Текст книги "Битва при Тюренчене (СИ)"

Автор книги: Николай Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

В кабинете Кузнецова присутствовал также исполнительный директор АО "Драга" Павел Козьмич Гудков, которого Городецкий знал понаслышке.

– Садитесь, Сергей Андреевич, в кресло, чтобы не упасть, – пригласил его Кузнецов и продолжил: – Пришли, наконец, сведения о золотоносности долины Левой Мурожной по нашим шурфовкам... Содержание золота в песках низкое...

Тут он сделал прямо-таки театральную паузу и добавил: -...но для отработки драгой вполне пригодное! О запасах речи пока не идет, линия пробита одна, но добытые Вами данные с нашими практически совпадают. Поэтому мы с Павлом Козьмичем приняли решение о выдаче Вам половины тех акций, о которых мы договаривались ранее. Я слышал, вы собираетесь жениться?

– Да, я помолвлен с Надеждой Михайловной Плец.

– О, в какие сферы Вы взлетели! Ну, так эти акции будут Вам кстати для обустройства собственного дома. Вторую половину мы Вам вручим после полного подтверждения Ваших прекрасных данных. Вы удовлетворены?

– Более чем. Очень вам благодарен. Деньги будут, действительно, кстати. Вот только семейство Плец скоро отсюда уедет, в Петербург, и я последую за ними.

– О переводе Михаила Александровича мы знаем. Но Вы-то вправе вместе с молодой женой остаться здесь и продолжить наше плодотворное сотрудничество.

– Разве могу я разбить мечты Надин о столичной жизни? К тому же я Вам говорил, что намерен продолжить свое обучение в Горном институте.

– Молодой человек, – вмешался в разговор Гудков, – Вы теперь человек со средствами, а работая здесь, эти средства скоро приумножите. Зачем же Вам учиться? Только время попусту тратить...

– Вы наверняка помните, что в 1890 г. лопнул банкирский дом Баринга, считавшийся очень солидным и прибыльным: он в свое время обеспечил покупку Соединенными Штатами Америки Луизианы у Франции. Все его акционеры оказались нищими. Некоторые из них, даже молодые, были вынуждены покончить жизнь самоубийством. Уверен, что если бы эти самоубийцы имели хорошее образование, они смогли бы найти себе достойную работу и налаживать жизнь дальше. Думаю, я ответил на Ваш вопрос.

– Он и, правда, необыкновенный молодой человек, – повернулся Гудков к Кузнецову. – Такой нигде не пропадет.

И добавил уже в сторону Городецкого:

– Извините меня за эту бестактность. Я не очень поверил Александру Петровичу, который описал мне Ваши способности.

– Если уж Вы будете жить в столице, то все равно не теряйте с нами связи. Пользу Енисейской золотопромышленности и заодно себе можно приносить и там – например, как наш представитель на некоторых предприятиях Петербурга или в структурах власти. Вы ведь намерены в этих структурах вращаться, хотя бы в качестве помощника Михаила Александровича?

– Благодарю за ваше предложение. Вряд ли в эти структуры так легко попасть, даже при содействии новоиспеченного сенатора. Тем более, что моим основным занятием там станет учеба в институте.

– Не скромничайте, Сергей Андреевич, – улыбнулся Кузнецов. – Ваше умение заниматься одновременно несколькими разнородными делами мы оценили. Видимо, в другом стиле жить Вам неинтересно – и слава богу. Наше предложение остается в силе, конкретные поручения пришлем письмом вместе с чеком на расходы. А будущим летом надеемся увидеть Вас на приисках – ведь студентам Горного института полагается проходить производственную практику?

По дороге домой Сергей зашел в салон, забрать мать, которая не очень соблюдала свой режим работы.

– "Мама", – сказал он твердо, смягчая тон улыбкой, – позвольте проводить Вас домой!

– Ох, Сереженька, я хотела закончить этот лифчик...

– Мама, какая необходимость шить все своими руками? У тебя в салоне есть две портнихи, которых я, кстати, не вижу...

– Они отпросились, Сережа, им ведь надо еще ужин для семьи приготовить – не то, что мне...

– Значит, дошьют твой лифчик с утра. Мне надо рассказать тебе важную новость и посоветоваться.

– У тебя новости не переводятся, Сережа: то патент на сапоги с молнией оформил, то роман новый выпускаешь, то билеты в театр для нас купил...

– Эта новость действительно важная: мы теперь богаты! Кузнецов только что выдал мне акции товарищества "Драга" стоимостью в несколько десятков тысяч рублей.

– Боже мой, Сережа! – Из глаз Елены Михайловны вдруг брызнули слезы, и она стала суетливо искать свой платочек. – Ужас, какие деньги! Но все они тебе скоро понадобятся: ты ведь поедешь со своей Надей в Петербург и там вам нужно заиметь свой дом. Да и общие расходы в столице не чета нашим!

– Мама, эти деньги я хочу потратить на приобретение максимально благоустроенного дома здесь, в котором будешь жить ты и Катя. И чтоб в нем был и для меня уголок, так как планирую приезжать к вам каждый год. А деньги на жизнь в Петербурге у меня еще появятся, потому что вторую часть акций мне обещали выдать по завершении разведки спрогнозированной мной россыпи, то есть где-то в конце зимы.

– Стоит ли так о нас беспокоиться, милый сын? Я сейчас неплохо зарабатываю и все необходимое для жизни в старом доме могу приобрести. Да на зиму и переезжать как-то не принято...

– Глупости. Купим готовый дом (их много сейчас продается), протопим его как следует, обставим и въедем. А может быть снять квартиру в большом доходном доме: с водопроводом, центральным отоплением, канализацией? Жить там будет гораздо удобнее, ей-богу! И это же будет самый центр города! Который скоро будет электрифицирован и телефонизирован!

– Это сказка какая-то! Бедный, бедный Анджей!

Дома Сергея нетерпеливо поджидала Катенька.

– Как тебе не стыдно, разлюбезный братец! Опоздал на целый час! Я как дура сижу тут с этими коньками...

– Ох, Катя, совсем забыл! И Надя же с Таней, наверно, ждут! Дай мне выпить чаю с сайкой и побежали...

– Какой чай, Сережа? – вмешалась мать. – Варя, неси нам по тарелке щей! И никаких отговорок!

Впрочем, Надя и Татьяна уже были на катке и плавно катались по кругу, сцепившись локтями.

– Явились, не запылились, – язвительно встретила их появление Надин. – Вот как назвать его поведение, Таня?

– Как исключительно вероломное, если не сказать подлое. Поманил, наобещал и нагло опоздал. Фи, Городецкий!

– Каюсь, каюсь, каюсь! А хотите, в сугроб брошусь?

– (Хотим!) Нет! Он мокрый и холодный станет, а нам за него еще держаться...

– Тогда пустите меня в середину, а ты, мартышка, цепляйся за мой хлястик. Или впереди ехать хочешь?

– Впереди!

– Тогда давай сюда свою талию и, чур, перебирать ногами шустро, а то нас тормозить будешь да и упасть всем колхозом можно.

– Что еще за "колхоз", Городецкий?

– Коллективное хозяйство, Наденька. Не бери в голову.

– Где ты этих выражений набрался? В Питере своем мерзком, что ли?

– Он у тебя уже мерзкий? Давно ли ты о нем мечтала?

– Я боюсь туда ехать, Сережа. Здесь мне жилось так уютно и сладко, особенно в последнее время, а там будет совсем другая жизнь. Может быть интересная, но совсем, совсем другая...

– Ну, что об этом гадать? Скоро все узнаем и, я уверен, нам понравится. Жаль только Катеньки с нами на петербургском катке уже не будет...

– А можно мы с мамой к вам туда приедем в гости?

– Нужно, миленькая моя. А то и вовсе переехать можете, когда мы основательно устроимся. Только предупреждаю: там зимы противные! Вот не поверите: всего минус десять на улице, а холодища жуткая...

– Почему?!

– Из-за ветра пронизывающего. А то такая сырость вдруг настанет, что полгорода с насморком ходит. Здесь же вот минус тридцать, а мы катаемся как ни в чем не бывало. Ну, что-то мы совсем скорость потеряли, а ну резвее, еще резвее! И заворачиваем, заворачиваем круче, выкрутили! А теперь поворачиваемся к ходу спиной и едем, плавно перебирая коньками, как я вас учил... Не падать, мартышка! И не виси у меня в руках, закрепи ноги. Вот Наденька и Танечка молодцы, хорошо держатся... От, перехвалил, завалились и нас подбили... Встаем, встаем и все по новой. Или вас снова индивидуально учить?

– Да, пожалуйста, можно индивидуально? – ухватилась за его "подставу" Надин.

Их сексуальные отношения к тому времени обрели полноценность. Разрушителем табу стала Наденька, когда узнала от Городецкого-Карцева про существование безопасных дней, которые у нее как раз настали. Она тотчас оседлала жениха, и восторг ее был полным: Карцев сопровождал, конечно, соитие многообразными ласками...

– Неужели все женщины в браке так счастливы? – шептала Наденька. – То-то они замуж рвутся... Хотя я спрашивала свою одноклассницу, Валю Говорову, которая уже год как замужем, и она мне сказала, что это удовольствие для мужчин. Ее мужу оно необходимо для разрядки, а она просто лежит и терпит, пока он на ней дергается.

– Бедная Валя! – сказал Карцев. – То ли она от природы фригидна, то ли он не смог найти ее эрогенные зоны.

– Что еще за эрогенные зоны? И что такое "фригидна"? – спросила с подозрением Надя.

– Тебе это знать не обязательно, – попробовал открутиться Сергей. – Ты – сплошная эрогенная зона. Из тебя эротика просто брызжет...

– Не финти, рассказывай и показывай!

Татьяна встретила их на выходе из зимнего сада (дело было в воскресенье, после обеда) с недоумением.

– Вы знаете, что пробыли там почти пять часов? Чем можно заниматься столько времени? И что за синяки у тебя под глазами, Надежда?

– Целовались, что же еще, – не моргнув глазом, соврала Надин.

– Врешь! За пять часов ваши губы совершенно бы распухли, а этого нет. Зато синяки просто ужасные!

– Ты, правда, хочешь знать правду, Танечка?

– Неужели у вас теперь все по-взрослому? А что скажет мама? И, тем более, папа?

– Ничего не скажут, если ты мне поможешь эти синяки замаскировать. Тащи пудру, кремы, одеколон, быстро!

Оставшись через два дня на обжитой скамейке зимнего сада и тотчас возбудившись, они вновь встали перед проблемой предохранения от беременности. Впрочем, Карцев был уже к ней готов, порывшись накануне в интернете.

– Принеси хозяйственное мыло и раствор марганцовки, – сказал Сергей своей душечке. – Первое понадобится перед "актом", а второй после того как.

– И все? Кто тебе это посоветовал?

– И все. Посоветовала хозяйка борделя.

– Ты ходил в бордель?!

– Только за советом. И получил его, дай бог здоровья этой тетке.

– А если бы тебя там кто увидел?

– Я наклеил усы и бородку.

– Городецкий! Ты прямо как волшебник. Но это точно помогает?

– Ее девочки все этим пользуются.

– Ты их видел?!

– Свят, свят, свят! Конечно, нет!

– Городецкий! Ты опять из меня дуру делаешь?

– Честно не видел. Ну, неси скорее...

Глава семнадцатая. Рождественские сюрпризы

В канун рождества семья Городецких въехала в четырехкомнатную квартиру на третьем этаже второго дома Гадалова, расположенного на Воскресенской улице напротив его основного, "электрического" дома. Впрочем, электрическое освещение было уже устроено и здесь, а также все, что обещал Сергей матери: паровое отопление, канализация и водопровод. К основным комнатам примыкали большая кухня, комната для прислуги, прихожая, туалет, ванная и кладовая – есть, где разгуляться! Арендная плата была весьма высокой, но Карцеву это было по барабану: еще наживем! Доход его стал стабилен, складываясь, помимо шальных акций, из денег от реализации роман-газеты, оклада в товариществе "Драга" и начавших поступать плат за патент на застежку-молнию (он был оформлен в равных долях на Прошина, Баева и Городецкого). Не считая такой мелочи, как официальная зарплата в архиве. Впечатлял и доход матери (около 400 рублей в месяц), на имя которой также были оформлены патенты: на бюстгальтер и трусы женские и мужские – хотя они дохода еще не приносили. Дом на Малокачинской был продан, хоть выручили Городецкие за него немного.

Рождество всей семьей отметили в доме генерал-губернатора, который устроил большой прием для именитых людей города. Карцев решил воспользоваться этим случаем и уговорил Елену Михайловну устроить показ моделей новых платьев и зимних пальто, а также сапожков из ателье Прошина (самого его, конечно, среди гостей не было). Модели демонстрировали под музыку Надин, Татьяна, Катенька и сама Елена Михайловна, которая произвела фурор своей аристократичностью, элегантностью и красотой. Когда, в конце концов, перешли к танцам, у нее не было отбоя от самых респектабельных кавалеров, первым из которых оказался генерал-губернатор. Апогеем стало два предложения руки и сердца от вдовцов: золотопромышленника и врача. Первый ни Городецкому, ни Карцеву не понравился ("старообрядческого" вида, фу!), но врач всем был хорош: высок, интеллигентен, но крепок, немногословен, но собеседника слушает внимательно. Именно поэтому он показался обоим Сергеям опасной кандидатурой, способной умыкнуть у них мать и женский идеал. Елена Михайловна не сказала обоим претендентам ни "да, ни "нет", но Карцев заметил, что на врача она исподтишка пару раз взглянула.

– Что ты все мать высматриваешь? – подошла к нему с упреком невеста.– Почти со мной не танцевал...

– Три раза вальс и одно танго – это не в счет?

– А ты заметил, как на нас во время танго смотрели?

– Да уж. У некоторых мужчин пенсне, монокли и вставные челюсти попадали, а дамы на лорнетках фокусы посместили...

– У кого ты видел вставные челюсти?

– Это я образно выразился, преувеличил...

– А давай еще раз танго станцуем?

– Ты же поняла, что отец и мать и первого-то раза не одобрили?

– А их сейчас здесь нет: отец, видимо, в курительной комнате, а мама в столовой...

– Сережа, – вдруг подошла к ним Татьяна, – наши подружки еще раз хотят на танго посмотреть. Давай им покажем? Ты ведь мне обещал...

– Когда это он тебе танго обещал? – взъярилась Надин.

– Давно, еще в театре, когда его испанцы показывали. А мужчина должен держать свое слово...

– Да ты и танцевать-то его еще не умеешь...

– Я памятливая и переимчивая. К тому же меня Сергей поведет...

– Танцуйте что хотите, – резко бросила Надя и стремительно вышла из зала.

Сергей двинулся было за ней, но был остановлен твердой рукой: – Слово!

Тут Татьяна сделала знак музыкантам и те заиграли только что разученное танго. Присутствующие девушки подобрались поближе к кругу, на который урожденная старшая Плец вытащила Городецкого. Тот встал в позицию, держась от пылкой девушки подальше и начал выписывать ногами и телом прихотливые фигуры. Татьяна тотчас сократила дистанцию и при каждом повороте стала вжиматься в его напружиненный торс и ноги. Городецкий против воли возбудился и тотчас покраснел.

– Что ты делаешь? – с внезапной хрипотцой шепнул он Тане. – Я сейчас брошу танец и уйду.

– Пожалуйста! – еле слышным голосом попросила девушка – Я слежу за входом и, если Надин войдет, буду вести себя пристойно. А сейчас позволь мне почувствовать себя желанной...

– Добром наши фокусы не кончатся...

– Пусть. Я всю вину возьму на себя. Я умею уговаривать сестру, поверь.

– Но есть же еще зрительницы...

– Они меня меньше всего волнуют. Я сейчас хочу волноваться, да что там – трепетать в твоих объятьях... Я столько раз мечтала оказаться на той скамейке в зимнем саду с тобой, вместо Надин!

– Ты не могла подглядеть, чем мы занимаемся...

– Не могла, но чего только не представляла!

– Ты мне его сейчас раздавишь...

– Ничего с ним не случится... Но мимо меня ты теперь спокойно не пройдешь...

– Ну все, все, давай заканчивать этот танец!

Сергей резко повернулся к зрительницам и, держа перед собой Татьяну (для маскировки кой-чего, конечно), сказал:

– Ну как, поняли основные фигуры танго? А теперь разбирайтесь по парам, можно и девушка с девушкой, и танцуйте с самого начала – а я за вами послежу и буду поправлять.

Когда неистовая Надин не выдержала и вернулась в танцзал, она застала почти идиллическую картину: несколько пар, преимущественно девичьих (и среди них Татьяна с Катенькой), прилежно крутили попами, а ее жених ходил меж ними и давал благожелательные советы...

После рождественских праздников неугомонный Карцев придумал новое развлечение для новоявленных родственников: домашний театр! А поставить решил собственную инсценировку знаменитой книги Джона Фаулза "Любовница французского лейтенанта", которую смонтировал десять лет назад, будучи под сильным впечатлением от книги. Фаулз хоть и написал роман в 60-х годах 20 века, однако временем действия сделал викторианскую Англию – то, что надо! Главного героя, Чарльза Смитсона, Карцев решил играть сам, а роль Сары Вудраф поручить Татьяне. Наде как нельзя лучше подходила роль Эрнестины Фримен, а ее матери – роль тети, миссис Тэнтер. Сыграть крупного бизнесмена, мистера Фримена, Карцев надеялся уговорить Михаила Александровича, а на прочие, второстепенные роли пригласить некоторых прежних друзей и подруг Наденьки.

Однако жизнь неожиданно внесла коррективы в его расклады. Когда он поддался порыву Сергея и устроил первую читку только что записанной по памяти пьесы в семейном кругу Городецких, Елена Михайловна необыкновенно растрогалась и тотчас захотела принять участие в спектакле. Сергей, краснея и извиняясь, стал объяснять, что все основные роли им распределены по членам семьи Плец (в доме которых предполагался спектакль), но мать взяла из его рук пьесу и быстро нашла нераспределенные персонажи: миссис Поултни, хозяйку гостиницы, посыльных, горничных, а также Роберта Смитсона, баронета.

– Возрастные женские роли я могу взять на себя – ведь все они появляются у тебя в одной сцене и не подряд, так что я успею переодеться и загримироваться. А на роль дяди Чарльза хочу порекомендовать одного моего знакомого, большого выдумщика и человека явно артистичного...

– О ком речь, мама? – с подозрением (унынием) спросил Городецкий-Карцев.

– Это Владимир Николаевич Ровнин, врач 1 городской больницы. Он на короткой ноге с Михаилом Александровичем...

– Тот самый, что уже просил твоей руки?

– Да, тот самый несчастный...

– Точно несчастный?

– Так он обычно себя называет при встречах со мной...

– Где же вы видитесь?

– Он взял моду провожать меня с работы...

– О, о, о! Симптомчики...

– Сергей! Что за слова стали у тебя в речи появляться?

– Прости мама, я стихаю. И если ты настаиваешь, то попробую Владимира Николаевича в роли престарелого влюбленного баронета.

– А Катеньку тоже загримируем и сделаем посыльным мальчиком...

– Всенепременно! В домашнем театре все возможно...

– Сережа, я хочу еще сказать, что очень тобой горжусь! Отыскать нетривиальный роман, перевести и сделать прекрасную его инсценировку – надо быть по-настоящему талантливым!

– Хорошо бы еще эту инсценировку суметь сыграть...

– Мы все будем стараться. Правда, Катенька?

В семействе Плец читка тоже имела успех, а Татьяна просто расцвела, когда Городецкий пояснил, что писал пьесу, уже видя ее в главной роли. Наденька моментально надула губы, но и мать и отец дружно поддержали его выбор.

– Этот персонаж тебе, дорогая, совершенно не подходит, – сказала Мария Ивановна, – зато Эрнестина – вылитая ты! А Фримена, кроме тебя, Миша, и играть-то некому...

– Значит, беремся? – засверкал глазами Городецкий. – Только учтите: без выученного назубок текста к репетициям допускать не буду! Если мы хотим поразить просвещенных людей Красноярска, то придется репетировать не один раз. Хорошо, что декораций особых эта пьеса не потребует. Разве что занавес какой повесить...

Впрочем, общих репетиций почти не было: Карцев сообразил, что большинство сцен в пьесе имеет характер диалогов и потому эффективнее и менее хлопотно "проходить" их с актерами тет-а тет. Против ожидания все "актеры" работали на совесть и с удовольствием, так что накладок почти не было. Татьяна же была просто блистательна, мастерство ее росло от сцены к сцене, и на последние ее "прогоны" дружно собирались все прочие актеры. Что касается Надин, то она никогда не оставляла Сергея и Татьяну наедине. Сама она тоже старалась, причем часто конфликтовала с самозванным режиссером, отстаивая свою трактовку образа Эрнестины. Очень поразила Елена Михайловна, сумевшая колоритно сыграть роль ханжи Поултни, а затем радушную хозяйку гостиницы.

Однако первая общая репетиция оказалась провальной, поскольку "режиссер" был занят в большинстве сцен и руководить ходом пьесы практически не смог. Неожиданную помощь в этом ему оказал Ровнин, задействованный всего в двух сценах и потому пребывавший преимущественно в роли зрителя. Он стал подсказывать актерам, кому когда выходить, и к концу репетиции пьеса выровнялась. На репетиции генеральной Владимир Николаевич был уже полновластным режиссером.

После нее Михаил Александрович подозвал к себе Городецкого и Ровнина и сказал:

– А спектакль-то у нас сложился! Так не поставить ли его на сцене городского драмтеатра? Сил и нервов мы затратили много и все для 30-50 зрителей? Мелковато...

– А профессиональные актеры и прочие служители театра не заартачатся? – спросил Сергей.

– А я их уговорю! – твердо пообещал генерал-губернатор. – Может они после нашего спектакля эту пьесу в свой репертуар включат? Да на гастроли еще с ней съездят по российским городам и весям...

– Тогда будет нужна еще одна репетиция, уже на сцене театра, – сказал Ровнин. – Задействуем осветителей, шумовую группу, да и декорации кой-какие нам бы не помешали...

– Наверное, можно и это организовать, только быстро, в течение одной-двух недель, – согласился Плец. – А то большую часть труппы вот-вот вызовут в Питер и накроется наш спектакль медным тазом...

Глава восемнадцатая. Любительский спектакль (Чарльз и Тина).

Никогда еще в среде красноярских любителей драматического искусства не было, наверное, такого ажиотажа, как перед этой любительской постановкой, в которой должна была принять участие вся губернаторская семья.

– Но что это за шокирующее название? – вопрошали одни.

– Лейтенант французский, автор английский и совершенно неизвестный, инсценировку написал все тот же молокосос Городецкий, а труппа любительская! Черт знает что такое!

– И в труппе той сам губернатор! Уму непостижимо...

– Но до сих пор Михаил Александрович слыл образцом умного человека. Не стал бы он ввязываться в дикую театральную авантюру! Значит, в этой пьесе что-то его задело за живое...

– В ней играют обе его дочери и жена! Может, пошел у них на поводу?

– Что толку перебирать мотивы, господа? Завтра пойдем в театр и все увидим...

– А о билетах Вы загодя побеспокоились? Я сегодня спрашивал – их нет даже на приставные стулья. Может на галерку еще можно пробраться...

Вечером первого февраля 1903 г. большой зрительный зал Красноярского драматического театра был совершенно полон. Преобладала публика изысканная и в зрелых летах, на галерке роилась молодежь. Стоял изрядный шум. Вдруг из середины занавеса на авансцену вышел одетый в штатский костюм Михаил Александрович Плец, поднял руку, и шум в зале тотчас стих.

– Дамы и господа! – звучно обратился к зрителям губернатор. – Сегодня группа любителей театра (и я в их числе) представит вам пьесу с несколько вызывающим названием "Любовница французского лейтенанта". Признаться, я был за то, чтобы это название было заменено на более нейтральное, например, "Превратности любви". Но господин Городецкий, который написал сценарий по роману английского писателя Джона Фаулза, настоял на сохранении оригинального названия – в знак своего преклонения перед талантом этого писателя. Сейчас вам предстоит убедиться, был ли прав наш Сергей Андреевич. И еще одно: актеры мы самодеятельные, и хоть все горим энтузиазмом, больших талантов у нас нет. Надеемся лишь на то, что действие пьесы вас увлечет, и вы забудете о наших несовершенствах. Итак, мы начинаем!

Плец пошел вдоль занавеса, который стал раздвигаться, обнажая внутренность комнаты с парой книжных шкафов, меж которыми в кресле сидит молодой джентльмен и читает книгу.

Плец (в роли ведущего): – Перед вами библиотека в фамильном поместье Смитсонов. В кресле сидит Чарльз Смитсон, племянник Роберта Смитсона, баронета. А вот и сам баронет.

Входит дядя – пожилой, но еще бодрый мужчина в охотничьем костюме

– Вот ты где! Я успел устать, тебя разыскивая. Впрочем, сам осел, следовало сразу начать с библиотеки. Так что, ты едешь на охоту?

– Милый дядюшка, прости, что-то не хочется. У тебя ведь составилась компания?

– Да какая компания, все те же сквайр Клуни и судья Ричардсон. Стрелки они аховые, так что ты был бы кстати. Все мы помним, как ты подстрелил ту уникальную дрофу!

– Вот именно, дядя, что уникальную! Возможно, последнюю на равнине Солсбери... Мне так стыдно сейчас за тот выстрел!

– Ча-арльз! Ты опять впадаешь в слюнявую сентиментальность! Что это: следствие твоего кембриджского образования или явный признак вырождения славного рода Смитсонов? Надеюсь, ты не забыл, что являешься последним представителем нашего рода по мужской линии?

– Ну, еще не последним, дядюшка. Вы, слава богу, вполне живы и настолько здоровы, что истрепали все кусты в округе, продираясь сквозь них верхом в погоне за лисицами.

– Ты понимаешь, что я имею ввиду, Чарльз. Я ведь так и не нашел ту единственную женщину, с которой мог бы ужиться и завести детей.

– Чепуха. Вы никогда ее и не искали, поскольку смолоду интересовались только собаками да охотой на лис и куропаток.

– Я был слеп. Слеп!

– Что ж, дядя, Вам всего лишь шестьдесят семь. И мне и Вам известны некоторые соседи, заимевшие детей в этом возрасте. Хоть и не первых.

– Что ты, какие дети? Да и от кого? Нет, единственным продолжателем нашего рода и наследником всего богатства можешь быть только ты. Однако тебе уже 32 года, но ты тоже, вроде бы, не собираешься жениться? И если я променял семейные радости на охотничьи приключения и добрый кларет, то ты-то на что их размениваешь? Лазаешь по окрестным холмам с рюкзаком и молотком и сидишь над книгами. На что может пригодиться твоя геология вкупе с любимой – как бишь ее?– палеонтологией?

– Не скажите, дядя. Геология уже дает практическую отдачу. Вы ведь топите свой камин каменным углем, а поисками пластов этого угля занимаются именно геологи. Но еще большие перспективы у геологии в будущем: если сейчас Великобритания кормится преимущественно трудом крестьян и ремесленников, то со временем ее благосостояние будет прирастать добычей и переработкой полезных ископаемых.

– Спорить не берусь, в этих вопросах ты дока. Но все же, согласись, что профессионально геологией могут заниматься люди из других сословий, попроще. Ты же после меня наследуешь и титул баронета. А это уже сейчас дает тебе право баллотироваться в парламент. Вот поприще действительно достойное приложения твоих талантов! Но ты упорно отказываешься от возможности стать у руля великой Англии... Почему?

– Да потому, дядя, что все наличное пространство у руля Англии в настоящее время поделили два великих политика, Дизраэли и Гладстон, которые находятся в расцвете сил. И быть вечно в их тени – незавидная участь. Да и темперамента политического бойца я в себе что-то не обнаруживаю...

– Вот беда! Отчего в жизни так устроено: кто хочет – не может, а кто может – не имеет желания... Ладно, с политической карьерой я от тебя пока отстану. А вот женился бы, так вместе с молодой женой мы б так насели... Но ты этих миленьких, сдобненьких, трепетных созданий, похоже, не замечаешь... Мне бы сейчас твои годы!

– Вот тут Вы, дядя, ошибаетесь. Я с женскими прелестями знаком и не понаслышке. Однако барышень из общества пока старался избегать. Ведь на нас, молодых мужчин со средствами, развернута настоящая охота! Стоит появиться где-нибудь на людях, как папаши хлопают по спине, а их доченьки жеманно улыбаются. А если впридачу к деньгам есть и титул... Иногда я сам удивляюсь, что до сих пор не окольцован.

– И все же, Чарльз, тебе ведь не 22, а 32 года! Пора, пора остепениться. Неужели у тебя на примете нет действительно милой и обеспеченной девушки, достойной стать леди Смитсон и одарить тебя двумя-тремя наследниками, а меня – любимыми внучатыми племянниками?

– Что ж, дядя, Ваш призыв достиг моего сердца и потому я сделаю признание, которое хотел до поры от Вас скрыть: в последнее время я ухаживаю за одной девушкой, которая кажется мне почти верхом совершенства. Она мила, воспитанна, изысканна, но еще и лукава, иронична и – о, редкость! – обладает чувством юмора! К тому же более чем обеспечена: ее отец – крупный фабрикант. Но главное другое: она меня любит! Да и я почти влюблен и готов на ней жениться...

– Слава богу! Чарльз, мальчик мой, ты снял камень с моей души. Если все обстоит так, как ты сказал, то не стоит тянуть с помолвкой. Хоть в Англии девиц на выданье и много, но невесты более чем обеспеченные тоже являются предметом охоты со стороны ловцов приданого. Или ты в ее чувствах уверен?

– Вполне, дядюшка. Кстати, Эрнестина должна на будущей неделе появиться неподалеку, в Лайме, с целью навестить свою тетю. Я обещал к ней присоединиться, хотя поселюсь, конечно, в гостинице. В сущности, я заглянул в Ваш дом с оказией, по дороге в Лайм.

– Чарльз, ты ведь знаешь, что это фамильный дом Смитсонов и после моей смерти он станет твоим. Но перед этим, я надеюсь, ты часто будешь приезжать сюда с женой и первенцами... Я буду учить их верховой езде и охоте... Ведь правда, Чарльз?

Занавес закрылся. Зрители вежливо похлопали. На сцене за занавесом послышалась возня, но быстро стихла. Занавес вновь открылся. На заднике в глубине сцены было изображено штормящее море, гул которого усердно имитировала (за сценой) шумовая группа. К заднику наискось сцены тянется серое поднятие – типа, мол. В конце мола спиной к зрителям стоит стройная молодая женщина в черном пальто.

Плец (появившись сбоку авансцены): – Это городок Лайм на корнуэльском побережье Англии. Здесь его набережная и мол.

(Уходит за кулисы).

С другой стороны сцены появляется Чарльз Смитсон в безупречном сером пальто, под руку с одетой в яркое весеннее пальто высокой блондинкой.

(Чарльз): – Дорогая Тина, погода сегодня явно не прогулочная. Не повернуть ли нам домой?

(Эрнестина): – Вы не очень галантны, Чарльз...

– Как прикажете это понимать?

– Я думала, Вы захотите, не нарушая приличий, воспользоваться возможностью беспрепятственно пожимать мне руку...

– До чего же мы стали щепетильны...

– Увы, мы с Вами не в Лондоне, а в совершенно провинциальном Лайме, где у каждой стены есть глаза и уши.

– Признаться, я думал, что Лайм находится подальше от Северного полюса...

– Мужайтесь, Чарльз. Пройдемся по молу, и Вы мне расскажете, что за спор произошел у Вас с папой перед отъездом сюда...

– Это Вам тетя рассказала?

– Чарльз, какая разница, кто рассказал? Главное, что я это узнала... Ну, отвечайте!

– Тогда признаюсь, что мы разошлись с мистером Фрименом во мнениях по поводу теории мистера Дарвина... И он мне сказал, что не позволит своей дочери выйти за человека, который считает, что его прадед был обезьяной.