Текст книги "Морская соль"

Автор книги: Николай Жданов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

ДЕНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

До начала учебного года оставалось менее двух недель, и у новичков на это время не было никаких других обязанностей, как только познакомиться друг с другом да привыкнуть к распорядку и новым условиям.

К концу дня Дуся довольно ясно представлял себе расположение лагеря, узнал от других новичков, в какой стороне море и где стоят крейсеры; один мальчик залезал на высокое дерево и сам отлично видел их оттуда.

Этот мальчик сразу понравился Дусе. Он был очень живой, ловкий, на его смуглой весёлой рожице умно и лукаво поблёскивали узенькие чёрные глазки. Все звали его Япончик. Но он сказал Дусе, что на самом деле он совсем русский, и даже офицер-воспитатель капитан-лейтенант Стрижников запретил ребятам так его называть. Правда, они всё равно называют, потому что очень похож, и он вовсе не обижается.

– Вот посмотри: так я ещё похожее, – сказал Япончик.

Он сел на кочку, ловко подобрал под себя ноги и, откинув в сторону локти, пальцами рук оттянул кожу у себя на висках. От этого глаза у него сделались совсем узенькие, и так как он ещё немного покачивался, то стал совершенно похож на игрушечного японского божка.

– Здорово! – изумился Дуся. – Научи меня так.

– У тебя не выйдет, – сказал Япончик, поднимаясь с земли. – У тебя лицо совсем не такое.

Япончик всё знал и охотно делился самыми ценными сведениями. Так, он сообщил, что мичман Гаврюшин, тот самый, с которым Дуся и Тропиночкин прибыли в лагерь, оказывается, был не раз в самых дальних плаваниях и даже обошёл на корабле весь земной шар.

– Он даже был в Сингапуре! – сказал Япончик. – И в Аргентине!

– В той самой? – спросил Тропиночкин. – «Где небо южное так сине…»?

– Конечно! – тотчас подтвердил Япончик. – Он был в Рио-де-Жанейро и в Буэнос-Айресе. А уголь они брали в Порт-Саиде. Это на краю карты, у конца полушария… Не веришь?

Но Дуся ничего не ответил. Он был смущён. Почему-то именно эти географические названия: Порт-Саид, Рио-де-Жанейро, Сингапур – всегда волновали его. Они были такими далёкими и такими заманчивыми, что казалось невероятным увидеть человека, который когда-либо был там. Он был уверен, что такой человек должен и выглядеть по-особенному, не как все люди. А мичман Гаврюшин ехал с ними на грузовике как ни в чём не бывало. Ходит в поношенном кителе, и никто даже не догадывается о том, какой это удивительный человек.

– Это верно, Япончик? – спросил он. – Почему же он… – Дуся невольно замялся, подыскивая слово.

Но Япончик сразу его понял.

– Потому что он скромный, – сказал он. – А вот «папа-мама» – храбрый.

– Это кто «папа-мама»? – не понял Дуся.

– Как, вы разве не знаете? – удивился Япончик. – Это капитан-лейтенант Стрижников наш «папа-мама». Все ребята его так зовут между собой, только он ещё не знает. А может быть, и знает, но всё равно не сердится. Это ведь доброе прозвище, правда? Его все ребята любят – он настоящий моряк, обстрелянный!

По дороге в лагерь в кустах у спортплощадки они случайно заметили ежа. Дуся тронул его палочкой, и ёж сразу свернулся в клубок. Ребята долго возились с ним.

– Отнесите его в живой уголок! – сказал подоспевший Стрижников.

– Разрешите, мы с Парамоновым отнесём, – вызвался Тропиночкин.

– Добро, – сказал «папа-мама».

Живой уголок помещался на террасе маленького домика у озера. Сквозь высокие стёкла окон сюда в обилии проникал дневной свет, но было душно, пахло вялой травой и тиной.

Тропиночкин распахнул окно, извлёк из-под стола пустой фанерный ящик, бросил туда захваченный из лесу мох и, стараясь не уколоться, водворил в ящик ежа. Потом Тропиночкин показал Дусе змею в банке со спиртом, гнездо осы, моллюсков-прудовиков, гусеницу, хромую сороку.

Осмотрев живой уголок, они заперли окно и вышли на берег озера.

– Ты плавать умеешь? – спросил Тропиночкин.

– Ещё не умею, – огорчённо сказал Дуся. – Тётя Лиза говорила: «Надо, говорит, его плавать научить, а то какой из него моряк!» А бабушка говорит: «Чего ты торопишься! Моряк или не моряк, это всё равно скажется. Вот поступит в училище, а там наша парамоновская натура даст себя знать. Её на глаз не увидишь, как соль в морской воде, а хлебнёшь – почувствуешь!»

– Ну, и чего ты чувствуешь теперь? – спросил удивлённо Тропиночкин.

– А я ничего не чувствую, – признался Дуся. – Просто вот как был, так и есть, только мне тут интереснее.

– И мне тоже интереснее, – согласился Тропиночкин. – Плавать я тебя быстро научу, не беспокойся. У моряков самое первое – это дружба и помощь.

– Потому что они всегда вместе – на одном корабле. Верно? – сказал Дуся.

– Конечно, – подтвердил Тропиночкин. – Танкисты тоже дружные очень, и лётчики, и всякие солдаты вообще, а моряки всех крепче дружат. Уж если моряк моряка где увидит, так они с первого слова друзья. Правда ведь?

Дуся не ответил. Случайно сунув руку в карман, он обнаружил записную книжку, найденную утром. Он совсем забыл о ней и теперь поспешил показать её Тропиночкину. Тот сказал сначала, что книжку надо отдать дежурному офицеру, который всегда приходит к столовой и в обед и в ужин, – и тогда дежурный офицер громко спросит: «Кто потерял книжку?» – тому и отдаст. Но потом они решили, что потерявшему книжку станет, наверное, неловко перед всеми, потому что терять ничего нельзя.

Сев на траву, они принялись рассматривать книжечку, чтобы установить, кому она принадлежит. Впрочем, Дуся был почти уверен, что книжечку обронил один из тех старшеклассников, что встретились ему утром у озера.

На первой странице было написано: «Никогда не думайте, что вы уже всё знаете. Павлов».

– Кто это Павлов? – спросил Дуся.

– Не знаю, – пожал плечами Тропиночкин. – Может быть, это он самый и есть?

Но на другой странице значилось: «Если человек не привык к дисциплине и порядку, с ним вместе нельзя воевать. Макаров».

– Вот видишь! – сказал Дуся. – Может быть, он вовсе не Павлов, а Макаров.

– Тут ниже ещё что-то написано, – заметил Тропиночкин.

– «Это надо внушить Метелицыну», – прочёл Дуся.

– Метелицыну? – оживился Тропиночкин. – Это знаешь кто – Метелицын?

– Кто?

– Помнишь, в столовой мы двоечника видели, угрюмый такой, позади всех стоял, без погон?

– Помню, – прошептал Дуся, вспомнив печальный взгляд, которым посмотрел на него Метелицын. – Значит, они из одной роты, – догадался он.

Дальше в книжечке был нарисован парусник и большой руль в двух разных поворотах и внизу подписано: «Оверштаг, фордевинд». Но потом на листке шла запись, от которой в груди у Дуси остановилось дыхание.

– Видишь? – сказал он Тропиночкину. – Вот прочитай: «В случае встречи с неприятелем, превосходящим нас в силах, я атакую его. Адмирал Нахимов». И чуть пониже: «Прекрасный вывод! Из наших офицеров ему следовали: «Талалихин – лётчик, Осипов – катерник, Парамонов – подводник и другие». Понял теперь? – В голосе Дуси было такое волнение, что Тропиночкин даже удивился.

– Чего ты? – спросил он. – Что тут такого?

– Чего! Ты разве не видишь? Тут про моего отца написано.

– Где?

– Ну вот же, читай: «…Парамонов – подводник».

Тропиночкин перечитал запись.

– Почему ты думаешь, что это про твоего отца написано?

– Потому что знаю, – убеждённо сказал Дуся.

Он чувствовал, он был глубоко уверен, что тут, в книжке, сказано про отца, но объяснить это Тропиночкину почему-то не мог.

– Пойдём, – сказал он, поднимаясь, – нам уж, наверное, пора.

Тропиночкина, видимо, озадачил вид Дуси, и он молча пошёл рядом с ним по берегу.

– Раутский, куда вы пропали? Вас к дежурному офицеру зовут! – послышался совсем близко чей-то недовольный голос, и Дуся увидел появившегося из-за деревьев нахимовца, одного их тех, что встретились ему здесь утром. – Да я, как вернёмся в город, хоть пять таких книжек тебе достану, – продолжал он.

– Ты не знаешь, в чём дело, – отозвался, выбираясь из кустов, его товарищ, и приятное лицо его с намокшей прядью волос, выбившихся из-под бескозырки, показалось Дусе огорчённым и озабоченным. – В этой книжечке очень важные для меня заметки.

«Это, конечно, он потерял», – понял Дуся и, достав из кармана свою находку, решительно протянул её молодому моряку.

– Это ваша, не правда ли?

– Ну, вот же она! Конечно, моя! – Юноша весь просветлел. – Где вы её нашли?

– Там, на берегу, где вы утром купались, – сказал Дуся.

Ему очень хотелось спросить про своего отца, но тот другой стоял тут же и всё тормошил товарища за рукав.

– Да идёмте же, Раутский, ведь нас ждут!

– Сейчас, сейчас!.. Ну, спасибо тебе большое, – сказал Раутский Дусе и протянул ему руку.

Рука у него была сильная, горячая и сухая.

НЕПОРЯДОК НА ПИРСЕ

Дождь моросил целых три дня подряд. Вода в озере стала свинцово-серой, казалась тяжёлой и холодной. Должно быть, лето уже поворачивало к осени.

На воскресенье был назначен праздник, посвящённый итогам лагерного сбора старших рот. Предстояли шлюпочные соревнования, готовились спортивные игры, ожидали приезда артистов и гостей. В лагере целые дни шли тренировки и репетиции. Офицеры-воспитатели были озабочены и заняты с утра до вечера. Воспитанники, имевшие переэкзаменовки, торопились в последние дни избавиться от «хвостов».

Новичков всё это мало касалось.

Наконец солнце пробилось сквозь тучи. Сосны спокойно красовались неподвижными вершинами; на берёзах, быть может, в последний раз затрепетали нежные, прозрачно-жёлтые листья; лёгкий ветерок срывал их с ветвей и гонял в чистом воздухе.

Под вечер Стрижников разрешил всем, кто хочет, погулять по лагерю.

– Пойдём на озеро! – предложил Дусе Тропиночкин.

После нескольких дней, почти полностью проведённых в помещении на занятиях и в общих беседах, оба с удовольствием сбежали вниз по крутому лесистому склону и пустились вдоль берега.

– Подожди меня здесь, – сказал Тропиночкин, когда они подошли к тростниковым зарослям.

Он исчез, и через несколько минут Дуся увидел его выплывающим из камышей с шестом в руках на маленьком старом плотике, сбитом из досок.

– Вот здорово! Где ты взял? – закричал Дуся с восторгом и едва скрытой завистью.

– Да уж взял, – сказал Тропиночкин. – Я его ещё давно присмотрел. И ты вставай со мной, если хочешь.

Он причалил к берегу и протянул Дусе руку.

Но плот не мог выдержать сразу двоих. Он погружался в воду, и на нём никак нельзя было устоять. Тогда они по одному стали плавать вдоль заводи, отталкиваясь шестом от вязкого дна. Это было очень интересно, но в конце концов Дуся устал. Кроме того, ботинки сильно промокли, брюки до самых колен покрылись тиной и грязью и неприятно холодили ноги.

– Пойдём, уже темнеет, – сказал он.

– Подожди! – возразил Тропиночкин. – Я сейчас на остров сплаваю, и пойдём.

Дуся посмотрел на остров, казавшийся теперь пустынным и мрачным.

– Не надо, – робко сказал он. – Нам пора.

– Я ведь скоро, – настаивал Тропиночкин. – Ты подожди меня здесь.

Он оттолкнулся от берега и поплыл. Дуся следил, как он грёб шестом, когда не стал доставать дна, как наконец причалил к острову и, спрыгнув на берег, помахал рукой и скрылся в кустах.

«Он смелый, – подумал Дуся. – Пусть только скорей возвращается». Было неприятно сидеть одному: уже темнело и, кроме того, он стал опасаться, что кто-нибудь их заметит. Тут Дуся увидел что-то тёмное, колыхающееся в серых волнах у самого острова.

«Что же это такое?» – подумал он. И вдруг понял, что это плот – тот самый, на котором перебирался Тропиночкин. Он, наверное, не прикрепил его у берега, и волны понесли плот в озеро.

Как же теперь быть?

Дуся беспомощно огляделся вокруг. До острова было метров двести. В сумерках тускло светящееся водное пространство казалось бесконечным, а сам остров – маленьким и угрюмым. Тёмная туча, очень похожая на большое ватное пальто, развешенное для просушки, медленно двигалось к озеру. Кусты, в которых скрылся Тропиночкин, сливались в одну тёмную массу, и только узкая багрово-красная полоса на горизонте ещё тлела, словно последний уголь затухающего костра. Но и она скоро потухла. Дуся подошёл к самой воде и крикнул:

– Тропиноч-ки-ин, плот унесло-о!

Но голос был слаб, и поднявшийся стремительный ветер едва ли донёс его и до половины расстояния, отделявшего берег от острова.

А плот уносило всё дальше и дальше в озеро, и теперь уже трудно было различить на серой зыби волн колеблющуюся тёмную точку.

Размахивая какими-то прутьями и подпрыгивая, Тропиночкин появился наконец с другой стороны острова; добежав до места, где был оставлен плот, он остановился. Прутья выпали у него из рук.

Он тоже что-то кричал Дусе, но ничего нельзя было разобрать. Потом Тропиночкин стал почти неразличим в темноте.

А Дуся всё стоял на берегу, не зная, на что же решиться. Над темнеющим озером, над глухо шумящим лесом прозвучал и затих сигнал вечернего отбоя. Сейчас все в лагере, должно быть, ложились спать, и Дуся с тоской представил себе, как волнуется и недоумевает вице-старшина Колкин, а старшина второй статьи, молодой и добрый моряк Алексеев, постоянно находившийся вместе с ними в домике, уже, наверное, пошёл докладывать «папе-маме».

Надо было на что-то решиться.

Дуся выбрался из кустов и торопливо пошёл по берегу к морской базе.

Морская база была едва ли не самым примечательным местом в лагере. В сущности, это был простой деревянный сарай, стоящий на самом берегу озера, близ пирса, но нахимовцы прозвали его «морской базой». Тут снаружи висели по стенам багры и вёсла, спасательные пояса, сигнальные флаги и фонари, таблицы семафоров, а внутри стояли на стеллажах модели парусных яхт, бригов, фрегатов, а также современного крейсера и линкора. В углу, на специальной подставке под стеклянным колпаком, хранился большой корабельный компас; рядом, на стене, висел металлический барометр. Небольшие круглые окна, похожие на иллюминаторы, были расположены высоко, почти под самым потолком, и не давали много света. На базе было установлено постоянное дежурство дневальных, назначавшихся из воспитанников старших рот.

У деревянной будки близ базы качался подвешенный на проволоке фонарь, и всклокоченные тени деревьев метались по берегу.

Дуся прибавил шаг.

Подойдя поближе, он увидел на крыльце, под фонарём, стройную юношескую фигуру в коротком бушлате. И сразу узнал Раутского.

– Кто там? – громко спросил Раутский, вглядываясь в темноту.

– Это я, Парамонов. – Дуся вышел на свет.

– Ах, вот это кто! – удивился Раутский, тотчас узнав Дусю. – Ты чего же тут ходишь? Разве вам сегодня разрешено ещё не ложиться?

– У Тропиночкина плот унесло, – сказал Дуся.

Из будки между тем доносились голоса – должно быть, там были ещё нахимовцы.

– Какой плот? Мы тут базу убираем, уже заканчиваем. Тебя что, к нам прислали?

– Я сам пришёл.

– Не понимаю! Кто ж этот Тропиночкин?

– Мой товарищ.

– Ах, вот что! Тот самый?

– Тот самый, – сказал Дуся. – Он там один сейчас. Он, может, думает, что я просто ушёл, и всё.

– Да где он? – всё ещё недоумевал Раутский.

– Я же говорю – у него плот унесло, теперь он один на острове.

– На острове? – Раутский ещё более удивился. – Кто же его туда послал теперь?

– Никто, – еле слышно признался Дуся. – Мы сами. Только у него плот унесло, а я на этом берегу сидел.

Старший нахимовец, раздумывая, покачал головой и присвистнул.

– Ну, заварили кашу! – сказал он. – Теперь, пожалуй, не порадуетесь. – И, помолчав, спросил: – Кто-нибудь видел вас?

– Нет, никто ещё не видел. Если бы плот не унесло…

– Подожди! – вдруг остановил Дусю Раутский и, приоткрыв дверь будки, крикнул: – Метелицын, на минутку!

На крыльце появился плечистый, немного нескладный нахимовец, и Дуся при свете фонаря тотчас узнал в нём нарушителя дисциплины, что ходил без погон позади строя.

– Что ты хочешь? – обратился он к Раутскому.

Он был по-прежнему без погон, и его тёмные большие глаза светились мягко на грубом, большом лице.

– Видишь ли, – сказал деловито и доверительно Раутский, – надо выручить вот этих малышей.

– Но тут только один малыш, – простодушно заметил Метелицын, – а где остальные?

– Их всего двое, но в том-то и дело, что один сидит теперь на острове. Заплыл туда на плоту, а плот унесло волнами.

– Придётся сходить на шлюпке, – просто сказал Метелицын. – Им же, наверное, отбой был?

– Кажется, был, но, может быть, обойдётся. Ты возьми четвёрку и не шуми вёслами. Лучше, если бы не заметили, – добавил он. – Я бы сам пошёл, да меня каждую минуту спросить могут.

– Понятно, – сказал Метелицын и шагнул в темноту к причалу.

– Ты бы шёл к себе, – сказал Раутский Дусе. – Там же, может быть, вас ищут.

– Нет, – сказал Дуся, – я один не могу, мы лучше вместе с Тропиночкиным.

В это время в темноте со стороны лагеря мелькнул свет и раздались голоса.

– Начальник училища идёт! – тревожно прошептал Раутский. – Давайте-ка в сторонку.

Стоя за будкой в темноте, Дуся слышал, как Раутский громко скомандовал:

– Смирно-о!

Потом по деревянному настилу отчётливо прозвучали его шаги, затем послышался рапорт:

– Товарищ капитан первого ранга, группа воспитанников третьей роты заканчивает праздничную уборку. Дежурный по пирсу, воспитанник первой роты Раутский.

– Вольно, – сказал начальник и в сопровождении нескольких офицеров (о чём Дуся мог судить по шуму шагов на крыльце) прошёл к будке.

«Только бы поскорее они ушли, только бы поскорее!» – думал Дуся. Но, как нарочно, начальник задержался на крыльце. Он спрашивал, готовы ли машины к встрече гостей и не отсырела ли площадка, на которой будет происходить перетягивание каната. Ему отвечали незнакомые Дусе голоса офицеров. Потом Стрижников сказал, что заплывы на большие дистанции врач советует отменить, так как вода в озере стала холодной.

– Посмотрим! – сказал начальник.

И все медленно пошли от будки.

Дуся вздохнул с облегчением.

Вдруг явственно послышался всплеск у самого пирса.

– Кто это там? – сердито спросил начальник.

Один из его спутников подошёл к берегу и зажужжал ручным фонариком.

«Попались!» – пронеслось в голове у Дуси.

– Никого нет, это волна! – раздалось в темноте.

И Дуся узнал голос мичмана Гаврюшина.

Офицеры двинулись дальше. А через минуту на деревянных мостках пирса появился Метелицын.

– Всё из-за цепи, – хмурясь, сообщил он, – пока я с ней возился, они и услышали.

– Ничего, всё обошлось! – успокоил Раутский. – Только давайте поживее!

Он озабоченно посмотрел на фонарь, который качнуло порывом ветра так, что проволока заскрипела.

А Дуся уже шагал вслед за Метелицыным, с уважением поглядывая на его широкую спину.

Спустившись на пирс, они отвязали четвёрку. Волны, казавшиеся чёрными, как смола, плескались о широкое днище.

– Держись! – шепнул Метелицын и сильными взмахами вёсел вывел шлюпку на озеро.

Дуся сидел на корме, вцепившись руками в борта. Озеро грозно колыхалось вокруг. Туча – та самая, что походила на ватное пальто, – медленно наплывала сбоку, всё больше закрывая небо над озером. Тёмные плотные полы пальто как бы растрепались; седые, почти белёсые лохмотья расползлись по сторонам. И вдруг тонкий огненный вьюн вильнул и исчез в туче, осветив на мгновение противоположный берег и синий, далёкий лес.

Ударил гром, и порывы ветра погнали по озеру мелкую быструю рябь.

– Даёт! – сказал Метелицын и ещё энергичнее заработал вёслами.

Дуся теперь не видел вокруг себя ничего, кроме волн, упругих и гладких, в оловянных отблесках побелевшего неба. Садясь в лодку, он думал, что легко найдёт место, куда надо причалить, а теперь, пожалуй, не мог бы даже сказать, где находится и самый остров.

Метелицын грёб, казалось, на самую середину озера. Но вот он уверенно повернул шлюпку так, что ветер стал дуть Дусе в спину. При свете новой зарницы Дуся увидел впереди согнутые ветром кусты тальника. «Где-то там Тропиночкин», – подумал он. Шлюпка стала огибать остров с подветренной стороны. Теперь ветер чувствовался меньше.

– Ну, где он тут? – спросил Метелицын, опустив вёсла.

Дуся молчал, не зная, что сказать, и с удивлением и невольной робостью разглядывал незнакомый тёмный берег.

– Тропиночкин! – позвал он еле слышно.

Никто не откликался.

– Ты громче зови, – посоветовал Метелицын.

Дуся стал кричать громко, как только мог. Он уже решил, что Тропиночкин ушёл зачем-нибудь на другую сторону острова. Вдруг около них, в кустах, что-то зашевелилось, и из зарослей возникла маленькая взъерошенная фигура Тропиночкина.

– Ты чего же не откликаешься? – обиделся Дуся. – Мы за тобой пришли, а тебя нет.

– Я грозы испугался, – сказал Тропиночкин, – в блиндаж залез – тут в песке настоящий блиндаж вырыт.

– «Блиндаж, блиндаж»! – заворчал Метелицын. – Ты прыгай скорей в шлюпку: нам спешить надо.

Тропиночкин покорно забрался в шлюпку – её Метелицын подвёл к самому берегу – и пристроился вместе с Дусей на корме.

– Ровнее сидите, – сказал им Метелицын, – а то опрокинемся.

Он развернул шлюпку и повёл её обратно. Опять несколько раз ударил и прокатился по воде громовой раскат.

Как только они отошли от острова, ветер подул навстречу с такой силой, что шлюпка почти не двигалась вперёд. Несмотря на все усилия Метелицына, её начало сносить. Порывы ветра срывали с вёсел струи воды и обдавали Дусю и Тропиночкина холодными брызгами.

В белёсой мгле над озером то и дело вспыхивали зигзаги молний. Хлынул дождь, поверхность воды сделалась пятнистой. Ветер налетал теперь вихрями и гнал шлюпку боком. С трудом удалось Метелицыну поставить её по ветру. Ветер поволок её по воде наискосок к берегу, в сторону от пирса. Теперь все усилия Метелицына сводились к тому, чтобы шлюпку не опрокинуло. Он яростно работал вёслами. При вспышках молнии лицо его казалось бледным, напряжённым, решительная складка выступила на лбу.

Он приказал им сесть на дно лодки и держаться за банку.

Хорошо, что Дуся уже знал, что банка – это скамья. Он уцепился за неё обеими руками и прижался к Тропиночкину, тоже мокрому до нитки. Были минуты, когда Дусе казалось, что Метелицын вот-вот выбьется из сил и тогда их шлюпку опрокинет.

Но Метелицын был неутомим. Только раз ему не удалось вовремя поставить шлюпку поперёк волны, и вода хлестнула через борт и залила днище. Дуся привстал было, но Метелицын грозно крикнул: «Сесть!» И им снова пришлось покориться.

Наконец шлюпка прошуршала днищем по песку и остановилась, ткнувшись носом в край берега.

– Ну, ваше счастье, что не опрокинуло, – сказал Метелицын. – Выбирайтесь поскорее да идите к себе.

Дуся и Тропиночкин, порядком промёрзшие, мокрые, напуганные бурей, мгновенно выбрались на сушу.

– Спасибо вам, – еле выговорил Тропиночкин, вздрагивая от холода.

– А как же шлюпка? – спросил Дуся.

– Это уж моя забота, – сказал Метелицын. – Вот утихнет немного, отведу к пирсу. А вы, в случае чего, держите язык за зубами. Понятно?

– Понятно, – пролепетали Дуся и Тропиночкин и побежали по скользкому берегу.

Дождь ещё шёл, но ветер стихал, и небо стало светлее, так что вечер уже не казался ночью.

Пробежав метров полтораста по берегу, мальчики очутились на дорожке, ведущей к пирсу.

– Ого, куда нас отнесло! – изумился Тропиночкин.

– Тише, – остановил его Дуся, – кто-то идёт.

Они замерли под деревом. По тропинке спускались к пирсу два офицера в дождевых плащах.

– Вы ясно видели шлюпку? – услышали они, когда офицеры проходили мимо.

– Просто как на ладони. Молния осветила всё озеро, и я увидел, как ветер сносит её к берегу.

– Да, за такой беспорядок на пирсе придётся взыскивать самым строгим образом. Это совершенно нетерпимо, – проговорил опять первый офицер.

Шаги на тропинке замолкли.

– Кто это? – прошептал Дуся.

– Начальник училища капитан первого ранга Бахрушев. Разве ты не узнал? А с ним, должно быть, дежурный офицер. Видно, они нас заметили на озере.

– Что же теперь будет?

– Может быть, ещё не узнают, кто виноват, – сказал Тропиночкин. – Нам с тобой надо молчать.

Они вновь пустились бежать к лагерю.

Гроза помешала обычному для этого времени распорядку: у домика и у забора мелькали в темноте фигуры нахимовцев. Оказалось, что ветром сорвало покров одной из палаток; палатку укрепляли вновь. Дуся и Тропиночкин, воспользовавшись происшествием, незаметно пробрались на свои места и, сняв мокрую одежду, заснули как убитые.