Текст книги "Дракон"

Автор книги: Николай Хайтов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Хайтов Николай
Дракон

Николай Хайтов

Дракон

Повесть-сказка

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ЗАГАДОЧНАЯ ЧЕШУЯ.

Случилось это в жаркий летний день. Как и во все жаркие дни, вокруг крепости боярина Калоты стояла глухая тишина. Ничто не предвещало каких-либо происшествий. Крестьяне работали кто в поле, кто в лесу, а боярин нежился в прохладных покоях своего каменного замка. Когда он почивал, никто, ни один человек, не отваживался шуметь. Даже кузнец переставал махать молотом, ковать лемеха и мотыги, чтобы не потревожить его милость. Пчёлы и те жужжали совсем тихонечко, шёпотом, потому что боярин Калота спуску никому не давал. Однажды он велел посадить в мешок своего любимого пса, самого злого и сильного из всей своры, и сбросить со скалы в реку только за то, что тот как-то ночью завыл и потревожил сон боярина. Старые люди сказали тогда, что пёс не к добру выл – с чего же вдруг завыть псу, который носит серебряный ошейник с золотыми бляхами и каждый день до отвала ест живых петухов? Почуял пёс беду, вот и завыл. Толки эти дошли до боярина, и хоть он сделал вид, что ничуть не испугался, но велел удвоить стражу у крепостных ворот. Раньше там стоял только одноногий Бранко (вместо другой ноги у него была деревяшка), а теперь приставили ещё и Стелуда, самого сильного и верного боярского стражника. Девять дней миновало с того часа, как боярин Калота удвоил стражу у Главных ворот крепости, а ничего такого не стряслось. Да и что могло стрястись в жаркий летний денёк, когда в селении Петухи не осталось ни живой души, боярин спал крепким сном, а кузнец перестал ковать лемеха и мотыги? Так размышляли Бранко и Стелуд и поэтому сняли с себя тяжёлые латы и сели поиграть в кости. И до того увлеклись, что уже не замечали, как громко они орут. – Пять и шесть! – радовался Бранко, когда ему везло. – Плохо твоё дело, Стелуд, бедняга! Я ведь первый игрок во всей округе! – Это мы ещё посмотрим, кто первый, а кто последний! Ты плохо мешал кости! – горячился Стелуд, и они стучали костяшками, кричали и препирались, обвиняя друг друга в нечестной игре. И вошли в такой азарт, что долго не обращали внимания на доносившиеся из лесу крики о помощи. Только когда голос раздался совсем близко, стражники побросали кости, вскочили на ноги и увидели, что из лесу бежит к ним деревенский паренёк. – Спасите! Помогите! – кричал тот, продолжая бежать что было мочи, хотя за ним никто не гнался. Стражники поскорей облачились в доспехи и, вооружившись копьями, приготовились к встрече. – На помощь! Скорее! – кричал паренёк. – Зико пропал! – Он хотел добавить что-то, но не смог – перехватило горло. – Воды! Дай ему глотнуть воды, Стелуд! – Бранко вспомнил, что холодная вода успокаивает лучше всего. И действительно, глотнув холодной воды, паренёк – его звали Витко – сразу пришёл в себя и рассказал, что случилось. Вместе с Зико, своим дружком, пошёл он в лес по дрова. Зико сказал: "Приметил я возле пещеры громадное дерево. Давай срубим, дрова будут первый сорт. Витко сначала не соглашался, потому что дерево было толстенное, но Зико стал смеяться над ним да подзадоривать, и он уступил. Замахали они топорами – тюк да тюк – и повалили дерево.

Отчаянные крики Витко всполошили всё селение Петухи, и, пока он рассказывал стражникам, как они с Зико рубили дерево у пещеры, к воротам крепости сбежались старики и женщины. Едва услыхали они о том, что произошло, поднялся неимоверный шум. – Тихо вы, мужичьё! – прикрикнул на них Стелуд. – Боярина разбудите! – Значит, вы срубили Священное дерево?! – подскочил к Витко крестьянин в штанах из козлиной шкуры, вывернутой мехом наружу (у него и прозвище поэтому было Козёл). – Да отвечай же! Неужели срубили? – Срубили... – подтвердил Витко. Крестьяне схватились за головы, заохали, запричитали: – Ой, горе нам! Горе-беда! – А Зико куда девался? – спросил Бранко. – Исчез он! Пропал! – дрожа и заикаясь, ответил паренёк. – Только крикнул разок, я оглянулся, а его уже нету... И такой вокруг треск стоял... – Да что трещало-то? – допытывался крестьянин по прозвищу Козёл. – Почём я знаю! – пожал плечами Витко и съёжился, словно ожидая подзатыльника. – Никого не видать было, а треск и рёв стоял такой, что я чуть не оглох. – Не к добру это, люди! – горестно воскликнул Козёл. – Давайте попросим боярина! – громко крикнул человек с расчёсанной надвое бородой, такой огромной, что казалось, будто у него не одна борода, а сразу две. – Давайте попросим боярина послать туда своё войско. Разбуди Калоту, Бранко! – Да вы что, рехнулись? – разозлился Бранко. – Не зря боярин зовёт вас олухами безмозглыми. Чего это ради буду я его милость тревожить? Один болван сгинул в лесу, а другой с перепугу ума лишился? Да у нас дня не проходит, чтобы кто-нибудь не пропал в лесу. Кого медведь задерёт или волк, кто грибами отравится, в реке утонет, в пропасть сорвётся... А боярин из-за каждого своё войско посылай? Ещё чего не хватало! А ну, проваливайте отсюда! – Этим окриком Бранко закончил свою краткую речь и, наставив на крестьян копьё, гаркнул: – Прочь! – Послушай, – стал увещевать его Козёл, – одно дело – человек погиб, другое – Священное дерево. Великая беда надвигается! Ради этого можно и боярина разбудить! – Не велено! – резко оборвал его Стелуд. – Понятно вам? Не велено! – Тогда мы сами позовём его! – Двухбородый вскочил на соседнюю ограду, приставил ладони воронкой ко рту и закричал: – Э-э-эй, боярин, проснись! Выйди к нам! – А ну смолкни, не то насквозь проткну! – пригрозил Бранко, наставив на него копьё. – Прочь отсюда, козлы вонючие! Разойдись, не то стрелять буду! – крикнул Стелуд и полез за стрелами в колчан.

Он обозвал крестьян "вонючими козлами", потому что многие из них носили штаны из козьих и козлиных шкур, и, когда припекало солнце, шкуры изрядно попахивали. Но крестьяне обиделись и стали осыпать стражника ругательствами: – Дурачина кривоногая! – Прыщ на ровном месте! – Давно ли сам простым мужиком был, а теперь нос воротит! Крики разъярили обычно вялого Стелуда, и, позабыв о колчане и стрелах, он выхватил меч и бросился на мужиков. Но кто-то из них кинул ему под ноги свою палку, и Стелуд растянулся во всю длину на земле. В ту минуту окно боярского дворца распахнулось, и оттуда высунулся жёлтый от злости боярин Калота. – Что здесь за собачья свара, а? – заорал он. – Забыли, что ваш повелитель спит? Мгновенно воцарилась тишина, потому что Калоту все боялись. Однако Двухбородый набрался храбрости и, выступив вперёд, сказал с поклоном: – Человек погиб, твоя милость! Пропал человек! Потому мы и осмелились нарушить твой сон. – Погиб, говоришь? Ну и что? Может, вы хотите, чтобы я оживил его? гневным голосом спросил боярин. – А главная беда – Священное дерево срубили. Вот в чём главная беда-то! вмешался Козёл, увидев, что Калота собирается захлопнуть окно. – Срубили? Священное дерево? – выпучил глаза боярин, и сна сразу как не бывало. Лоб у него наморщился, брови грозно сдвинулись. – Сейчас спущусь! – проговорил он и скрылся. Вскоре донёсся звон серебряных шпор, а затем появился и сам боярин – живот огромный, шея толстая и глаза красные, выпученные. – Кто посмел срубить Священное дерево? – ещё издали закричал он. Отвечайте! Кто этот несчастный? – Двое их, твоя милость, – доложил Бранко. – Один сгинул, второй – вот он... – Стражник оглянулся, чтобы указать на Витко, но того уж и след простыл. – Нету, удрал, – растерянно добавил он. – Они посмели тронуть Священное дерево! – От злости боярин так трясся, что плащ на его плечах ходил ходуном. – Отцов их на кол посажу, дома спалю, с виновников шкуру спущу! Созвать скорей старейшин, пускай возвестят, что нам теперь грозит! Бранко свистнул два раза, и на сторожевой башне мгновенно забили барабаны. – А ты, Стелуд, – обратился Калота ко второму стражнику, – садись на коня и скачи к пещере. Взгляни, правда ли срублено Священное дерево. Осмотри всё вокруг. Стрел с собой прихвати побольше. Скачи! Боярин ещё и договорить не успел, а стражник уже вскочил на своего горячего коня и помчался во весь опор. Толпа расступилась, давая дорогу боярским советникам. Старейшины низко поклонились Калоте и, положив руки на тяжёлые свои посохи, застыли в ожидании, о чём его милость соизволит спросить их. Старейшины в отличие от крестьян носили штаны из выделанной кожи, украшенные чёрными и зелёными ремешками. – Старейшины, срублено Священное дерево! – торжественно провозгласил боярин. – Я позвал вас для того, чтобы узнать, ведомо ли вам, что теперь будет. Старейшины только молчали да переглядывались. Кто чесал в затылке, кто покашливал в ладошку, пока наконец самый младший из них и самый толстый, по имени Гузка, не ударил посохом о землю и произнёс: – Мне говорено было так – берегите Священное дерево, не то быть беде! Вот что ведомо мне, Гузке. – Беде-то беде, но какой? – От страха боярин дрожал как в лихорадке. – Того я не знаю, – ответил Гузка. – Помню, когда я мальчишкой был, под Священным деревом совершались жертвоприношения, но отчего, почему, мы не спрашивали. Голова была занята другим: как отыскать дупло, где живут дикие пчёлы. Зальём дупло водой и лакомимся всласть мёдом. Это ведь только нынешние дети ждут, пока им кусок в рот положат... – А что скажешь ты, Кутура? – повернулся Калота к старику с самой длинной и самой белой бородой. – Я знаю, – отвечал тот, поглаживая бороду, – что, когда заходила речь о Священном дереве, наши деды сплёвывали и шептали: "Тьфу, тьфу, отведи беду!" – но спросить, о какой беде речь, у меня и в мыслях не было! – Э-э, выходит, вы не больше моего знаете! – засмеялся Козёл. – А ведь меня не величают "старейшиной", нет у меня ни булавы, ни плаща на меху и не выдают мне из боярских закромов каждый месяц по три меры зерна только за то, что отрастил длинную бороду. – А ну, тихо там, не то прикажу вырвать язык! – гневно прикрикнул Калота. – Кто ещё из старейшин будет говорить? Ты, дед Варадин? – Какой я дед? – обиделся приземистый, кругленький Варадин. – Мне ещё и ста лет не стукнуло. А насчёт вопроса твоего, так ты меня, боярин, спрашивай про снадобья разные и травы. Коли надо стрелу из раны вынуть, вывих вправить или грыжу – зови меня, а когда про деревья речь, тут деда Панакуди спрашивать надо. Он глазом не моргнув живого ужа вокруг шеи обёртывает. – Привести немедля! – распорядился Калота, и так как ему показалось, что мужики недостаточно резво кинулись исполнять его приказ, проревел им вслед: – Вы что еле ноги передвигаете, лодыри проклятые? Вам бы только жрать да пить, а когда ваш боярин... Он замер на полуслове, заслышав громкий топот лошадиных копыт... Прискакал Стелуд. – Был я у пещеры, твоя милость, – сказал он, спешиваясь. – Дерево и вправду срублено, а паренька нигде не видать. Поискал я в лесу – ни следа. Только возле дерева подобрал я вот это... – Ну-ка, Гузка, погляди, что там такое, – велел Калота. – Похоже, чешуя... – сказал тот, взяв у Стелуда его находку и оглядев её со всех сторон. – Ну да, вроде рыбья чешуя, – добавил он, – только рыбина, должно быть, преогромная. – Какая ещё чешуя! – нетерпеливо вмешался Кутура. – Больше на щит похоже... Тоже твёрдое, большое... Дай-ка мне, Бранко, меч, я испробую. Пока Бранко соображал, чего от него хотят, Кутура выхватил меч из ножен и, размахнувшись, ударил по тому странному предмету, который стражник нашёл в лесу. Предмет оказался таким твёрдым, что меч отскочил. – Вот это да! Чудо, а не щит! – объявил Кутура. – Никакой это не щит, – возразил ему Варадин. – Дед Панакуди идёт! – раздался чей-то голос. – Дайте дорогу! Дорогу деду Панакуди! Крестьяне расступились, и перед боярином предстал Панакуди – маленький старичок, такой сухонький, будто его нарочно подсушили, в длинной, до пят, холщовой рубахе, подпоясанной мочалой. Он не поклонился боярину, только кивнул головой. Калота нахмурился. – Давно, старик, живёшь на свете? – спросил он, впиваясь в старика налитыми кровью глазками. – Лете? – Панакуди притворился, будто не расслышал, и приставил к уху ладонь. – На свете! – закричал Калота. – Сколько лет живёшь на свете? – Да кто их считал... Годков сто – сто шестьдесят, должно, будет... ответил Панакуди. – Тогда скажи нам, что это такое? – Боярин мигнул Бранко, и тот поднёс к лицу старика загадочную находку, которую Гузка принял за рыбью чешую, а Кутура – за щит. Панакуди повертел её в руках, оглядел со всех сторон, постучал по ней ногтем большого пальца и вернул стражнику. – Драконова чешуя это, вот что! – уверенно сказал он. – У меня дома такая же. У Калоты даже глаза на лоб полезли. – Драконова? – Она самая, – подтвердил Панакуди. – Дед деда моего отца... – Где же он живёт, дракон этот? – прервал его боярин. – В пещере... Спит там с незапамятных времён, – ответил Панакуди. – Наши деды-прадеды ходили на него войной, и всегда он одерживал верх, пока не сыскалась умная голова – кто-то взял да посадил у входа в ту пещеру дерево, то самое, Священное. От его листьев дух идёт – какой, про то никто не знает, известно только, что усыпляет он, вот дракон и заснул. И с тех пор спит то ли двести лет, то ли триста... – А что будет, если срубить Священное дерево? – спросил Козёл. Старика даже оторопь взяла. – Нипочём его рубить нельзя! – сказал он. – Ещё чего не хватало! – Да срублено оно уже, срублено! – проговорил Двухбородый. – Два молодых дурня повалили его! – Ну, тогда беда! Беда неминучая! – Старик от волнения даже как-то распрямился. – Я-то отжил своё, а вот вы, молодые, берегитесь! – Худо нам будет, люди добрые! – раздался среди общего молчания сиплый голос Козла. Толпа загудела, зажужжала, точно потревоженный пчелиный рой. Старейшины в испуге переглянулись. Калота схватился за меч и заорал: – Молчать, остолопы! Какой ещё дракон? Ты сам-то видел его? – обернулся он к Панакуди. – Нет! – отвечал тот, смело глядя на боярина. – Сам я не видал, но слыхал от...

– Слыхать или видать – большая разница! Известно тебе это, чучело ты гороховое? – завопил Калота. Но его прервал громкий, отчаянный крик: – Боярин! Боярин Калота-а-а! Послышался топот ног, и вскоре на дороге, со стороны реки, показался высокий, плотный человек в островерхой шапке, с палкой в руке. Весь в поту и пыли. – Я купец, твоя милость! Торгую зерном! – выкрикнул человек, подбежав ближе. Он перевёл дух и продолжал: – Были у меня верблюд и осёл. Везли поклажу. Вдруг, откуда ни возьмись, со свистом да воем что-то пронеслось над нами. Оглянулся я – ни верблюда моего, ни осла... Один недоуздок в руках остался. Вот, глядите!.. Весь товар погиб, скотина погибла... – Может, это ураган был? – предположил Гузка. – Ураган, не иначе, – подтвердил Калота. – Сильный ураган – он может... Калота не успел объяснить, что может и чего не может ураган. На дороге показался ещё один человек. Он бежал в туче пыли, за спиной у него развевался плащ, в руке он держал длинный пастуший посох. – А ты кто будешь? – спросил боярин, вглядываясь в него. – Пастух я, твоя милость, Гаки меня звать, – ответил тот. – С вестью я к тебе: в пещере дракон!

ГЛАВА ВТОРАЯ. СУМАТОХА В СЕЛЕНИИ ПЕТУХИ.

Все заметили, как побелел боярин Калота, как задрожала на рукояти меча его рука, когда он в третий раз услыхал слово "дракон". – Ты с-с-сам в-в-видел? – спросил он, заикаясь. – Собственными глазами! Сглотнул пять или десять овец разом – толком не знаю, не поспел сосчитать. А потом уполз в пещеру. Хвост у него огромный, так и сверкает, переливается... Вот что я видел... И ещё слыхал, как он ревёт. – Может, и это ураган был? – поддел Панакуди боярина. Но тому было не до шуток. Он словно окаменел. Стоял и гадал, что предпринять. А что бы следовало предпринять боярину при известии, что в его владениях появился дракон? Созвать военный совет, поднять на ноги войско и уничтожить дракона. Так и поступил бы Калота, если б голова у него варила. А поскольку она не варила, то он приказал Бранко запереть крепостные ворота на все засовы. – И мост подъёмный поднять! – крикнул он вслед стражнику. – Приготовить котлы с кипящей смолой! И стрел побольше! После этого Калота в сопровождении старейшин и стражников поспешил к ещё открытым воротам крепости. Увидав, что боярин уходит, кое-кто из крестьян бросился за ним, в толпе поднялся ропот. – Сто-о-ой, боярин! – перекрыл шум толпы громовой голос пастуха Гаки. – Ты куда? Вы все укроетесь в крепости, а нам куда деваться прикажешь? – Мы эту крепость строили, нам и укрываться в ней от опасности! выкрикнул один дровосек посмелее, вскинул на плечо топор и дал знак своим товарищам: – А ну, за мной! Человек десять бросились за ним, толпа дрогнула и, казалось, вот-вот ворвётся в боярскую крепость, но зычный окрик Гаки образумил их: – Стойте! Мы-то схоронимся там, а наши стада? Что будет с нашими волами и овцами? Оставим их на съедение дракону? Шум усилился: каждый говорил своё, ничего нельзя было разобрать. Но вот над толпой вырос Панакуди. Он взобрался на ограду. – Люди! – сказал он. – Не то беда, что умом вы небогаты, а то беда, что и последнего умишка лишились. Ну, скажем, набьётесь вы в боярскую крепость, а жить вы там сможете, спрашиваю я вас? Поглядите, нас сколько! Соберитесь вместе, убейте дракона либо сами умрите! Но не от голода за крепостными стенами, а в бою! Под открытым небом! Эх вы, трусы! Дайте мне лук и стрелы! Панакуди давно умолк, а его односельчане долго ещё стояли молчаливые, смущённые, понурые. Боярин скрылся за окованными железом воротами. Он стоял теперь вместе со своими советниками на сторожевой башне, ожидая, что будет дальше. Первым пришёл в себя Гаки. Он расправил свои широкие плечи, и над площадью загремел его голос: – Дед Панакуди прав! Я поведу отряд в бой! Барабанщики, бейте сбор! Ту-тум, ту-тум! Ту-ту-тту-у-ум! – донеслись со сторожевой башни удары боевого барабана – два коротких, один длинный, такие оглушительные, что многие поспешили заткнуть уши. Почуяв битву, громко заржали кони на боярской конюшне, мужчины бросились за оружием, женщины, распустив по плечам волосы, заголосили, как велит обычай, оплакивая будущие жертвы, а дети, взобравшись на крыши, запели боевой гимн селения Петухи. Ветры свищут, в поле рыщут, Тут и там добычу ищут. То не ветры – это наши На просторе стрелы свищут. То не молнии с громами – Это мечем мы пращами Груши, яблоки, арбузы И початки кукурузы. Попадает всем врагам По шеям, по головам. Тут и там шум и гам, Трам-там-там, тарарам! В боевой песне были ещё слова, но детвора их не помнила и поэтому заканчивала припевом: "Трам-там-там, тарарам!" Но всё равно песня звучала очень воинственно, тем более что ребятишки додумались набить пустые тыквы мелкой галькой и потряхивали ими в такт пению, и песня получалась громкая, весёлая и заразительная. До того заразительная, что даже взрослые не выдержали: боярин Калота, наблюдавший сверху за ходом событий, выхватил меч и стал в такт песне колотить по щиту стоявшего рядом стражника. Военачальники из боярской свиты и старейшины в угоду боярину тоже начали отбивать так: старейшины булавами, военачальники – мечами. Тем временем на площадь перед боярской крепостью стекалось всё больше народу – люди вооружились кто чем: пастушьими посохами, топорами, палицами, окованными железом дубинами, пращами. Когда все собрались, барабан умолк, и вперёд вышел пастух по имени Гаки. – Не будем медлить, – сказал он, – я, Гаки-пастух, берусь победить дракона. Все, в ком бьётся храброе сердце, ко мне! Вы готовы? – и взмахнул своим пастушьим посохом. Многие в ответ воинственно вскинули вверх оружие. Но тут неожиданно в толпе раздался недовольный ропот. – Мы готовы, но за пастушьим посохом не пойдём! – крикнул Колун, Главный Дровосек в селении Петухи. – Неужто не сыщется среди нас военачальник получше, чем Гаки? Да он не знает даже, с какого конца браться за меч! Толпа при этих словах загудела, послышались смешки. Гаки растолкал обступивших его людей и шагнул к Колуну. – А велика ль цена твоему мечу? Что ж, выходи, померимся силой! Ты – с мечом, я – с дубиной. Посмотрим ещё, чей верх будет! – со злостью бросил он обидчику. Гаки не кричал, не надсаживал глотку, как Колун, но по тому, как побагровело его лицо, было видно, что обида нанесена смертельная и смоет её только кровь. – Выходи, чего ждёшь? – повторил он приглашение к единоборству. – Думаешь, напугал? – Колун выхватил меч и с боевым кличем дровосеков: "У-хе-хей!" – замахал им над головой. Мгновение спустя дубина и меч скрестились, кому-нибудь одному – либо Колуну, либо Гаки – не миновать бы смерти или тяжкой раны, если бы громкий, властный окрик не прекратил поединок: – Стойте, безумцы! Остановитесь! Вам приказывает Зверолов, Главный Охотник! Был Зверолов не так уж силён с виду или грозен, но голос его звучал, как труба, и Гаки с Колуном невольно повиновались. – Не о чем вам спорить, – продолжал Зверолов, когда снова воцарилась тишина. – Что дровосек, что пастух – одна вам цена. Война – не ваше ремесло. В ход пойдут стрелы, а вы сроду стрелы в руках не держали. Поведёт людей на битву с драконом охотник, и никто другой! – Верно, – поддержали его остальные охотники. – Это вам не в жмурки играть, а с драконом биться! – В дракона из лука стрелять собрались! – покатился со смеху Колун. – Да твои стрелы разве что блох на драконе пощёлкают! Он весь чешуёй покрыт, и каждая чешуйка – с корыто величиной! Каждая! Понимаешь ты это, несчастный? Её пробить только топору и под силу. Так что поведёт дружину дровосек, и никто другой! – Верно! Верно! – поддержали его дровосеки. – Нет, неверно! Не дровосеки пойдут на дракона, а пастухи! – стояли на своём пастухи. – Охотники – ко мне! Подальше от этого сброда! – снова загремел голос Зверолова, и его лисья шапка поплыла над толпой туда, где стояли особняком охотники. – Это мы-то сброд? Мы?! Как сейчас тюкну топором по башке, тогда узнаешь, кто сброд! Один из дровосеков бросился за Звероловом, чтобы схватить его, но человек десять охотников преградили ему дорогу, и между охотниками и дровосеками началась потасовка. Пастухи тоже ввязались в драку, замахали своими пастушьими посохами, и вскоре лязг, скрежет и треск топоров, ножей, дубин смешались со злобными выкриками. – Кишка тонка с охотниками тягаться! – Чтоб дровосеки над охотниками верх взяли? Сроду такого не было! – Чтоб пастухи дровосеками верховодили? Накось, выкуси! – Да угомонитесь вы! Зря ведь друг дружке рёбра ломаете! – пытался их перекричать дед Панакуди. Но никто не слышал его. Тогда Двухбородый набрал в грудь побольше воздуху и гаркнул что было силы: – Жребий! – И повторил ещё раз: – Жребий! Киньте жребий, кому во главе идти! Лучше жребий, чем самим перебить друг друга! Его, слова возымели действие. Драка прекратилась, Панакуди зажал в руке три соломинки разной длины. Кто самую длинную вытянет, тот и поведёт людей на дракона. Самая длинная соломинка досталась Гаки. Он тут же стал готовиться к походу. Первым делом собрал всех пастухов и велел Панакуди сосчитать, сколько их. Оказалось – сто три человека, все усатые-бородатые, с дубинками и пастушьими посохами. Потом Гаки стал проверять оружие своих людей. – Эта дубина годится – проходи! И твоя тоже хороша, тяжеленная, похваливал он одних. – А у тебя дубина разве? Легче перышка! Закинь её подальше!.. Хотя нет, погоди. Вот тебе верёвка, привяжи камень, выйдет палица что надо! – советовал он другим. – Эта, буковая, живо сломается, кизиловую сыщи. А твоя – ишь ты! – с кремнём. Почище топора будет! Проверив оружие, Гаки приказал построиться по двое и сказал: – Пастухи! Знайте, когда наши дубины все разом опустятся дракону на спину, он мигом испустит дух! Смерть дракону! – Смерть дракону! – подхватили пастухи и застучали по булыжнику дубинами. Грохот поднялся неописуемый. – Вперёд! – Гаки взмахнул посохом и твёрдой поступью зашагал впереди своей рати к логову чудища. – Эй вы, штаны запасные не забудьте! – под хохот своих товарищей, крикнул им вслед Колун. Но пастухи уже затянули боевую песню и не слышали насмешек. Солнце клонилось к закату. Тени становились всё длинней и таинственней. На селение спускался вечер. В воздухе застыли тревога и ожидание...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ГАКИ-ПАСТУХ ИДЁТ ВОЙНОЙ НА ДРАКОНА.

Несмотря на то что уже смеркалось, никто не хотел уходить. Только женщин отослали домой, а мужчины остались ждать вестей с поля брани. Боярин Калота тоже не удалился в свои покои, а по-прежнему стоял на башне в окружении свиты, ожидая, что будет дальше. И пока Калота ждал, устремив взгляд на дорогу, что вела к пещере, а крестьяне на площади у крепостных ворот думали-гадали, как там дела у пастухов, в крепости лихорадочно готовились к бою: копьеносцы проверяли копья и доспехи; стрелки отбирали самые толстые стрелы; секироносцы точили свои секиры, алебардщики – алебарды. Все понимали, что Калота опасается за свою твердыню и потому с таким нетерпением ожидает исхода битвы с драконом. Время шло, а вестей никаких. Калота приказал одному из стражников влезть на крышу сторожевой башни, но драконовой пещеры и оттуда не было видно. Уже совсем стемнело. Окрестные леса сначала посинели, потом стали чёрными, а гонца всё не было. Боярин уже собрался послать к пещере Стелуда, но тут из ущелья донёсся страшный рёв. Рёв повторился ещё и ещё, да с такой силой, что боевой барабан на башне сам по себе дрогнул и загудел. Колун, Зверолов, купец, который принёс весть о драконе, Козёл, Двухбородый и остальные крестьяне, до тех пор сидевшие в ожидании у ворот крепости, теперь разом вскочили на ноги, насторожились. – Пойти, что ли, на подмогу? – произнёс наконец Козёл. Но Зверолов напустился на него: – Ещё чего! Чтобы Гаки-пастух потом бахвалился, что это он одолел дракона?! – Нет! – поддержал его Колун. – Никакой подмоги! Пускай пастухи уразумеют, что без дровосеков им грош цена! Не успел Главный Дровосек договорить, как вновь раздался рёв, ещё более громкий, чем прежде. – Видно там что? – спросил Калота. – Ничего не видно! – ответил стражник с крыши. – О небеса! – воздел к небу руки боярин. – Сделай так, чтобы они одолели дракона! Не то погибнут мои водяные мельницы! – О небеса, услышьте нас! – вторили боярину старейшины и военачальники. – Мы жизни лишиться можем, а у него о мельницах забота! – проворчал кто-то, но в темноте было не разобрать, кто. И тот же голос немного погодя выкрикнул: – Послал бы своих стражников, боярин, пастухам на выручку! – А кто крепость мою охранять будет? – гаркнул сверху боярин. – Отвечай, болван! Голос умолк, рёва дракона тоже больше не было слышно. Наступила гнетущая тишина. Что же, в сущности, означал этот рёв? Предсмертный он был или победный? Что сталось с отважными пастухами? – вот над чем ломали себе голову и крестьяне, и старейшины, и боярские военачальники, и простые ратники, и даже женщины и дети, которые лежали по домам под овечьими шкурами и только притворялись, будто спят. Все думали, гадали, но никто, ни один человек, не мог догадаться, что же произошло на самом деле. А произошло вот что. Сначала всё было прекрасно. Гаки-пастух смело шагал во главе своей дружины, посох в одной руке, меч – в другой, и распевал бодрую боевую песню. Когда показалась пещера, у входа в которую лежало срубленное Священное дерево, пастухи крепче сжали в руках дубины и дальше пошли на цыпочках, чтобы не шуметь. Из пещеры на них дохнуло... нет, не дохнуло им просто ударил в лицо мерзкий запах дракона и от оглушительного чудовищного храпа заложило уши. – С нами небо! – прошептал Гаки. – Дракон храпит, это нам на руку: когда он храпит, он ничего не слышит, а раз он не слышит – мы можем подойти поближе и окружить его со всех сторон. И как только окружим, я подам знак: "У-ха-ху!" – а вы пускайте в ход дубины. Будем дубасить его до тех пор, пока не расплющим в лепёшку. За мной! – И с мечом в правой руке, с дубиной в левой Гаки первый нырнул в пещеру. Сначала пастухи хоть и плохо, но что-то различали, а потом уже различить ничего было нельзя; чем дальше углублялись они в пещеру, тем гуще становилась тьма. Вспугнутые летучие мыши заметались над ними, забил крыльями филин, но сытно поужинавший дракон продолжал спать крепким сном. Пастухи всё дальше и дальше углублялись в пещеру, пока не наткнулись на тушу спящего чудища. По знаку вожака отряд разделился и стал обходить дракона с двух сторон. Но тут случилась беда: один из пастухов споткнулся и нечаянно охнул. А кое-кто принял это "ох-хо-хо" за условный знак "у-ха-ху" и кинулся в атаку. Окованные железом дубины со свистом замолотили чудище по спине. Дракон проснулся, понял, что ему грозит опасность, и взревел. Хотел было повернуться головой ко входу в пещеру, но помешало брюхо, набитое десятком овец, которых он проглотил целиком, с рогами и копытами. Чудище заворочалось, стало бить хвостом направо и налево, и пастухам пришлось худо. Одним взмахом дракон отшвыривал в сторону человек по десять, да так, что они расплющивались о скалу. Послышались предсмертные стоны. Треск расколотых в щепы дубин, грохот камней заглушал боевые клики, а дракон всё бил и давил отряд смельчаков, продолжавших молотить его. Однако тяжеленные дубины отскакивали от чешуи дракона, не в силах её пробить. Гаки-пастух первым понял, что дубинами, даже если они окованы железом, ничего не сделать. Он попытался всадить в шею дракону меч, но и меч, уж на что крепкий, только слегка кольнул дракона и переломился. От этого укола дракон и взревел во второй раз и сразу же в третий, потому что кто-то из пастухов больно стукнул его по голове. Увы, на этом удачи пастухов и кончились. Разъярённое чудище так тряслось и металось, что крушило и давило всех и вся. Уцелели только те трое, что забились в трещины в стенах пещеры, только им удалось живыми выбраться наружу. Но один испустил дух у самого входа в пещеру, другой – по дороге, третий же, единственный из ста трёх пастухов, двинувшихся во главе с Гаки на дракона, дотащился, раненный, до боярской крепости и принёс страшную весть. Да, более страшной вести и вообразить было невозможно! Ото два молодых пастуха, цвет и гордость селения, погибли! – Моё счастье, что в пещере тесно и он не мог раскрыть пасть вовсю, объяснял уцелевший пастух любопытным, – а то бы нипочём не спастись. Дубины наши все ломались, как соломинки, ведь чешуя у него покрепче кости. Я попробовал пырнуть ножом, лезвие враз погнулось – вот, глядите! – И он показывал свой нож, продолжая стонать и охать. – Убило, погубило нас чудище страшное! – Вот что бывает, когда командует пастух! – выступил вперёд Главный Дровосек, Колун. Виданное ли дело – ввести в пещеру весь отряд целиком! Кабы этот Гаки остался в живых, его бы за такую глупость повесить мало! Я на его месте... – А кто тебе мешает? Бери своих дровосеков и отправляйся! – насмешливо прервал его Зверолов. – Или, может, страшно? – Это кому страшно? – вспыхнул Колун. – Пока у меня в руках топор, мне ничего не страшно! – Имей в виду, дракон о трёх головах! – предостерегающе сказал раненый пастух. – Ну и что с того? Голова-то на шее сидит, а шею можно отрубить! подбадривая сам себя, отозвался Колун. – Чешуя-то на нём непробиваемая! Держи ухо востро! – уже не говорил, а еле слышно шептал раненый. Но Колуна занимало другое. – Скажи-ка мне лучше, – обратился он к пастуху, – глаза у дракона есть? – Мы только один глаз видели, – собрав последние силы, отвечал раненый. Он на средней голове... И сверкает, как горящие уголья, потому его и видно было. – Вот всё, что я хотел узнать! – воскликнул Колун и, обернувшись к односельчанам, властным, решительным тоном приказал: – Люди! Отправляйтесь спать, а завтра чуть свет все дровосеки, вооружившись топорами, пусть сойдутся на этой площади. А кто-нибудь один пусть захватит тростинку и мерку горького перца. Ясно? – Ясно! – разом отозвались трое дровосеков. – Тогда покойной ночи! – сказал Колун, поклонился сначала боярину, потом по сторонам и повторил ещё громче, чтобы все слышали: – Помните, завтра, прежде чем солнце проглянет меж гор, дракон будет убит и туша его доставлена сюда! И да разразит меня гром, если будет иначе!