Текст книги "Беринг"

Автор книги: Николай Чуковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

20. НОВЫЙ «ПЁТР»

Наконец растаял снег, с гор хлынули мутные бурные потоки, долины зазеленели травой, появилось множество новых птиц.

«Как только сошёл снег и из земли показались зелёные растения, – пишет Ваксель, – мы стали собирать различные травы и варили из них чай. Большую услугу оказал нам при этом адъюнкт Штеллер, отличный ботаник, который собирал растения и указывал нам разнообразные травы; из них мы приготовляли чай, а некоторые травы употребляли в пищу, что приносило заметную пользу нашему здоровью. Могу с полной достоверностью засвидетельствовать, что ни один из нас не почувствовал себя вполне здоровым и не вошёл в полную силу, пока не стал получать в пищу зелень, травы и коренья».

О необычайных способностях Штеллера и о его преданности науке свидетельствует то, что он в труднейших условиях составил каталог растений острова Беринга, описав двести восемьдесят различных видов.

Весна принесла морякам невыносимую тоску, они чувствовали, что не в состоянии больше томиться в этой просторной скалистой тюрьме, и тысячи планов освобождения появлялись в их головах.

Штеллер снова взобрался на гору и на этот раз, вернувшись, рассказывал, что видел на западе очертания каких-то берегов.

– Это Камчатка! – убеждённо уверял он. – Мы не можем быть далеко от Камчатки!

Надежды разгорались всё жарче. Пошли разговоры о постройке огромного плота с парусом, на котором вся команда могла бы доплыть до желанной Камчатки.

Но ведь плот движется медленно, и даже при попутном ветре нам придётся плыть, может быть, несколько месяцев, – сомневались недоверчивые.

– Не беда! – возражали сторонники плота. – Пусть хоть несколько месяцев. Мы возьмём с собой много провизии и к осени доплывём.

– Из чего же строить такой огромный плот?

– Из остатков «Петра» и из наносного леса.

Но скоро появился другой план, гораздо более выполнимый и перетянувший на свою сторону большинство. Овцын предложил построить большую лодку, на которой несколько человек могли бы добраться до Камчатки и оттуда прислать судно для спасения остальных.

– В Петропавловске наши посланцы встретят Чирикова, который, верно, давно уже там, и он придёт за нами на своём «Павле».

Этот проект казался простым и выполнимым. Но всех начал волновать вопрос: кто будут те счастливцы, которые уплывут с Берингова острова в лодке и которым не придётся дожидаться помощи? Ведь помощь, верно, придёт только будущим летом! Каждому хотелось уплыть поскорее, никто не желал оставаться. Матросы и казаки боялись, что в лодке уплывут офицеры и оставят их на произвол судьбы. Начались споры, подозрения, лагерь тайно волновался.

Чтобы всех успокоить и до всего договориться, Хитров и Ваксель 5 мая созвали на совет всех обитателей лагеря. На этом совете они оба выдвинули новый план, более трудный, чем предыдущие, но зато более верный и никого не обижающий.

– Друзья! – сказал Хитров. – Никто не может нам поручиться, что земля, которую Штеллер видел с горы, действительно Камчатка. Это, может быть, такой же пустынный остров, как тот, на котором мы находимся. В таком случае никакая лодка нам не поможет. А о плоте нечего и думать. Нам нужно построить корабль.

– Корабль! – раздались голоса. – Это невозможно!

– Это вполне возможно. У нас есть отличный материал – остов «Петра». Мы построим небольшой кораблик. Он будет тесен и неудобен, но ведь нам он нужен только для одного рейса. Днище мы законопатим сухим мхом и вместо смолы вымажем китовым жиром. К июлю наш корабль будет готов, и мы уйдём, никого не оставив на острове.

Предложение было принято, но возник вопрос: кто достаточно сведущ в корабельном деле, чтобы руководить постройкой судна? На «Петре» было три отличных плотника, но все они умерли от цинги. Чертежи мог вычертить Хитров. Однако без плотников ничего нельзя было сделать.

Нужен был хотя бы один человек, который мог бы показать остальным, как взяться за работу.

Тут вышел вперёд Савва Стародубцев и сказал, что он родом из Красноярска, а красноярцы все прирождённые плотники.

– Берёшься построить корабль? – спросил его Хитров.

– Если мне всё вычислят и дадут чертежи – берусь.

Штеллер вызвался помочь Хитрову делать чертежи. К работе было решено приступить завтра же. Все с надеждой говорили о предстоящей постройке корабля. Но Хитров опасался, что впоследствии, когда работа окажется трудной и будет не ладиться, моряки станут обвинять его и Вакселя в том, что они втравили их в это предприятие. Чтобы избежать будущих нареканий, он взял лист бумаги, написал на нём решение совета и предложил всем присутствующим расписаться. Грамотные расписывались, а неграмотные – их было большинство – поставили кресты.

На следующий день все пошли разбирать остов «Петра». Бедный корабль имел жалкий вид. Подводные камни превратили его дно в решето, мачты были сломаны, обшивка сорвана. Но брёвна его скелета были плотны и крепки.

Работали усердно и дружно. Многие даже на ночь не возвращались в лагерь и, разведя костры, спали тут же у корабля.

Лето пришло дождливое, но тёплое. Все думали только о работе. На охоту не оставалось времени, и запасы быстро иссякали. Муку экономили как могли, потому что её должно было хватить до самого Петропавловска. Жили впроголодь, но никто не ворчал, не отчаивался – все мысли были заняты работой.

Дни становились длиннее, ночи уменьшались, и моряки радовались этому, потому что можно было раньше приходить на работу и позже уходить. Топоры стучали с утренней зари до вечерней. Всем распоряжался Савва. Бородатый, величавый, спокойный, он оказался настоящим мастером плотничьего дела. Все беспрекословно повиновались ему – и офицеры и простые моряки.

Штеллер собирал мох, чтобы конопатить судно. Он собрал несколько десятков пудов мха и для сушки его построил на берегу особую печь.

Несмотря на всё усердие, работа подвигалась медленнее, чем предполагали. Только в середине июня начали обшивать брёвна досками. А когда принялись вымазывать днище жиром, то тут выяснилось, что китового жира, оставшегося в кладовой, на это не хватит. Летом почти нечего было есть, и голодные моряки так густо вымазывали этим жиром свои мучные лепёшки, что он быстро истощился. Жир нужно было достать немедленно, и не только для того, чтобы вымазать им корабль, но и чтобы было что есть во время предстоящего плавания.

Как назло, тюлени, которых уже весной стало мало, летом совсем исчезли. Штеллер давно уже замечал невдалеке от берега толстых странных животных, широко разевавших рты и глотавших тину. Животных этих можно было бы принять за исполинских рыб, если бы они не подымались на поверхность каждые десять минут, чтобы подышать воздухом. И Штеллер решил, что заинтересовавшее его животное – китообразное млекопитающее, которое хотя живёт в воде, как рыба, но не имеет жабр и кормит детей молоком. Штеллер не встречал описания этого животного ни в одном зоологическом сочинении и назвал его «морской коровой». Название было меткое, потому что чудовище это двигалось медленно, словно пасущаяся корова, и постоянно жевало морскую траву.

Морские коровы не водились нигде, кроме прибрежных вод острова Беринга. Во второй половине восемнадцатого века морские коровы были полностью истреблены, и потому так ценны их описания, сделанные спутниками Беринга.

Штеллер рассказал о своём открытии товарищам, и те решили устроить охоту на морских коров, чтобы достать жир, так им необходимый.

Выполнение этого плана поручили Плениснеру. Плениснер из палки и большого гвоздя устроил гарпун, привязал к нему верёвку, сел в шлюпку вместе с двумя гребцами и отправился на промысел.

Вначале его постигла неудача. Правда, морская корова подпустила шлюпку очень близко к себе, доверчиво высунув из воды голову и огромную спину. Но когда гарпун по рукоятку вонзился в неё и Плениснер крепко сжал в руке верёвку, она рванулась вперёд с неистовой быстротой и повлекла за собой шлюпку. Через мгновенье шлюпка перевернулась, охотники оказались в воде, а морская корова вместе с гарпуном и верёвкой исчезла в глубине, оставив за собой в волнах розовый кровавый след.

Кое-как выбравшись на берег и вытащив шлюпку, Плениснер тотчас же принялся устраивать новый гарпун. Он на этот раз привязал к нему морской канат длиною в двадцать метров. Конец этого каната держали двадцать два моряка. Моряки остались на берегу, а Плениснер с гарпуном в руках сел в шлюпку всё с теми же двумя гребцами и отправился на охоту. Канат медленно разматывался, волочась по воде.

Вскоре Плениснер заметил вторую морскую корову, которая, казалось, была ещё больше, чем первая. Он осторожно приблизился к ней и швырнул гарпун. Чудовище с такой силой рванулось вперёд, что моряки, стоявшие на берегу и державшие конец каната, попадали на землю. Но канат они не выпустили. Животное, истекая кровью, металось из стороны в сторону, подымало высокие волны, подскакивало в воздух, ныряло в глубину, однако уйти не могло. Крепкий канат не отпускал его. Моряки кувыркались по прибрежному песку, не в силах устоять на ногах, но твёрдо держали свою добычу. Животное ослабевало с каждой минутой, и сильные руки моряков подтягивали его к берегу.

Прошло не меньше трёх часов, прежде чем они выволокли морскую корову на берег. Огромный хвост, способный одним взмахом убить быка и переломать кости слону, едва колебался. Чудовище громко и тяжко вздыхало. Кричать оно не могло – у подводных животных нет голоса.

Эта морская корова доставила команде двести пудов жира и мяса. Мясо оказалось нежным и вкусным. Жир тоже был много лучше китового. Этот жир целиком пошёл на смазку корабля.

10 августа новый корабль, наконец, был спущен на воду. Он был мал и неуклюж, имел всего одну мачту, всего две каюты, да и то одну из них пришлось переделать под кухню. Но моряки не могли им налюбоваться. Ведь он отвезёт их домой, вырвет из плена.

– А как мы назовём наш корабль? – спросил Ваксель Савву Стародубцева.

Савва отложил в сторону топор и задумался.

– Назовём его «Пётр», – сказал он, – в честь доброго старого «Петра», из костей которого мы его построили.

21. ИЗБАВЛЕНИЕ

Торопливо грузили моряки свой новый корабль. Бочки с жиром морской коровы, бочки с пресной водой, бочки с мукой – всё нужно взять, потому что кто знает, сколько им ещё придётся пробыть в дороге.

Потом вспомнили о песцовых шкурках: здесь, на острове, они не имели никакой цены, но на Камчатке за них дадут большие деньги. А шкурок накопилось множество. Один Штеллер вёз их больше пятисот штук.

Когда погрузка была кончена, моряки простились с островом, на котором они прожили девять месяцев, взошли на нового «Петра» и подняли паруса. «Пётр» неторопливо поплыл вдоль скалистых берегов на запад.

Сорок шесть человек едва умещались на маленьком судёнышке. Теснота мешала работать. Половина команды принуждена была безвыходно сидеть на палубе, потому что каюта не могла всех вместить. Но никто не ссорился, не ворчал, каждый безропотно сносил все неудобства.

Берега медленно таяли вдали, «Пётр» вышел в открытое море. Вот скрылись последние утёсы этого мрачного острова, на котором похоронено столько их товарищей, и только острая верхушка горы Штеллера сияет ещё на горизонте. Но скоро и её закрыло пушистое облако тумана.

Савва Стародубцев хорошо сделал своё дело. «Пётр» шёл легко и быстро, и управлять им было нетрудно. 18 августа началась довольно сильная буря, но корабль вынес её спокойно и стойко.

25-го впереди увидели землю. Это была Камчатка, сомневаться было невозможно. Они узнали её по хорошо знакомым очертаниям гор.

Моряки плакали от счастья, как дети.

Через два дня они вошли в Авачинскую губу и подошли к Петропавловску. Все жители вышли им навстречу.

– А где же Чириков? – спросил Штеллер, взволнованно ища глазами высокие мачты «Павла».

– Чириков ушёл в Охотск, – ответили ему. – Он всё лето плавал на «Павле» по морю, надеясь найти вас. Он обыскал каждый закоулок камчатских берегов. Ему не верилось, что вы погибли, и, уходя в Охотск, он оставил для вас большой запас провизии.

Это было очень кстати. Только теперь, когда все мытарства кончились, моряки почувствовали, как они устали и изголодались.

– А Чириков тоже побывал в Америке? – спросил Штеллер.

– Конечно, – ответили ему.

22. ЧИРИКОВ В АМЕРИКЕ

Как же добрался до Америки Чириков? Что случилось с ним и с его подчинёнными после того, как «Павел» разлучился с «Петром»?

Это злополучное разлучение судов произошло 20 июня 1741 года. «Павел» в течение суток кружился на одном месте, надеясь найти пропавшего «Петра». Наконец Чириков решил, что Беринг ушёл вперёд, и приказал плыть на восток.

15 июля раздался крик:

– Горы! Горы!

На горизонте показались синие вершины гор, которые быстро росли и приближались. Перед сумерками «Павел» подошёл к заросшему лесом скалистому берегу.

Чириков достиг Америки на целые сутки раньше Беринга – таким образом первооткрывателем северо-западного американского побережья следует считать не Беринга, а Чирикова. Чириков увидел американский берег под 55°36′ северной широты – на три градуса южнее, чем Беринг, – следовательно, их корабли никак не могли здесь встретиться.

Чириков тотчас же послал шлюпку поискать удобную якорную стоянку. Но шлюпка ничего не нашла – вдоль берега тянулась широкая мель, к которой кораблю подходить было опасно.

16 июля весь день шли к северу, не теряя из виду земли и подробно занося берег на карту. 17-го увидели довольно большой залив. Чириков вызвал штурмана Абрама Михайловича Дементьева и сказал:

– Возьми десять человек, садись в большую шлюпку и плыви в залив. Если там настолько глубоко, что вслед за вами может пройти «Павел», дай залп. Высадись на берег и поищи жителей. Узнай у них, как называется эта земля, под чьей она властью, посмотри, много ли в ней живёт людей. Если жители окажутся враждебны – дай три залпа из ружей и сразу греби к судну. Я вас жду не позже темноты.

Для подарков жителям в шлюпку положи два котла– один медный, другой железный, – три бочонка стеклянных бус, иглы и китайские материи. Шлюпку спустили на воду, и в неё село одиннадцать моряков.

– Вырой на берегу яму! – кричал Дементьеву Чириков. – Может, там найдёшь какую-нибудь драгоценную руду.

И швырнул в шлюпку сверкающий камешек – кусочек серебряной руды для образца.

Белесый туман, стлавшийся над водой вдоль берега, скоро поглотил шлюпку. Но с корабля долго ещё были слышны мерные всплески вёсел и бодрые голоса матросов.

Чириков ждал условленного залпа, но не дождался. «Верно, в заливе мелко, и „Павлу“ туда не пройти», – думал он.

Днём он был спокоен, но когда вечером Дементьев не вернулся, он слегка встревожился.

– Дементьев не пропадёт, он человек толковый, – успокаивал капитана его друг штурман Елагин. – Если он остался на ночь на берегу, значит нашёл там что-нибудь важное и полезное. Завтра утром они все будут здесь.

Но прошло утро, потом пообедали, снова день стал клониться к вечеру, а Дементьев не возвращался. Легли спать, наступило новое утро. Чириков приказал палить из всех пушек. Он думал, что посланные на берег люди заблудились где-нибудь в лесу, и хотел пушечной пальбой дать им возможность найти дорогу. Но грохоту пушек отвечало только дальнее лесное эхо. Кругом было пусто и безмолвно по-прежнему.

Тогда Чириков попробовал ввести «Павла» в залив, чтобы попытаться понять, что там произошло. «Павел» медленно шёл по широкому проливу, соединяющему залив с океаном. На носу стоял матрос и лотом измерял глубину. Глубина уменьшалась с каждой минутой. Наконец «Павел» принуждён был остановиться и повернуть назад.

Так прошла неделя – мучительная неделя тревог и ожиданий. 23 июля в вечерних сумерках на берегу заметили огонь как раз в том месте, где должен был высадиться Дементьев.

– Это наши! – сказал капитану Елагин. – Они развели костёр, чтобы позвать нас на помощь.

Чириков приказал снова дать пушечный залп.

Но с берега не ответили.

На «Павле» тревога всё возрастала. Что случилось с Дементьевым и его товарищами? Абрама Дементьева очень любили. Петербургский академик восемнадцатого века Герард Миллер, хорошо знавший всех участников экспедиции, писал о нём впоследствии: «Это был человек молодой, прекрасный, добродетельный, опытный в своём ремесле и ревностный к службе отечества».

– У них, верно, дикари отобрали ружья, – сказал Елагин. – Необходимо немедленно послать кого-нибудь им на помощь.

На «Павле» оставалась только одна маленькая шлюпка, в которой могло поместиться всего несколько человек. Боцман Сидор Савельев предложил отправиться в ней на берег.

– Дайте мне в подмогу плотника и конопатчика, – сказал он. – Мы починим большую шлюпку, если она нуждается в починке, и привезём всех на корабль.

В шлюпку положили бочку с провизией, чтобы подкрепить силы оставшихся на берегу, и спустили на воду. В неё сели четыре человека – боцман Савельев, плотник, конопатчик и матрос.

– Чуть высадитесь на берег – стреляйте! – крикнул им Чириков. – Тогда я буду знать, что вы добрались благополучно.

Шлюпка скрылась в темноте. Чириков не спал всю ночь и ждал выстрела. Но не дождался. Было по-прежнему тихо, и только огонёк костра всю ночь пылал на берегу. Вторая шлюпка исчезла так же бесследно, как и первая.

На «Павле» больше не было шлюпок. Чириков прождал ещё несколько дней, но безрезультатно. Тогда он приказал открыть по берегу артиллерийский огонь. С рёвом полетели в лес чугунные ядра, и в подзорную трубу было видно, как рушились вековые сосны и кедры. «Павел» поднял паруса и пошёл вдоль берега к северу, оставив позади тайну гибели пятнадцати человек.

Чириков больше не пытался высаживаться на американский берег, потому что без шлюпок сделать это было невозможно. А между тем пресной воды на «Павле» оставалось совсем мало. Так как не было никакой надежды запастись водой в Америке, Чириков поспешил обратно к Камчатке.

На обратном пути он открыл всю цепь Алеутских островов, кроме острова Беринга, которого не заметил. На одном острове он нашёл превосходную гавань и вошёл в неё. Алеуты обступили корабль в своих лёгких кожаных байдарках. Моряки, страдая от жажды и не имея возможности съехать на берег, знаками просили алеутов привезти им пресной воды, предлагая за это любые сокровища. Несколько молодых островитян с раскрашенными лицами подвезли к кораблю тюленью кожу, доверху наполненную водой, но не хотели отдать её, пока им не заплатят. Матросы бросили островитянам несколько стальных ножей. Алеуты спрятали ножи за пазухи, вылили пресную воду в море и уехали.

Печально и тяжко было возвращение «Павла» из Америки. Кашу варили только раз в неделю, потому что на неё уходило слишком много воды. Каждый день кто-нибудь умирал от цинги или от жажды. 9 октября «Павел» вошёл, наконец, в Петропавловскую гавань. Пушечным выстрелом вызвали на помощь шлюпку. Из 75 человек, отправившихся в плаванье с Чириковым, вернулось только 49.

23. КАК ВСЁ ОКОНЧИЛОСЬ

Идёт уже третье столетие с тех дней, когда 15 моряков «Павла» высадились в Америке и не вернулись на корабль, а тайна их гибели так и остаётся тайной. О постигшей их судьбе строилось много предположений. Современники наиболее вероятным считали, что они были убиты жителями Америки. Ваксель, слышавший рассказ о гибели Абрама Дементьева и его товарищей от самого Чирикова, писал: «Можно предполагать с полным основанием, что, когда они подошли к берегу, американцы, вероятно, спрятались, и что люди, прибывшие на лодках, не подозревая о грозящей им при высадке на берег опасности, разошлись в разные стороны за водой. Таким образом, они, надо полагать, были разобщены друг от друга, когда американцы, улучив, наконец, удобное время, появились вдруг между ними и лодкой, преградив обратный путь…»

Таково долго было мнение всех писавших об этом: моряки, вероятнее всего, попали в засаду и были убиты местными жителями. Но со временем, когда русские хорошо познакомились с народом, населявшим те места, мнение это стало колебаться. Побережье, к которому подошёл «Павел», было населено тлинклитами – миролюбивым народом охотников и рыболовов. Впоследствии, когда русские стали часто бывать в этих местах, между ними и тлинклитами установились самые добрые отношения. Подобного рода ничем не вызванное коварство было тлинклитам вовсе несвойственно. Стало казаться странным, чего ради было им нападать на явившихся с моря неведомых чужеземцев, не проявлявших никакой враждебности. Кроме того, вооружены тлинклиты были луками и копьями, а русские моряки – ружьями и представляли собой боевую силу, с которой расправиться было не просто. Да и вряд ли вели они себя так беспечно в чужой, неведомой стороне…

Позднейшим исследователям вопроса казалось более вероятным, что обе шлюпки «Павла» погибли в водовороте. Во время прилива у берегов Северо-Западной Америки воды океана с такой силой устремляются в бухты, в устья рек, в протоки между прибрежными островами, что образуют в узких местах клокочущие воронки, способные затянуть на дно даже целые корабли. Через полстолетия после путешествия Чирикова в тех же примерно местах в водовороте погибли шлюпки французского мореплавателя Лаперуза… Может быть, так оно и было. Достоверно мы этого никогда уже не узнаем. Слишком много воды утекло…

Вторая Берингова экспедиция длилась одиннадцать лет – с 1733 года по 1744. После смерти Беринга начальником экспедиции был назначен Мартын Шпанберг. В последние годы своего существования экспедиция была занята главным образом исследованием сибирских берегов Ледовитого океана и добилась замечательных результатов.

Особенно успешен был поход отряда Харитона Лаптева, исследовавшего побережье между Леной и Енисеем. Правда, Харитону Лаптеву не удалось обогнуть морем полуостров Таймыр, – льды оказались для корабля непроходимыми, – но зато его штурман Челюскин удачно проделал весь этот путь по берегу на собаках и в феврале 1742 года открыл мыс, оказавшийся самой северной оконечностью азиатского материка и с тех пор называющийся мысом Челюскин.

Двоюродный брат Харитона Лаптева Дмитрий Лаптев в 1739 году двинулся со своим отрядом из устья Лены на восток с целью доплыть до того места, где Ледовитый океан соединяется с Тихим, то есть до Берингова пролива. Поход его продолжался три года, и всё же ему не удалось пройти на восток дальше устья Колымы. Таким образом и Дмитрию Лаптеву не удалось окончательно доказать, что пролив между двумя океанами существует. И всё же, благодаря походам Овцына и обоих Лаптевых, на карту оказалось положенным побережье Северной Сибири на огромном протяжении от устья Оби до устья Колымы.

За то долгое время, пока Беринг и его товарищи, выполняя приказ давно умершего Петра, волокли грузы через Сибирь, строили корабли, плавали в Японию и в Америку, открывали неведомые острова, в другом конце России, в Петербурге, произошло множество событий. Там шла глухая упорная борьба за власть над всем этим громадным пространством от Балтийского моря до Тихого океана. Это уже была не просто борьба двух партий – древней знати и петровских выскочек. Она осложнилась появлением третьей могучей партии – партии немецких прибалтийских баронов.

Пётр присоединил к России прибалтийские провинции, ничего, в сущности, не изменив в их внутреннем строе. Эти области, как и теперь, населены были эстонцами и латышами, но и эстонцы и латыши находились в рабстве у немецких баронов, которым принадлежала вся земля. Так было, когда Прибалтикой владел Ливонский орден, так было, когда её захватили шведы, так осталось, когда она перешла под власть русского царя. Прибалтийским немецким баронам было всё равно, кого считать своим властелином – Карла XII или Петра I, – лишь бы в их поместьях всё оставалось по-прежнему. Русского царя они даже предпочитали, – присоединение к России открывало им дорогу в огромную страну, и выжимать соки из русских было ещё выгоднее, чем из эстонцев и латышей. Тем более что новая столица России – Петербург – находилась совсем близко от их поместий.

Императрица Анна, разгромив при восшествии на престол партию старинной русской знати, клялась продолжать дело своего великого дяди, но, в сущности, была враждебна и Петру и его уцелевшим сподвижникам. Ей нужно было на кого-нибудь опереться, и оперлась она на немцев – прибалтийских баронов. Её любовник Бирон, немец из Митавы, правил всем государством, и все крупнейшие должности в стране заняли немцы. Это были не те немцы – ремесленники, корабельщики, учёные, – которые, подобно Георгу Штеллеру и многим другим, ехали в Россию, чтобы найти применение своему мастерству и своим знаниям.

Прибалтийские бароны были невежественные чванливые феодалы, ничему не способные научить, искавшие только власти и богатства. За время царствования императрицы Анны они постепенно завладели всей государственной машиной России. Они стремились закрепить за собой власть навсегда и воспользовались тем, что Анна очень боялась, как бы после её смерти русский престол не достался дочери Петра Елизавете.

Анне хотелось, чтобы императорская корона осталась в роду её отца, Петрова брата Иоанна. У неё была племянница Анна Леопольдовна, дочь её родной сестры Екатерины Иоанновны, выданной когда-то замуж за одного мелкого немецкого князька. Эта племянница была уже замужем – тоже за мелким немецким князьком, – и Анна Иоанновна выписала её в Петербург вместе с мужем. В Петербурге у них родился сын, названный в честь прадеда Иоанном, и Анна Иоанновна провозгласила новорождённого своим наследником.

В 1740 году Анна Иоанновна умерла, и младенец, которому не было ещё и года, стал императором. Его мать Анну Леопольдовну объявили правительницей, а власть по-прежнему оставалась в руках всё тех же прибалтийских немцев.

Гвардия, офицерство которой состояло из русских дворян, была этим недовольна. И поздней осенью 1741 года дочь Петра Елизавета в гвардейском преображенском мундире, который очень шёл ей, явилась в гвардейские казармы, подняла мятеж, свергла младенца императора, его родителей и всю немецкую клику и провозгласила себя императрицей. Это произошло в ночь на 25 ноября – как раз тогда, когда Беринг, полузасыпанный песком, лежал, умирая, в яме на пустынном острове.

Уцелевшие участники плаванья на «Петре» и «Павле» недолго оставались на Камчатке. Одни стремились поскорее повидать своих жён и детей, другие хотели служить в каком-нибудь более заметном месте, чтобы быть на виду у начальства и скорее получить повышение, третьи просто мечтали побывать в родных местах. Все одинаково устали, одинаково соскучились по мирной спокойной жизни и с первой же возможностью поспешили в Охотск, а оттуда в Россию. Сохранилось письмо Чирикова к одному влиятельному лицу в Петербург, в котором Чириков просит, чтобы его взяли «в Петербург, дабы я в здешних дальностях вовсе покинут не был, в которых уже многое время прожил во всяких прискорбностях и недовольствах и дабы я не был отдан в настоящей отдалённости в команду и в руки крайнему моему неприятелю капитану Шпанбергу».

Один неутомимый Штеллер не хотел возвращаться. Он построил себе в Петропавловске избу и прожил в ней два года, занимаясь охотой, собиранием растений, черчением карт, изучением обычаев и языка камчадалов. Дикая нелюдимая жизнь была ему по душе.

В Петропавловске жил казачий атаман по фамилии Хметевский, забулдыга и пьяница. Этому Хметевскому было поручено собирать налог с камчадалов. Он нещадно разорял всю страну, брал взятки и прокучивал свои доходы. Камчадалы постоянно «бунтовали», то есть попросту разбегались, не желая платить налогов. Хметевский ловил их и запирал. И вот однажды Штеллер самовольно выпустил на свободу двенадцать арестованных камчадалов. Хметевский попытался воспрепятствовать этому, но Штеллер избил его.

Никаких подробностей этого дела мы не знаем. Неизвестно, что заставило Штеллера так поступить – чувство ли справедливости, или сострадание к несчастным камчадалам, или просто вражда к Хметевскому, с которым он давно уже, как и со многими другими, был в ссоре. У нас нет никаких данных для суждения. Но поступок этот имел для него роковые последствия.

Хметевский написал на Штеллера донос в сенат, в котором изобразил его бунтовщиком, освобождающим государственных преступников. Штеллер узнал об этом доносе и написал в сенат донос на Хметевского, изобличая его во взяточничестве и казнокрадстве.

Но почта из Петропавловска в Петербург в те времена шла не менее года. И сенатского ответа можно было ждать не скоро.

К лету 1744 года у Штеллера накопилось столько коллекций и записей, что он решил везти их в Петербург и опубликовать. 3 августа он сел на корабль и поплыл в Охотск. Весной 1745 года он прибыл в Якутск, а осенью был в Иркутске.

Между тем курьеры, звеня колокольцами, переправляясь на плотах через необозримые реки, загоняя казённых лошадей, примчались в Петербург, привезя доносы – Штеллера на Хметевского и Хметевского на Штеллера. Сенаторы к доносам привыкли и не стали себя утруждать разбором. Они разослали по всем сибирским городам предписание, что куда бы ни явились Штеллер и Хметевский, их немедленно схватить и отправить в Иркутск в тамошнюю канцелярию для допроса.

Штеллер приехал в Иркутск как раз в тот день, когда там было получено это распоряжение сената. Его арестовали и отвели на допрос.

К счастью, до Иркутска дошли уже слухи, что участники Беринговой экспедиции в Петербурге были обласканы и что Чирикова милостиво приняла императрица. И Иркутская канцелярия обошлась со Штеллером мягко. Штеллер был отпущен и не спеша поехал в Петербург, а в сенат поскакал нарочный с письмом из Иркутска, в котором говорилось, что Иркутская канцелярия, допросив адъюнкта Академии наук Георга Штеллера, нашла его ни в чём не виновным.

Весной 1746 года Штеллер добрался до Соликамска, маленького городка на Северном Урале. Штеллер вёз с собой семена некоторых камчатских растений – он захватил их, потому что считал полезным распространить эти растения в России. Ему казалось, что климат Северного Урала близок к камчатскому, и он задумал именно здесь осуществить свой опыт. Он решил остановиться в Соликамске на всё лето, посеять семена и проследить за их всходами.

Но в Соликамске совсем недавно было получено постановление сената, что если в городе появится Штеллер, его надо немедленно схватить и отправить под конвоем в Иркутск. Соликамская полиция не знала, что он уже был в Иркутске и оправдался. И через несколько дней после приезда Штеллер был арестован. Ему объявили, что его повезут в Иркутск.

Однако Штеллеру не хотелось девять месяцев мчаться назад по дороге, которую он только что проехал. От Соликамска до Иркутска четыре тысячи вёрст. Он поднял деревянную скамейку и ударил полицейского офицера, пришедшего его арестовать.