Текст книги "Первая оборона Севастополя 1854–1855 гг. «Русская Троя»"

Автор книги: Николай Дубровин

Пересев на корабль «Великий князь Константин», Нахимов поручил контр-адмиралу Панфилову остаться с пароходом «Крым» и фрегатами «Кагул» и «Кулевчи», исправить повреждения в корабле «Императрица Мария» и привести его в Севастополь. Снявшись с якоря только в три часа пополудни, контр-адмирал Панфилов явился в Севастополь ранее эскадры, за что и получил благодарность адмирала. Сам Павел Степанович Нахимов с потерпевшей от боя эскадрой совершил свой путь без всякого затруднения и, на удивление всей Европы, 22 ноября был уже в Севастополе.

«Часть русского флота, – писали в английских газетах, – держалась в море несколько дней в такую ужасную непогоду, в которую ни турки, ни австрийские пароходы на противоположном берегу не смели показываться в море. Неужели эти русские матросы те самые трусливые новобранцы, о которых нам натолковали? Боевой их порядок в деле удивительный. Расстояние, в котором они дрались, конечно, было очень близкое, потому что один спасшийся турок рассказывает, что он, взглянув наверх, увидел целую стену пушек, и тотчас же после того весь бок корабля был исстрелен, как решето. Такого совершенного истребления и в такое короткое время никогда еще не бывало. Русские показали, что им известны все улучшения новейшего артиллерийского искусства, осыпая неприятеля беспрестанным дождем бомб. Турецкий вице-адмирал Осман-паша взят был в плен с кораблем его, но последний был так избит, что принуждены были пустить его ко дну[3]3
  Это несправедливо – корабль, на котором находился Осман-паша, был сожжен.


[Закрыть], как равно и прочие суда турецкой эскадры».

Среди всеобщего ужаса, распространенного в Турции, русская эскадра пришла в Севастополь, где была встречена радостными приветствиями всего остального флота и всех жителей города.

«Ура!», самое громкое, какое только гремело когда-либо на крымских берегах, грянуло навстречу победителям громче синопских пушек. Севастополь ликовал несколько дней неподдельным восторгом и приветствовал победителей горячей любовью.

За синопский бой, один из блистательнейших в новейшее время, Павел Степанович Нахимов получил орден Св. Георгия 2-й степени, при следующей Высочайшей грамоте от 28 ноября 1853 года: «Истреблением турецкой эскадры при Синопе вы украсили летопись русского флота новой победой, которая навсегда останется памятной в морской истории.

Статут военного ордена Св. Великомученика и Победоносца Георгия указывает награду за ваш подвиг.

Исполняя с истинной радостью постановление статута, жалуем вас кавалером Св. Георгия 2-й степени большого креста, пребывая к вам Императорской милостью Нашей благосклонны».

Россия ликовала. Все, кому только дорога слава отечества, заявляли свой восторг и удивление подвигу П. С. Нахимова и его сподвижников, моряков Черноморского флота. Истинно русские люди, скрывая свое имя, посылали Павлу Степановичу лики святых, и в числе их образ Николая Чудотворца, как бы благословляя тем доблестного адмирала на будущие подвиги. Отовсюду, со всех концов России, посыпались к Нахимову поздравительные письма и стихи, которых, по своей врожденной скромности, Павел Степанович не хотел обнародовать. Признательность царя, восторг и уважение соотечественников, слава и известность осенили доблестного адмирала, горячо любимого всеми сослуживцами.

Синопская победа, доказавшая отличное состояние Черноморского флота, возбудила у всех живейшую радость, и имя Павла Степановича Нахимова стало известно каждому – оно сделалось народным.

Тысячами разошлась между русскими людьми изданная в Москве картина, изображающая синопское сражение и подвиги Черноморского флота. Как радость, как подарок детям, покупал эту картинку мужичок, вез домой и, повесив ее на видном месте избы, рассказывал семье про подвиг Павла Степановича так: «Как в Азии было, не в Европе, при городе было при Синопе, что стоит на Черном море, отведали турки лютого горя, и доселе не образумятся мусульмане, все ходят словно в тумане. Дело было этак далеко за ночь; как наш родной Павел Степаныч вздумал по морю поплавать, паруса у корабликов поправить, и посмотреть хозяину не мешает: все ли на море в порядке пребывает, не мутят ли его воды вражьи корабли и пароходы. Вот видит он вдали в тумане, что по морю гуляют мусульмане, в облаках играют их ветрила, а их несметная сила! Иной бы от чужого флагу дал поскорее тягу или навострил бы лыжи, а он кричит: подходи ближе! Добро пожаловать, непрошеные гости, быть вам сегодня на погосте. Вперед вы у меня без спросу не покажете в море носу. Вас сила велика, а у нас вера крепка. У вас кораблей супротив нашего втрое, а мы согнем вас вчетверо; мы силе вашей дивуемся, а все на вас вблизи полюбуемся, уж назад не отступим и вас на обе корки отлупим. Стой-равняйся, на якоре укрепляйся! Турецкие канониры палят в пушки и мортиры: только из-за дыма все палили мимо; море волнуется, турки беснуются. Наши все крепились, да молчали, да вдруг разом отвечали, как грохнули с корабля «Константина»: погибла турок половина, а как начали палить остальные, стали турки словно шальные; со страху взмолились Аллаху, звали Магомета с того света, а Магомет их самих зовет на тот свет. Важно гостей угощали, много кораблей у них взорвали! Одни полетели на воздух за птицами, другие на дно морское за рыбами, а люди разбежались в дремучий лес зверье ловить; и от всего турецкого флота остались сита да решета; а сам их адмирал Осман-паша сидит едва дыша: наши же его приютили да с собой захватили. Турок отщелкали, отхлопали и пошли домой к Севастополю. Кораблики потешились, начальники орденами обвешались, матросам милости-подарки, вина пенного по чарке, да еще денежное царское жалованье! Чарка нам не диво, пивали вино и пиво, а любо царское угощение, и рубль недорог, добудем их целый ворох, – нам дорого царское пожалованье».

Победа Нахимова при Синопе наделала много шуму в европейских государствах. Подвиг Павла Степановича разнесся с необыкновенной быстротой во все концы вселенной, и через семь дней он достиг завистливой Англии; еще раньше услышали о нем во Франции. Выстрелы Синопа очень неприятно отозвались в сердцах французов и англичан. Им стыдно было за себя, стыдно потому, что, обещаясь защищать Турцию от нападений России, они дозволили Нахимову под носом своим уничтожить турецкий флот и несколько тысяч турецких солдат. Сначала они не верили в возможность такого погрома и отправили в Синоп несколько пароходов, чтобы убедиться собственными глазами в справедливости столь печального происшествия. Один за другим бежали англо-французские пароходы в Синоп и обратно; один за другим приносили они печальные известия, что в водах Синопа плавают только щепки от кораблей и что гладко то место, где были укрепления, пытавшиеся остановить русскую эскадру. Известия эти все более и более раздражали англичан и французов. Чтобы заглушить стыд, они двинули свой флот в Черное море и, потребовавши, чтобы русские заперлись в своих портах и не показывались в море, объявили, что станут препятствовать русским военным судам в свободном плавании для обороны своих берегов.

Итак, Англия и Франция стали рядом с врагами христианства против России, сражающейся за православие. Сбросив с себя всякую личину, наши противники объявили теперь, что несогласие между Россией и Турцией есть дело в глазах их второстепенное, что главная цель их «обессилить Россию, отнять от нее часть областей и низвести Отечество наше с той степени могущества, на которую оно возведено Всевышней десницей».

Православной ли России было опасаться сих угроз? Готовая сокрушить дерзость врагов, «она не уклонилась от священной цели, промыслом всемогущим ей предназначенной. Нет! Россия не забыла Бога! Она ополчилась не за мирские выгоды, она сражается за веру христианскую и защиту единоверных своих братий, терзаемых неистовыми врагами.

Да познает же все христианство, что как мыслит Царь Русский, так мыслит, так дышит с Ним вся Русская семья – верный Богу и Единородному Сыну Его, искупителю нашему Иисусу Христу, православный русский народ.

За веру и христианство подвизаемся! С нами Бог, никто же на нас!»

Верная святому своему призванию, всегда готовая встретить врага с твердостью, завещанной нам отцами и дедами, Россия приняла вызов, и 11 апреля 1854 года была объявлена война трем державам: Франции, Англии и Турции.

– Трое так трое – все одно, – говорил русский народ, идя на защиту православия и своей родины.

 
Ура! на трех ударим разом,
Недаром же трехгранен штык!
Ура! отгрянет над Кавказом,
В Европу грянет тот же клик!
 
 
И двадцать шло на нас народов,
Но Русь управилась с гостьми:
Их кровь замыла след походов,
Поля белелись их костьми.
 
 
Тогда спасали мы родную
Страну, и честь, и царский трон;
Тогда о нашу грудь стальную
Расшибся сам Наполеон.
 
 
Теперь же – вздрогни вся природа!
Во сне не снилось никому:
Два христианские народа
На нас грозятся за чалму!!!
 

Не удивила эта троица русского человека.

«Бывали мы, – говорил он, – во всех землях при всех королях, видали туретчину-неметчину, мы же пировали и в Париже. Во время оно били Наполеона, а теперь приходится бить другого, его племянника родного. Сам вооружается, на беду называется, да еще с англичанином съединяется. Пришли времена тяжки, француз с англичанином на пристяжке, а турку в корень впрягли, – только их тройка не пойдет бойко. Француз летит по-птичьему, англичанин плывет по-рыбьему, а турка идет по-куриному.

А вот турецкий султан Абдул-Меджид на боку лежит, трубку покуривает, думу крепкую подумывает. Как ономнясь в ночь ему мало спалось, много грезилось: ему слышалось, будто на матушке каменной Москве гудел колокол, ему виделось море Черное, словно кровью очервленное… Он зовет к себе хитрецов-мудрецов и велит себе сон рассказывать, правды праведной не утаивать. Ты, султан, силен, а твой сон мудрен – не добро тебе предвещает он. Как ты слышал, звон в Москве звонит, православный люд он во храм манит, там поют в храмах песни хвалебные, служат обедни с молебнами, Бога прославляют, что победы посылает».

«Нет на свете сильней, нет народу дружней Царства Русского, сильна крепка вера православная, а и дружен народ за Царя умрет». Стоит белому Царю клич кликнуть, восстанет Русь, как един человек, от старого до малого, от убогого до богатого, и скажет она врагам:

 
…Знайте ж, ваши все мытарства,
Расчет и вычет – все мечта!
Вам Русского не сдвинуть Царства —
Оно с Христом и за Христа!
 

Глава II

Положение Севастополя. – Его значение в истории русского народа. – Черноморский флот. – Высадка союзников на берега Крыма. – Сражение на реке Альме. – Первая помощь раненым. – Дарья Севастопольская

Возвратившись в Севастополь, победители-черноморцы знали, что победа при Синопе не пройдет даром, что европейские державы, союзницы Турции, постараются так или иначе нанести удар одному из прибрежных пунктов нашей обширной границы. Таким наиболее важным пунктом был, конечно, Севастополь – средоточие Черноморского флота и главный военный порт на Черном море.

С другой стороны, Франция и Англия, объявив войну России, хорошо понимали, что, плавая по морю, ничего не сделаешь, что можно сжечь два-три прибрежных города, но для России это капля в море. Поэтому они решили сначала отправить свои войска в Турцию на помощь султану, а потом предприняли высадку на берега Крыма, где они могли более всего нанести вреда уничтожением Севастополя и Черноморского флота.

Крымский полуостров, имея вид четырехугольника, вдается в Черное море тремя углами, а четвертым соединяется с землей и образует узкий проход, известный под именем Перекопа. В самом дальнем углу этого четыреугольника расположен город Севастополь, обладающий обширной и удобной гаванью, справедливо считаемой одной из лучших в мире. Имея около шести верст в длину, почти везде около версты в ширину и от пяти до десяти саженей в глубину, гавань эта была известна с древнейших времен как отличное безветренное и вполне удобное место стоянки для многочисленного флота. Еще до Рождества Христова на берегу этой бухты процветал известный в наших летописях под именем Корсуни город Херсонес, имеющий огромное значение в жизни русского народа.

Из древнего Херсонеса Таврического, находящегося и поныне в развалинах неподалеку от города Севастополя, воссиял свет веры православной на всю землю русскую. Здесь русский великий князь Владимир принял святое крещение.

Желая наказать византийских императоров за нарушение мирного договора, Владимир осадил Херсонес в 988 году. Прибыв к городу на судах, с многочисленными войсками, Владимир расположил свои суда в той самой бухте, которая впоследствии названа Севастопольской, и приступил к осаде.

Жители защищались упорно: сделав под стеной, окружавшей город, подкоп, они уносили к себе всю землю, которой русские хотели засыпать ров. Херсонесцы сдались только тогда, когда были разрушены трубы, снабжающие город пресной водой. Вступив победителем в осажденный город, Владимир принял там христианскую веру, на месте своего крещения построил храм и, возвратив побежденный город византийским императорам, отправился восвояси.

Примеру своего князя последовала и вся Русь, привыкшая с тех пор считать Херсонес своей колыбелью, своей второй родиной.

Прошло с той поры 800 лет. Херсонес, попав под власть татар и турок, лежит ныне в развалинах, но дорог нам по духовной жизни народа православного.

С Херсонесом Таврическим русский человек соединял воспоминания о славном пребывании в этом городе св. апостола Андрея Первозванного. Он помнил, что в Херсонесе была колыбель христианства, за которое положили душу свою наши приснопамятные священномученики херсонесские; здесь, уже на наших глазах, легла славная рать русская, подвизавшаяся на защиту веры православной и святости Креста Христова. На этих родных нам полях возник и Севастополь, впоследствии прозванный городом многострадальным.

Как только в 1783 году Крым был присоединен к России, императрица Екатерина Великая приказала осмотреть Херсонесскую бухту и указом 10 февраля 1784 года основала здесь город, названный греческим словом «Севастополь», что по-русски означает «знаменитый город». В том же году был устроен здесь военный порт и положено основание Черноморскому флоту, начальником которого был назначен контр-адмирал Мекензи.

Когда Мекензи прибыл в Херсонесскую бухту, тогда города не существовало, а виднелись только там и сям развалины древних башен и стен, разбросанных в беспорядке. Владея Крымом, турки и татары не обращали внимания на удобства гавани и не заботились о распространении торговли. Вытеснив христианство и разрушив все христианское, магометане оставили берег моря в запустении. На месте некогда цветущего города, полного жизни, образовалась дикая необитаемая местность, покрытая лесом и кустарниками. Русские люди усиленно трудились над устройством города, над рубкой леса и очищением дорогого им места. Скоро появились здесь храмы Божии, казармы, дома, адмиралтейство и магазины.

На одной из высот, близ впадения Черной речки в бухту, основатель Севастополя построил себе хутор и назвал его Мекензиевым. Хутор этот давно исчез, но гора, на которой он был построен, и до сих пор называется Мекензиевой.

Через три года после основания императрица Екатерина II лично посетила возникший город, где был уже представлен ей флот, состоявший из трех кораблей, 12 фрегатов и 25 мелких судов. С отъездом императрицы Севастополь рос не по дням, а по часам. Удаленный от больших дорог, расположенный на окраине русского царства, на самом конце Крымского полуострова, Севастополь был передовым сторожем и сберегателем могущества России на водах Черного моря.

Для обеспечения Севастополя от покушения неприятеля с моря были устроены по обеим сторонам рейда береговые батареи.

Приближаясь к Севастополю с сухопутной стороны, вы прежде всего встретите значительных размеров укрепление, известное под именем Северного. За Северным укреплением лежит севастопольский рейд, а правее его – беспредельное Черное море. На мысу, служащем как бы рубежом между морем и северным берегом рейда, была построена Константиновская батарея, левее и на том же берегу в глубине рейда сооружены были батареи Михайловская и № 4.

На противоположной южной стороне рейда виднеются три бухты: правая и ближайшая к морю Артиллерийская, средняя и самая большая – Южная с вдавшейся в нее Корабельной бухтой, а затем левее всех – Килен-бухта. Для защиты рейда с южной стороны были сооружены: далеко выдававшаяся в море батарея № 10, левее ее Александровская и № 8. По обоим берегам Южной бухты были расположены две сильные батареи – Николаевская и Павловская. За линией этих укреплений расстилался город, раскинутый по обеим сторонам Южной бухты. Вся часть города, расположенная на левой, или восточной, части Южной бухты, называлась Корабельной слободой, а на правой, или западной, ее стороне, на узком и длинном холме, идущем между Артиллерийской и Южной бухтами, раскинут был амфитеатром самый город с расположенной на его окраине Артиллерийской слободкою.

Большая часть севастопольских улиц были недлинны и, хотя правильно расположены, но, имея крутые подъемы и спуски, представляли неудобство в сообщении. Только две улицы, Екатерининская и Морская, почти параллельные между собою, были ровны, широки, тянулись вдоль всего города и сходились вместе в самом конце его, у Театральной площади.

Вся южная часть города была окружена хребтами гор и отдельными возвышениями, на которых еще с 1837 года находили необходимым построить ряд укреплений, опоясывающих город со всех сторон и обеспечивающих его от нападения с сухого пути. С этой целью предполагалось построить полукругом семь бастионов, начиная от Килен-бухты и до Артиллерийской бухты.

Возле самой Килен-бухты было положено основание бастиону № 1, в 260 саженях правее и несколько впереди первого бастиона обозначено место для бастиона № 2, еще правее, на высоком Малаховой кургане, была устроена средствами жителей города башня, получившая название Малаховой. Правее Малахова кургана близ вершины Южной бухты, на левом ее берегу, основан бастион № 3, а на правом – бастион № 4. Затем правее следовали по порядку бастионы № 5, № 6 и наконец № 7, примыкавший к береговой батарее № 8. Таким образом, четыре укрепления предназначались для защиты Корабельной слободы и четыре – для защиты города.

Вследствие усиленных работ по устройству береговых батарей, обеспечивавших порт от атаки с моря, постройка сухопутных укреплений была отложена и производилась в самых ограниченных размерах. Так, начаты были только некоторые работы по возведению бастионов № 1, 5 и 6; остальные же бастионы были только намечены, и места их обозначены лишь небольшими выемками.

Приморские укрепления и батареи были готовы еще до Синопской битвы.

Теперь же, ввиду возможного появления неприятеля, принимались все меры к обороне как порта, так и города.

В городе и по берегу моря до мыса Лукулла устроены телеграфы и расставлены пикеты для наблюдения за приближавшимися судами, установлены особые ночные и дневные сигналы. На крайние к морю батареи – Константиновскую, № 10 и 8, назначены флотские офицеры, которые, дежуря там, обязаны были следить за судами, идущими к городу, останавливать их и, в случае подозрения, опрашивать.

Севастопольское адмиралтейство приняло самый оживленный вид; оно превратилось в огромный муравейник, в котором деятельность не прекращалась ни днем ни ночью; одни рабочие сменяли других, чинили корабли, и, исправленные, они выходили на рейд один за другим.

В то время когда порт неусыпно трудился, вице-адмирал Корнилов обдумывал меры к ограждению его от нечаянного нападения. Для этого некоторые корабли приготовлены были к снятию с якоря и могли по первому требованию выйти в море. Всему флоту приказано быть постоянно готовым на случай тревоги; экипажам, бывшим по какому-либо случаю на берегу, при общей тревоге указаны места, на которых они должны были собираться, имея нижних чинов в полной походной амуниции, с ружьями и положенным числом патронов в сумах. Для усиления сухопутной обороны были розданы ружья даже музыкантам и писарям всех ведомств. Все они, составляя отряд под командой старшего адъютанта лейтенанта Обезьянинова, должны были собираться на Театральной площади. Впоследствии, для образования резерва, были сформированы из матросов эскадра гребных судов и два десантных батальона.

Производя маневры примерной атаки и обороны с моря, Корнилов заметил, что некоторые места остаются необстрелянными с наших батарей, что неприятельские корабли, расположившись на этих местах, могут громить город и укрепления, не подвергаясь сами действию выстрелов. Для устранения этого недостатка приступлено было к постройке трех земляных батарей, двух на северной стороне рейда и одной на южной. Экипажи с кораблей «Двенадцать Апостолов» и «Париж» строили две первые батареи, а экипаж с корабля «Святослав» – третью, на южной стороне рейда. По именам кораблей и сами батареи названы Двенадцатиапостольской, Парижской и Святославской. Постройка этих батарей шла так успешно, что 6 января 1854 года они были освящены и салютовали при обычном освящении знамен на Екатерининской пристани.

Вслед за тем для обеспечения тыла Константиновской батареи на высокой скале, к северу от этой последней батареи, была построена Волохова башня[4]4
  Башня эта строилась на деньги, пожертвованные отставным подпоручиком Волоховым, оттого и названа его именем.


[Закрыть], а в промежутке между башней и Константиновской батареей была сооружена батарея Карташевского. Все эти батареи 26 апреля были окончены и освящены.

По мере того как постройка укреплений приходила к концу, их вооружали орудиями, назначали прислугу, обучали людей прицеливанию орудий и два раза в неделю делали тревогу, при которой каждая команда собиралась на назначенное ей место.

Наступление весны дало возможность заняться оборонительными работами и с сухого пути. Более тысячи человек матросов работали над сооружением 4-го, 5-го и 6-го бастионов. Трудами тех же войск между 4-м и 5-м бастионом был построен редут Шварца.

Хотя большая часть укреплений были далеко не окончены, но если бы в конце мая месяца неприятель предпринял атаку Севастополя одним флотом, то должен был встретить значительное сопротивление. Он должен был преодолеть: плавание длинной, узкой, окраенной каменными рифами бухтой; должен был встретить сопротивление 40 000 народонаселения, составленного из моряков и военных команд разных войск, и притом людей русских, непривычных к уступкам; он должен был встретить огонь 700 орудий большого калибра, расставленных на приморских батареях, и 13 больших кораблей, занимающих позиции, недоступные атаке иначе как равными силами. «Я не упоминаю уже, – писал Корнилов в своей инструкции, – о пяти больших фрегатах, пароходах и других судах, которые в русских руках, конечно, не останутся праздными зрителями в побоище за их родные дома».

Будучи главным военным портом на юге империи, Севастополь был в изобилии снабжен всем необходимым для флота. Там было прекрасное адмиралтейство, арсенал, деловые дворы, значительный склад орудий, пороха и прочих боевых припасов; там был сухарный завод, казармы для морских чинов и два госпиталя. Словом сказать, Севастополь мог собственными средствами выпечь 86 000 пудов сухарей, поместить в своих магазинах более 92 000 четвертей хлеба, имел помещение на 2000 больных и мог в своей обширной гавани поместить весь Черноморский флот. Сам по себе город был очень красив. В Севастополе насчитывалось до 2000 домов, почти все каменные, и до 40 000 жителей, преимущественно служащих.

Севастополь был город исключительно военный. Главное население его составляло дружное общество лихих моряков, привыкших к необыкновенной деятельности. Там жила огромная семья родных братьев, крепких своим духовным родством и сильных своим единодушием. Преданный одной цели, одному делу, каждый член этой семьи старался перещеголять друг друга: не из одного самолюбия стать выше своего товарища-сослуживца, а из-за того, чтобы принести наибольшую пользу службе и содействовать улучшению Черноморского флота. Под рукой опытного начальника адмирала Лазарева в Севастополе все так и кипело, вращалось, двигалось и крепли удивительные силы.

Тут люди ценились по заслугам, бесспорно признанным всеми сослуживцами. Тут престарелый ветеран небольших чинов, смиренно доживающий свой век, но принесший пользу флоту, пользовался бо́льшим уважением, чем иной чиновный любимец счастья, имеющий сильных покровителей. Поэтому Черноморский флот был силен не одними величественными кораблями и большими пушками: корабли гниют, пушки ржавеют – а силен он был нравственной, живой силой, тем, что называлось черноморским духом. Этот дух не зависит ни от места, ни от времени, а зависит он от дружбы и единства семьи и проявился во всем блеске тогда, когда кораблей не было, когда на стенах севастопольских храбрый матрос сделался еще более храбрым солдатом. Здесь все дышало отвагой и любовью к родине. Даже женщины Севастополя, рыночные бабы, отличались смелостью и сознанием собственного достоинства.

Городок рос, мужал и выработал в себе тот непоколебимо стойкий характер, который говорил: меня не тронь, а тронешь – доволен останешься.

За границей давно трубили про Севастополь, что надо взять его и что возьмем мы его непременно. Привыкнув господствовать на всех морях, англичане с завистью смотрели на успехи наших черноморских моряков, на их порядок, знание дела и быстроту движений; о храбрости мы не говорим – вся Европа хорошо помнила Чесму, Наварин и Синоп.

Уничтожить этот флот со всеми его запасами они могли только с сухого пути, потому что с моря он защищался сильными фортами и, скрывшись в гавань, был недоступен для выстрелов неприятельских кораблей. И вот, после нескольких совещаний, союзники решились посадить свои войска на суда, переплыть через Черное море, высадить их в Крыму и атаковать Севастополь с сухого пути.

Собрав большую часть своих сил в турецком городе Варне, лежащем также на берегу Черного моря, англо-французы деятельно готовились к отплытию к берегам Крыма. Главнокомандующий французскими войсками маршал Сент-Арно отдал приказ, в котором объявлял войскам о предстоящем им путешествии в землю Русскую. Он не скрывал, что их ожидают труды, лишения, болезни и встреча с врагом стойким, крепким и могучим, готовым на всевозможные пожертвования и жизнью, и имуществом – словом, встреча с русским народом и русским солдатом, про которого между чужестранцами сложилось убеждение, что в бою с ним двойная работа: сначала надо убить, а потом толкнуть, чтобы он повалился.

Мирно жили и деятельно трудились севастопольцы в ожидании вторжения неприятельского.

Праздник Пасхи проведен был всеми, как говорится, начеку: получено было известие, что 9 апреля сильный неприятельский флот появился в виду Одессы и бомбардировал город. Ожидая появления его и у Севастополя, князь Меншиков выслал на крейсерство пароход «Владимир», который и оставался в море в течение всей ночи. В час пополудни 15 апреля «Владимир» донес, что видит неприятельский флот из 18 кораблей и 7 пароходов. Полавировав в виду Севастополя, неприятель скрылся, не предпринимая ничего решительного и даже не подходя близко к берегу. Появление этой эскадры не вызвало среди севастопольцев ни страха, ни удивления. Своим появлением неприятельские корабли возбудили только простое любопытство. Толпа зрителей стекалась на возвышенных местах, откуда было видно море, чтобы посмотреть на неприятельские суда, стоявшие в отдалении и не решавшиеся приблизиться к берегу. С уходом их в море и в Севастополе все пришло в обычный прежний порядок: никто не думал о предстоящей опасности, городская жизнь и увеселения шли по-прежнему. Ежедневно с шести часов вечера на кораблях, на пристани и на бульваре играло несколько хоров музыки. Толпы гуляющих любовались, как на рейде стройно и величаво стояли наши суда Черноморского флота, как между ними, на гладкой поверхности моря, извивались гребные суда, перевозившие команды с кораблей на берег и с берега на корабли.

Среди такой жизни севастопольцев не поразило новое появление утром 3 июня трех неприятельских пароходов. Шесть пароходов под начальством контр-адмирала Панфилова были посланы навстречу неприятелю. После небольшой перестрелки наши пароходы вернулись обратно. На рассвете 14 июля неприятельский флот опять показался близ Севастополя. Не обращая на него внимания, жители в виду его праздновали торжество закладки соборного храма во имя св. равноапостольного великого князя Владимира. Построение храма в том месте, где принял крещение св. Владимир, а в лице его и вся Россия, в виду неприятеля имело огромное значение.

– Кто не знает, – говорил при заложении храма преосвященный Иннокентий в своей проповеди, – кто не знает, что у врагов наших одно из самых задушевных желаний теперь состоит в том, чтобы каким бы то ни было образом отторгнуть здешнюю страну от состава России? Это было бы, по собственному признанию их, верхом их успеха против нас. А мы в это самое время, как бы в ответ на их безумную дерзость, полагаем ныне здесь основание храма во имя святого Владимира!.. Тем самым сильнее и внятнее всяких слов мы говорим врагам нашим как бы так: непростительно, грубо ошибаетесь вы, воображая, что полуостров Таврический составляет для России только недавнюю добычу меча и плод побед: нет, это древнее и родовое достояние наше; это наследие еще святого Владимира!.. Здесь купель нашего крещения, здесь начало нашей священной истории и народных преданий. Уступить после этого эту страну кому бы то ни было значило бы для России отказаться от купели своего крещения, изменить памяти святого Владимира… Возможно ли это? Скорее не останется во всех горах здешних камня на камне, нежели луна заступит здесь место Креста Христова!.. Такова, говорю, сила и таков смысл нынешнего нашего священнодействия по отношению к врагам нашим! И надобно же было им вчера явиться в таком множестве пред лицом этого града, как бы нарочно для присутствия при заложении этого храма и для выслушания урока, в нем заключающегося!..

Между тем английские и французские пароходы стали показываться в виду Севастополя все чаще и чаще; они осматривали берега и делали промеры, определяя глубину воды. По всему видно было, что союзники приготовлялись к высадке. Многие говорили о том, что неприятель собирается высадиться на берега Крыма, что он непременно высадится близ Севастополя, но все эти разговоры были не более как предположения: достоверно никто не знал о намерениях неприятеля. Гроза войны, висевшая над Севастополем, разразилась только 1 сентября и призвала жителей к усиленной и торопливой деятельности.