Текст книги "Дракон"

Автор книги: Николай Хайтов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

* * *

Никто в Петухах не ожидал, что поход Зверолова окончится столь бесславно. Никто! Ни один человек. И меньше всех боярин Калота. Он был столь уверен в победе Главного Охотника, что заранее велел натянуть на двух шестах баранью шкуру, нарисовать на ней обеденный стол, ложку и жирный бараний курдюк. Стол и ложка на местном языке означали "Добро пожаловать", а курдюк – "Славные победители", потому что на пирах по случаю победы над врагом самые жирные бараньи курдюки подносились храбрейшим из воинов. Два парня держали наготове шкуру. За ними толпились девушки с букетами первоцвета, женщины с бутылями медовухи, чтобы усталые воины могли утолить жажду. Были тут и седобородые старцы, и боярские советники, и сам боярин Калота, сияющий, в праздничных доспехах, окружённый своими телохранителями. Боярин то и дело спрашивал дозорного на сторожевой башне: – Не видать? Но дозорный отвечал: – Не видать! – Разобьют дракона как пить дать, не уйдёт от расправы! – успокаивал сам себя Калота. – Зверолов служил под моими знаменами и сумеет одолеть проклятое чудище. Только почему они так долго не возвращаются? – Может, свежуют драконову тушу? – высказал предположение Гузка. – А зачем нам свежевать дракона? – удивился Варадин. – Если драконово мясо вкусом похоже на медвежатину, целую гору вяленого мяса наготовим! – ответил Гузка. – Представляете, какая о нас пойдёт слава, если мы привезём на ярмарку вяленое драконово мясо! – А из драконовой шкуры нашьём царвулей! – Варадин сказал это таким тоном, словно уже видел перед собой обезглавленное чудище. – Царвули из драконьей кожи – шутка ли! – Почему царвули? – вмешался в спор Кутура. – Лучше сапоги. Всё селение в сапоги обуем! – Как вам это нравится? Мужиков собирается в сапоги обувать! – Калота даже поперхнулся от возмущения. – Где это видано, чтоб мужики в сапогах щеголяли! Сапоги мы сошьём только для моей боярской рати. – Конечно, конечно, – поспешили поддакнуть боярские советники. – А из драконовой чешуи, – вошёл в азарт Калота, – щитов наготовим. Двести, триста щитов, а может, и целую тысячу! Непробиваемые щиты! Все соседние земли завоюем. Заставим платить нам дань, а на щитах прикажем нарисовать головы драконьи. Что скажете, старейшины? – Он поглядел на своих советников, будто говоря: "Видали, какой я хитрый да умный?" Старейшины хотели, как всегда, поддакнуть своему повелителю, но Кутура, опередив всех, неожиданно воскликнул: – Нет! Лучше набить драконову шкуру соломой и сделать чучело. Представляете? Погрузим чучело на телегу и поедем с ним по белу свету! – Это для чего же? – изумился Гузка. – Как – для чего? Да мы этим чучелом на весь мир страху нагоним! А коли нас будут бояться, то и дань платить станут... – горячо доказывал Кутура. – Лопатами будем деньги загребать! – Об этом стоит подумать! – При слове "деньги" Калота оживился и одобрительно закивал. – А ещё приятно, что, завидев чучело, люди будут приветствовать нас криками: "Победители дракона едут! Победители дракона! Вон они какие! Ой-ой-ой!" – Ой-ой-ой! – раздался тот же возглас, но на этот раз не из уст боярина. Ой-ой-ой! – повторился крик, и тогда стало ясно, что кричит дозорный на сторожевой башне. Все задрали головы и увидели, что он указывает рукой в сторону пещеры... По дороге стремительно приближалось облако пыли. И тут же глухой рёв разорвал тишину над селением, потряс ближние горы. – Что это? – в ужасе закричал Калота и хотел выхватить меч, но трясущаяся рука никак не могла нашарить ножны. – Дракон, должно быть, – робко вымолвил Гузка. – Пропали мы! Погибли! – зарыдали женщины и, побросав бутыли с медовухой, бросились по домам. – У-у, бахвалы! Жалкие трусы! – зароптали мужчины, различив в клубах пыли охотников во главе с их хвастуном-предводителем. – Как ты смел удрать, негодяй! – напустился на Зверолова боярин. – Все наши планы губишь! Все надежды рушишь! – Не моя вина, твоя милость! – Зверолов распростёрся ниц перед боярином. Не виноват я. Это рыбаки виноваты – отказались ошпарить дракона! А дровосеки и вовсе взбунтовались перед лицом неприятеля. Вели их покарать страшной карой! – Опять дровосеки! Опять эти голодранцы! – заорал Калота и уже повернулся к страже, чтобы велеть связать дровосеков, но в эту минуту снова взревел дракон, ещё оглушительней и страшней, чем прежде. Значит, он приближался. Сообразив это, Калота примолк, а толпа на площади задвигалась, зашумела: – Спаси нас от дракона, боярин! Пошли своё войско! – Войско?! – снова разбушевался Калота. – А если вы бунт поднимете?.. Могу я без войска остаться? Не-ет! Меня на эту удочку не поймаешь! Заметив, что ропот в толпе нарастает, Гузка выступил вперёд и, взмахнув своим посохом, сказал: – Слушайте меня, люди! Время дорого! Скорей гоните сюда телят, ведите девушек. Заплатим дракону дань, пока он сам не пришёл за нею. По всему видно – дракон голодный. – Не только голодный, он в лютой ярости! – сказал Зверолов, радуясь, что его вина забыта. – Гузка дело говорит! – решительно произнёс Калота. – Надо накормить дракона. Эй вы там! – крикнул он притихшим крестьянам. – Скорей ведите десять коз! – Разве только коз? – шёпотом подсказал ему Гузка. – И телят! – добавил Калота. – Трёх-четырёх телят пожирнее. – А девушку, боярин? Забыл про девушку? – напомнил Варадин. – И девушку тоже! – сказал Калота. – Бранко пустит в небо стрелу. На чью крышу та стрела упадёт, из того дома и возьмём девушку. – Помилуй, боярин! Как можно? – на редкость дружно возразили Калоте старейшины. – Такое дело с бухты-барахты не решить. Надо хорошенько обдумать. Крестьяне снова зароптали, и Калота понял, что придётся сейчас уступить. – Хорошо, – согласился он. – Младший пастух погонит к дракону телят и коз, чтобы чудище поело и успокоилось, а мы тем временем обдумаем, как выбрать девушку. Эй, пастух, слышишь? Живей поворачивайся! Вскоре телята и козы затрусили по дороге и скрылись из виду. Спустя немного времени рёв дракона утих, и толпа облегчённо вздохнула. – Слава небесам! – воскликнул Гузка. – На какое-то время дракон остановлен! – Скажи лучше "слава телятам"! – хмуро обронил Козёл, но тут же смолк, потому что Зверолов метнул в него убийственный взгляд и, схватившись за меч, крикнул: – Богохульник! Вот такие, как он, и отказались исполнить мою команду! Взбунтовались перед лицом неприятеля! Такие, как он, помешали мне уничтожить дракона! – Оставь! – остановил его боярин. – Придёт срок, они за это поплатятся. А теперь мы удаляемся в замок, чтобы обсудить в тишине, кого из девушек отправить к дракону. Калота удалился, старейшины и военачальники поспешили за ним, и вскоре их шаги заглохли за дубовыми, окованными железом воротами. Стелуд, Бранко и ещё трое стражников, скрестив копья, встали перед воротами, недвижные, точно каменные изваяния. – Ну, дракон сыт, теперь пошли по домам, утро вечера мудренее, – сказал дед Панакуди. – Новый день – новое счастье! – Наше счастье – дождь да ненастье! – отозвалось разом несколько голосов. – Телят подавай, коз, девушек – вот и всё наше счастье! – Разой-дись! – рявкнул Стелуд, услыхав крамольные речи, и глаза его грозно сверкнули из-под стального шлема. – Разой-ди-ись! Первым повернул домой Панакуди, остальные – за ним, и вскоре площадь перед боярской крепостью опустела. Солнце спряталось за помрачневшими горными вершинами, тени от деревьев и скал потянулись друг за дружкой, сошлись вместе и – чёрные, зловещие – легли на соломенные кровли крестьянских домов. Только в замке горел свет: боярский совет обдумывал решения, которые будут иметь важные последствия для всех обитателей селения...

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ В СЕЛЕНИИ ПЕТУХИ.

Зала боярского совета помещалась в самой середине замка. Она была круглая, огромная, вокруг каменного стола стояли каменные скамьи, на которых восседали советники боярина. Ничего примечательного не было в этой зале, если не считать входов в неё. Их было два: один – обыкновенный, через одну дверь, а второй – через девять дверей. Назывался он "длинным" или "страшным". "Длинным" – потому, что проходил через девять подземных и наземных помещений и зал, а "страшным" – потому, что там можно было натерпеться всяких страстей и ужасов. В первой зале, например, находились псы боярина, обученные специальными псарями бросаться на людей и раздирать их на куски. Псов была целая сотня, ростом с телёнка, кровожадные, как волки, на шее – железный ошейник, а на груди – шило острее кинжала. Осуждённых на смерть бунтовщиков передавали в руки псарей, чтобы те обучали на них боярских псов, и несчастные – кто раньше, кто позже погибали мучительной смертью. Вторая зала именовалась "Змеиной" – она была без окон, всегда погружена во тьму и лишь изредка, в случае необходимости, освещалась факелами. Третья зала называлась "Морской", потому что её можно было затоплять водой. Была ещё "Оружейная зала", "Зала призраков". В "Зале страданий" доживали свои дни узники, прикованные ржавыми цепями к стене, обросшие, бледные, отощавшие, похожие на загробные тени. У них уже не было сил кричать, и они только тихо стонали и позвякивали цепями. В "Зале трофеев" хранилось отбитое у неприятеля оружие. Оно было размещено так, чтобы посетитель собственными глазами убедился, как безмерны сила и могущество боярина Калоты, и помнил об этом, вступая с ним в переговоры или решаясь что-либо посоветовать ему. Вот отчего каждый, кто проходил к боярину с намерением поспорить с ним, становился сговорчивым, а те, кто собирался дать ему совет, спешили во всём с ним согласиться. По этой же причине, когда старейшины уселись в парадной зале боярского совета вокруг каменного стола и боярин предложил им высказать своё мнение, никто из них не спешил заговорить первым. – Нам с вами предстоит решить, на ком из девушек остановить свой выбор, кого из них первой отослать к дракону, – повторил Калота. – Говорите же! Кутура сделал вид, будто погружён в глубокое раздумье, Варадин притворно закашлялся, а Гузка впился взглядом в лицо боярина, пытаясь угадать его мысли, чтобы сказать в точности то же самое, что думает тот. – Я слушаю вас, старейшины! – в третий раз обратился к ним боярин. – Что молчите? Дождётесь, что дракон сам явится сюда за девушкой! – Я всё же хотел бы спросить, – отважился в конце концов Кутура. – Почему бы и впрямь не послать против дракона войско? Если три сотни закованных в латы воинов нападут на чудище, это будет... – ...невиданной глупостью! – топнул ногой боярин, угрожающе звякнув шпорами. – Проливать кровь моих воинов, когда можно поладить миром! Вечно ты, Кутура, попадаешь пальцем в небо! Скажи лучше, как нам выбрать девушку... Боярин не только топнул ногой, он вдобавок так посмотрел на Кутуру, что тот решил быть кратким. – Жребий, – предложил он. – Это будет самое справедливое. – Опять глупость сморозил! Ха-ха-ха! – покатились со смеху остальные старейшины. – Ты понимаешь, что говоришь? – подскочил к Кутуре Гузка. – В таком важном деле положиться на слепой случай! "Жребий"! А представь себе, что он твоей дочери выпадет? Урон, значит, знатному старейшинскому роду? Хорошо это? Разумно? – Разумней всего, – взял слово Варадин, – выбрать девушку из такой семьи, где несколько дочерей. – О какой семье речь ведёшь? – Боярин так и впился в Варадина своими выпученными, как у лягушки, глазами. – У кузнеца три дочери. – Ни за что! – Кутура подскочил, точно ужаленный. – Потому что он тебе кум? – ехидно спросил Кукуда. – Потому что он кузнец! – со злостью бросил Кутура. – А если мы обидим нашего единственного кузнеца, кто будет ковать топоры и мотыги, наконечники для стрел? Кто будет калить сталь для мечей? Кто? Отвечай! – Он прав! – вмешался в спор Калота. – Это причинит вред нашему славному войску. – У Зубодёра тоже три дочери, – снова раздался голос Варадина. – Ну нет! – На этот раз подскочил сам боярин. – У Зубодёра двоюродный брат – Главный Копьеносец, с ним ссориться опасно. – Да, да, военачальников лучше не трогать, – поспешил согласиться с боярином Кукуда. – Подумаем ещё... – А что, если взять сироту безродную, без отца и матери? – подал мысль Гузка. – Некому по ней убиваться, некому на нас обижаться. Верно? Иначе подумайте только, какой поднимется шум! Отцы и матери ревут-голосят, братья и сестры – туда же! Такое начнётся – не приведи господь! А так, кроме самой девушки, все спокойны. – Да и ей, собственно, чего тревожиться? – подхватил Калота, которому мысль Гузки сразу пришлась по душе. – Чего ей тревожиться, я спрашиваю. Что на смерть идёт? А будь она воином, не пришлось бы разве на смерть идти? И не только б шла, а ещё бы "ре-ре-рей" кричала. Разве не так? В конце концов, двум смертям не бывать, а одной не миновать! – Что верно, то верно! – хором подтвердили боярские советники. – Мы все готовы умереть, – добавил Гузка. – Было бы за что. – А вдруг, – заговорил Кутура, – дракон скажет: "Подавайте мне девицу хорошего рода". Что тогда? В сказках сказывается, что дракон обязательно богатую требует, родовитую. – Если о моей дочери речь, – забеспокоился Гузка, – то дракон на такую уродину и взглянуть не захочет, а уж есть и подавно. – У меня дочка тощая, как жердь, – сказал Кукуда. – А дракону жирненькую подавай! – Да что вы там мелете? – стукнул по столу мечом боярин. – Ведь решено: сироту! Назовите имя, и дело с концом! Скоро светать начнёт, и дракон опять рёв поднимет. – Из сирот самая красивая Джонда, – сказал Гузка. – Жалко! Этакую красавицу в пасть чудищу кидать! – пробормотал Варадин, но тут же поправился: – Согласен! Согласен! Если подсунуть некрасивую, дракон может обозлиться. – Это верно! Не будем сердить дракона, – согласились остальные старейшины. Один Кутура ничего не сказал, только головой кивнул. Решение было принято. Оно гласило: на рассвете Бранко и Стелуд ворвутся в дом Джонды, свяжут девушку и вместе с козами и телятами доставят чудищу на завтрак. Решение закрепили несколькими зарубками на посохе Гузки. Старейшины один за другим отвесили поклоны боярину и удалились в сопровождении стражников. Оставшись один, Калота хлопнул в ладоши. Тут же открылась потайная дверца, и перед боярином вырос вооружённый до зубов начальник стражи. – Говори! – приказал ему боярин. – Какие новости? – В крепости, твоя милость, всё спокойно, но соглядатаи донесли, что в селении люди говорят неладное... – Точнее? – Что ты боишься послать войско на дракона, заключил с чудищем позорный мир и что терпеть этого нельзя. – Да это бунт! – в бешенстве затопал ногами Калота, и его лягушачьи глаза ещё больше выпучились. – Кто смеет говорить такое? Отрезать их мерзкие языки! А ещё лучше – головы! – Их много, твоя милость. Во-первых, – загибая пальцы, начал перечислять начальник стражи, – во-первых, старый злоязычник Панакуди. Потом пройдоха по прозвищу Козёл. Третий – того же поля ягода, прозвищем Двухбородый. – По волоску обе бороды ему выщиплю! По волоску! – злобно прошипел боярин. – Несколько пастухов, почти все дровосеки... – У-у, олухи безмозглые!.. – скрипнул зубами Калота. – Ещё кто? – Колун. – Небо свидетель, я так этого Колуна разделаю, что он костей не соберёт! Пёс шелудивый! Собственными руками вскормил его, в Главные Дровосеки произвёл! – в приступе ярости орал и топал ногами Калота. – Готовы твои молодцы? – спросил он начальника стражи, истощив наконец запас ругательств и угроз. – Стража всегда готова, твоя милость! Но знамение было недоброе: на правой лопатке жертвенного агнца проступили дурные знаки... – Что же делать? Как усмирить злоязычников? – Не знаю, твоя милость. Приказывай, я всё исполню, а что делать надо – о том Прорицателя спрашивай. Советы – по его части, – с поклоном ответил начальник стражи. – Хорошо. Зови сюда Прорицателя! Трижды успел Калота прошагать взад-вперёд по парадной зале, пока перед ним предстал Главный Прорицатель. Он был до того тощий, словно никогда не прикасался к пище, ногти на руках длинные, нестриженые, во всклокоченных волосах – три павлиньих пера. Услыхав, для чего призвал его к себе боярин, Прорицатель покачал головой и ответил коротко, но решительно: – Нет! – Что "нет"? – удивился боярин. – Стража не должна ни хватать, ни избивать виновных, – объяснил Прорицатель. – Спрячь, боярин, свой справедливый гнев в самое глубокое подземелье крепости. Ты понял меня? – Пока ещё нет, – признался Калота. – Тогда слушай дальше, – продолжал Прорицатель. – Крестьяне и без того ненавидят тебя, поэтому не дразни их, не распаляй своей – прости мне это слово, – своей грубостью. При этих словах Калота вздрогнул, но подавил гнев. Главному Прорицателю были ведомы все небесные тайны, и поэтому боярин его побаивался. – Ты не обижай их, а наоборот – пригласи злоязычников к своему застолью. Побеседуй с ними, посмейся их шуткам, будь с ними милостив и приветлив. А твои люди сделают то, что нужно; нападут на них и перебьют всех до единого. Повод? Повод найдётся, – втолковывал Прорицатель, – Простой народ любит из-за всякого пустяка затевать спор. А где спор, там и драка. Вот как драка начнётся, мы вроде бы ненароком кого надо, того и уложим. – Ну и голова у тебя! Ну и голова! Позавидуешь! – воскликнул Калота, уразумев наконец, в чём состоит коварный план Прорицателя. – С моими мозгами да твоим могуществом, то есть наоборот, – поправился он, – с твоими мозгами и моим могуществом мы сотворим чудеса! Знаешь, я даже придумал, кто это сделает. – Что сделает? – на этот раз не понял Прорицатель. – Да уберёт с моей дороги злоумышленников. Сделает это Главный Охотник, Зверолов. – Да, этот годится – из подлецов подлец, – одобрительно сказал Главный Прорицатель. – Любого прикончит за милую душу и глазом не моргнёт! Вооружён отлично, его люди тоже, и убивать для них дело привычное. Кроме того, они разобижены. А сверх всего – в долгу у тебя, ибо заслужили за свою трусость кару, а ты их не покарал. Им только прикажи, в любую минуту схватятся с дровосеками, а как только начнётся свалка, пойдут в ход ножи, и кое-кому придётся худо! – Прекрасно! – обрадовался Калота и в первый раз за много часов расплылся в улыбке. – Но только, – вновь помрачнел он, – охота мне помучить их перед смертью. Хоть ненадолго собакам кинуть! Или кремнём шкуру содрать! – Нельзя, твоя милость! Удовольствуйся их гибелью. Мало того, тебе придётся пролить слезы над их могилой и предать Зверолова суду за то, что он лишил жизни честных и добрых людей. Тогда ты прослывёшь справедливейшим боярином на земле. – Но Зверолов может выболтать... – Сначала он попробует удрать, а твоя стража настигнет его и рассечёт на сто частей. – О-о боже! Что за голова! Дай я потрогаю тебя, посланец неба! – попросил Калота. – Хочу увериться, что ты не привидение. – Изволь, трогай, – наклонился к боярину Прорицатель. – Только к волосам не прикасайся, потому что они не мои. – А твои где же? – Спалили, когда я был ещё молодым прорицателем, неопытным. Предсказал лёгкий дождик, а на самом деле повалил град и побил все посевы. И обидчики мои – те же самые люди, которые теперь возводят хулу на тебя, твоя милость. Они ни тебе не верят, ни мне. Говорят, будто я не умею предсказывать, будто неведомы мне земные и небесные тайны... – Ну, дальше уж некуда! – негодующе воскликнул Калота. – Сами не знают, чего хотят... – Нет, это они хорошо знают... – сокрушённо покачал головой Главный Прорицатель. – Они хотят, чтобы не было ни крепости, ни боярина, который забирает у них треть их добра, ни Главного Прорицателя, который отбирает вторую треть. Вот чего они хотят. Но этого не будет. Клянусь небом, не бу-дет! – Я тоже клянусь! – воскликнул боярин. – Ступай, посланец неба, сыщи Зверолова и обо всём с ним условься. Вот тебе мой боярский перстень, покажешь ему, если он усомнится в том, что слова, которые ты ему скажешь, – мои слова, что твоё повеление – это моё повеление. И ещё скажи ему, что я назначу его капитаном моих стрелков, если он докажет свою преданность нашему святому делу. – Слушаюсь! – ответил Прорицатель и направился к двери. Но боярин остановил его: – Погоди! А дракон как же? – Прежде разобьём врагов, а дракон нам не страшен. Через крепостные стены ему не перебраться. Он ведь не летающий змей, так что тревожиться не о чем. – Прекрасно! Ступай! – Калота махнул рукой, и Прорицатель скрылся за потайной дверью. Довольный таким оборотом дела, боярин направился в свою опочивальню. За окном одна за другой гасли звёзды. Занималась заря...

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. НЕ ТОЛЬКО БОЯРИН БОДРСТВОВАЛ В ТУ НОЧЬ...

Не сомкнули глаз крестьяне, имевшие дочерей, потому что никто не знал, кому из девушек предстоит на рассвете стать жертвой дракона. Не сомкнули глаз и те парни, у кого были невесты; ни на миг не уснули братья, тревожившиеся за участь сестёр, и ещё много-много других людей. Самые смелые собрались в хижине деда Панакуди, чтобы обсудить, как и что делать дальше. Были тут Козёл, Двухбородый, молодой дровосек с рассечённым лбом, два-три пастуха, углежог из Дальних Выселок со своим семнадцатилетним сыном, которого звали Сабота. – Я считаю, надо тайком увести всех девушек в лес, – сказал Козёл. – А я, – шёпотом произнёс Панакуди, – советую сначала положить в рот два ореха и уж тогда говорить. Сквозь стены всё слышно, а у соглядатаев боярских ушки на макушке. Когда во рту орехи, не разобрать, кто говорит и что говорит. Все кивнули – мол, твоя правда. – Да здравствует боярин Калота, его свита и боярский совет! Да пошлёт им небо здоровья и всяческого благополучия! – громко выкрикнул старик, потом взял два ореха и уже гораздо тише произнёс: – А шейчаш дауайте говоуить пуавду! – Всё равно разобрать можно, дедушка! – неожиданно подал голос Сабота, сын углежога. – Лучше по-другому! – Это как же? – удивлённо посмотрел на юношу старый Панакуди. – Перед каждым слогом говорить "ПУ". Вот так: ПУ-а Пу-сей-Пу-час Пу-да-Пу-вай-ПУ-те Пу-го-Пу-во-ПУ-рить ПУ-пра-ПУ-вду! – Шмотьи ты, что пьидумал мальчишка! Здоуоуо, хитуо! – обрадовался Панакуди и выплюнул орехи. – Сто шестьдесят лет живу на свете и до такого не додумался! Ай да малый! Кабы я раньше про то знал, не стал бы орехи всю жизнь во рту держать, все зубы остались бы целы, а то – видали? – трёх зубов не хватает! – Старик раскрыл рот, и все увидели, что у него действительно нет трёх зубов. – ПУ-до-ПУ-лой ПУ-бо-ПУ-яри-ПУ-на ПУ-ка-ПУ-ло-ПУ-ту! – выкрикнул Козёл. – ПУ-до-ПУ-лой! – согласился Панакуди. – Но давайте поговорим о деле, а то ПУ-вре-ПУ-мя ПУ-не ПУ-ждёт! И дальше пошёл такой разговор (разумеется, никто не забывал ставить перед каждым слогом "ПУ"): – Давайте тайком уведём девушек в дальний лес и спрячем там в пещерах, повторил Козёл. – А что толку? Стражники Калоты похватают мужчин и выведают, куда спрятали девушек, – возразил Панакуди. – Из нас всех только один человек будет знать, где они, – настаивал на своём Козёл. Но остальные растолковали ему, что девушек – а их было не меньше ста спрятать мало, нужно ещё и кормить. А попробуй прокорми сто человек разве скроешь это от боярских глаз? – Давайте лучше разведаем, кого из девушек собираются отдать дракону, её одну тогда и спрячем, – предложил Панакуди. Двухбородого (он считался приятелем Варадина, потому что ходил вместе с ним в горы собирать целебные травы) послали подстеречь, когда тот выйдет из крепости, и с глазу на глаз вызнать, кого из девушек хотят отдать дракону. Двухбородый тут же отправился исполнять поручение, остальные продолжали разговор. – Во всём виноват боярин! – неожиданно подал голос сын углежога. – Взять бы да отправить его на тот свет! Все оторопело уставились на юношу, а отец выбранил его: – Дурень! Молокосос безусый, а туда же – в мужской разговор лезет! Как влеплю сейчас затрещину за дурацкие твои слова!.. – Воля твоя, батюшка, бей, только дозволь ещё спросить, – сказал Сабота. – Это о чём же? – досадливо сдвинул брови углежог. – Хочу я спросить у дедушки Панакуди, чем думают мужчины в нашем селении усами или мозгами? – Молчать! – замахнулся отец на Саботу. Но Панакуди остановил его: – Не обижай юношу! – И обернулся к Саботе: – Прав ты, сынок, в нашем селении мужчины и впрямь не мозгами думают, а усами. Кабы мозгами – так не разделились бы на три дружины, не шли бы на дракона поврозь. Гаки не завёл бы лучших наших пастухов в пещеру, а Зверолов не вздумал бы ошпаривать дракона кипятком. Ничего этого не было бы! – Старик так разгорячился, что забыл об осторожности: не прибавлял "ПУ" к каждому слогу. – ПУ-ти-ПУ-хо! – напомнил ему Козёл. – Никаких ПУ-ти-ПУ-хо! Ты мне рта не затыкай! – разошёлся Панакуди. Пускай делают со мной что хотят, хоть вешают, хоть псам кидают, мне всё равно, и так уже одной ногой в могиле стою! Старик вынул кисет, набил трубку, стал высекать огонь, но от волнения, вместо того чтобы бить огнивом по кремню, ударял кремнём по огниву, не переставая возмущённо ворчать: – Какое там! Не то что усами – наши мужики верёвками думают, которыми у них царвули подвязаны! – Чем бы ни думали, – заговорил молодой дровосек с рассечённым лбом, сражаться с драконом дело трудное. – А можно было не сражаться. Можно было... ну, например, сжечь его! – не мог успокоиться дед Панакуди. – Завалить вход в пещеру дровами, хворостом и поджечь! – А он дунул бы разок, весь огонь наружу выдул, лес заполыхал бы, и опять худо пришлось бы нам, а не дракону, – возразил молодой дровосек. – Может, и так, но надо было прежде пораскинуть хорошенько мозгами! – всё ещё горячился Панакуди и продолжал бить кремнём по огниву, пока Сабота не остановил его, сказав, что так ему огня вовек не высечь. Панакуди спохватился, ударил огнивом по кремню, трут загорелся, и по комнате распространился приятный запах. Всё то время, что старик высекал огонь, Сабота неотрывно смотрел на его руки и напряжённо о чём-то думал. А когда трут загорелся, он неожиданно казалось бы ни к селу ни к городу – спросил у деда Панакуди, не найдётся ли у него ещё трут. – А на что тебе? Уж не начал ли ты курить? – удивился тот. – ПУ-най-ПУ-дёт-ПУ-ся ПУ-или ПУ-нет? – Что другое, а это найдётся. – ПУ-а ПУ-сколь-ПУ-ко ПУ-его ПУ-у ПУ-те-ПУ-бя, дедушка? – продолжал расспрашивать Сабота, и глаза у него загорелись. – Да мешок... А может, и два будет... У меня другого занятия нету, брожу день-деньской по лесу, трут для трубочки собираю. – Два мешка! – воскликнул Сабота, от радости позабыв про "ПУ". – Тогда считайте, что дракон уже мёртв! Дай я тебя расцелую, дедушка! Сабота кинулся к Панакуди, но углежог вскочил и остановил сына. – Рехнулся у меня парень, разрази его гром! – Как же ты одолеешь дракона? – встрепенулись все, но Панакуди сделал Саботе знак, чтоб помалкивал. – Молчи, сынок! – сказал он. – Если ты глупость надумал, пусть лучше никто о том не узнает. Если же умное, злые люди помешать могут. Не говори ни слова, заклинаю тебя! А уж если говорить, так, может, мне одному! – Да хоть сейчас, дедушка! – Сабота быстро зашептал ему на ухо. Панакуди сначала слушал и только моргал, потом перестал моргать и вытаращил глаза, потом вскинул руку, в которой держал свою палку, бросил палку на землю, крепко обнял юношу и воскликнул: – О небо! О громы небесные! Пока рождаются такие парни на нашей земле, не погибнет наше селение! Не погибнет?

* * *

Вот о чём говорили в доме старого Панакуди, пока там ожидали возвращения Двухбородого. Но почему его так долго не было? Выйдя от деда Панакуди, Двухбородый первым делом разулся, чтобы ступать бесшумно. Крадучись, дошёл он до боярской крепости. Луна спряталась за тучами, и, никем не замеченный, он добрался до потайной дверцы, откуда, по его расчётам, должен был выйти Варадин. Ночная тьма надёжно укрывала его, но для верности Двухбородый связал свои бороды над головой наподобие платка. Голова у него стала похожа на птичье гнездо, только глаза поблёскивали. Долго ждал он, но никто не входил и не выходил из крепости. Всё живое спало или притворялось спящим. Тишину нарушали только шаги ночной стражи на крепостных стенах – Калота не полагался и на высокие стены своей крепости. "Варадин мог выйти из Главных ворот", – подумал Двухбородый, но только было собрался покинуть свой пост, как послышался тихий скрип, и он впился глазами в стену. Потайная дверца медленно отворилась, и оттуда выскользнули два человека в длинных плащах. Незнакомцы насторожённо оглянулись по сторонам, прислушались, что-то шепнули Друг другу и повернулись к дверце. Кто-то невидимый подавал им оттуда какие-то предметы. Вдруг что-то, звякнув, брякнулось о булыжник, и Двухбородый мигом смекнул, что из крепости выносят ножи или мечи, во всяком случае какое-то оружие. Незнакомцы так же бесшумно взвалили таинственный груз на спины, дверца закрылась, а незнакомцы направились в селение. Но не по дороге, а через луга, напрямик. Ещё немного, и оба растворились бы в ночной тьме, но луна вдруг вынырнула из-за туч и осветила на мгновение таинственных посетителей крепости. Двухбородый успел заметить, что один из них, который повыше, в меховой шапке с лисьим хвостом. В Петухах такую шапку носил только Главный Охотник! Луна снова спряталась за тучу, но Двухбородый успел кое-что увидеть и понял: затевается что-то недоброе! Иначе зачем было тайком, в неурочный час выносить из крепости какой-то таинственный груз? Что звякнуло о булыжник? Не осталось ли оно на земле, у потайного входа? Может, поискать? Любопытство так жгло Двухбородого, что он вернулся и стал шарить руками по земле. Наконец он нащупал что-то холодное и твёрдое. То была стрела! Двухбородый сунул её за пояс и быстрым шагом направился назад, в селение. У Панакуди его ждали с нетерпением. Всем хотелось узнать, кому из девушек суждено стать первой жертвой дракона. Но вместо этого Двухбородый рассказал о ночных тенях, шапке Зверолова и о стреле. – Дай-ка её сюда! – сказал Панакуди. – А ты, Сабота, зажги лучину, поглядим, что за стрела... В мерцающем свете лучины все увидели сверкающую, хорошо отточенную боевую – не охотничью – стрелу. Итак, сомнений не было: Зверолов и его неизвестный помощник получили через потайную дверь несколько пучков боевых стрел. А поскольку передали Зверолову эти стрелы тайно, под покровом ночи, значит, стрелы предназначаются не для войны с другими землями. И не для схватки с драконом. Если бы с драконом, зачем таиться? Для кого же они предназначены? В кого будут пущены? Стрел ведь не одна и не две, а несколько связок. Объяснение напрашивалось одно: эти стрелы полетят во врагов Калоты тут, в боярской вотчине. Просто так, за здорово живёшь, боярин оружие раздавать не станет! Значит, опасность грозит самым лучшим, самым смелым жителям селения, и опасность эта исходит от боярского прихвостня – Главного Охотника, Зверолова.