Текст книги "Д'Артаньян в Бастилии"

Автор книги: Николай Харин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)

Харин Николай
Д'Артаньян в Бастилии
(Снова три мушкетера – 2)

Глава первая
Вести из Тура

Дороги Франции во времена короля Людовика XIII были небезопасны: помимо военных отрядов, карет, и торговых обозов, кроме путешествующих дворян, курьеров, скачущих во весь опор с важными донесениями, а также податных чиновников – габелеров,[1]1
  Сборщики налога на соль. Каждый подданный короля должен был раз в год покупать определенное количество соли. (Здесь и далее примеч. автора.)


[Закрыть] по ним передвигались негоцианты и мелкие торговцы. По этой же причине разбои и грабежи на дорогах являлись делом обычным и никого не удивляли. Впрочем, не только конные экипажи и повозки катили из города в город, стараясь достичь цели до наступления темноты и укрыться за городскими стенами или, на худой конец, найти пристанище в придорожном трактире.

Шли и брели по землям Пикардии и Пуату, Нормандии и Прованса, Оверни и Артуа запыленные путники – странствующие капуцины, крестьяне, разорившиеся ремесленники и нищие. Этот люд не представлял никакого интереса ни для любителей поживы, ни для агентов кардинала, видевшего своих врагов главным образом среди аристократов.

По этой причине почтенный мэтр Базен в скромном платье небогатого горожанина ехал потихоньку верхом на понуром ослике, не привлекая к себе внимания ни первых, ни вторых.

Впрочем, слуге Арамиса следовало остерегаться третьей опасности: пристального ока отцов-иезуитов. Но об их методах, да и о том, как избежать внимания последователей дона Игнатия Лойолы, он был предупрежден человеком, знавшим об их приемах не понаслышке. Человеком этим, разумеется, был его бывший господин – Арамис. Мы говорим «бывший» единственно оттого, что послушнику монастыря, собирающемуся принять сан, не приличествовало иметь лакея, поэтому Арамис его и не имел. Вместе с тем мэтр Базен, провидчески предполагая, что его господин непременно далеко продвинется в церковной иерархии и в недалеком будущем сделается по меньшей мере епископом, по-прежнему считал себя состоящим у него в услужении.

Таким образом, по прошествии некоторого времени, потребовавшегося, чтобы не торопясь добраться до известной читателю булочной Дюпона на улице Скорняков в Type, он решил отдохнуть с дороги. На исходе второго дня по счастливому стечению обстоятельств его отыскало письмо, написанное на хорошей бумаге, изящно сложенное и запечатанное нарочито небрежно, которое и было передано ему булочником. Получив его, мэтр Базен не спеша возвратился в Нанси.

Низенький и незаметный, этот человечек был просто бесценен для Арамиса. Достойный мэтр Базен обладал даром не привлекать к себе внимания. Любой взгляд рассеянно скользил по его упитанной фигуре, не оставляя в памяти наблюдателя ровным счетом никакого следа, и переносился на какой-либо другой, более яркий или запоминающийся предмет.

Из сказанного выше понятно, что только роковое стечение обстоятельств могло помешать мэтру Базену благополучно справиться с порученным ему делом. А так как рок или то, что называют судьбой, действует в этом лучшем (или худшем – о вкусах не спорят) из миров отнюдь не вслепую, заметим мы, полагая вслед за многими выдающимися умами, что миром правит скорее закономерность, чем случайность, что бы на этот счет ни говорили скептики, то письмо Арамиса дошло до герцогини, а ответ ее был своевременно получен им десять дней спустя, если вести отсчет времени с того момента, как мэтр Базен покинул Нанси.

Письмо герцогини, написанное достаточно редким шифром, секрет которого, очевидно, был известен адресату, содержало в себе следующее:

Милый кузен!

Мы не виделись целую вечность, а время в провинции течет так медленно, что этот срок кажется еще большим. Не знаю, впрочем, что может быть длиннее вечности. Итак, человеку кажется, что он во Франции, но он всего лишь в провинции. Ведь он не в Париже…

Из этого Вы можете заключить, что я тоскую. Но все же не слишком опечалена, так как события развиваются. Благодарю Вас за последние новости о тех, кто интересуется моей незначительной персоной. Они, право же, переоценивают мою осведомленность. Однако Вам, милый кузен, я могу рассказать больше о бедной девушке, а точнее – даме, которая произвела такой переполох в вашем обществе. Она и впрямь с юга, и ее отец был тем, за кого его принимают. Отсюда следует, что умение его было велико и искусство непревзойденно… Дочери он хотел передать все, что мог и умел, но… Предположим, милый кузен, я стала бы брать у Вас уроки фехтования! Означает ли это, что я смогла бы в короткое время сравниться с Вами в этом искусстве? В интересующем же нас (и Ваших наставников) случае речь идет об искусстве куда более серьезном… Здесь человек дерзновенно бросает вызов Создателю!

Возможно, впрочем. Творец и сам ждет, когда же наконец среди жалкой людской породы, которую Ему приходится ежедневно созерцать с Небес, блеснет подлинный бриллиант? Хотелось бы верить! Те сведения, которые я могла сообщить Вам при нашем прошлом свидании, однако, составляют весь мой багаж в этом вопросе. Попробуйте, впрочем, добавить семь унций «Майской воды» и повторить все сначала по рецепту Розенкрейцеров… Хочу уверить Вас в том, что во мне Вы всегда найдете верного и преданного друга на всех путях, ведущих в вечность. Ваше предупреждение служит мне порукой в том, что интересы общества не заслонили от Вас интересы личные, частные… называйте как хотите… словом, что Вы помните свою бедную кузину и не желаете ей зла, как весь остальной мир.

Вы должны знать, что дочь искусного медика разыскивают не только из интереса к знаниям ее отца, который, как известно, сам не прибегнул к их, помощи и теперь недосягаем ни для кого. Она каким-то образом причастна к скоропостижной кончине короля Генриха на улице Лаферранери. Знаю это наверное. Письмо не совсем удобный способ для сообщения сведений подобного рода, но при нашей последующей встрече, которой я ожидаю с теми же чувствами, с какими, надеюсь, ожидаете ее и Вы, я смогу рассказать Вам то, чего не могу доверить бумаге.

Мне известны любопытные подробности этого дела, сообщенные мне моим отцом – герцогом Эркюлем де Роган-Монбазон, который в обществе герцога д'Эпернона ехал а той же карете вместе с бедным королем в тот роковой день. К несчастью, сведения о подобных событиях очень вредят здоровью, хотя с тех пор минуло столько лет. Вышеупомянутую даму чуть было не схватили в прошлом году в Клермон-Ферране, где ей лишь чудом удалось избежать нежелательной встречи. При этом ей пришлось пожертвовать своей компаньонкой – странным и невероятно чистым созданием, способным к ясновидению в минуты душевною подъема или, быть может, экзальтации, – выдав ее за себя. Инквизиторы заметили подмену, когда было уже поздно, и сгоряча отправили на костер невинную девушку, рассудив, что она, вероятно, ведьма, а также желая воспользоваться случаем и успокоить толпу, ропщущую из-за непрекращающейся эпидемии чумы в тех местах.

Вы озадачены, милый кузен: к чему я сообщаю Вам все эти подробности? Представьте себе – прихотливой судьбе было угодно сделать бедняжку дочерью того самого звездочета и алхимика, которого королеве-родительнице рекомендовали использовать, насколько я знаю, в качестве перста Божия в предстоящих событиях, что могут изменить облик государства.

Кстати, вполне возможно, что ему известно более нашего о рецепте и способе приготовления… Ему также известно, что флорентийка обладает ларцом, перешедшим к ней по праву наследования после смерти короля Генриха, и что сама она только и думает о том, чтобы добавить к нему четки моей сестры. которые привезены ею из Мадрида. Хотя… кто знает? Быть может, это все мои досужие фантазии.

Во всяком случае считают, что в этих таинственных предметах содержатся указания к тому, как обрести интересующую нас дорогу в вечность… Итак, «Ларец, Генриха» и «Четки Королевы». Мне самой становится страшно, поэтому не буду перечитывать написанное, иначе я передумаю и все сожгу.

Прощайте, милый кузен. Берегите себя и помните обо мне, как я помню о Вас.

Ваша кузина Аглая-Мари Мишон.

Прочитав, а вернее расшифровав эти строки, Арамис поспешно предал бумагу огню, как бы выполняя желание своей очаровательной корреспондентки, после чего отправился в молельню. Там он преклонил колена перед распятием и долго оставался в таком положении. Закончив молиться, он глубоко задумался и пребывал в раздумиях оставшееся время до вечерней службы…

* * *

Следующее утро застало Арамиса в келье настоятеля.

О содержании их беседы можно лишь строить предположения. История сохранила разрозненные свидетельства, которые позволяют считать, что настоятель, занимающий в иерархии Ордена более высокую ступень, отдал молодому человеку какой-то приказ, связанный с неким алхимиком, имевшим темное, но известное Ордену прошлое.

– Думаю, вам рано или поздно придется самому отправиться в Париж, заключил беседу настоятель. – Когда настанет время, я призову вас.

Глава вторая
Любимое времяпрепровождение аристократии во Франции XVII века

Наш просвещенный читатель несомненно осведомлен, хотя бы в общих чертах, об образе жизни дворянского сословия в первой половине XVII века. Мы приветствуем всякого, кто поведает о соколиной и псовой охоте, непрекращающихся несмотря на эдикты о дуэлях, щедром служении Купидону, а равно и Вакху. Все эти достойные занятия в большей или меньшей степени заполняли собой досуг благородных шевалье.

Однако любимым времяпрепровождением всякого уважающего себя аристократа эпохи Людовика XIII несомненно являлось составление заговоров. В годы правления Ришелье это занятие сделалось настолько популярным, что количество французских дворян, сложивших голову на плахе или сгнивших в Бастилии, превосходило число заколотых на дуэли, несмотря на то что последние случались по любому поводу, а также и вовсе без оного.

Поэтому мы не станем удивляться, обнаружив господ Бассомпьера, Монморанси, дю Трамбле и де Гиза, собравшихся вместе как самых настоящих заговорщиков. Они ими и были.

А дабы рассеять всякие сомнения, прибавим к собравшимся королеву-мать.

Дело происходило в Лионе, где остановился совершавший поездку король, внезапно почувствовав сильное недомогание.

Врач короля месье Бувэр нашел у его величества опасную лихорадку. Людовик XIII велел послать за королевой Анной в Фонтенбло. По прошествии получаса его величество приказал вызвать в Лион также и королеву-мать. Он ощущал присутствие непрошеной гостьи – старухи с косой.

Короли тоже смертны, и ничто человеческое им не чуждо.

Слабость монарха извинительна: он не мог знать, что эта малоприятная дама отложит свой визит на тринадцать лет.

Затрудненное дыхание короля и горячечный румянец на его щеках опечалили Анну Австрийскую и смягчили сердце Марии Медичи. Больной, искренне полагая, что его последний час наступил, покаялся жене и матери в своих прегрешениях против них. Кардинала его величество назвал своим демоном-искусителем и клятвенно обещал дать ему отставку.

Ничего более приятного для обеих женщин умирающий король сделать не мог.

Фрейлина королевы мадам Фаржи была отправлена к герцогу Орлеанскому, чтобы уведомить его о скором восшествии на престол.

Таким образом, замыслы и надежды королевы-матери вот-вот могли стать реальностью. Предвкушая победу над ненавистным кардиналом и стараясь придать лицу приличествующее случаю скорбное выражение, Мария Медичи прибыла на встречу заговорщиков.

* * *

– Итак, господа!

– Итак, ваше величество?!

– Король, мой сын, готовится предстать перед лицом Творца. Благодарение Богу, Он смягчил его душу.

– Мы просим принять наши соболезнования, ваше величество. Мы разделяем вашу скорбь и уповаем на Господа.

Его милость вернет силы королю, – сказал за всех маршал Бассомпьер, сопровождая свои слова почтительным поклоном.

Королева-мать кивнула ему. Затем она опустилась в кресло и задумалась. Все хранили почтительное молчание. Бассомпьер, Монморанси, дю Трамбле, де Гиз – первые вельможи Франции. Они думали о том же, что и королева-мать: не об умирающем монархе, а о министре, красная сутана которого больше походила на королевскую мантию, даже в ту пору, когда Людовик XIII был полон сил.

Вдовствующая королева не слишком горевала о сыне, который выслал ее в замок Блуа, откуда в один прекрасный день она убежала через окно.

– Я читаю в ваших глазах, господа, – проговорила она наконец.

В этих глазах был один и тот же немой вопрос: «Неужели он останется?!»

Там же Мария Медичи без труда прочла и ответ.

– Благо государства требует неотложного обсуждения вопроса о дальнейшем пребывании кардинала на посту всесильного министра. Только что король лично пообещал мне отставку Ришелье.

Генрих Монморанси переглянулся с Бассомпьером.

– Ваше величество, все мы глубоко преданы королю, однако…

– Договаривайте, герцог, прошу вас!

– Я имею в виду то роковое влияние, которое кардинал…

– Смелее, герцог, я не узнаю человека, взявшего штурмом Прива.

– …которое кардинал оказывает на государя Франции.

Все мы молим Господа о скорейшем выздоровлении его величества, но если это произойдет…

– Король может снова изменить свое решение под влиянием кардинала – вы это хотели сказать, не правда ли?

Монморанси ответил поклоном.

– Вот что я отвечу на это. Состояние моего старшего сына таково, что в самом недалеком будущем Франция получит нового короля. И этот монарх не будет дорожить своим министром – об этом уж я позабочусь, – с усмешкой продолжала вдовствующая королева. – Однако вопрос о судьбе Ришелье необходимо решить безотлагательно. Прошу вас высказаться, господа! Итак, как мы поступим с кардиналом?

Карты были открыты. Слово сказано. В зале сразу сделалось шумно. Говорили все разом, спорили, горячились.

Вспоминали о жертвах кардинала, приходя во все большее возбуждение. А та, чьими стараниями Ришелье менее пяти лет назад получил кардинальскую шапку, теперь, желая его гибели, со злой улыбкой на устах наблюдала за людьми, которым она только что обещала свое покровительство в деле расправы над ненавистным министром. Воистину от любви до ненависти один шаг…

* * *

– Итак, господа? – Королева-мать снова обвела взглядом собравшихся. Что заслуживает тиран?!

– Думаю, его следует сослать в Рим. Пусть Папа Урбан Восьмой пристроит его в своей канцелярии, – предложил де Гиз.

От Марии Медичи не укрылось, что де Гиз, произнося эти слова, бросил быстрый взгляд на Леклера дю Трамбле, молча стоявшего в углу.

– Нет, – возразил Бассомпьер, тот самый блестящий Бассомпьер, служивший его высокопреосвященству «кошкой, лапами которой обезьяна выгребала из печки горячие каштаны». Предоставляя славному маршалу ратные труды и победы, Ришелье оставлял себе награды и похвалы.

Итак, Бассомпьер сказал «нет».

– Заточить в Бастилию, чтобы в ней и издох!

Отсюда следует, что кардинал порядочно досадил маршалу.

– Право, вы несете вздор, господа! – вскричал Монморанси. – Вздор! Ришелье погубил Шале, Орнано, приора Ванд омского! Он отправил на эшафот Бувиля. По его приказу казнен Франциск де Росмадек, граф де Шапель! Он убийца, господа, и щадить его нечего! Я говорю – кровь за кровь: кардиналу снести голову с плеч!

– Браво, герцог! – возбужденно отвечала Мария Медичи. – Я никогда не сомневалась в вашей решимости идти до конца. И я разделяю ваше мнение.

Тут королева-мать повернулась к дю Трамбле. Взгляд ее не предвещал ничего хорошего.

– А знаете, герцог, почему де Гиз так милосерден к кардиналу?

При этих словах королевы-матери де Гиз сделал легкое движение, собираясь что-то сказать, но Мария Медичи властным жестом остановила его.

– Не надо оправданий! Я прекрасно знаю все, что вы можете сказать, герцог де Гиз. Послушайте лучше меня.

Де Гиз ответил легким поклоном и сложил руки на груди.

Дю Трамбле, изо всех сил старался казаться спокойным.

– Как вы думаете, Генрих, кто из нас в наиболее двусмысленном положении? – все с той же недоброй усмешкой спросила королева-мать, снова поворачиваясь к Монморанси.

– Очевидно, ваше величество имеет в виду себя, – почтительно отвечал герцог.

– Отнюдь! Вовсе нет, мой благородный и бесхитростный Монморанси! Разве это у меня есть старший брат, который в монашестве зовется отец Жозеф?! Который вхож к нему днем и ночью?! Подобную привилегию имеют еще только двое: Комбалле и Марион де Лорм, но они ведь не мужчины, – ядовито продолжала Мария Медичи. – И разве это я так упорно отмалчивалась, стоя в углу все это время, пока вы, господа, произносили все эти речи, от которых, я уверена, у господина кардинала сейчас случился приступ подагры?!

Все взгляды обратились на дю Трамбле. Он заметно побледнел.

– Ваше величество, вы несправедливы ко мне!

– Разве сказанное мной не соответствует действительности?

– Нет, все правда.

– Вот видите!

– Но ведь это никак не подтверждает мою нелояльность.

– Но к не доказывает обратного.

– Вы лишаете меня своего доверия! Только оттого, что Франсуа близок к кардиналу?! В таком случае, ваше величество, я прошу вас принять во внимание, что я не виделся с ним вот уже полгода и отношения у нас далеко не родственные.

– Откуда же это знать де Гизу! Вот он и принимает меры предосторожности, при этом искоса посматривая на вас, любезный дю Трамбле. Однако вы меня недооцениваете, господа! Я предвидела сегодняшнюю ситуацию. С сожалением сознавая, что здоровье Людовика всегда оставляло желать лучшего, я предчувствовала, что король не оставит наследника, уходя в мир иной. Поэтому я написала Филиппу Испанскому, с тем чтобы узнать его мнение о возможном браке бывшей супруги моего старшего сына, если она овдовеет, с младшим моим сыном – герцогом Орлеанским. Испанский кабинет не скрывает своего удовлетворения таким поворотом событий. Разумеется, при условии, что Ришелье будет тотчас удален. Я пообещала, что он исчезнет из политики. Как видите, господа, кардиналу недолго осталось тиранить Францию.

– Хвала провидению! – горячо воскликнул Генрих Монморанси. – Только одно не устраивает меня в словах вашего величества.

– Что именно, герцог?

– Вы сказали – «исчезнет из политики». Он должен исчезнуть, не только из политики. Он должен исчезнуть вовсе!

– Благодарю за напоминание, герцог, – улыбнулась Мария Медичи. – Королю Испании незачем знать подробности.

Наступило молчание.

– Вы видите, дорогой де Гиз, что вам не следует опасаться господина дю Трамбле. Хоть он и имеет такого брата, все же чутье придворного его никогда не подводило. Франция не позднее завтрашнего дня получит нового монарха.

И тогда песенка кардинала спета!

В это мгновение в коридоре послышались шаги.

Не успела королева-мать нахмурить брови, как ей доложили о лионском губернаторе господине д'Аленкуре, прибывшем по делу чрезвычайной важности.

– Сейчас ничего нет важнее известий о здоровье короля, – отрывисто произнесла Мария Медичи.

– Я только что от его величества! – задыхаясь, проговорил д'Аленкур, было ясно, что большую часть пути от кареты до апартаментов королевы он бежал.

Королева торжествующе посмотрела на затаивших дыхание заговорщиков. Однако она быстро овладела собой и приняла скорбный вид.

– Итак, вы прибыли сообщить нам, что король…

–..уже вне опасности, ваше величество, – сообщил ничего не подозревающий д'Аленкур. – Благодарение Богу, доктор Бувэр уверил меня, что его величество уже завтра сможет откушать куриного бульона.

Глава третья
Почему дю Трамбле впоследствии получил место коменданта Бастилии, а Бассомпьер – ее постояльца

После слов губернатора сделалось очень тихо. По. том – шумно. В жизни человека случаются мгновения, когда он явственно ощущает свою причастность к Истории. Кое-кому из присутствующих показалось в этот момент, что на них пала черная тень Бастилии. Одним из них был господин Леклер дю Трамбле. Взгляд, которым они снова украдкой обменялись с де Гизом, лишь укрепил дю Трамбле во мнении, что у собравшихся, а значит, и у него лично, крупные неприятности.

Мария Медичи закусила губу.

Однако королева-мать была не из тех, кто позволяет обстоятельствам управлять собой. Напротив, она всегда стремилась управлять обстоятельствами. Короче говоря, королева-мать являла собой натуру незаурядную.

– Господь внял молитвам матери, – твердо проговорила бледная Мария Медичи. – Извещена ли королева?

– Нет еще, ваше величество, – почтительно склонился д'Аленкур. Получив радостное известие из первых рук доктора Бувэра, я счел своим долгом прежде всего уведомить вас.

– Я не забуду вашего усердия, господин д'Аленкур, – произнесла королева-мать. – Однако необходимо немедленно уведомить королеву, ее прекрасные глаза, верно, уже покраснели от слез.

«Надо скорее предупредить Гастона! – подумала она. – Еще одно разочарование для бедного мальчика!»

С милостивой улыбкой она отпустила лионского губернатора.

– Знаете, герцог, – обратилась Мария Медичи к Генриху Монморанси, теперь я понимаю, почему древние предавали казни гонца, приносящего недобрые вести… Я должна немедленно переговорить с королевой Анной, – продолжала она через мгновение.

– Ваше величество, думаю, мне следует справиться у доктора Бувэра о том, когда его величество сможет принять меня. Я хочу засвидетельствовать ему свое почтение, – быстро проговорил дю Трамбле, направляясь к дверям.

– Полагаю, король еще слишком слаб и сегодня принять вас не сможет! властно произнесла королева-мать. В голосе ее звучал приказ.

Но дю Трамбле ему не подчинился. Он быстро вышел из залы.

– Господин маршал, – подозвала Мария Медичи Бассомпьера. – Проследите, чтобы господин дю Трамбле не скрылся. Кардинал должен узнать о выздоровлении короля уже после…

– Вы приказываете арестовать дю Трамбле, ваше величество?

Королева заколебалась.

– Нет, – решила она наконец. – Арестовывать не надо.

Прикажите своим офицерам, чтобы они не выпускали господина дю Трамбле из замка, только и всего.

Вслед за Бассомпьером разошлись и остальные заговорщики.

Мария Медичи осталась одна.

– Теперь – Анна, – промолвила она и позвала мадам де Бретей. – Срочно уведомьте королеву о том, что я жду ее здесь! На карту поставлено все!

– Но как это сделать, ваше величество?!

– Через маркизу де Вернейль. Она – надежный человек!

– Статс-дама из свиты ее величества?

– Именно! Не теряйте ни секунды, герцогиня!

Доблестный Бассомпьер вызвал капитана дю Гайлье.

– Кто охраняет замок?

– Полсотни швейцарцев.

– Швейцарцы?! Отлично – это то, что надо! Слушайте мой приказ: ни под каким видом не выпускать из замка шевалье дю Трамбле!

– Будет выполнено!

– В таком случае – чего же вы ждете?

– Я бы хотел уяснить одну деталь, сударь.

– Какую же, черт побери?!

– Должны ли они арестовать шевалье дю Трамбле, если он все-таки захочет выйти из замка?

«Королева запретила арестовывать дю Трамбле», – вспомнил маршал и принял соломоново решение:

– Послушайте, дю Гайлье, разве я недостаточно ясно выразился? Не арестовывать, а воспрепятствовать тому, чтобы он покинул замок. Затолкайте его обратно – пусть сидит тут!

– И еще одно.

– Что там еще?

– Боюсь, не все швейцарцы имеют ясное представление о том, как выглядит господин дю Трамбле…

– А, тысяча чертей! Впрочем, тем лучше.

– Лучше, сударь?

– Ну да! Как мне это сразу не пришло в голову! Пусть швейцарцы не выпускают никого.

– Никого?

– Кроме тех, кто в состоянии объяснить, кто он такой, на понятном им языке.

– Отлично!

Наконец-то получив четкий приказ, заметно повеселевший капитан удалился.

«Никто, кроме меня, в замке не говорит по-немецки, а уж мне-то не придет в голову донести кардиналу на самого себя!» – рассудил маршал.

Поздравив себя с удачным решением проблемы, он удалился почивать, так как время было уже позднее.

Между тем не все в замке готовились ко сну. По главной лестнице прошел дозор из трех солдат швейцарской гвардии и сержанта, каждый из солдат нес зажженный факел, в руках сержанта была алебарда. Когда швейцарцы скрылись за поворотом, в глубине коридора показалась фигура, закутанная в плащ. Человек направлялся к главному выходу из замка.

Он шагал твердо, но, видимо, не искал встреч с обитателями замка, в основном, из окружения королевы-матери, временно находящейся в Лионе, в связи с болезнью короля.

Дворянин, закутанный в плащ, добрался до широких ступеней лестницы, ведущей к главному входу, и стал торопливо спускаться. Лицо его скрывала широкополая шляпа с обычным красным пером, которые носило в те времена большинство военных…

* * *

Во дворе застучали копыта лошадей, и появилась карета с королевскими гербами, послышались голоса, заплясали огни, отбрасывая причудливо колышащиеся тени на стены замка.

Анна Австрийская немедленно прошла к королеве-матери. Ее сопровождали камеристка-испанка донья Эстефания, а также г-жа де Вернейль, г-жа де Ланнуа и м-ль д'Отфор.

Последняя из названных дам тайно служила партии принца, так как была подкуплена его сторонниками. Г-жа де Вернейль являлась осведомительницей Марии Медичи, а г-жа де Ланнуа шпионила в пользу кардинала. Таким образом, несчастная королева Анна могла положиться лишь на преданную Эстефанию, приехавшую с ней из Мадрида.

– Вы все уже знаете? – спросила ее королева-мать, предварительно убедившись, что все приближенные королевы удалились.

Они находились за толстыми створками дубовых дверей и не могли подслушать разговор, находясь на виду друг у Друга. Впрочем, королева-мать для верности пригласила Анну Австрийскую перейти с ней в смежный кабинет, затворив и его двери.

– Я все знаю, но испытываю лишь облегчение. Смерть его величества оставила бы в моем сердце незаживающую рану.

– Я хорошо знаю вас, Анна, и в другой ситуации готова была бы разделить ваши чувства. Но не теперь.

– Что вы имеете в виду, ваше величество?

– То, что наш заговор против министра зашел слишком далеко, чтобы остановиться на полпути. И при теперешнем положении дел больной и немощный король был бы для нас куда более безопасен…

Не дожидаясь дальнейших вопросов со стороны молодой королевы, королева-мать посвятила ее во все детали описанной выше сцены.

Анна Австрийская всплеснула руками:

– Это был он!

– Кто – он?! О ком вы, Анна?!

– Я видела его из окна кареты, подъезжая сюда. Он проскакал мимо, словно не заметил ни охраны, ни гербов на карете. Постарался спрятать лицо… Мы погибли!

– Да о ком вы говорите, Анна?!

– По дороге сюда я встретила…

– Ну же!

– Дю Трамбле. Он скакал во весь опор.

– Вы не заметили в каком направлении?

– К заставе у дороги на Дофине!

Мария Медичи вздрогнула:

– Значит, утром кардинал узнает все! Ах, почему я не приказала Бассомпьеру арестовать его сразу. Но как он выбрался из замка?!

Маршала разбудили не без труда. Королева-мать повторила ему свой вопрос. Поскольку Бассомпьер затруднился с ответом, был призван испуганный капитан швейцарцев. Вызвали часовых.

– Косподин маршал, ни отин шелофек, што гофорил пофранцусски ис дфорца не выходиль, – уверенно отвечали бравые усачи.

Напрасно великолепный в гневе Бассомпьер грозил собственноручно расстрелять всех, кто упустил дю Трамбле.

Швейцарцы упорно стояли на своем:

– Гофорил по-немецки, косподин маршал! Ни один елофо францусски, все фремя – немецки!

– Кто говорил, канальи?!

– Тот косподин, который выходить.

– А-а, так вы признаетесь, что выпустили его?!

– По фаш приказ, косподин маршал. Ни слофо по-францусски!

– Ах, черт побери!

– Вы совершили ошибку, Бассомпьер, недооценив способности дю Трамбле к языкам, – ядовито заметила Мария Медичи. – Она может дорого стоить нам всем. Потому что с кардиналом господин дю Трамбле будет говорить на родном языке, что значительно облегчит взаимопонимание!