Текст книги "История московской войны"

Автор книги: Николай Мархоцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Сигизмунд III пытается взять Смоленск

В ожидании ответа пришлось нам немалое время задержаться под Смоленском, ибо Его Величество Король и сам, если бы мог взять Смоленск, рад был бы поспешить к столице. Для взятия крепости все уже было готово: поставили коши, закатили пушки, пехота заняла шанцы, – только из пушек еще не начинали обстреливать. Впрочем, москвитянам весьма помогло то, что они не знали, откуда начнется приступ. Уж очень долго стояла наша батарея напрасно. Москвитяне тем временем насыпали за стеной очень широкий вал такой же высоты, что и стена, протянув его в длину на столько, на сколько им было нужно. Между стеной и валом они вырыли глубокий ров, а по бокам, где вал заканчивался, поставили оснащенные ружьями штакеты.

Тем временем пришло точное известие, что столица поддалась, в связи с чем наши под Смоленском устроили большой триумф и объявили жителям, чтобы те по примеру столицы тоже сдались[149] 149
  . 17 июля 1610 в Москве царь Василий Шуйский был свергнут. 17 (27) августа того же года боярское правительство заключило с гетманом С. Жолкевским договор о признании русским царем королевича Владислава (АИ. Т. 2. С. 391 – 399).


[Закрыть]. Но те не захотели нашим верить, только сказали: «Если правда то, что вы говорите, то ступайте к столице, чья столица будет, того и мы». А вскоре после триумфа мы начали обстреливать стены из пушек. За несколько дней была обрушена немалая часть стены, хорошо пробиты три башни, а стрелявшие оттуда вытеснены. Затем наши пошли на приступ. Товарищи из смоленского войска спешились и пошли на штурм.

Мы, послы, были при хоругви пана Станислава Любомирского[150] 150
  . Любомирский Станислав (1583—1649), польский дворянин. Сондецкий староста (с 1599). Участвовал в походе Сигизмунда III под Смоленск в 1609. Коронный подчаший (с 1620). В 1638—1649 краковский воевода.


[Закрыть], в то время сондецкого старосты, был с нами и он сам. Вел же всю конницу литовский маршалок Дорогостайский. Штурм оказался неудачным; наших побили и перестреляли столько потому, что вал защищал москвитян лучше, чем три стены. Не позволял подступиться к валу и ров.

Мы наготовили перед стенами множество мин, начиненных порохом. Когда подожгли мины, а пушки и рушницы начали производить страшный грохот, казалось, настал Судный день. Наши во время этого штурма отправили со стороны Днепра с петардой пана кавалера Новодворской), придав ему немного людей. Ему приказали ничего не предпринимать до [сигнала] и начать штурм с той стороны после перелома в сражении. Из-за этой проволочки, ибо он прождал до рассвета, москвитяне спохватились и ворота, к которым Новодворский должен был приладить петарду, засыпали землей, отогнав стрельбой и его самого. Запорожские казаки со стороны своего обоза ходили с лестницами, но и это не помогло. После неудач штурм прекратили и, чтобы разрушить вал пороховыми зарядами, стали делать подкопы. Результатов мы уже не дождались, и после нашего отъезда ¹⁵⁰ ничего этим способом не было сделано: подкоп провели не под сам вал, а в его край; пороховые заряды подожгли, но сам вал лишь слегка задели, сделав его еще более неприступным.

Сапега с Дмитрием направляется к столице

Когда под Смоленском происходили описанные события, пан Сапега и с нашими, и с теми, кто подвизался при Дмитрии, не бездействовал. Опережая нас, он двинулся к столице и по дороге встретил крымских и ногайских татар, которые шли на помощь Шуйскому. Сапега провел довольно крупную битву, после чего татары, пожав плоды московской службы, повернули в свою землю.

Тот же Сапега, продолжая двигаться с Дмитрием, подошел к Боровску[151] 151
  . Боровск – город к юго-западу от Москвы, на р. Протва, известен с 1356. С XV в. крепость, оборонявшая подходы к Москве с юга. Речь идет о Боровском Пафнутьевом монастыре (основан в 1444) – одном из крупнейших монастырей Русского государства (Благовещенский В. В. , Пухов В. А. Боровск. Историко-краеведческие очерки. Тула, 1973).


[Закрыть], городу неподалеку от столицы, где стояли десять тысяч людей Шуйского. Подступив к Боровску, сапежинцы захватили город штурмом, людей посекли и тоже пришли под столицу (с другой стороны – от Коломны)[152] 152
  . Послы уехали 12 (22) августа 1610 (РИБ. Т. 1, стб. 657).


[Закрыть]. Жители столицы пребывали в страхе после клушинского разгрома и поражения под Боровском.

Бояре свергают Шуйского и выбирают царя

В столице москвитяне, видя себе отовсюду утеснение, пошли с первейшими боярами к Шуйскому и сказали: «Видишь, к чему мы с тобой пришли, уже нет возможности быть тебе царем. Положи посох!» (Это у них такая палка, как бы знак верховной власти, и на нем царь держит руку для целования). Сместив с государства Шуйского, москвитяне собрали у себя совет как бы для избрания другого государя.

На совете и при избрании государя они разделились на четыре партии. Одна партия (и была она сильной) хотела в государи королевича Владислава, другая – Дмитрия, третья – Михаила Федоровича[153] 153
  . Михаил Федорович Романов (1596—1645), первый русский царь из династии Романовых. Сын боярина Федора Никитича Романова (Филарета). 21 февраля 1613 избран на царство Земским собором.


[Закрыть], а четвертая – Василия Голицына[154] 154
  Голицын Василий Васильевич (ум. 1619), из рода, происходившего от литовского князя Гедимина. В 1590 воевода в походе на Нарву, в 1596 и 1599 – воевода в Смоленске. В 1604 возглавлял передовой полк в походе против Лжедмитрия I, участвовал в сражении под Новгородом-Северским. После смерти царя Бориса Годунова перешел на сторону самозванца. Участвовал в свержении Лжедмитрия I и Василия Шуйского. Являлся одним из кандидатов на царский престол. Участвовал в Болховской битве (1608). В сентябре 1610 отправился вместе с Филаретом во главе «великого посольства» к королю Сигизмунду III под Смоленск. В марте 1611 взят под стражу и отправлен в Речь Посполитую. Похоронен в соборе Св. Духа в Вильно.


[Закрыть]. Если бы жив был Михаил Скопин-Шуйский, о котором я упоминал выше, то он имел бы тогда хороший шанс: его в государи согласились бы выбрать все. Но дядья, вовремя почуяв [опасность], его отравили. Так и умер он при великой скорби всех москвитян. Когда проходили выборы, партия королевича спешно послала к гетману, умоляя его как можно скорее дать подмогу против Вора (так они называли Дмитрия), – мол, мы королевичу Владиславу и столицу, и все государство отдадим.

Гетман Жолкевский спешит к столице

Тогда гетман послал им московское войско, которое сдалось на имя королевича в остроге, и оно сослужило им хорошую службу против сапежинцев. Сам гетман поспешил следом. К нему на помощь с несколькими сотнями человек своего полка пришел пан Гонсевский (после взятия Белой, куда его посылали из-под Смоленска). Вскоре пан гетман встал с войском под столицей. Итак, наши расположились у столицы со стороны Можайска, а со стороны Коломны стоял с Дмитрием пан Сапега.

Когда войско Дмитрия не захотело ни уступить, ни присоединиться к нашему, пану гетману пришлось двинуть против него свое войско. Москвитяне отворили ворота и пропустили нас через весь город. Самих москвитян вышло с нами до тридцати тысяч человек, они требовали от пана гетмана, чтобы сам он непременно только встал [на поле], а их самих пустил бы на Дмитриеве войско.

Пан Сапега приступил к переговорам, а Дмитрий, увидев снова такое дело, сбежал от него в Калугу[155] 155
  . 22 августа (1 сентября) 1610 на переговорах с С. Жолкевским воины Сапеги решили от Москвы не отступать, однако вскоре изменили свое решение. 27 августа (6 сентября) Жолкевский прошел со своим войском через Москву, намереваясь напасть на отряды Лжедмитрия II, но тот накануне ночью бежал в Калугу (РИБ. Т. 1, стб. 210; Maskiewicz. S. 133; Жолкевский С. Указ. соч. С. 83).


[Закрыть]. Сапега же встал при войске Е. В. Короля, с ним остался и Заруцкий, и немало бояр, подвизавшихся при Дмитрии, остался и татарин Касимовский царь[156] 156
  . Ураз-Магомет (ум. 1610), касимовский царь. В ноябре 1608 с войском, собранным с Понизовых городов, пришел в Тушино на службу к Лжедмитрию II. Летом 1609 под Муромом потерпел поражение от боярина Ф. И. Шереметева, бежал в Касимов; присягнул Василию Шуйскому, затем вновь перешел на сторону самозванца. Убит в Калуге по приказу Лжедмитрия II (ПСРЛ. Т. 14. Ч. 1. С. 89; Гневушев. Акты. № 91. С. 146; Шепелев И. С. Освободительная и классовая борьба. С. 201, 405 – 407).


[Закрыть].

Вся Москва присягает Владиславу

После этого вся Москва признала королевича и присягнула ему на верность. А пан гетман с полковниками и ротмистрами поклялся, что вскоре сам, без обмана, привезет королевича. Чтобы Владислав мог править в безопасности, москвитяне выдали Шуйских, но с условием – не вывозить их из Московского государства: они лишь могли находиться в какой-нибудь крепости под нашей охраной.

С просьбой прислать королевича к Е[го] Величеству Королю под Смоленск от всего народа снарядили послов: Филарета Никитича, в то время Ростовского митрополита, и Василия Голицына. Но этих послов затем отправили в Польшу как пленников[157] 157
  . «Великие послы» должны были добиться одобрения договора 17 (27) августа 1610. Однако условия русской стороны не были приняты Сигизмундом III. В марте 1611 послы были арестованы и отправлены в Польшу (СГГД. Т. 2. № 205, 206; РИБ. Т. 1, стб. 680-684; Жолкевский С. Указ. соч. С. 83).


[Закрыть]. Бояре, оставшиеся в Москве, опасались измены простонародья, которое хотело встать на сторону Дмитрия, и уговаривали гетмана ввести войско в столицу.

Соображения, по которым гетман не хотел вести войско в столицу

Гетман, сперва согласившись на это, стал противиться. Уже были расписаны и назначены постои на роты и полки в Крым-городе [Кремле], Китай-городе и в Белых стенах[158] 158
  . Крым-город и Белые стены – т. е. Кремль и Белый город.


[Закрыть], а гетман, собрав нас на круг, сказал:

«По правде сказать, я и сам был за то, чтобы поставить войско в столице, но сейчас, все осмотрев, мне есть о чем поразмыслить. Причины, по которым я считаю ненужным ставить там войско, сейчас в столь многолюдном собрании, называть не годится. Направьте ко мне в палатку по два человека от полка, и я им все открою».

Когда мы собрались в палатку гетмана, он поведал нам эти причины: Москва – город большой и многолюдный, почти все суды московских государств находятся в крепости, и все провинции имеют Разряды (по-нашему канцелярии). «Мне, – сказал он, – постой назначен в крепости, вам же – одним в Китай-городе, другим – в Белых стенах. Бывает так, что в крепости собирается для судов и по пятнадцать, и по двадцать тысяч человек. Улучив момент, они в крепости нападут на меня, мое войско сметут, а там и вы не удержитесь. К тому же у меня нет пехоты, все вы – люди, непривычные к пешему бою, а у них – зубцы и башни, у них – крепкие ворота».

Гетман привел в качестве примера гибель Дмитрия и состоявших при нем в столице наших людей. «Мне думается, – сказал он, – будет лучше, если я поставлю войско в слободах вокруг столицы: город будет как бы в осаде, и жители, глядя на это, поймут, что поднять бунт будет нелегко».

Противоположные соображения. Войско входит в столицу

Наш полк, который называли полком пана Зборовского, больше других хлопотал о том, чтобы войти в столицу, потому что мы служили при Дмитрии почти три года. Плату за них мы могли получить, если бы удержали столицу для нового государя. Желали этого и полки, которыми командовал пан Сапега, но их с нами уже не было: пан Сапега отошел на другое становище – в Северскую землю.

От нашего полка депутатами были я и поручик роты Млоцкого Витковский. Я упоминал, что те, кто пришел недавно с Е[го] Величеством Королем и с гетманом, видели в этом деле мало пользы. Они приняли предложение гетмана, имея в виду те неприятности, которые могли иметь место (а потом и действительно были) в столице. Только мы с Витковским надоедали гетману, споря с ним. Да уж и Витковский не очень, более всего я.

Сперва я сказал: «В[аша] Милость, мой милостивый господин не может считать, что москвитяне столь же сильны сейчас, сколь были сильны при Дмитрии, а наши столь же слабы, сколь те, кто приехал на свадьбу Дмитрия. Пусть Ваша Милость спросит москвитян, и они В[ашей] Милости скажут, что со времени прихода Рожинского и до сего дня только сынов боярских погибло трижды по сто тысяч. В прошлом разгроме наших людей виноват был сам Дмитрий: готовясь к войне с Крымом, он устроил так, что вся земля собралась к столице. И то, собравшись в таком множестве, москвитяне отважились напасть на наших только после измены, а наши и людей военных не имели (всего-то было три хоругви). Мы же приехали на войну, а не на свадьбу, и если понадобится, будем драться и пешими (ведь когда случится, между собой мы бьемся и пешими). То, что у В[ашей] Милости, моего милостивого господина мало пехоты, а стоять надо в Крым-городе, где у москвитян есть повод собираться в великом множестве, так к той пехоте, которую имеет В[аша] Милость, мы будем давать каждый день из каждой хоругви столько пеших людей с одними рушницами, сколько В[аша] Милость запросит. В[аша] Милость, мой милостивый господин говорит, что у москвитян зубцы и башни, крепкие ворота. Но пока мы будем жить вместе с ними, разве у нас не будет тех же ворот, тех же зубцов и башен? А если В[аша] Милость продолжает сомневаться и по-прежнему опасается поставить все войско в столице, пусть В[аша] Милость поставит один наш полк: мы решили дожидаться в Москве либо смерти, либо награды».

Гетман слушал меня терпеливо. Тогда я стал спорить с его предложением поставить войско по слободам:

«Если В[аша] Милость, мой милостивый господин поставит войско в слободах, думается мне, что этим В[аша] М[илость] подвергнет войско большей опасности, чем разместив его в городе. Совсем недавно установилась у нас с москвитянами приязнь, а мы уже так беспечны, что большая часть наших из обоза всегда бывает в Москве, и ездят они так неосторожно, как и в Краков бы не ездили. Наших бывает в столице временами великое множество, и собираются они не в одном месте, а ходят свободно, кому где нравится. Было бы то же самое, и даже больше, если бы мы встали по слободам, – наших всегда было бы больше в городе, чем при хоругвях.

Москвитяне, улучив момент, предусмотрительно закроют город, переловят тех, что внутри, а оставшихся отбросят от стен. Намного "лучше" и "безопасней" В[аша] Милость сделали бы в том случае, если бы отвели войско как можно дальше от столицы».

Тут он меня одернул: «Я не вижу выхода в том, что предлагает В[аша] Милость, пусть тогда В[аша] Милость будет гетманом, а я В[ашей] Милости сдам командование».

Я сказал: «Булавы В[ашей] Милости, моего милостивого господина я не желаю и своими уговорами больше надоедать не буду. Но заверяю Вас, что если В[аша] Милость не поставит войско в столице, не пройдет и трех недель, как москвитяне изменят. А от своего полка заверяю Вас также в том, что еще три года мы не будем стоять, добывая Москву».

На том мы тогда и разошлись. А потом приехал в столицу пан Гонсевский, в то время литовский референдарий, с ним прибыл также пан Петр Борковский. Они оба ездили на переговоры с боярами, ибо были опытны в этом деле. В частных беседах они подговаривали пана гетмана, чтобы он, не раздумывая, ставил войска в столице, ведь и сами бояре ничего другого не советовали.

Тем временем, когда войско уже входило в столицу, Заруцкий ездил к королю под Смоленск, там его приняли не с таким почетом, как он себе представлял, и на какой надеялся. Обидевшись, он поехал снова к Дмитрию в Калугу. Ездил с ним и Касимовский царь, но вернулся, а потом отпросился у пана гетмана, чтобы съездить в Калугу и забрать находившегося там сына.

Когда Касимовский царь приехал в Калугу, Дмитрий заподозрил его в измене и приказал убить. Смерть Касимовского царя была причиной смерти и самого Дмитрия, о чем я расскажу ниже. Имея при себе Заруцкого, Дмитрий снова укрепил свое положение. Бояре в столице очень его опасались и поэтому, не доверяя простонародью, просили, чтобы наше войско встало в Москве.

В день Св. Михаила пан гетман ввел нас в столицу[159] 159
  . 1 (11) октября 1610 С. Жолкевский ввел в Москву свое войско: «Гетману оставалось в столице два дела. Он думал о том, как бы с тем войском, какое при нем было, без опасности занять столицу, ибо, как иначе и быть не могло, были такие (особенно имевшие в виду обманщика и доброжелательствующие ему), которые производили замешательства. Гетман обращал внимание на то, чтобы московская чернь, склонная к возмущениям, не произвела мятежа, не призвала бы обманщика и не расстроила бы всего, в случае ежели бы он отвел войско от столицы. Он заметил в предусмотрительных боярах, что и они опасались того же, ибо свежее было тому доказательство: когда князь Василий Шуйский, воссев на престоле Московского царства, послал в Псков Шереметева, мужа знаменитого, воеводою, и Шереметев уже находился там около полугода, вдруг, без всякого повода, чернь возмутилась и убила Шереметева с его приверженцами. Бояре опасались того же и в столице и желали, чтобы под защитою войска е. в. короля, они могли быть безопасны от ярости народа. Патриарха и чернь, которые сопротивлялись этому введению войска, преодолели различными способами. Наконец дела были доведены до того, что войско вошло: гетман выбрал ему места, удобные на всякий случай, так что войско полками и отрядами расположилось в особенных дворах, чтобы при всякой нечаянности одни другим могли подавать взаимную помощь. Полк Александра Зборовского расположился в Китай-Городе, все вместе, в близком один от другого расстоянии; полк Казановского и Вейера в Бел-Городе, также поблизости друг от друга; сам гетман со старостою Велижским остановился в главной крепости, Крымгороде, во дворе, бывшем некогда царя Бориса, в то время, когда он еще был правителем при царе Федоре. Гетман приказал тщательно наблюдать за тем, чтобы наши не заводили ссор с москвитянами; постановил судей как из наших, так и из москвитян, которые разрешали всякие споры; наши жили так смирно, что бояре и чернь, знавшие своевольство нашего народа, удивлялись и хвалили, что мы жили так спокойно, не причиняя никому малейшей обиды. Боярами, на то назначенными, распределены были на все войско волости, кто откуда должен был получать съестные припасы. И так мы жили там в добром порядке и при всех удобствах; ни в чем не было недостатка, и за известную цену доставали съестные припасы и все нужное; ибо мы открыли большие дороги от Вологды, Ярославля и с других сторон; от Коломны вверх по реке Москве приплыли суда с хлебом и с различными потребностями» (Жолкевский С. Указ. соч. С. 89 – 90). По другим сведениям польское войско вошло в Москву 9 октября (н. ст. ) (Maskiewicz. S. 135).


[Закрыть], сам он пробыл с нами три недели[160] 160
  . 30 октября (9 ноября) С. Жолкевский был уже в лагере коронной армии под Смоленском (РИБ. Т. 1, стб. 698).


[Закрыть]. Ему показалось мало ввести всех нас и, прибавив полк Струся[161] 161
  . Струсь Миколай (ум. 1627), польский дворянин. Староста галицкий и снятынский. Участвовал во всех военных походах польской армии. В войске Сигизмунда III пришел под Смоленск, участвовал в Клушинской битве (1610), затем возглавлял польский гарнизон в Можайске. В начале 1612 поставлен во главе иноземного гарнизона Москвы, осажденной Вторым ополчением кн. Д. М. Пожарского и К. Минина; капитулировал 26 октября того же года. В 1619 был освобожден и вернулся на родину (по условиям Деулинского перемирия 1618).


[Закрыть], гетман поставил его в Можайске, что сразу же ограничило нас в деньгах, и мы должны были жить на гроши. Только потом бояре назначили и раздали нам приставства, с которых после добавили припасы.

Сигизмунд III отказывается прислать в Москву королевича

Тем временем гетман почувствовал, что под Смоленском отношение к присылке королевича изменилось. Боярам эта проволочка была досадна. Перед этим до них дошел слух, что Шуйские и послы отправлены в Польшу. Гетман выхлопотал у нас разрешение съездить под Смоленск, говоря, что мол, если я сам не отправлюсь, королевич к вам не приедет. Лишь под этим предлогом мы разрешили ему уехать, а иначе бы не отпустили. Гетман оставил вместо себя Гонсевского, который строго взыскивал и за нарушение порядка, и за пренебрежение осторожностью.

Гетман не смог добиться у короля исполнения того, что тот ему обещал, и, недовольный, уехал в Польшу, к нам он уже не вернулся. Пан Гонсевский сколько мог обманывал москвитян то такими извинениями, то этакими. Все шло более или менее спокойно до Рождества, но уже тогда показывались искры, обернувшиеся вскоре немалым пламенем.

1611

Ляпунов поднимает москвитян на бунт

Находясь в Переяславле Рязанском, Ляпунов [162] 162
  . Ляпунов Прокопий Петрович (ум. 1611), организатор и руководитель Первого ополчения 1611. Происходил из рязанского дворянского рода. После смерти царя Бориса Годунова перешел на сторону Лжедмитрия I. После свержения последнего во главе отряда рязанских дворян участвовал в выступлении И. И. Болотникова. В ноябре 1606 перешел на сторону царя Василия Шуйского, пожалован в думные дворяне (1607). В 1608—1610 сражался в Рязанской земле против отрядов Лжедмитрия II. После вступления в Москву войска гетмана С. Жолкевского выступил против поляков во главе Первого ополчения 1611 – 1612. Летом 1611 Ляпунов стал одним из руководителей образовавшегося в лагере ополчения земского правительства. 22 июля (1 августа) 1611 был убит казаками.


[Закрыть] стал будоражить москвитян и разослал по всей земле письма: мол, литва (так они нас называют) слова, данного нам, не сдержали, королевича в столицу не дали, обманывают нас, замышляя дурное. Против этих писем, наши бояре послали свои, объявляя, что все это неверно, а Ляпунов – изменник, государю своему верности не соблюдает.

Пан Гонсевский сообщил обо всем королю, советуя выслать из Смоленска людей, чтобы разбить Ляпунова, пока он не очень силен: ведь поначалу у Ляпунова не было при себе и двухсот человек. Но под Смоленском этим советом пренебрегли, а нам выходить из столицы к Переяславлю показалось неразумным, потому что москвитяне ворота нам больше не откроют; а отправим часть [людей] – от наших сил ничего не останется.

Дмитрий убит в Калуге. Кто такой Заруцкий?

Итак, с началом 1611 года, Ляпунов набирал все больше силы. А в начале той же зимы в Калуге убили Дмитрия[163] 163
  . Лжедмитрий II убит в Калуге 11 (21) декабря 1610.


[Закрыть]. Вот как это произошло. Он держал несколько десятков конных татар, вверив им свою жизнь. Старшим над ними был Петр Урусов[164] 164
  . Урусов Петр Аросланович (Урусланович), служилый ногайский князь. В 1607 был стольником и воеводой отряда ногайских татар в войске царя Василия Шуйского под Тулой. Вскоре отъехал в Крым, а с осени 1608 находился в лагере Лжедмитрия II, стал его ближним боярином. После убийства самозванца Урусов снова бежал в Крым (ПСРЛ. Т. 14. Ч. 1. С. 76; Белокуров С. А. Разрядные записи. С. 91; Шепелев И. С. Освободительная и классовая борьба. С. 35).


[Закрыть], крещеный татарин, которого ныне в орде зовут Урак Мурзой. Будучи родственниками Касимовского царя, татары вознамерились отомстить за его смерть. Они выманили Дмитрия в поле якобы поохотиться на зайца, там его застрелили, а сами ушли в орду.

Царица осталась с новорожденным наследником, при котором встал Заруцкий. Заруцкий начал сноситься с Ляпуновым, договариваясь действовать сообща и помогать друг другу. Так силы Ляпунова стали расти. Раз уж так часто упоминается здесь Заруцкий (и ниже его еще не раз встретим), следует рассказать, кто он такой. Родом из Тарнополя Заруцкий, будучи ребенком, был взят в орду. Там он и научился хорошо понимать татарский язык, а когда подрос, ушел к донским казакам и прятался у них много лет. С Дона, будучи среди казаков уже головой и человеком значительным, он вышел на службу к Дмитрию. К нам он был весьма склонен, пока под Смоленском его так жестоко не оттолкнули. Был он храбрым мужем, наружности красивой и статной.

Гонсевский в столице. Плата, выданная войску из московской казны

В столице же опасность все возрастала. Верные бояре предупредили нас об этом и разрешили охранять ворота Китай-города и Крым-города, и следить за тем, чтобы ни один москвитянин не проходил внутрь с оружием. Но что мы могли поделать против столь многочисленного простонародья, да еще и не имея рушниц. Глядя на то, как мы стережем ворота, москвитяне смеялись и называли нас покойниками.

Пан Гонсевский собрал совет, на котором некоторые из нас высказались за то, чтобы послать под Смоленск (а было это в мясопуст[165] 165
  . Т. е. в конце января 1611. Мясопустная неделя – 9-я неделя до Пасхи, праздновавшейся в 1611 24 марта (3 апреля).


[Закрыть]) и убедить короля немедленно прислать королевича. Мы рассчитывали, что этим укрепим наших московских сторонников, и потому просьбу гетмана поддержали. Однако победили те, кто боялся, что после войны король ничего не заплатит: мол, пусть он завершает войну, как хочет, а мы лишь солдаты и нам нужны деньги, так что будем держать столицу.

Я сказал им, что деньги – еще не означают, будто война закончилась, а именно об этом нам следует думать. Если король не хочет дать королевича, пусть разрешит нам самим о себе позаботиться. А выход был прост: посадить на престол кого-нибудь из первейших бояр с условием, что он оплатит нам службу, – глядишь, и для Речи Посполитой что-нибудь выторгуем. Но эта мысль так в уме и осталась.

А напоследок сказал я: «Помните, что если денег вы и добьетесь, то столицу все равно не удержите. Мы отправляли послов с требованием жалованья, но оно не было собрано». Лишь когда дела изменились, а войско продолжало стоять на своем, Е[го] В[еличество] Король отправил комиссаров, чтобы они, взяв с собой людей, знающих цену подобным вещам, разделили между нами московскую казну. Да и здесь надо было поступить так, как предлагал пан Гонсевский: в казне было немало золота и серебра, и если бы король прислал мастеров монетного дела, то войско получило бы деньги за целую четверть, а все остальное досталось бы королю. Я не знаю, почему к этому совету не прислушались.

Казну растратил большей частью царь Шуйский, а мы разбирали уже остатки, среди которых была [статуя] Иисуса из чистого золота, весом, наверное, в тридцать тысяч червонных злотых. А вот двенадцать апостолов, тоже золотых (ростом с человека), Шуйский отдал перелить в червонные злотые и раздал иноземцам. Наши, обуреваемые жадностью, не пощадили и Господа Иисуса, хотя некоторые предлагали отослать его в целости в Краковский замковый костел – в дар на вечные времена. Но получив «Иисуса» из московской казны, наши разрубили его на куски и поделили между собой.

Москвитяне сердятся на поляков

Дела москвитян под Смоленском шли все хуже. Своего обещания о присылке королевича мы так и не выполнили. Задевало их и то, что от имени короля раздавались всякие грамоты, так что люди, которые были в Москве звания низкого и подлого, приезжая под Смоленск, получали высокие должности. Это очень сердило москвитян, особенно тех бояр, что были на нашей стороне.

Я как раз был свидетелем этого. Ржевскому [166] 166
  . Ржевский Иван Никитич (ум. 1611), из рязанских дворян. В 1610 изменил царю Василию Шуйскому и присоединился к войску Р. Рожинского, вскоре был пойман и сослан в Ярославль. Подписал грамоту об избрании царем королевича Владислава, но затем поддержал притязания на русский трон короля Сигизмунда III, за что последним был пожалован в окольничий. Затем бежал в лагерь Первого ополчения. Вместе с П. П. Ляпуновым был убит казаками.


[Закрыть] (так звали боярина) дали под Смоленском окольничество (это примерно то же, что у нас высокая каштеляния). Он явился с этими листами к боярам. Как раз был совет, и на нем, как всегда, присутствовал пан Гонсевский, случилось и мне там находиться. Ржевский был встречен с обидой и негодованием, но лишь Андрей Голицын[167] 167
  . Голицын Андрей Васильевич (ум. 1611), князь, младший брат В. В. Голицына. Участвовал в сражениях против отрядов И. И. Болотникова, Лжедмитрия II, С. Жолкевского (Клушинская битва). По приказу начальника польского гарнизона Кремля А. Гонсевского был взят под стражу и вскоре убит.


[Закрыть], человек твердый духом и видной наружности, решил обратиться к Гонсевскому с такими словами: «Господа поляки, кривду великую мы от вас терпим. Признали мы королевича государем, а вы его нам не даете и пишете к нам грамоты не его именем, а именем короля, раздавая дани и чины, что и теперь видеть можете. Люди низкого звания с нами, большими, поднимаются, будто ровня. Или впредь так не делайте, или нас от крестного целования освободите, и мы сами о себе помыслим». На этом пан Гонсевский с ними расстался, а Голицын с той поры был у нас в подозрении. Потом по приказу бояр его отдали за приставы, не разрешив выходить из дома.

Тем временем опасность все возрастала. Прошел мясопуст, наступил пост[168] 168
  . Т. е. Великий пост.


[Закрыть]. Ляпунов в далеких краях собирал войска и восстание все разрасталось. Дошло до того, что, имея совсем немного людей, пан Гонсевский вынужден был послать на разгром Серпухова (так назывался один из восставших городов) Кшиштофа Восичинского с несколькими хоругвями.