Текст книги "Листы дневника. Том 2"

Автор книги: Николай Рерих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 48 страниц)

Мечты

Многие мечты исполнились. Хотелось приобщиться к Индии, и вот уже шестнадцать лет, как мы связаны с нею. Хотелось познать Тибет, и мы прошли его насквозь. Хотелось пожить в юрте– и в юрте пожили… Мечталось об охранении народных культурных сокровищ, и Знамя-Охранитель прошло по миру. Мечталось об искусстве как о светлом посланце, и вот именно искусство шествует по миру и каждый раз, при каждом выступлении поминается, как благодатны воздействия искусства. Мечталось, чтобы русское искусство не только имело свои отделы в иностранных музеях, но чтобы в Европе был Русский музей. И вот такой музей состоялся. Мечталось о том, чтобы великий Новгород, великий Киев и другие исконные русские города были объявлены городами-музеями. И вот и эта мечта исполнилась – великий Новгород уже объявлен городом-музеем.

Недавно Конлан писал, что наша экспедиция была отражением уже давно написанных, предвиденных картин, что же, и это правильно. Конлан вспоминает "Половецкий стан", написанный в 1906 году, и указывает, что потом мы жили именно в таких же юртах. Вспоминается, что еще ранее писалось об Индийском Пути. К тому же времени относится и картина "Девассари Абунту", а затем "Граница Царства" (где она находится?). Еще раньше, в 1904 году, в собрании зодчих уже читалось о необходимости всенародного и всечеловеческого охранения культурных сокровищ. Подобно Красному Кресту, план такого международного охранения прошел через многие мытарства и препятствия. Но все-таки теперь – где самими правительствами, а где общественными учреждениями – уже принимается идея Пакта об охранении всего прекрасного и научного. Вспомним и разные другие мечты и по искусству, и по школьному делу, и по многим жизненным проблемам. Немало дум о всех этих областях уже вошло в жизнь. Появились Институты Объединенных Искусств, развились всевозможные кооперативные начинания. Все это драгоценно вспомнить – значит, думалось по правильному руслу. Выходит, что мечта недаром называется легкокрылой, у нее добрые крылья. И где положите вы границу между мечтою и предвидением? И где граница мысли? И не есть ли всякая действительность следствие мысли? И знаем ли мы, где всходят посевы мысли? И в каких таких сроках они претворяются в действительность? Охраним мечту как лучший мост к построению действительности. Дозволяется мечтать художникам и поэтам, но пусть помечтает и все человечество. Из мечты доброй родится и добрая действительность.

1 Марта 1939 г.

«Из литературного наследия»

Петров-Водкин и Григорьев

На днях поминали Щуко и говорили: еще один ушел! А теперь нужно сказать: еще ушли! Сразу два – оба сильные, оба в полной мере таланта, опыта, творчества. Оба они были различны, но потенциал их был велик и серьезен. Именно это были серьезные художники. Трудно сказать, кто из них удельно был больше. Стоит вспомнить некоторые вещи Григорьева, и он покажется сильнее, но затем представить крепко спаянные, творчески пережитые картины Петрова-Водкина, и перевес склонится на его сторону. Петров-Водкин не писал «Расея», но действенно работал для народа русского. Григорьев же хотя и много думал о «Расее», но чуждался ее, а подчас и громил ее огульно и несправедливо. Это было причиною нашего расхождения. Может быть, Григорьев своеобразно любил «Расею», но облик ее он дал в таком кривом зеркале, что жалеешь об искривленности. В своих странствованиях по всем Америкам Григорьев среди всяких столкновений получил и язву раковую. Чили заплатило ему вперед жалованье, но просило уехать немедленно. Рисунки для модных платьев в Гарперс Базар тоже не могли радовать природного художника. В последний раз мы виделись в Нью-Йорке в 1934 году. Григорьев нервно и настойчиво рассказывал об увлекательности работы для модного журнала, но в кипении желчи сказывалось терзание заплутавшегося путника. Все-то он сворачивал против Расеи, твердил, как хорошо ему за границей, но тут-то и не верилось ему. Все-то будто бы было хорошо и прекрасно и удачно, но глаза говорили о совсем другом. Ту же двойственность подметил и А. Бенуа, когда писал о последней выставке Григорьева в Париже.

Совсем иначе вышло с Петровым-Водкиным. В самом начале его упрекали в иностранных влияниях. При всей его природной русскости о нем говорили как об иностранце, о французе и старались найти манерность в его картинах. Но манерности не было. Был характерный стиль. Петров-Водкин неоднократно бывал за границей, но не мог там оставаться. Его тянуло домой, а дом его была русская земля. Русскому народу Петров-Водкин принес свое художественное достояние. Он учил русскую молодежь. Учил искусству серьезному, учил познанию композиции и техники.

Молодая русская поросль сохранит глубокую память о том, кто и в трудные дни принес свое творчество русскому народу. Хорошее, крепкое творчество. Не натурализм, но ценный реализм, который может вести сознание народное. Большая брешь в "Мире Искусства" – Яковлев, Щуко, Григорьев, Петров-Водкин. Ушли преждевременно! А сильные люди, сильные художники так нужны!

9 Марта 1939 г.

«Из литературного наследия»

24 марта 1939 г

Радоваться ко дню 24-го Марта. Сойтись к этому дню с самыми добрыми взаимными пожеланиями. Отеплить друг друга прекрасными устремлениями – укрепиться в содружестве для будущей работы. Не в мирное время, не в легкие дни шлем эти пожелания, но ведь радость есть особая мудрость, а в памятные дни нужно принести все свои лучшие намерения. Если у кого горе, то именно в такие дни нужно пытаться исцелить его от горести, и лучшим средством будет общее дружеское пожелание. Если у кого имеется особая радость, то именно в памятные дни он захочет поделиться ею с друзьями. Дружба, содружество – не пустой звук, не облачное, не пыльное рассеяние. Наоборот, содружество есть истинный цемент, на котором устоит даже самое массивное здание. Иногда может казаться, что понятие дружбы есть нечто врожденное, чему не надо учиться. Неправильно – и дружбе, и содружеству, и сотрудничеству нужно учиться. Все эти качества нужно воспитывать в себе в постоянном труде. Взаимное доверие, без которого не может быть и дружбы, тоже должно быть развиваемо. Всякие неискренние улыбки пусть будут уделом невежд, которые не знают об основах бытия. Но каждый приобщившийся к Живой Этике, понявший необходимость нравственных основ, отлично понимает, что искренность и сотрудничество будут теми прочными устоями, на которых складывается совершенствование.

Дорогие друзья, в памятный день 24-го Марта мы сойдемся в разных частях света и пошлем наши лучшие мысли Тому, Кто в вечном труде и в вечной красоте слагает счастливое будущее. И это счастье не будет чем-то недвижным и закостенелым в самости и своекорыстии – оно будет радостным напряжением всех светлых качеств. Пусть в этот день каждый просмотрит свои светлые качества. Если он найдет в себе новое благодатное зерно, пусть порадуется. И придет он к друзьям своим не на холодное бездушное совещание, но для огненного и прекрасного общения. Призовем все свои силы, чтобы служить человечеству. Не будем препинаться о человеческие заблуждения, но будем надеяться, что удастся по всей земле посеять те благостные семена, которые называются добром. Это семя добра нуждается в прекрасной оправе и потому, призывая к добру, будем служить и красоте. Красота и добро – ключ к радости. Радоваться в день 24-го Марта!

Публикуется впервые

Равнодушные

Одного из митрополитов спросили, как удалось ему в преклонных годах сохранить здоровье и моложавость. Он простодушно сознался: «Ничего близко к сердцу не принимал». Также когда спросили правителя, из какого источника черпает он свои силы, он ответил: «Из равнодушия». Жизнь показала, что в обоих случаях метод равнодушия был неуспешен. Некий деятель говорил, что с годами он в некоторых отношениях стал прохладнее. На это я возразил ему, что именно с годами, с накоплением опыта человек должен становиться огненнее. Подводя итог своей деятельности, человек непременно будет пламенно спешить завершить все, им предпринятое, а потому и отношение его ко всем обстоятельствам, ко всем людям не будет становиться прохладнее.

Уж эта прохлада! Уж это равнодушие! Ведь в них заключается замирание энергии и выступает позорное безучастие. Пушкин навсегда бросил человечеству укор: "К добру и злу постыдно равнодушны". Каждый из нас бывал свидетелем, как разрушались самые полезнейшие, самые прекраснейшие начинания вследствие окружающего равнодушия. Кто же поощряет всякие преступления, всякие вандализмы и все позорные действия? Прежде всего весь этот ужас земной жизни поощряется равнодушными. Они не принимают к сердцу все вокруг происходящее. Иначе говоря, они живут без сердца или, еще вернее, живут бессердечно. Мир наполнен потрясающими событиями. Свершает их сравнительно небольшая кучка озверелых людей. А все множество земное Молчит, охает в подушку и не представляет себе, что именно его безмыслие, его мертвенность способствуют самым ужасным преступлениям.

Равнодушные люди полагают, что где-то и кто-то сделают что-то. Но себя они не считают содеятелями. Не считают они себя деятелями прежде всего потому, что не хотят брать на себя ответственность за все происходящее. Они не хотят думать о будущем, ибо пытаются ускользнуть от этого будущего и надеются, что как-то все уладится. Некоторые правительства полагают: "Подождем – увидим". А из этого лукавого обождания потом происходят непоправимые бедствия.

Проходят тысячелетия, а класс равнодушных людей не только не уменьшается, но, может быть, даже возрастает. Какое зло заключается в мертвом состоянии, "к добру и злу постыдно равнодушны".

24 Марта 1939 г.

Публикуется впервые

Good Friday [53]53
  Страстная пятница.


[Закрыть]

Говорят, что бандиты предпочитают нападать под праздник, когда их менее всего ожидают. Впрочем, бандиты – не поэтическое выражение. Не лучше ли сказать – пираты. Но и это слово не звучит громко. Лучше всего – корсары! Оно и звучно и выразительно. Накануне праздника подплывут, и разрушат, и разграбят.

И не нужно обращаться к дальним векам. Ведь и сейчас можно слышать о таких же кровавых похождениях. Может быть, именно в Страстную пятницу менее всего ожидают корсарских набегов. Особенно поразительно, если к Страстям прибавятся пушечные залпы и взрывы. Корсары всегда "правы" со своей точки зрения. Или они повесят или их повесят.

Неужели и сейчас, в этот самый час, где-то корсары уже делят добычу? И еще что-нибудь разрушается и кто-то убивается. А в день, когда человечество скорбит о совершенном предательстве, именно в этот день где-то происходит жестокое кровопролитие?! Да, происходит! Да, неповинные страдают! И кто-то лицемерно прикидывается глухим и слепым, чтобы не услышать вопли жертв. А Пилат требует "чистой" воды, чтобы еще раз умыть руки. Привычные руки!

Найдутся и такие, которые будут уверять, что совершаемая жестокость не важна. Скажут, что во имя индустрии и коммерции следует промолчать. Посоветуют так согнуть спину, чтобы превратиться в камень, или надеть такую шкуру, чтобы походить на овцу. Впрочем, и овцу зарежут. Не лучше ли спрятаться под грудою отбросов? Хорошо, что противогазная маска похожа на свиное рыло.

Газеты предпочитают не сообщать мрачных новостей под праздник. Законодатели разъезжаются удить рыбу. Вода не должна быть мутной. Но для корсаров такой разъезд – сущая выгода. Набег успеет совершиться. На месте не поймают. А там окажется, что у Фемиды глаза завязаны. Вокруг каждого закона поле оставлено. "Закон, что дышло, – куда повернешь, туда и вышло". Народ сложил поговорку.

Некоторые захватчики, почти что корсары, почтены памятниками. О корсарах сложены поэтические легенды. Был итальянский балет "Корсар". Были песни о разудалых разбойниках. Фильмы воспевали проворство и безнаказанность гангстеров. Но один сюжет до сих пор был упущен. Корсарство еще не совершалось в Страстную пятницу! Но и эта особенность уже предусмотрена. Писатели уже не могут претендовать на оригинальность, если их корсар, подбочась завопит: "Для нашего дела лучше всего Страстная пятница!"

9 Апреля 1939 г.

Публикуется впервые

Мир в маске

Повсюду выдаются маски – волею судеб они почему-то похожи на свиные рыла. Может быть, скоро дипломатические заседания будут происходить в маске. Может быть, подобно маркизе Гонзага, приславшей Цезарю Борджиа сто масок в подарок, скоро будут изобретены рождественские подарки в виде масок. Не подумайте, что говорим против предохранительных мер. Конечно, мир пришел в такое ужасное состояние, что каждый человек чувствует себя более охраненным, если при нем в особом кармане будет находиться маска.

Да, обстоятельства таковы, что человечность и человеколюбие куда-то скрылись, а на место их выдвинулись охраненные какими-то законами всевозможные человекоубийственные "изобретения. Каждый день, а может быть, и каждый час целые страны трепетно ожидают налетов, которые должны отравить все сущее. Изобретена особая тоталитарная война. Война против всего живого, против всего сущего.

Может быть, в каких-то давних сентиментальных веках идея тоталитарной войны была бы названа варварским изобретением. Впрочем, и сами так называемые варвары прежних времен вовсе не задавались целью вести тоталитарную войну. Теперь же цивилизация настолько продвинулась, что понятие тоталитарной войны введено в ряд научных понятий. Без всякого ужаса люди за несколько лет привыкли к такому понятию. На каких-то заседаниях оно произносится с научным спокойствием, и дипломаты как бы согласились между собою в неизбежности и таких бесчеловечных проявлений.

Появились средства самоохраны. Правда, они несколько напоминают времена троглодитов, когда люди спасались в подземные пещеры, рыли, как кроты, подземные ходы. И теперь роются те же подземные катакомбы. Но все должно идти вперед, и потому человечество озаботилось изобретением маски как единственного средства спасения. Прежде надевали маску, когда шли на какое-то таинственное предприятие или же старались быть неузнанными. Маска – символ притворства, измены. Теперь же таинственные предприятия сменились каждодневною непрерывною опасностью, и весь мир надел маску.

Весь мир оказался вынужденным надеть свинообразную личину. Правда, некоторые юмористы еще сквозь слезы шутят по поводу этой мировой маски. Но какой трагизм, какой гранд-гиньол заключен в понятии всемирной маски! Мир – в маске! Вот до чего дожило человечество. Наряду с этим происходят всемирные ярмарки и базары, люди пляшут… Может быть, скоро мы услышим о костюмированном вечере, о маскараде, на котором все присутствующие должны быть в предохранительных масках. Страшен символ наших дней – мир должен надеть маску. Мир – в маске. Чего же больше?!

21 Апреля 1939 г.

Публикуется впервые

«Париж»

«Париж» горел. Конечно, это не тот пожар, о котором говорил Нострадамус, но все же пожар чрезвычайно показательный. Мало того, что сгорел или был подожжен один из лучших океанских пароходов, но на нем были погружены художественные сокровища для Нью-Йоркской ярмарки. Пишут, что эти произведения искусства уже снимались с горящего парохода, и оценивались они в 25.000.000 долларов. Конечно, это чисто человеческая оценка, а по существу своему эти художественные сокровища не могут быть расцениваемы никакими долларами.

Случившееся напоминает мне о моем докладе Римскому конгрессу в 1930 году. В докладе я обращал внимание на три возникшие опасности для художественных произведений. Во-первых, опасность от каких-либо покушений при перевозках и от всяких вандализмов. Во-вторых, опасность от временной перевозки произведений в чуждые им климаты. Нам самим приходилось наблюдать, как губительно действовали различные климаты на картины и резные статуи. В-третьих, опасность, возникающая от рентгенизации.

Эта последняя опасность, возникшая, можно сказать, за последние дни, очень чревата последствиями. В конце концов, никто не знает последствий рентгенизации. Мне самому приходилось слышать мнение врачей о том, что рентгенизация абсолютно безвредна. Когда я спрашивал: "Неужели такой мощный луч не оказывает ни положительного ни отрицательного воздействия", мне с серьезнейшим видом возражали, что последствий никаких не замечено. Спрашивается, как скоро ожидались эти последствия? При рентгенизации человека допускалось, что в исключительных случаях могут быть даже смертельные последствия. Правда, говорилось, что таких последствий на тысячу одно, но все же они были зарегистрированы.

Кто же может утверждать, что рентгенизация картин, которая стала таким модным явлением, не окажет разлагающего следствия через некоторое время, и кто же может определить это время? В докладе своем я предлагал не торопиться с рентгенизацией лучших картин, пока в продолжение многих лет люди сами не познают свойства этих сильнейших лучей. Пусть бы уж производили опыты над третьестепенными старинными картинами, но всегда, когда слышишь о рентгенизации Рембрандта, Голбейна, Дюрера и других первоклассных мастеров, всегда западает опасение, поблагодарят ли за эти опыты будущие поколения?

Гибель "Парижа" вызывает в памяти многие бывшие размышления. В Сан-Франциско выставлены редчайшие произведения Леонардо. Наверное, приняты исключительные меры для их охраны. Но ведь и на "Париже" тоже, вероятно, все меры осмотрительности были приняты. Кроме художественных произведений, на "Париже" было погружено золото на 75.000.000 долларов. Конечно, при желании можно накопать из земли еще большие миллионы золота, но художественных сокровищ, доверенных океану, уже никто не мог бы возместить.

Сейчас много опасностей в мире. Исчезают целые страны, но, чтобы усилить впечатление современного трагизма, сгорает пароход, который должен был перевезти неповторимые художественные сокровища на ярмарку в Америку. Предметы искусства спешно снимались с парохода уже во время пожара. Еще раз вспыхнула предупреждающая лампочка. Счастье, что удалось спасти сокровище, но ведь могло случиться и обратное, и ко всем происходящим вандализмам мог прибавиться и еще один страшный, ужасающий.

24 Апреля 1939 г.

Гималаи

«Из литературного наследия»

Самое утомительное

Больше всего утомляют человеческие выдумки. Посмотришь книгу Грабаря – наврал. Развернешь американскую газету – налгали, да еще как! Заглянешь в толстый журнал – опять небылицы. Советуют: «Да просто не читайте!» Легко сказать! И хотел бы, но оно просто само в руку лезет.

Иногда выдумки – явно злобные, вредительские. Но не реже и по невежеству. С неизвестною целью: "Прост, как дрозд, нагадил в шапку и зла не помнит". По существу – пусть бы себе болтали, но есть в таких измышлениях нечто утомительное. Точно бы микроб ядовитый.

В то же время вранье настолько размножается, что люди привыкают вообще не оскорбляться. "Брань на вороту не виснет". Выходит, что за клевету вообще преследовать нельзя. Помню, как некто возмущался клевете, назвавшей его шпионом, а присутствовавшая особа с завистью заметила: "Вот, если бы обо мне так прокричали".

Увы, многие были бы в восторге хоть как-нибудь, хоть чем-нибудь привлечь "общественное внимание". Они скажут: "Быль молодцу не укор", – хоть бы на час привлечь внимание. А чье внимание? Какого чудища внимание? Об этом и нужды нет.

Помогают и фильмы. Разбой и грабеж и насилие в них так часто воспевалось. Говорят, теперь этот разбойный элемент изгоняется. Но он уже влез в жизнь. На этот дымный пламень уже налетели бабочки и мушки и моли. Жажда необычного обуяла. А необычность добра и трудна, и путь к ней скучен для многих.

От рутинной скуки хоть извергом назови – лишь бы произошло что-то необычайное. И вот где-то в недрах быта зарождаются темные вымыслы. Доносы, жалобы чеховского человека щедро рассыпаются. Иногда клеветник сам не знает, к чему налгал он? Вот эти-то человеческие омывки и гнетут. Порождается утомление или, вернее, омерзение.

Вы знаете, что никогда не найдете ехидну, породившую клевету. Знаете, что, может быть, произошло коллективное позорное "творчество". Все это знаете, но легче не станет. Мучительно думаете: за что? зачем? к чему?

Никакой труд не даст такое утомление, как созерцание человеческого позора. Противоречия удручают, но клеветнические измышления всегда будут самым утомительным. Позор человечества!

1 Мая 1939 г.

Публикуется впервые

Бенуа

Вылез из парижской тины дед Бенуа. Брызжа слюною, обвинил меня в гордости, в честолюбии, в тщеславии, невесть в чем… В припадке злобности с действительностью не считался. Выходит, что Тибет мы прошли из гордости. На горы всходили из тщеславия. В Монголии, в Китае были из честолюбия. Никаких познаваний не было. Ничего не любили. Ни к чему не стремились. Ничему не учились. То же самое приходилось слышать о Льве Толстом, о Павле Третьякове, о Мечникове, о Метерлинке… Выходило, что все действовали лишь из рекламы и тщеславия.

Дедушка Бенуа, вредно сердиться на восьмом десятке. К чему ведет? Теперь получаются письма из разных концов. Пишут: "Ползучие вылезают из всех щелей, очевидно, чувствуют падение свое. Бенуа весь и проявился – каким был всю жизнь, только не всем и не всегда себя показывал в настоящем своем виде. Увидев живую книгу, не выдержали задерживающие центры – выявил себя целиком. Читая эту статью, можно проследить, как постепенно наливалось это существо злобой, завистью и негодованием. Бумага хороша, печать приятная, репродукции безукоризненны и обложка без претензий, а вот текст свалил несчастного Бенуа. Бедный, бедный Александр Бенуа – не выдержал, прорвало!

Не знал его близко, но почему-то никогда не понимал, почему Бенуа считается русским человеком. По некоторым его писаниям можно было понять, что его тяготит связь с русским народом, с русскостью, и с тех пор осталось какое-то неприятное чувство к этому человеку".

Из другой страны сожалеют: "В какое ретроградство впал Бенуа. Одряхлел что ли? Экая зависть!"

Еще пишут: "Как и следовало ожидать, статья вышла препротивная. В предыдущих письмах я сообщал, что нападки здешних интриганов сосредоточились на тексте монографии. Но Бенуа воспользовался случаем, чтобы сделать еще несколько неприятностей, пересыпав статью личными замечаниями в самом развязном тоне и, кроме того, постаравшись, с явным лицемерием, как бы вбить клин между Вашими сотрудниками и Вами. Лифарь снова шумел против Бенуа, назвал его "неудавшимся талантом".

Не однажды Бенуа давал обо мне необоснованные, вредительские сообщения. Когда летом 1926 года Бенуа и мы были на Родине, он ухитрился дать в московских газетах измышленное известие о том, что Папа меня проклял. Спрашивается, к чему такое сочинительство?

Впрочем, нам не привыкать стать. Уже три раза меня хоронили. Подобно Марку Твену приходилось говорить, что "это слегка преувеличено".

Несчастливые заклинания произнес Бенуа. Эх, Александр Николаевич, вредно сердиться на пороге восьмого десятка. "Юпитер, ты сердишься, значит ты неправ".

10 Мая 1939 г.

Публикуется впервые