Текст книги "Рапава, Багиров и другие. Антисталинские процессы 1950-х гг."

Автор книги: Николай Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

Вряд ли Ризаев стал писать Сталину письмо такого содержания, если бы был знаком с содержанием его телеграммы, направленной 10 января 1939 г. секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий, наркомам внутренних дел, начальникам Управлений НКВД. В телеграмме говорилось: «ЦК ВКП/б/ разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 г. с разрешения ЦК ВКП/б/ […]. Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата и притом применяют его в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманна в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников. ЦК ВКП/б/ считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружающихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод»[22]22
  Известия ЦК КПСС. 1989. № 3. С. 145.


[Закрыть].

Таким образом, беззаконие было санкционировано Сталиным от имени ЦК ВКП/б/. Нельзя, кстати, признать бесспорным и утверждение, что меры физического воздействия к арестованным в практике НКВД стали применяться только с 1937 г.

Конкретные дела, судебные и внесудебные решения по которым были отменены, свидетельствуют, что арестованных в застенках НКВД стали избивать раньше. Как уже отмечалось, Маркарян в суде рассказал о том, что в 1939 г. Багиров провёл расширенное совещание с участием работников суда и прокуратуры. На этом совещании и была оглашена телеграмма, подписанная Сталиным, о применении физических мер воздействия к лицам, обвинявшимся в совершении контрреволюционных преступлений.

Значит, в 1939 г. многие сотрудники не только органов НКВД, но и прокуроры, так же как и судьи, знали об очередном «мудром указании вождя народов». Но многие ли тогда задумывались над бесчеловечностью такого указания? Вряд ли. Почему? В большинстве своём страх, охвативший к тому времени всё общество, не позволял «собственное мнение иметь». Все были едины, все шли по одному пути, считая его единственно верным, не задумываясь о том, куда он приведёт.

Как уже отмечалось, особый размах беззаконие получило после убийства С.М. Кирова 1 декабря 1934 г.

О том, что Сталин солгал, назвав 1937 г. годом начала применения мер физического воздействия к лицам, арестованным органами НКВД, свидетельствуют, в частности, следующие показания Борщева в суде.

Рассказав довольно подробно о фальсификации дел в отношении необоснованно арестованных, он пояснил, что наркомом внутренних дел республики была дана такая установка: если органами НКВД арестовывалось то или иное лицо, значит арестовывался враг. А поэтому необходимо принять все меры для того, чтобы доказать его вину в контрреволюционной деятельности или в принадлежности к контрреволюционной организации. Как добивались нужные «доказательства», видно из заявления Борщева в суде о том, что он «безоговорочно принял в 1936 году указание Сумбатова о применении к некоторым лицам, обвинявшимся в контрреволюционной деятельности, мер физического воздействия». Эти показания Борщева не нуждаются в комментариях.

Как следует из содержания приведённой телеграммы Сталина, он считает, что олицетворяет собой весь ЦК ВКП/б/. В этой связи небезынтересно привести эпизод, о котором сообщил Багиров в судебном заседании.

По предложению Сталина, после войны была составлена программа Азербайджанской демократической партии Ирана. Когда он, Багиров, находился на приеме у Сталина, в связи с этой программой, то увидел, что на проекте программы имеются поправки Сталина. Он попросил разрешения передать этот проект в ЦК КПСС и оформить эту программу, как положено. В ответ на это Сталин вспылил и заявил: «Я – ЦК» и сунул её в карман Багирову, и с тем он уехал в Баку. По словам Багирова, об этом факте в ЦК КПСС никто не знал.

Как один из руководителей «повстанческого движения» был арестован Гамид Султанов, член партии большевиков с 1907 г. С декабря 1917 г. являлся членом Исполкома Бакинского Совета, а в 1918 г. – ответственным секретарём Центрального штаба красногвардейских, отрядов в Баку. С 1919 г. находился на подпольной работе на Кавказе. В 1920 г. входил в состав Ревкома Азербайджана, был членом ВЦИК СССР, народным комиссаром коммунального хозяйства республики. Его обвинили в том, что он, являясь одним из членов «Азербайджанского контрреволюционного националистического центра», был руководителем «повстанческой организации» Шемахинского района, вместе с Ахундовым готовил террористический акт в отношении Багирова.

В ходе следствия Султанова жестоко избивал Борщев. Воля Султанова была сломлена, и он вынужден был оговорить себя и других.

Важно отметить, что ещё до того, как Ахундов и Султанов были осуждены, в печати их объявили врагами народа. Впрочем, в этом ничего удивительного не било. В то жестокое время многие «враги народа» задолго до рассмотрения их дел в суде приговаривались «широкими массами трудящихся» к самым суровым наказаниям, а уж потом их осуждали именно к таким мерам наказания. Гамид Султанов был расстрелян.

Ничем себя не скомпрометировал и другой «руководитель повстанческого движения» – нарком земледелия Азербайджанской ССР Г.С. Везиров. Как и других, его принудили оговорить себя и других в том, что он руководил повстанческой организацией, готовил террористические акты в отношении Берии и Багирова, что в ходе подготовки восстания завёз большое количество стрелкового оружия в 46 районов Азербайджана.

В одном из своих выступлений Багиров, обращаясь к Везирову, заявил: «За исключением Вас персонально, весь аппарат (имелся в виду аппарат наркомата земледелия республики. – Н.С.) или арестован, или разоблачен, или в стадии разоблачения. Вы говорите: Кто? Разве речь идёт о сожалении? Речь идёт о том, что аппарат Наркомзема сознательно вёл антисоветскую, антиколхозную работу. Так обстоит дело». На реплику Везирова, что у него осталось «2–3 человека в руководящем составе», Багиров продолжил: «с которыми нужно покончить, в том числе и с тобой».

Своё выступление Багиров закончил так: «Есть достаточные основания заявить здесь о том, что всё, что делалось антисоветского, антигосударственного, антиколхозного, контрреволюционного в сельском хозяйстве Азербайджана возглавлял Везиров. Везиров из тех врагов, которые по сегодняшний день остались неразоблаченными в наших рядах […]. Есть такое предложение вывести из состава ЦК, исключить из партии и дело передать НКВД на расследование и снять с поста Наркома». Везирову фактически уже был вынесен приговор.

Внося указанные предложения, Багиров шёл по проторенному пути. Он входил в состав комиссии Пленума ЦК ВКП/б/ по делу Бухарина и Рыкова и 27 февраля 1937 г. участвовал в заседании этой комиссии. Как известно, комиссия согласилась с предложением Сталина, в соответствии с которым Бухарин и Рыков были исключены из состава кандидатов в члены ЦК ВКП/б/ и членов ВКП/б/, а дело их направлено в НКВД[23]23
  Известия ЦК КПСС. 1989. № 5. С. 79–83.


[Закрыть]. Чем всё это закончилось для Бухарина и Рыкова, известно. Везиров, как и многие другие, разделил их участь, хотя расстрелян был раньше Бухарина и Рыкова – по приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР от 13 октября 1937 г. Объяснялось это, видимо, тем, что дело на одного человека – Везирова оформить было легче, чем на большую группу, в которую включили видных партийных и государственных деятелей, в том числе Бухарина и Рыкова. В фальсификации дела Везирова участвовал Григорян.

С делом Везирова, считавшимся до некоторых пор близким другом Багирова, связали дела и других лиц, работавших как в сельском хозяйстве, так и тех, кто возглавлял органы советской власти в районах.

9 апреля 1938 г. был арестован, а затем на основании постановления Особого совещания при НКВД СССР лишен свободы на 8 лет начальник зернового управления Наркомзема Азербайджанской ССР Г.У.М. оглы Нуриев. Его обвинили в связи с Везировым, а также в том, что он являлся участником антисоветской организации. В суде Нуриев рассказал, как жестоко избивали и пытали его, держали на «стойке» по 50 часов, загоняли под ногти спички. Он вынужден был признать себя виновным в том, чего никогда не совершал. Затем Нуриев отказался от своих показаний, но это уже, как и в случаях с другими арестованными, не имело никакого значения.

Нуриев также показал, что он в числе 128 арестованных и осужденных в Азербайджане был направлен во Владивосток. Из этой группы возвратились домой лишь 8 человек, а один к моменту рассмотрения дела Багирова и других находился на Колыме. На руках у Нуриева во Владивостоке скончался старый коммунист И.В. Ульянов. Он просил передать азербайджанским коммунистам, что умер честным большевиком от рук Багирова и Берии.

В фальсификации дела в отношении Нуриева участвовал и Атакишиев. Он подписал справку на его арест, постановление о заключении Нуриева в тюрьму и постановление о предъявлении обвинения. Атакишиев подписал и обвинительное заключение по делу Нуриева.

Арестовали также и директора Азербайджанской селекционной станции И.Г. оглы Ашурлы, обвинив его в принадлежности к контрреволюционной националистической повстанческой организации, якобы действовавшей в Азербайджане. Он должен был по заданию наркома земледелия Везирова вести вредительскую работу в зерновом хозяйстве и, в конечном итоге, вызвать голод, восстание трудящихся и добиться отторжения Азербайджана от Советского Союза. Ашурлы принудили признать себя виновным его жестоко и в течение длительного времена избивали.

Ашурлы объявлял голодовки, требовал встречи с прокурором. Вместо этого его привели к народному комиссару внутренних дел Азербайджанской ССР Сумбатову. Ашурлы спросил его, знает ли ЦК о тех безобразиях, которые творятся в НКВД Азербайджана? В ответ Сумбатов заявил: «Что ЦК? Я политику делаю». Об этом показал Ашурлы в судебном заседании по делу Багирова и его подельников.

Приведённый свидетелем Ашурлы факт показывает, какое место занимали органы НКВД в структуре сформировавшейся к тому времени пирамиды власти. Эти органы находились на её вершине, они фактически никому не подчинялись, никем не контролировались.

Ну а что касается Ашурлы, то ему не удалось, как он намеревался, рассказать всю правду на суде – на основании постановление «тройки» его лишили свободы на 10 лет, а затем, после отбытия этого наказания, он был сослан в Красноярский край.

За связь с Везировым А.К.Г. оглы Мехтиева. В суде он показал, что в тюрьме встретился с бывшим заместителем народного комиссара Исрафилом Ибрагимовым, который был сильно избит, с оторванным ухом. Там же встретился с бывшим начальником финансового отдела Каспийского пароходства Тыминским, которому, наряду с другими преступлениями, вменяли подготовку террористических актов в отношении Багирова и председателя СНК Азербайджана У. Рахманова. Когда же последний был арестован по обвинению в принадлежности к антисоветской организации, то в обвинении его «заменили» Берией. Таким образом, Тыминский стал обвиняться в подготовке террористических актов в отношении Берии и Багирова.

Из показаний Мехтиева видно, как добывались «доказательства» виновности арестованных. Так, на очной ставке с упоминавшимся Аскером Фарадж-Заде последний заявил Мехтиеву: «Я записался членом центра националистической организации, а ты запишись рядовым участником, и тебе дадут 3–4 года». Мехтиев отказался «записаться» в члены названной организации. Тогда его стали избивать. В этом принимал участие и уже упоминавшийся боксёр Мусатов.

Вот так «формировались» различные «антисоветские организации». Мехтиева же постановлением Особого совещания при НКВД СССР лишили свободы на 8 лет, а потом снова арестовали и направили в бессрочную ссылку в Красноярский край.

На процессе над Багировым Мехтиев показал, что Багиров боялся коммунистов, особенно старых, которые знали его прошлое. Неудивительно поэтому, что при непосредственном участии Багирова были уничтожены почти все старые члены партии, революционная деятельность которых проходила в Азербайджане. Мехтиев заявил: «Наш народ не уважал Багирова, а только боялся». Так оно и было.

Не мог Багиров оставить без внимания поступок Джуварлинского, являвшегося с 1920 г. секретарём Нухинского городского комитета КП/б/ Азербайджана, а затем наркомом просвещения республики, и начальника Азербайджанского управления кинофотопромышленности Г.Г. Султанова, которые поехали в Москву с жалобой на Багирова в связи с его незаконными действиями.

Как пояснил в суде Багиров, он позвонил заместителю наркома внутренних дел СССР Фриновскому, после чего Джуварлинский и Султанов были арестованы.

О непосредственной причастности Багирова к аресту Джуварлинского и Султанова свидетельствует и письмо начальника 6 отдела ГУГБ НКВД СССР Волкова на имя Фриновского. Волков писал: «24 июня с/г секретарь Центрального комитета Коммунистической партии /большевиков/ Азербайджана тов. Багиров сообщил НКВД, что в Москве находятся скрывшиеся из гор. Баку Джуварлинский и Гулам Султанов. Оба они разыскиваются следственными органами как активные участники антисоветской троцкистской организации, вскрытой в гор. Баку и на железнодорожном транспорте.

Принятыми мерами установлено, что в Москве по адресу: Столешников пер. дом № 9, кв. 20 действительно проживают Джуварлинский Мамед Исмаилович и Султанов Гулам Гамидович, прибывшие 17 июня с/г из Баку.

Прошу санкционировать арест Джуварлинского и Султанова».

На этом письме имеется резолюция Фриновского от 25 июня 1937 г.: «Арестовать».

Джуварлинский и Султанов были арестованы на основании ордеров, подписанных Борщевым. Атакишиев подписал справку и постановление о заключении Джуварлинского в тюрьму, а также постановление о предъявлении ему обвинения. В этом постановлении Атакишиев указал, что Джуварлинский обвиняется в принадлежности к антисоветской контрреволюционной организации. На вопрос, что послужило основанием для предъявления такого обвинения, Атакишиев ответил: «Это стандартное обвинение, которое предъявлялось всем арестованным органами НКВД». Здесь Атакишиев сказал правду.

Необходимо отметить и следующее. В справке на арест Джуварлинского указывалось об изобличении его в преступной деятельности показаниями арестованного профессора Тихомирова, хотя последний до ареста Джуварлинского никаких показаний на него не давал.

Кроме этого, Борщев утвердил постановления о предъявлении Джуварлинскому и Султанову дополнительного обвинения.

К делу приобщены документы, из содержания которых следует, что Джуварлинский и Султанов «были арестованы в Москве 25 июня с. г. на основании заявления секретаря ЦК КП/б Азербайджана т. Багирова».

Джуварлинский – член ЦК АКП/б/ – на одном из пленумов выступил с критикой в адрес руководства ЦК АКП/б/. В марте 1937 г. на заседании партгруппы Съезда Советов Азербайджанской ССР Джуварлинский внёс предложение о некоторых поправках к проекту Конституции республики. В связи с этим Багиров обвинил его в национализме, хотя для такого обвинения совершенно не имелось оснований.

Далее события развивались, как говорится, «в темпе вальса». 17 марта 1937 г. Бюро ЦК, а 19 марта того же года Пленум ЦК АКП/б/ по предложению Багирова вывели Джуварлинского из состава Ц.К. 20 марта его сняли с работы, а 25 июня, как уже сказано, Джуварлинского арестовали.

Султанова исключили из партии 20 мая 1937 г. на заседании Бюро ЦК АКП/б/.

Джуварлинский настойчиво добивался одного – объективно расследовать обоснованность обвинений, предъявленных ему Багировым. Этого сделано не было.

Допрошенный по делу бывший сотрудник НКВД Азербайджанской ССР Кротков показал, что от имени Багирова следователям было передано распоряжение о применении к Джуварлинскому любых форм физического воздействия, «бить его до тех пор, пока он не пойдёт на признание». Это делалось, и поставленная цель была достигнута.

В ходе проверки дела по обвинению Султанова допрошенный следователь НКВД Азербайджанской ССР Клименчич подтвердил, что не только с ведома Багирова, но и по его, Багирова, указанию арестованных истязали с целью добиться их признания в совершении преступлений, вменявшихся им в ходе предварительного следствия. Следует сказать, что избивавший арестованных Клименчич сам тоже был осуждён в 1938 г. к 15-ти годам лишения свободы. Это наказание он отбыл.

В материалах дела по обвинению Джуварлинского имеется любопытный документ следующего содержания: «Настоящий акт составлен в том, что обвиняемый Джуварлинский Мамед на допросе от 16 июля 1937 года допустил контрреволюционный клеветнический выпад, заявил, что Багиров М.Д. – секретарь ЦК КП/б/ Аз. сфабриковал на него, Джуварлинского, материал и что Сумбатов – начальник АзНКВД и начальник 4-го отдела Цинман являются активными помощниками в фабрикации ложных документов на Джуварлинского, в чём и составлен настоящий акт.

Обвиняемый Джуварлинский отказался подписать настоящий акт».

Вряд ли авторы приведённого акта могли предполагать, что составленный ими документ как нельзя лучше иллюстрирует действительное положение вещей, реальную обстановку тех дней, созданную тоталитарным режимом, который обрекал граждан Советского Союза на бесправие и незащищенность от противозаконных и бесчеловечных акций всесильных органов НКВД. Вместе с тем из содержания этого акта отчётливо просматривается, как охранялся авторитет Багирова, когда одно лишь нелестное высказывание в его адрес уже образовывало состав контрреволюционного преступления.

Военная коллегия Верховного Суда СССР, рассмотрев 12 октября 1937 г. дело Джуварлинского, признала его виновным в том, что он в 1935 г. был завербован Ахундовым в антисоветскую террористическую организацию, лично руководил в Нухинском районе повстанческой группой, занимался вредительством в области промышленности.

Джуварлинский был приговорён к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение 13 октября 1937 г.

Дело Султанова было рассмотрено той же коллегией 2 января 1938 г. Рассматривалось оно, как это видно из протокола судебного заседания, в течение 15 минут. Султанова признали виновным в том, что он с 1935 г. являлся участником антисоветской, террористической, диверсионно-вредительской, националистической организации, якобы действовавшей в Баку. Он, утверждалось в приговоре, вербовал в состав этой организации «повстанческие кадры», входил в состав террористической группы, которая должна была убивать руководящих работников Азербайджанской ССР. Султанов, как и ранее Джуварлинский, был приговорён к расстрелу.

В ходе проверки дел по обвинению Джуварлинского и Султанова было установлено, что они действительно подавали в секретариат ЦК ВКП/б/ жалобы на Багирова, в которых указывали на его антипартийные действия, направленные на избиение добросовестных работников, посмевших выступить с критическими замечаниями в адрес Багирова. Они просили также оградить их от преследований со стороны Багирова.

Что же получается? Жалобы подавались на руководящего партийного работника в высший партийный орган, который не проверяет обоснованность изложенных в них доводов, а позволяет Багирову расправиться с неугодными ему людьми.

Трагедия Джуварлинского и других необоснованно арестованных заключалась и в том, что большинство из них верили в то, что Сталин, высшее партийное руководство не знали о творившемся беззаконии и считали, что если об этом узнает Сталин, то сразу же справедливость восторжествует. Они были чисты и наивны. Не могли, а может и не хотели видеть (не к тому же они стремились, совершая революцию), что к этому времени усилиями Сталина и его приспешников уже была создана во всесоюзном масштабе система, безотказно выполнявшая все указания «вождя народов», позволяла расправляться с неугодными не только ему, но и республиканским «вождям», одним из которых был Багиров.

В отчёте, составленном Борщевым, указывалось, что повстанческие организации действовали в 42-х районах Азербайджана. Багиров в суде заявил, что у него не было основании не доверять работникам АзНКВД. В то же время он подтвердил, что в 1936–1938 гг. не было ни одного антисоветского восстания в республике. Между тем на XIII съезде Компартии Азербайджана 7 июня 1937 г. Багиров заявил: «Возьмите хотя бы факты, имевшие место в Али-Байрамлинском районе – длительную работу врагов партии и народа в этом районе […] попытку создать повстанческие вооружённые группы и т. д. и т. п. […] ЦК КП/б/ Азербайджана своевременно имел сигналы и своевременно вынес решения об изъятии из этого района ряда работников…».

Приведённое заявление Багирова отчётливо показывает, какое место отводилось руководящим партийным органам (но, конечно же, не рядовым коммунистам!) в решении важнейших вопросов жизни советского общества. Трудно не согласиться с тем, что партийные органы фактически являлись властными структурами государства.

По «повстанческим делам» в Али-Байрамлинском районе были арестованы более 200 человек, в Шемахинском – около 400 человек. В некоторых колхозах арестовывалось всё взрослое мужское население. Большинство арестованных были расстреляны.

Активное участие в фальсификации «Али-Байрамлинского дела» принял Борщев. На основании составленной им справки был арестован председатель Али-Байрамлинского райисполкома Керим Абдулов. В материалах дела он представлен как руководитель контрреволюционной повстанческой организации. Именно Борщев добился от Абдулова признания им своей «вины» в совершении тяжкого государственного преступления. Установлено и этого не отрицал Борщев – что Абдулова избивали в ходе следствия, избивал его и Борщев, но «не помнит чем». В утверждённом Борщевым обвинительном заключении указывалось, что «Абдулов через руководящий центр контрреволюционной националистической организации получил и раздал членам руководимого им филиала этой организации в Али-Байрамлинском районе 150 штук винтовок и патроны».

Действительно, в ряде случаев во время обысков у некоторых колхозников обнаруживали и оружие, и патроны. Вместе с тем, в ходе процесса над Багировым было бесспорно установлено, что оружие и патроны подбрасывались в усадьбы колхозников агентами НКВД. Естественно, при обысках всё это обнаруживалось.

Абдулов был расстрелян.

Активное участие в необоснованных репрессиях жителей Али-Байрамлинского района принял и Маркарян, назначенный старшим группы по подготовке оперативных сводок о ходе арестов в этом районе. В названной группе концентрировались сведения о месте нахождения и количестве людей, подлежавших, как тогда говорили, «изъятию». На основании этих сведений составлялась обобщенная сводка, которая докладывалась наркому внутренних дел, а тот уж делал отметки, кого следует арестовать. После этого Маркарян составлял список лиц, подлежавших аресту. Список передавался на просмотр Борщеву, а затем наркому внутренних дел республики для принятия окончательного решения об аресте значившихся в списке лиц. После этого списки направлялись в районы «на исполнение», то есть непосредственно для производства арестов.

Маркарян непосредственно участвовал в фальсификации дел в отношении жителей Али-Байрамлинского района. Установлено, что им были допрошены по этим делам 52 человека. Некоторые из них, как показал Маркарян, «пошли на признание». Как достигались эти «признания», говорилось уже много раз. Маркарян подтвердил, что он участвовал и в арестах жителей Али-Байрамлинского района. Всего же Маркарян участвовал в фальсификации дел в отношении 122-х жителей этого района.

Помимо этого, Маркарян ещё подписывал обвинительные заключения по сфальсифицированным делам. При этом, по его собственному заявлению, с материалами предварительного следствия он не знакомился.

В ходе судебного разбирательства выяснилось, какими безнравственными способами, помимо избиений и истязаний подследственных, создавались «доказательства» виновности того или иного лица в совершении особо тяжких государственных преступлений. В частности, исследовалась провокаторская деятельность секретных агентов АзНКВД.

Например, допрошенный по делу Шахбала Ахмедов рассказал, как его – председателя ревизионной комиссии колхоза, в 1936 г. завербовали в секретные осведомители НКВД Азербайджана. Завербовал его начальник особого отдела АзНКВД Гаврилов, который проинструктировал, как и что должен делать новый агент. По своей «работе» Ахмедов был связан с другим секретным сотрудником НКВД Азербайджана Кардашханом Мирзоевым, в прошлом уголовным преступником. Гаврилов потребовал от Ахмедова, чтобы тот показывал в отношении конкретных лиц то, что ему скажет о них сам Гаврилов. Ахмедова вызывали через каждые десять дней, и он давал нужные сотрудникам АзНКВД показания.

Из показаний Ахмедова следует, что агент Мирзоев использовался для подбрасывания оружия в усадьбы колхозников, после чего эти колхозники арестовывались. У них, естественно, обнаруживалось оружие – веское доказательство виновности в подготовке вооружённого восстания. Именно в этом обвинялись колхозники Али-Байрамлинского района.

За «заслуги» перед органами АзНКВД Мирзоев был назначен директором мясокомбината.

Ахмедов по заданию Гаврилова тоже подбросил в сад председателя одного из колхозов револьвер. Кроме того, он не только оговорил других, но и себя, в соответствии с полученным указанием признался в контрреволюционной деятельности. Во время рассмотрения дела, по которому и он был привлечён к уголовной ответственности, 22 июля 1937 г. его вызвал Маркарян и успокоил, пообещав, что он не будет осуждён. Уговаривал твёрдо стоять на своих прежних показаниях. Ахмедов и в суде полностью подтвердил всё, о чём он показывал на предварительном следствии. Однако, суд и его признал виновным в совершении контрреволюционного преступления и приговорил к лишению свободы. Для Ахмедова это было полной неожиданностью. Но вообще-то в этом ничего неожиданного не было. В органах НКВД осуществлялись ещё более коварные и бесчеловечные акции.

Допрошенный в суде свидетель Ф.А. оглы Мамедов, который был осужден к лишению свободы сроком на 4 года по «Али-Байрамлинскому делу», подтвердил, что в усадьбы крестьян подбрасывали оружие. Жители сел знали об этом и поэтому устанавливали дежурство, чтобы предотвратить возможность подбросить оружие в их дома и усадьбы.

Таким образом, шла своеобразная война народа с теми, кто, казалось бы, должен был защищать этот народ от происков его врагов.

Использовался и такой «метод» сбора доказательств, как «подсада». В этой роли использовался, например, секретный осведомитель АзНКВД с 1924 г. Андрей Сероян. В 1937 г. он был суждён за кражу к трём годам лишения свободы, однако в исправительно-трудовой лагерь его не отправили. Маркарян поместил Серояна в камеру, где содержались арестованные колхозники из Али-Байрамлинского района. Сероян должен был, как тогда выражались, «обрабатывать» их.

Приведённые факты, исследованные судом, убедительно продемонстрировали те грязным методы и способы, к которым прибегали органы НКВД, ведя борьбу с «врагами народа». Понятно, что это были вымышленные враги. Фактически же они вели борьбу со своим народом. Естественно возникает вопрос: кто же являлся действительным врагом народа?

Уже упомянутый свидетель Мамедов в суде показал также, что в течение восьми месяцев он не признавал себя виновным, но, не выдержав жестоких избиений, в которых участвовал и Маркарян, вынужден был оговорить себя по таким пунктам обвинения, как вредительство и подготовка вооружённого восстания против Советской власти. И вот ещё характерная деталь: хотя Мамедов не владел русским языком, протоколы его допроса составлялись на этом языке. Переводчик ему не предоставлялся.

Маркарян не отрицал того, что он участвовал в арестах и допросах жителей Али-Байрамлинского района в 1936 г. Как было установлено, только с мая по август того года в районе были арестованы 140 человек.

В аттестации Маркаряна от 8 октября 1938 г. указывалось: «В период 1936–1938 г. г. при непосредственном руководящем участии т. Маркаряна была проведена большая работа по раскрытию и разгрому контрреволюционных формирований националистического толка в Али-Байрамлинском, Белясуварском и Ленкоранском районах АзССР. В период 1937–1938 г. г. руководил операциями по очистке г. Баку и районов Азербайджанской ССР от социально чуждых уголовно-бандитских, контрреволюционных и антисоветских элементов».

Этой аттестацией чётко определяется, что из себя представлял Маркарян – сотрудник центрального аппарата АзНКВД. Это был активный и инициативный соучастник Багирова в развёртывании на территории Азербайджана беспредельного беззакония, массового уничтожения невиновных людей.

В Шемахинском районе следственную группу возглавлял Григорян. В фальсификации дел в отношении жителей этого района участвовали также Маркарян, Борщев и Атакишиев. Борщев подписал 10 ордеров на арест. Такие ордера подписывал и Маркарян. Так, им был подписан ордер на арест председателя Шемахинского райисполкома Мусеиба Новрузова. Им же утверждено подписанное Атакишиевым постановление о предъявлении Новрузову дополнительного обвинения в совершении особо опасных государственных преступлений.

Атакишиев, кроме указанного, подписал также справки на арест житетелей Шемахинского района, постановления об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу, обвинительное заключения по делу Новрузова.

В судебном заседании Новрузов рассказал об обстановке, сложившейся в Шемахинском и соседнем Али-Байрамлинском районах в 1936–1937 гг., привёл некоторые факты, позволяющие представить, кем в действительности был Багиров.

В середине июля 1936 г. к нему приехал Багиров в сопровождении вооружённой охраны. Утром его, Новрузова, разбудил начальник районного отдела НКВД Журавский и сообщил, что произошла неприятность. Дело в том, что проживавшая поблизости женщина стала играть на пианино в то время, когда Багиров ещё спал. Багиров возмутился. Его адъютант ворвался в дом этой женщины и потребовал прекратить игру на пианино. Женщина оказалась не робкого десятка и отреагировала на указанное требование репликой: «Подумаешь, персидский шах приехал!». Это передали Багирову, который стал сильно ругаться. Бедная женщина, она не понимала, что Багиров был выше и больше, чем персидский и все вместе взятые шахи всего мира.

Новрузов рассказал Багирову о провокационных действиях работников НКВД в Али-Байрамлинском. районе. Багиров на это никак не реагировал. Вместе с Багировым вынужден был поехать по району, хотя просил отпустить его, так как шла уборка урожая. Багиров его не отпустил. Ездили они в сопровождении охраны, вооружённой пулемётами. Можно себе представить, как выглядело со стороны: первое партийное лицо республики общается с народом, интересы которого это лицо призвано защищать, из-за пулемётных стволов, направленных в народ. Конечно, непросто сейчас дать исчерпывающее объяснение, зачем Багиров использовал такую форму общения с народом. Боялся ли он, что его могут убить? Но ведь установлено, что ни одной попытки совершить террористический акт в отношении Багирова предпринято не было. Возможно, он хотел таким способом запугать людей, чтобы они ещё больше боялись его. Не исключаю, что здесь присутствовало и то, и другое.