте до определенного времени. А если нас не удовлетворят условия короля и придется разделяться, тогда, сохраняя единство и согласие, мы отойдем от столицы по крайней мере на десять миль. А затем пусть каждый, без обиды друг на друга, направится в ту сторону, какая ему по нраву. Все это мы скрепили на генеральном круге словом дворянина.

Сапега, находясь при Дмитрии, проигрывает битву, царица проявляет мужество

Пока мы в главном обозе ссорились, пан Сапега, находясь при Дмитрии, послал большую часть своего войска за Волгу за припасами, а сам с горсткой людей остался в Дмитрове. Когда москвитяне со Скопиным и немцы пришли от монастыря Св. Троицы под Дмитров, пан Сапега, не ожидая встретить большое войско, вышел с горсткой людей, вступил в бои и проиграл его[124] 124
  . Сражение под Дмитровом произошло 11 (21) февраля 1610 [Акты исторические, собранные и изданные Археографической комиссией (далее – АИ). Т. 2. СПб. , 1841. С. 338].


[Закрыть]: враги загнали его в саму крепость. Если бы три с половиной сотни донских казаков, стоявшие у крепости в отдельном городке, не прикрыли его огнем, то и крепость была бы захвачена.

Как раз в это время находившаяся в Дмитрове царица выказала свой мужественный дух. Когда наши вяло приступали к обороне вала, а немцы с москвитянами пошли на штурм, она выскочила из своего жилища и бросилась к валу: «Что вы делаете, злодеи, я – женщина, и то не испугалась!» Так, благодаря ее мужеству, они успешно защитили и крепость, и самих себя.

Окруженный в Дмитрове Сапега просит Рожинского о помощи

Часть москвитян и немцев расположилась под Дмитровом, обнеся свой обоз снежными валами, а другие, и сам Скопин, вернулись под Троицу. Когда пану Сапеге стало совсем невмоготу, а его люди из-за Волги все никак не возвращались, он послал в главный обоз к князю Рожинскому с просьбой придти на выручку или дать подкрепления. Но при таком разброде и неповиновении в наших обозах, о которых я упоминал выше, мы не могли двинуться с хоругвями к нему на помощь, да и сами готовились оставить это место. Кому мы ни предлагали, каждый отговаривался, ни один идти не хотел. Товарищи упрашивали меня доставить в Дмитров хотя бы пули и порох, которых там не хватало, они уверяли, что охотников наберется двести – триста человек. Я пошел к князю Рожинскому, уведомив его о желании товарищей, и попросил, чтобы он приказал приготовить пули и порох. Он дал двое саней, пули и порох, и еще двадцать донских казаков для сопровождения. Так как было полнолуние, я надеялся, что на эти двенадцать миль мне хватит одной ночи.

Сапеге в Дмитров отправлена помощь, царица уезжает в Калугу

Когда пришло время собираться, охотников нашлось едва ли человек с двадцать, еще и не каждый брал с собой челядинца. Увидев, что нас мало, другие стали нас поносить и издеваться, говоря: «Вам с таким желанием придется с нами в обозе остаться». Товарищи же были достойными и шли по доброй воле, они сказали мне: «Будь, что будет! Пойдем, даже если умереть придется!» Я с ними согласился. Были среди них (кого помню) Порваницкий, Шкот из Белзской земли, Марек Модреньский, Крензеляваский, Телефус, два Щавинских и Миховский. В сумерках мы вышли из обоза. Лежал глубокий снег, поэтому идти мы могли только друг за другом, разместив пули и порох посередине.

Отойдя от обоза на три мили, мы увидели через дорогу след – это в тот же день подъезжали к нашему обозу за языком триста [тридцать – ?] конных французов из-под Дмитрова. Вспомнив об этом, мы не встревожились, нас больше волновало другое: лошади, которые везли порох и пули, ослабели, и донцы, спешившись, припрягли к саням своих лошадей. Из-за этого мы задержались, и ночи нам не хватило. Рассвет застал нас в двух милях от Дмитрова. Там набрели мы на другой след, – это только что перед нами за пригорок перевалило на лыжах несколько сотен пехотинцев. Они вышли на рассвете из своего обоза осмотреть дороги, – не проходили ли в крепость люди. Там разминулись мы с конницей, здесь – с пехотой; было о чем подумать.

А тем временем послал Господь Бог такой густой туман, что мы друг друга едва могли разглядеть. Так, в тумане, мы вошли в крепость, доставили порох и пули и заверили наших в помощи. А в неприятельском обозе наше прибытие с несколькими десятками человек произвело такой переполох, что все решили, будто в крепость вошло с тысячу людей. Когда мы подъезжали к их обозу, москвитяне не выходили, отвечая: «Мы знаем, что вы из больших таборов пришли».

На следующий день от Осипова [125] 125
  . Иосифо-Волоколамский (Волоцкий Успенский Иосифов) монастырь, к северо-востоку от Волока Ланского, основан в 1479 Иосифом Волоцким. Один из крупнейших монастырей Русского государства (Иосифо-Волоколамский монастырь. М. , 1973).


[Закрыть] к нам на выручку пришел Руцкий с несколькими сотнями, затем подошли и те люди, что ходили за Волгу. Оставив пана Сапегу в лучшем положении, я решил вернуться в наш обоз под столицу.

Царица, надумав перебраться в Калугу, уговорила четверых из двадцати моих товарищей ее сопровождать. Пан Сапега хотел этому воспрепятствовать, но она сказала: «Никогда тому не бывать, чтобы он для своей выгоды мной торговал, у меня есть три с половиной сотни донских казаков, и если понадобится, дам битву». И Сапега ей больше не препятствовал. Царица поехала с теми, кого уговорила из моей компании. В мужском уборе, взяв сани и коня, она добиралась когда на санях, когда верхом.

Польское войско разделяется, князь Рожинский умирает

После нашего ухода пан Сапега, по возвращении к нему людей из-за Волги, задержался в Дмитрове ненадолго. Бросив Дмитров, он пошел к Волоку. Мы из-за своих разногласий также двинулись без всякого шума к Волоку, взяв с собой арматы, которые были многочисленны и ценны. Отстроенный, словно город, обоз мы подожгли[126] 126
  . Тушинское войско прибыло в Волок Ламский 8 (18) марта. (РИБ. Т. 1, стб. 184, 187).


[Закрыть].

От Волока всем разрешили разойтись, кто куда хочет. На стороне короля осталось нас, с князем Рожинским и паном Зборовским, три с половиной тысячи. Все остальные с паном Сапегой вернулись в Калугу к Дмитрию[127] 127
  . Для тех, кто остался в Волоке Ламском, А. Зборовский 1 (11) апреля привез условия короля: на службу в коронную армию могли перейти 2 – 3 тысячи человек, а в будущем выплатить на всех 100 тыс. злотых. Одновременно пришли гонцы от Лжедмитрия II, который обещал выдать по 30 злотых на человека. После этого в Калугу выступили 6 польских рот и большая часть донских казаков. Переговоры с Лжедмитрием II завершились 16 (26) мая: 7 тыс. войска Я. П. Сапеги и 2400 «тушинских» поляков остались в Калуге. К армии Сигизмунда III примкнули 2/3 тушинского войска: полки Р. Рожинского, А. Зборовского, А. Млоцкого общей численностью около 5,5 тыс. человек, почти все запорожские казаки и несколько тысяч донцов во главе с И. М. Заруцким. В лагере коронной армии под Смоленском считали, что верными королю остались 6 гусарских хоругвей полка А. Зборовского, роты А. Рожинского, Вильковского, Бобовского, Рудницкого, полк А. Млоцкого (РИБ. Т. 1, стб. 166-178, 187-191, 198, 465-467, 587).


[Закрыть]. С нами остались и три с половиной сотни донских казаков, что были под Дмитровом, – им князь Рожинский приказал осадить Волок, сам же он хотел задержать полк Руцкого и поехал уговаривать их в Осипов монастырь. Во время встречи люди Руцкого, не поддавшись на уговоры, ухватились за оружие, рассердившись на князя Рожинского из-за какого-то ничтожного повода. Он тоже не стерпел. Те, кто был с Рожинским, едва увели его, утихомирив бунт. При этом Рожинский где-то на каменной лестнице упал на простреленный бок. Вскоре после этого он, частью из-за меланхолии, ибо терзался мыслями о том случае, а частью из-за ушиба, заболел и впал в горячку.

Но еще до своей болезни он устроил так, что из полка Руцкого одни ушли, а другие все же остались. На место ушедших прибыли новые люди, а именно: я со своими товарищами и Веспасиан Русецкий – со своими. Остался к сам Руцкий с некоторыми ротмистрами своего полка, затем в Осипов привезли пушки. Остался с нами и князь Рожинский, но уже будучи больным; там же он и умер, проболев лишь неделю[128] 128
  . Р. Рожинский умер 25 марта (4 апреля) 1610 (РИБ. Т. 1. С. 187).


[Закрыть]. Тело его было вывезено в Польшу.