Текст книги "По ту сторону пруда. Том 1. Туман Лондонистана"

Автор книги: Николай Еремеев-Высочин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Куда нас ведут? В фургон? Нет – в такой туман ехать только за смертью. Обратно в ангар? Какой смысл был перебрасывать нас из самолета? Мог Рамдан что-то заподозрить?

Да, это был сарай. Вспыхнул свет, проявляя каждую деталь, – странно это было после путешествия сквозь белую мглу. Похитители приободрились – теперь уж точно не сбежим. Вот наша железная плита, наш якорь в этом плавании. Лешку пристегнули на старое место, за крайнюю проушину. Мне так же повезет? Пристегивала женщина. Подошла ко мне совсем близко, дыхание не очень свежее – сами небось пиво пьют, если не виски. Что это так, похоже не только по перегару – взгляд у нее странный, темное желание в нем таится. Как пузырь воздуха вдруг вырывается сквозь черную жижу на болоте. У меня чудные иногда образы возникают в голове, но уж какие есть.

– Давай скорее, – торопит женщину рептилия. Она (то есть он, конечно) с пистолетом у двери стоит, страхует манипуляции.

– Куда мне спешить? – отвечает моя пассия. – К тебе, что ли?

Мы с Кудиновым предыстории их отношений не знаем, но рыжезубый воспринимает эти слова как оскорбление. С нуля взлетает под самый ограничитель.

– Ах ты, сука! – говорит он, направляясь к женщине.

Лешка смотрит на меня. Не нравится ему это.

– Ударить меня хочешь? – шипит розовая фея. – Ну, попробуй!

Ящерица останавливается. Такие сцены бывают только между давними любовниками. Скорее даже между супругами.

– Что вылупился на нее? – орет рыжезубый.

Это он мне. На жену свою не смеет кричать, а мужское достоинство просит выхода. Хотя, судя по характеру дискуссии, именно с этим у него проблема. Ошибается рептилия: я смотрю не на женщину, меня «магнум» интересует. Дотянуться до него я пока не могу, но еще бы немного…

Гравий захрустел. Рыжий просовывает голову в дверь – а он с алжирцами на улицу вышел, как убедился, что мы пристегнуты. Он быстро оценивает обстановку. Ясно, что пленники надежно прикованы, а сцены ревности для него не в новинку.

– Вы идете? – спрашивает он устало.

– Я иду, – отвечает рептилия. И добавляет жене: – А ты можешь остаться.

– И останусь, – с вызовом бросает женщина. – Я их еще не обыскала.

Она демонстративно, чтобы от мужа ничто не ускользнуло, тянется к моей ширинке, вернее, к гульфику. Вот пальцы ее захватывают все, что там находится. Место это очень уязвимое, но женщина не хочет сделать мне больно. Хочет сделать приятно. Делает противно.

– Ты действительно сука! – цедит сквозь зубы рыжезубый.

Он ринулся к жене, и та инстинктивно сжимает то, что у нее в руке. Я чувствую, как пальцы ее касаются телефона. Лицо женщины замирает. Но муж ее уже рядом, и она вот-вот получит от него честно заслуженную оплеуху. А я вот-вот смогу попытаться вырвать у него «магнум».

– У него оружие! – с превосходством в голосе говорит женщина, отпуская руку. Мол, я не просто так туда лезла – проверяла свою гениальную догадку.

Ящерица останавливается.

– Какое оружие?

– У него в трусах пистолет.

Другая отскочила бы в сторону, если бы так подумала. Эта нет – хватает меня за горло.

– Проверьте его. Быстрее!

Похитители действуют грамотно. Рыжезубый тут же делает два шага назад и в сторону, а ко мне подскакивает рыжеволосый. Я пинаю его ногой и пытаюсь отодрать от себя руки женщины. В этот момент раздается выстрел.

– Ну-ка тихо все!

Это Рамдан говорит. Он завладел пистолетом и выстрелил в потолок. На «магнуме» по-прежнему глушитель – просто хлопок раздался, как будто шампанское открыли.

– Отойди от него, – приказывает он женщине и поворачивается к рыжезубому. – Обыщи его.

– Кто? Я? – возмутился муж неверной.

– Хорошо, тогда ты, Дик.

Он наставил на меня «магнум». Рыжеволосый поморщился.

– Отдайте сами, ладно? – попросил он меня. – Только очень медленно.

Я и не стремился, чтобы каждый обследовал потаенные части моего естества. Свободной рукой залез в трусы и стал доставать мобильный.

– Там был телефон. Вот он. Оружия у нас нет. Хотите проверить?

– Проверь, – приказал Рамдан, принимая телефон.

Рыжий присел на корточки, снизу вверх провел по ногам.

– Больше нет ничего.

– Второго проверь.

Сам Рамдан включил мобильный и зашел посмотреть мои последние звонки.

– Два звонка в Лондон и один еще куда-то. Единица – это какая страна? – спросил он.

– Штаты, – отозвался рыжий.

– Мне надо было убедиться, что за нас действительно внесут выкуп, – пояснил я.

– А 21 – какой город? – продолжал Рамдан. – Или это 212?

Смотрел он на меня, и я ответил:

– 212. Это Нью-Йорк.

– Почему не Вашингтон?

– В Лэнгли штаб-квартира. Да и это уже штат Вирджиния, там другой код. Но наше подразделение размещается в Нью-Йорке.

Мустафа стоит, приоткрыв рот, с таким видом, что его вроде ничто не касается. Посмотришь на него – недоумок, а ведь какую-то свою игру выстраивает.

– Если я сейчас позвоню по этому номеру, кто мне ответит?

– Это может быть кто угодно. Ребенок, женщина, старик-китаец. Пока вы не назовете пароль. Только это телефон на экстренный случай. Хотите сорвать сделку – звоните.

– Хм. – Рисковать деньгами Рамдан не стремился. – А с Лондоном о чем говорили? Хотя зачем задавать такие вопросы. – Он положил телефон в карман. – Ладно. Решим, что с вами дальше делать. А ты покарауль их пока.

Рамдан смотрел на Мустафу, но откликнулся рыжезубый:

– Я здесь побуду.

Не стремится вернуться в компанию жены, не остыл еще. Рамдан протянул ему пистолет и вышел наружу. Женщина осторожно обошла мужа, как если бы тот мог ее покусать. Рыжий дружески, успокаивающе хлопнул рептилию по плечу. Мустафа скрылся за дверью последним. Я не заметил, чтобы он хотя бы раз взглянул на меня.

– Вот ты – точно покойник! – сказал рыжезубый, усаживаясь на стул и тыча в меня «магнумом».

10

Посоветоваться с Лешкой мы больше не могли. По-английски это было бессмысленно, по-русски – только усложнило бы ситуацию. Совершенно очевидно, Мустафа с братом новостями по поводу похищенных так и не поделился. Хитроумный Кудинов попробовал испытанный прием.

– Пан разумеет по-польски? – уже второй раз за вечер спросил он.

– Что такое? – выпрямилась на стуле публично униженная, а потому особо злобная ящерица.

– Я спрашиваю, говорите ли вы по-польски? – перевел Кудинов.

– Да, говорю: «Матка боска». И что?

– Мы для разнообразия могли бы поговорить с вами по-польски, – с благодушным видом произнес Лешка.

– Ага. Это с ним ты хотел бы поговорить, а не со мной. Только ничего не выйдет. Хоть слово скажете – получите по башке. А еще слово – пристрелю. Я не шучу.

Это и не было похоже на шутку.

Я посмотрел на Лешку. Я часто веду с ним молчаливый диалог. Вот и сейчас я ему как бы говорю: «Давай, не сиди без дела. Займись анализом ситуации». Кудинов на меня серьезно смотрит, но я ему в уста такие слова вставляю: «А что тут анализировать? Это ты ученые слова любишь: «анализ», «анал». А по-русски это – «жопа». Лешка еще больше хмурится – не понимает, почему я улыбаюсь.

Почему-почему? По глупости. Ведь что сейчас происходит – там, в бытовке, в двадцати метрах от нас? Дураку ясно, что мы сообщили своим все, что знаем. И Рамдан сидит и пытается понять, насколько точно мы смогли определить, где находимся. Я бы этим вопросом задавался, а нашего главного похитителя недооценивать не стоит.

Черт – ну, не черт, опять я забыл, – скажи я тогда Ашрафу… Ну, когда он предлагал Рамдана убрать. Да даже не скажи, только кивнул бы, и не было бы всей этой ситуации. Никаких сомнений, что человечество от этого только выиграло бы, а я Бога стал приплетать. И от меня – действительно ведь так – ничего не требовалось. Ни курок спускать, ни ручкой своей колоть. Просто кивнуть головой. Правда, мы тогда о поставках оружия не стали бы узнавать. А это жизни. Но я же в тот момент понятия не имел, что мы сможем получать информацию и от Рамдана.

В общем, так или иначе, сейчас наша с Лешкой судьба в руках этого человека. И если он придет к выводу, что какую-то наводку мы сумели дать, он перевезет нас в другое место. И тогда операция по спасению потеряет всякий смысл. Она уже, считай, провалена, не начинаясь, поскольку в самолете нас не будет. А в этом тумане наши ребята ангар и бытовки не разглядят и в свои приборы ночного видения. Зря прокатятся.

Надежда была бы на сделку, но к ней резидентура и не готовится. Там уверены в успехе рейда на летное поле. И деньги у них не приготовлены, и план действий не разработан. Безрадостно это как-то, хотя и не самое плохое. Хуже, если эта группа захвата обнаружит себя и наделает шума. Тогда Рамдан может отказаться от первоначального замысла и решит уносить ноги, сбросив балласт. Балласт – это мы с Лешкой.

Рептилия сказала, что я-то уж – точно покойник. Банальная фраза, сколько таких говорится сгоряча. Однако здесь каждое слово с двойным дном. Во-первых, получается, что намерение ликвидировать нас обсуждалось даже при условии получения выкупа. Во-вторых, окончательное решение не принято, у нас еще есть шанс. Но, в-третьих, даже если Рамдан решит нас освободить, тут в дело вступит он, рыжезубый, и я в любом случае не выкручусь. Вот как много можно сказать с досады в каких-то трех словах.

И раз все обстоит таким малообнадеживающим образом, надеяться нам с Лешкой приходится только на себя. Или на какую-нибудь невероятную случайность, которая еще не встроилась в ту роковую цепь.

11

Мысль о предстоящей ночи и столь желанной невероятной случайности пробудила в моей памяти еще одну фронтовую историю Некрасова. Я услышал ее двадцать лет назад, никогда о ней не вспоминал, а тут – как будто это со мной приключилось. Во всех подробностях всплыла.

Петр Ильич Некрасов, наш с Ритой куратор на Кубе и мой главный учитель по жизни, попал на ту, большую, войну совсем мальчишкой. Его подводную лодку потопили, он чудом спасся и до самой победы воевал уже на суше. По молодости лет Некрасов был кашеваром. То есть в атаку он ходил вместе со всеми, а после нее готовил для уцелевших еду.

Где это было, не помню. Известное место: Вязьма, Ельня – там, где долгое время шли позиционные бои. В хозяйство Некрасова, за которое он отвечал головой, входило два ведра, котел, ложки-поварешки и корова. Откуда она взялась, никто не знал. Некрасову корову выдали в хозчасти и, как он говорил, тряслись над ней больше, чем над любым бойцом. Человека убили и убили. Война идет: одним больше, одним меньше… А корова была в единственном числе не только в их противотанковой батарее, но и во всей дивизии. Даже непонятно было, почему ее в штаб не забрали, скорее всего, по недосмотру. Уж вряд ли потому, что в штабах снабжение было налажено, а позиция их батареи вдавалась в линию фронта так, что они во многом были на самообеспечении. Благо было это в июле: первые грибы-колосовики, черника, малина и вот еще молоко. Выживали как-то.

Некрасов пас корову на краю леса, скрывавшего с трех сторон небольшую опушку. Однако стояли они в этом месте уже неделю, всю траву корова объела, и он присмотрел для нее другой выпас, поглубже в лесу. Привел ее туда утром, вбил колышек так, чтобы до зарослей болиголова корова не достала – с ней, дуры, всего ожидать можно было, – и вернулся к себе на кухню. Вечером пошел ее забирать – вымя ей помыть, потом подоить, – а коровы нет. К выстрелам она была привычна, даже огонь батареи ее уже не так пугал, а тут выдернула длиннющий колышек. Скорее всего, зверя почуяла, волка или медведя, рванула – и была такова.

Некрасов бросился искать ее, облазил все заросли, но только исцарапался до крови. Делать нечего, пошел докладывать командиру батареи. Тот хороший мужик был, но в разгар разговора нелегкая принесла майора-особиста из штаба полка на трофейном мотоцикле с коляской. Здоровый холеный детина, который для солидности ходил не в гимнастерке, а в кителе с портупеей и парой медалей на груди.

– Как это ты корову упустил? – взревел особист. Мат Некрасов при пересказе разговора опускал.

– Сбежала. Я же не могу ее пасти – мне батарею кормить надо.

– И как ты теперь собираешься ее кормить? У тебя, придурка, такая ценность на руках была, а ты ее упустил? – Майор орал так, что Некрасов решил, что он намеревался эту корову у батареи забрать, чтобы сам со штабными молочко пить. Может, за тем и приезжал на самом деле. – Иди ищи ее! Что хочешь делай, но чтоб к утру корова была найдена.

– Так ее, может, волки задрали, – резонно предположил Некрасов. – Корова их почуяла, оторвалась, а они ее нагнали и загрызли.

– Ты что, безмозглая твоя башка, не понял? К утру не найдешь корову, ответишь по законам военного времени. Завтра же ответишь, я прослежу.

– Так ее и убить могло, – вступился командир батареи. Действительно хороший мужик был. Тоже майор по званию, но не особист, так что не нарывался. – Немцы же постреливают. Дак и мы раньше снаряд-другой им посылали для острастки, как они из леса нос высовывали. Только у нас же амуниция кончилась, сами знаете. Завтра танки пойдут на нас в атаку, а мы их только пулями можем встретить. Я думал, вы с этим к нам приехали. Ну, подбодрить, что везут нам снаряды.

– Да вы слышите сами, что говорите? – переключился на командира особист. – Вы, оказывается, палили из пушек просто для развлечения. А теперь, если немцы начнут наступление, у вас снарядов больше нет? – Он встал и деловито одернул китель. – Этим вопросом я тоже займусь, разберемся с вашей партизанщиной. Но пока с коровой закончим. Завтра в восемь ноль-ноль этот придурок ее не вернет, арестовать его и под конвоем доставить мне в штаб полка. Это приказ!

Майор еще долго распинался, потом вспомнил, что у них скоро ужин, и уехал.

– Людей тебе в помощь дать не могу, – сказал Некрасову командир. Он обе угрозы – и в адрес Некрасова, и в свой собственный – воспринял всерьез. Так ему фронтовой опыт подсказывал. – Боевое охранение, сам понимаешь. Не хватало теперь, чтобы немцы ночью батарею захватили. Лошадь дам, с телегой. Если волки загрызли, погрузишь на нее, что осталось – может, проскочишь. Но лучше бы тебе эту корову живой найти. Отдадим ее подальше от лиха в штаб. Целее будем.

Некрасов запряг лошадку – смирная была, к войне привычная – и выехал, еще светло было. Дороги какие в лесу – считай, их нет. Где-то ручей рядом течет, залил все вокруг так, что только на танке и проехать. Где-то дерево упало поперек, не перескочить и не объехать, да в зарослях и развернуться с телегой целая история. Так что когда начало темнеть, Некрасов понял, что корову ему не найти.

Но умирать не хотелось. Он привязал лошадку вожжами к приметной трехствольной березе и с фонарем в руке, спотыкаясь и чертыхаясь, продолжил поиски. Продирался упрямо сквозь кусты бузины, заросли крапивы в человеческий рост и повторял про себя: «Это моя последняя ночь. Это моя последняя ночь». Он надеялся, что в конечном счете наткнется на немцев, разрядит в них свой ППШ и погибнет в бою. Уж лучше враги убьют, не свои.

Еще один заградительный вал кустарника, и он вышел на луг. В свете огромной желтой луны Некрасов узнал место: их батарея стояла здесь пару недель назад вон на том пригорке. Там у подножия осинник рос, у самого высокого дерева верхушку срубило снарядом. Точно, это место. Позиция выгодная, наверняка сейчас там немцы. Вот и отлично: здесь и дадим последний бой.

Некрасов выбрал крапивник повыше и погуще – так и его не видно, и на мину опасность нарваться меньше. Нырнул в него и стал подкрадываться к пригорку. Немцы не стреляют, не видят его. Потому что ветер тоже на его стороне: качает заросли, кто теперь определит, что по ним человек пробирается. Некрасов добрался до подлеска и только тут понял, что холмик пуст. Не стали фашисты его занимать. Видимо, собирались дальше танками наступать, зачем им здесь артиллерию ставить?

Сам не зная зачем, Некрасов все же взобрался наверх. Вот его кухня: даже рогатины над костровищем стоят нетронутые. Восточный склон разворочен: это когда они орудия стаскивали оттуда лошадьми. Вот их окопы, а вот…

Некрасов замер и стал светить фонарем. Рядом с окопами для орудий лежали обитые железными лентами зеленые ящики со снарядами. Пара начатых, а еще несколько даже не распечатанных. Их батарея отступала в спешке, главное было увезти орудия, а Некрасов еще свои ведра и котлы спасти умудрился. Он и понятия не имел, что снаряды оставались. А командир их, видимо, был уверен, что на холме теперь были немцы, туда не сунешься. А фашисты знали, что к их орудиям наши снаряды не подходили, и им и в голову не пришло, что русские могут за ними вернуться. И вот они, снаряды, лежат целехонькие.

Некрасов вздохнул счастливо. Пусть ему в бою погибнуть не суждено, утащив на тот свет столько врагов, сколько удастся. Пусть его завтра свои расстреляют, но он хоть ребятам поможет. Некрасов бегом, прорываясь сквозь кустарник, как испуганный лось, ворвался в лес. Не сразу, но все же отыскал свою лошадку. Не сразу, но все же нашел дорогу к тому пригорку. А дальше – луна из желтой превратилась в белую и уменьшилась в размере раза в четыре, но все же помогала, светила – до самого рассвета таскал снаряды с вершины пригорка в свою телегу.

До позиции он не доехал. На песчаной дороге его ждал мотоциклист. Тот же, который накануне привозил особиста. Рядом стоял еще один мотоцикл с коляской, с двумя солдатами из комендантской роты. Не стал особист ждать, пока командир арестует его и отправит под конвоем, ревностно к своей службе относился.

– Нашел корову? – спросил мотоциклист. Ему было все равно, нашлась корова или нет, и что ждало Некрасова. У него сапоги запылились, и он вытирал их пучком травы. Он посмотрел на часы. – Семь двадцать. Но ты же за сорок минут все равно ее не отыщешь? – Некрасов покачал головой. – Тогда поехали.

– Я тут снаряды нашел в лесу. У нас еще позавчера кончились. Можно, я ребятам отвезу?

– Вон они доставят, – мотоциклист кивнул в сторону солдат. – И автомат свой в телегу положи. Сам в люльку садись, и без фокусов.

Штаб полка, разместившийся в полуразрушенном здании правления колхоза, был в часе езды от передовой. У Некрасова забрали ремень и заперли в подвале. Но и сюда долетал шум начавшегося боя. От него у Некрасова было тепло на душе – теперь ребятам было чем отбиваться. Потом его отвели на второй этаж, в комнату, где кроме того майора-особиста в кителе орали в полевые телефоны два офицера в мятых гимнастерках: капитан и подполковник. Они на Некрасова и не взглянули: у них бой шел.

– Нашел корову? – так же, как и мотоциклист, по-деловому спросил особист.

– Нет. – Некрасов уцепился за последнюю соломинку. – Но и следов ее не нашел. Может, еще вернется, раз ее не убило и волки не сожрали?

– Может, вернется, а может, и нет, – отрезал майор. – Мы здесь люди военные, не в бирюльки играем. В восемь ноль-ноль не вернул корову, значит, вину свою не исправил. Теперь искупать будешь. По законам военного времени.

Последняя фраза доставляла особисту особое удовольствие. Он склонился над столом и стал писать какую-то бумагу, аккуратно, чтобы не посадить кляксу, спуская избыток чернил каждый раз, когда доставал перо из бутылочки.

– Как, удерживаете позицию? – кричал рядом в телефон капитан. – У вас же снарядов нет. Что? Откуда?

Он повернулся к подполковнику:

– Третья батарея атаку отбила. Четыре танка горят, остальные отступили. Им какой-то чудило ночью снаряды подвез. В лесу нашел.

– Что за чудило? – спросил подполковник.

– Сейчас спрошу. Кто, говорите, снаряды вам подвез? – Капитан повернулся к подполковнику: – Кашевар их, рядовой Некрасов.

– Разберитесь с командиром батареи, – приказал подполковник. – Если все так, представить этого чудилу к медали. Нет, к ордену его представить. За срыв фашистского наступления на критическом направлении.

Взгляд подполковника скользнул на Некрасова, сидящего без ремня напротив особиста, и от работы мысли нахмурился.

– Рядовой! Твоя как фамилия?

– Рядовой Некрасов, – вскочил тот.

– Это не ты снаряды подвез на третью батарею?

– Так точно, товарищ подполковник.

Тот посмотрел на майора:

– А что он у тебя делает?

Особист не встал: он, майор, по своему ведомству, возможно, поважнее будет армейского подполковника.

– Да этот разгильдяй корову потерял. Я ему ночь дал, чтобы ее найти. Только он этим временем не воспользовался.

Подполковник побагровел:

– Ты что, не понял, чем этот солдат всю ночь занимался? «Корову потерял»! Да он… Да ты…

Подполковник подскочил к столу особиста, схватил с него бумагу, прочтя несколько слов, разорвал ее на четыре части и швырнул перед майором.

– Вы что себе позволяете! – закричал тот. – Этот рядовой под следствием. Считай, под трибуналом.

– Я здесь командую, – неожиданно тихо произнес подполковник, но это было страшнее, чем крик. Он повернулся к капитану. – Немедленно освободить солдата, вернуть ему ремень, оружие и доставить на батарею. И пусть командир сегодня же представление к награде составит, я подпишу.

«Мне действительно орден дали, Красной Звезды. Про меня даже писатель Борис Полевой заметку написал в фронтовой газете, – со скрытой гордостью рассказывал мой учитель. Я прямо видел его, когда вспоминал сейчас: лицо загорелое, взгляд твердый, проницательный, губы ироничные под седой щеточкой усов. – Я эту вырезку долго хранил в вещмешке. Она по сгибам обтрепалась, мне приходилось слова подсказывать, когда я давал почитать. А уже после победы я как-то на губу попал, три дня там сидел. Курить хотелось страшно, а бумаги не было. Не выдержал, скурил. – Некрасов помолчал, повел бровью, улыбнулся грустно. – Потом жалел».