Текст книги "По ту сторону пруда. Том 1. Туман Лондонистана"

Автор книги: Николай Еремеев-Высочин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Отец снова посмотрел на дочь.

– У Мэтью вечно не хватает денег, – пожала она плечами. – Скорее всего, он согласится.

– Но вы в нем уверены на сто процентов? – уточнил я, действуя в рамках предложенной мною же версии. – Ваш друг никак не может быть связан с наркомафией?

– За это я отвечаю, – с достоинством кивнула Чандра. – Он даже травку не курит. Только и вы его не подведите.

Номер в «Меридьене» я оставил за американским гражданином Пако Аррайей. Мало ли по какой причине он не пришел ночевать? А в «Марриотт» я въехал по мексиканскому паспорту Мигеля Гомеса на одну ночь с возможностью продлить пребывание, если дела в Лондоне задержат меня дольше. Носильщик поднял в номер мой багаж – средних размеров зеленый нейлоновый чемодан на колесиках. Мы купили его с Раджем в открытом до полуночи китайском магазине и для веса положили в него несколько старых каталогов видеотехники, проложенных упаковочным поролоном. Все это потом можно будет просто оставить в номере.

Уже забравшись в постель, я включил «Скай Ньюз». Федеральные войска продолжали ракетный обстрел Грозного. Жилые дома с провалами окон, за которыми виднелись разрушенные перекрытия. Чеченские бронетранспортеры с бородачами на броне, петляющие среди куч битого кирпича. На фоне зеленого, с белой и красной полосами флага Республики Ичкерии Аслан Масхадов в папахе проклинает российских агрессоров. Женщины в черных платках бегом перемещаются от развалин к развалинам в поисках еды для своих детей. И с верхней точки – столбы черного дыма, стелющиеся над крышами еще стоящих зданий.

Звук я не включал – такие тексты я знаю наизусть. Я и в Москве часто только смотрю изображение – там тоже свое видение проблемы, в такой же степени однобокое. Мне вдруг пришло в голову, что я со своей жизнью, расколотой между Россией и Западом, давно уже ни на чьей стороне. Ни та, ни другая меня бы не увлекла, не воодушевила, не одурачила бы. И если я продолжал что-то делать, то единственно для того, чтобы таким кадрам неоткуда было взяться.

Похищенные

За окнами ангара, сейчас вполне заменяющего сауну, был еще разгар дня, когда мы услышали, как завелся двигатель. Других машин здесь не было, да и тиканье характерное, дизельное. Потикал чуть фургон и уехал, промелькнув в краешке окна.

Я посмотрел на часы. Без десяти пять. Я должен был уже сидеть в самолете, лететь домой, в Нью-Йорк. Как мне все это потом объяснить Джессике?

И тогда и послышалось пение. Очень характерное, я просто ушам не поверил, что здесь его слышу.

– Что там такое? – спросил Кудинов.

Я встал и вытянул на пределе пристегнутую наручниками руку, чтобы выглянуть в свое окно.

– Вот что я вижу. Наши милейшие новые друзья вынесли на траву коврики и приступили к молитве.

– Какой молитве?

– Повернулись, как положено, лицом к Мекке и совершают намаз.

– Я думал, ты про похитителей?

– Про них, бесценных.

– Вот эти двое – рыжеволосый и рыжезубый? Они мусульмане?

– Они, они.

Лешка задумался.

– Ты согласен теперь, что это не полиция и не МИ-5? – спросил я.

Кудинов кивнул.

– И тогда рабочая версия…

– Рискну предположить, – рискнул я, – что Мустафа, ну, тот алжирец, в самом начале работы на нас где-то прокололся. Нет, он не сдавал нас, – упредил я Лешкино возражение. – Не похоже на него, вся моя интуиция против этого восстает. Какую-то он допустил оплошность, и за ним решили проследить. Но не силами соплеменников – их в толпе различить легко, – а с помощью неофитов белой расы.

– Допустим, – согласился Кудинов.

Но мне по-прежнему не удавалось принять очевидное.

– Ну, дают! В Штатах много людей принимают ислам, но это почти на сто процентов черные.

– У нас есть и белые, до десятка в год. – Лешка про Англию уже давно говорит «у нас». – Я же написал об этом в справке.

Я вспомнил, что действительно утыкался глазами на эту экзотику, однако значения ей не придал.

– Но если твое предположение справедливо, – продолжал Кудинов, – то дела наши обстоят не лучшим образом.

Это уж точно! Наверняка аль-Масри свой бизнес защищает. Велел проследить за Мустафой и выявить человека, которому тот передавал информацию. То есть меня. Что с ней делал я, визуально определить невозможно. Значит, эти сведения нужно получить из моих уст. Соответственно, сейчас вежливых похитителей сменит отморозок с набором инструментов. Всяких щипцов, скальпелей, иголочек, крючочков… И вскоре он с ласковой улыбкой начнет засовывать их как в существующие отверстия в моем теле, так и в специально для этой цели проделываемые. Наверное, в какой-то момент все это станет невыносимым, и мне придется соврать что-либо правдоподобное, чтобы заслужить пулю в лоб.

Единственным утешением было то, что на той встрече в парке с Мустафой, до которой я никак не дойду, Лешки со мной не было. Нужно было стоять насмерть, что он был просто прохожим, к которому обратился заблудившийся в Лондоне американец.

Я изложил свои соображения Кудинову.

– Ты считаешь, у меня есть шанс получить пулю в лоб сразу? – усомнился он.

– А ты непременно хочешь разделить мои муки? Друг мой Алекси, – так церемонно я назвал его применительно к обстоятельствам. – Ты прекрасно знаешь, что геройство не обязательно проявление ума и благородства. Оно часто идет рука об руку с глупостью и иногда даже сливается с ней воедино. Сейчас как раз такой случай. Да, героем ты не станешь, но и дураком тоже.

– Это ты сейчас глупость сказал, – буркнул Лешка.

И передо мной вдруг во всех подробностях предстала та сцена. Как мы обсуждали с ним и с Моховым, какую кость нам бросить лондонской резидентуре. Вот так же Кудинов сказал, что я сморозил какую-то глупость. Я ответил, что так я избавляюсь от мыслей, которым не место в умной голове. А Лешка предупредил, чтобы я был с этим поосторожнее, потому что глупость заразительна.

Это он не прав был. Моя зараза так при мне и осталась, он-то здесь ни при чем.

Однако в этих обстоятельствах меня почти так же, как возможный приезд дежурного вивисектора, беспокоила Джессика. Я ведь сегодня должен был улететь домой. От Лондона до Нью-Йорка восемь часов полета, пять часов разницы во времени. Мой самолет должен был приземлиться в семь вечера в Кеннеди, в Лондоне будет полночь. Но это не значит, что у меня почти восемь часов в запасе. Я ведь обычно звоню домой перед вылетом, уже из самолета. А в ситуации, когда в самолете меня нет, точно уж позвонил бы и что-то соврал.

Я заворочался и вздохнул.

– Что? – спросил Кудинов.

– Мне надо бы позвонить домой.

Лешка, разумеется, в курсе. Ну, что Джессика и не подозревает, чем на самом деле я занимаюсь, когда уезжаю по якобы туристическим делам. Что она вообще ни о чем не знает.

– Ты хочешь сделать это сейчас? С телефона, который остался нашей единственной надеждой?

– А как я потом объясню, почему не позвонил? Я же не в Сомали ездил и не в Антарктиду.

Кудинов откинул голову и смотрит на меня своим взглядом денди. Он не потому все это говорит, что боится. Ему нравится дружески мучить меня. Ну так, слегка покусывать.

– А ты бы что предпочел? Дать жене придуманное объяснение самому или пусть потом за тебя скажут правду другие?

Красиво излагает! Интеллектуал.

– Что, я сам не знаю, что это риск? – говорю я.

– Да ладно! Звони, звони, раз надо. – Лешка искренне это говорит. – Почему нас обязательно должны застукать?

Бесстрашие и душевная щедрость – это хорошо. Было бы просто замечательно, если бы не было еще здравого смысла.

– Нет, давай дождемся, когда нам будет что сказать нашим. А потом позвоню домой. И ты Таню свою успокоишь.

– Таня – боевая подруга, она готова к любому повороту событий. Завтра сам приеду и успокою ее.

Это называется позитивным мышлением. Хотя оно еще ярче, чем в словах, проявляется в действии. А нам было чем заняться.

Напоминаю, мы с Кудиновым были заперты в слесарной мастерской.

За день до похищения

1

Я проснулся в «Марриотте», как мне велел будильник – в семь. Чандра, моя сообщница по заимствованию кассет у службы безопасности, вероятно, уже гудела где-то пылесосом. Я успел принять душ, налепить на себя парик, брови и неприятно щекочущие ноздри усы и собирался пойти завтракать, когда зазвонил гостиничный телефон. Она, Чандра.

– Мэтью может сейчас к вам зайти?

– Конечно.

Друг Чандры приходил на работу с запасом: на часах было без двадцати восемь. Он был худым, голубоглазым, губастым, с зачатками растительности на прыщеватом лице. Еще он плевался, когда говорил.

– Чандра там плела мне что-то, но я ничего не понял, – заявил он, поприветствовав меня итальянским «чао».

Я терпеливо, насколько мог, объяснил задачу.

– Мне нужны кассеты за восемнадцатое и девятнадцатое сентября, – уточнил я. – Они же еще не затерты?

– Нет, мы держим их две недели, – успокоил меня парень и перешел к главному: – Сколько вы заплатите?

– У тебя самого есть представление на этот счет? – спросил я, отодвигаясь. Даже если парень ничем не болен, слюна – это не капельки дождя.

– Меньше чем за тысячу фунтов я не соглашусь. Я рискую работой.

По его виду было не похоже, чтобы такая перспектива его пугала. Не знаю, кто у них в отеле отбирал людей в секьюрити, но я бы этого охламона не взял и для уборки помещения. Сумму он назвал приличную, однако в случае успеха этой затеи прибыль по инвестициям могла бы исчисляться тысячами процентов. Единственно, никогда не надо идти у агентов на поводу. А то он решит, что я буду исполнять все его прихоти и капризы. Последнее слово должно быть за вами. Но и отпугнуть человека нельзя.

– Я дам тебе семьсот пятьдесят и, если обнаружу то, что искал, еще столько же, – сказал я.

– Идет. Только много кассет я сразу принести не смогу.

– Сколько сможешь?

– Штук двадцать зараз.

– Хорошо, столько и не понадобится. Начнем с восемнадцатого сентября. С трех дня до восьми вечера. С двух камер – которая смотрит на входную дверь и которая берет весь холл.

Мэтью кивнул:

– Чандра принесет кассеты, – он посмотрел на часы, – в девять. А вернуть их нужно завтра до восьми утра.

– Договорились.

Двадцать кассет – это шестьдесят часов видео, бригаду нужно нанимать для отсмотра. И исчезновение целой коробки может обнаружиться. Главное, я-то знаю, что это бессмысленно, разве что для отвода глаз. На самом деле если кассеты трехчасовые, в худшем случае их будет три на камеру, то есть шесть. Ради такого количества не было смысла выкатывать и потом закатывать чемодан, то есть выезжать из отеля.

Я спустился в холл, предупредил девушку на ресепшене, что задержусь еще минимум на день, и вышел на улицу. Мне пришлось дойти до Оксфорд-стрит, чтобы купить то, что я искал, – рюкзак, достаточно небольшой, чтобы не выглядел как багаж, но достаточно вместительный, чтобы уложить в него пусть даже двадцать кассет, если этот Мэтью проявит рвение и инициативу.

По пути я зашел в будку телефона-автомата и сделал два звонка. Во-первых, позвонил на автоответчик и от имени того же Дика записал сообщение для Мохова. Я сообщил ему, что купил зарядник для своего мобильного, так что теперь мне снова можно звонить. Еще я связался с Мустафой и договорился встретиться с ним в три часа где обычно. «Обычно» для наших с ним отношений было, естественно, словом избыточным, но мы условились, что оно будет обозначать основное место встречи в Грин-парке.

Мохов отзвонил мне, когда я вернулся в номер. Я спросил, как скоро он смог бы забрать меня в том же месте, где высадил вчера.

– Через час, не раньше, – ответил он. – Как город движется.

Он, видимо, был в Хитроу.

– Хорошо, это срочно.

Я повесил трубку. На часах – без четверти девять, на завтрак уже не успеваю.

Успел бы сто раз и почему-то не сообразил заказать чай в номер! В мою дверь постучали, вернее, поскреблись в десять. Я открыл – это была Чандра. Она вкатила в номер тележку с ворохом грязных полотенец и простыней и извлекла из-под них коробку для моющих средств.

– Мэтью сказал, что по поводу возврата вы уже договорились. Я их забираю завтра около восьми.

– Да, мэм.

Как и предполагал Радж, это были трехчасовые кассеты, которые записывались по многу раз. Как и предположил я, их было шесть штук. Корешки кассет были испещрены остатками стикеров, на последнем была надпись от руки: НС1-0918-15-18. Я расшифровал буквы как Hall Camera, тогда в другой коробке должны были быть кассеты с другой камеры. Точно: НС3, дата и время те же. Похоже, Мэтью все сделал правильно.

2

Я запихал кассеты в рюкзак и прогулочным шагом вышел из отеля. Раз я Мигель Гомес, могу прямо здесь взять такси. В Англии всегда пара машин дежурит у входа в гостиницы.

Ганновер-сквер оказался в десяти минутах езды, однако Мохов уже был там. Втиснулся у самого края пунктирной разметки, перед кучей скутеров, припаркованных торцом. Рядом с ним на переднем сиденье крутит головой темненькая девочка. Не девочка даже, уже девушка. В самом начале того возраста, когда они расцветают – странно, что папа ей все еще куклы покупает. Сзади толстая коса заплетена, из ушей провода торчат. Вот почему она головой трясет – в такт музыке.

Мохов заметил меня и вылез из машины. Увидев мое мексиканское обличье, он даже рот открыл картинно. Я улыбнулся – терпеть не могу сухарей. Мы обогнули решетку из редких коротких прутиков и вошли в пустынный сквер.

– Это твоя принцесса там сидит? – спросил я.

– Она. – Короткое слово, а произнесено с такими обертонами, что ясно, кто для него цель всякого бытия. – Извини, мне с занятий надо было ее забрать.

– Что за жизнь! Были бы мы нормальными людьми, познакомились бы семьями. Ходили бы вместе есть мороженое.

Мохов удивленно посмотрел на меня:

– А мы как раз туда собирались. У нас традиция. Правда, сегодня не успели.

– Ну, извини. Вот, держи.

Я протянул ему рюкзак. Подтверждая все мои наблюдения и соображения по его поводу, Мохов тут же, на ходу, расстегнул молнию и сунул в него нос.

– И что я с этими кассетами должен сделать? – спросил он. – Ты что-то туманное сказал мне тогда в машине после «Херродса». Хотелось бы поподробнее.

– Пожелания такие. Отсмотрите их с вашими ребятами, которые занимаются МИ-5. Найдите на них всех, кого вы знаете. Туда должна была прийти большая шишка и еще кто-то из сотрудников рангом пониже. Этого знаешь?

Мы подошли к свободной скамейке и сели. Я протянул Мохову фотографию Фини с Ашрафом.

– Наш египтянин. И англичанина в очках знаю, конечно. Джон Фини. Это он должен быть на кассете?

Мохов был заметно доволен собственной эрудицией, и я счел нужным его похвалить:

– Не зря здесь рыбу с чипсами переводишь. Да, возможно, там будет Фини. Он или не он, ему нужно было встретить имама из мечети Финсбери-парка. Абу Саид, с железным крюком вместо одной руки, знаешь? – Мохов кивнул. Я отдал и одну из фотографий Халеда. Это, напоминаю, ливанский тройной агент, до которого я пока не добрался. – И вот на этого фрукта попробуйте что-нибудь отыскать.

– Обширная программа.

– Это не все. Нужные куски с этими персонажами нужно скопировать и отправить в Москву. А мне просто распечатайте скрин-шоты.

– Инструктаж закончен? – насмешливо уточнил Мохов.

– Извини.

Я объяснил, что за встреча была в «Марриотте» и почему это так важно.

– Ну, вот это уже вещественное, – довольно проурчал Мохов. Видимо, ему приходится крутиться в резидентуре, чтобы и себя показать, и нас с Лешкой не подвести.

– Это только начало, – пообещал я и уточнил: – Только рюкзак с кассетами должен вернуться ко мне не позднее половины седьмого утра завтрашнего дня. А там восемнадцать часов видео.

– Сообразим, не пальцем сделанные. – Модное словечко или сам придумал? – Я из дома еще свой видак принесу – и на промоточке, на промоточке…

– «На промоточке», – передразнил я. – Смотрите, второго шанса не будет.

– Еще как будет! Мы же их сначала скопируем. Даже раньше можем тебе вернуть оригиналы.

– Не стоит. У меня время до утра.

Мы поднялись и пошли обратно к машине. Мохов не забросил рюкзак на спину и не нес за ручку, а крепко прижал к груди. Страхуется. Как бы лихой проезжий мотоциклист не выхватил бесценный груз.

– Слушай, – озабоченным тоном спросил он, – ты, случайно, не знаешь, где Заур? Ты последний виделся с ним.

– Случайно знаю. – Я посмотрел на часы. – Он сейчас, скорее всего, летит над Менгрелией. Или уже над Имеретией.

Мохов изумленно уставился на меня:

– Он улетел? А кто купил ему билет?

– Я. Чего мучить парня?

Взгляд недоверчивый, запыхтел. Что там интуиция ему подскажет?

– Я так и знал, что вы его перевербуете, – сказал он.

Я расхохотался:

– Володя, ты можешь мне не верить, но я просто отправил Заура домой.

Мохов по-прежнему с подозрением смотрел на меня.

– Клянусь. На свои деньги. Парень же места себе не находил от беспокойства.

Взгляд Мохова помягчел.

– А как же? – Он покачал головой. Конечно, как же Центр, ФСБ, все эти серьезные организации? – Ну ты даешь. И что мне теперь сказать шефу?

– Тот же вопрос – тот же ответ. Если тебе так проще, скажи правду. Мне все равно.

– Хм… Ладно, скажу, что Заур куда-то пропал. – Мохов повеселел. – Главное, что об этом можно больше не думать. Нет человека – нет проблемы.

Сталин это сказал, Иосиф Виссарионович. И «Доверяй, но проверяй» – это тоже он. Внес свой вклад в русский язык несостоявшийся грузинский поэт.

– Я рад, что ты все правильно воспринимаешь. – Мы подошли к выходу из сквера. – Подумайте сами, как лучше вернуть мне кассеты. Может, через Станислава, чтобы тебе лишний раз не светиться.

Станислав, напоминаю, это Лешка Кудинов – мы перед своими тоже шифруемся. На самом деле наши контакты с Моховым были одним из самых больших рисков во всей операции. Он же сотрудник росзагранучреждения, как они это называют. Выявили его англичане в качестве разведчика или нет, время от времени за ним все равно должны пускать хвост. Лешке тоже, разумеется, должен будет передать кассеты кто-то из резидентуры, но все же не тот же самый человек. Наверняка у них продуманы свои процедуры, через те же явочные квартиры.

Мы пожали друг другу руку, и Мохов вернулся в машину. Девочка, по-прежнему качающая головой в такт музыке, вынула из уха один наушник и вставила его отцу. Тот застыл с блаженной улыбкой – не от музыки, оттого, что он сейчас со своей принцессой связан еще и этим проводом. А девочка потянулась к нему и поцеловала в щеку. Наверное, он только что ей этот новый диск купил.

Я подождал, пока моховская «мазда» не выехала с площади. Никто за ним не поспешил вслед. Однако в наши дни это уже ни о чем не говорит. Теперь ведь все города утыканы видеокамерами, даже если машина регулярно проверяется технарями на наличие маячков. Мне бы самому не подхватить от него вирус.

Я вышел на одну из главных торговых улиц мира, Оксфорд-стрит. И здесь в одном из очень фешенебельных и очень дорогих магазинов мужской одежды купил себе шляпу. Так что следующий перекресток я пересек хотя по-прежнему мексиканцем, но все же уже другим человеком.

3

Меня трудно удивить. «Nil admirari» с молодости было одним из моих самых любимых изречений. Хотя, честно сказать, мало ли у меня было выписанных цитат из умных книг? Постепенно многие из них теряли новизну и безусловность, не оправдывались опытом, оказывались лишь игрой ума, красным словцом или, наоборот, банальностью. Другие же, наоборот, становились неразрывной частью меня самого. Так произошло и с этой мудростью – ничему не удивляться. И лишь изредка жизнь преподносит мне сюрпризы, заставляющие забыть об усвоенной невозмутимости.

Это я по поводу одной из фотографий, которые передал мне Радж. Чтобы не мелькать слишком часто в его магазине, я попросил послать их мне с одним из племянников в паб «Собака и утка», в котором я приземлился. Мне был вручен стандартный кодаковский конверт с несколькими десятками отпечатков, на которых был запечатлен Рашид Халед, ливанский толстячок, работающий на всех, кто заплатит. А также люди, с которыми он встречался за вчерашний день. Так вот, одним из них был Рамдан, тот самый бесстрашный алжирский боевик, столь опасающийся контактов с темными личностями вроде меня.

Скорее всего, они были хорошо знакомы. На одном из снимков – они были сделаны в кафе – Рамдан запросто накрывает руку ливанца своей. Они говорят о чем-то серьезном – ни на одной из пяти фотографий не видно улыбок, этих привычных для Востока смазочных материалов даже в ходе сложных деловых переговоров. Зачем они встречались? На чем порешили? Я понял вдруг, что уж это-то я смогу узнать.

Я дошел до ближайшей красной телефонной будки и позвонил Раджу.

– Ты знаешь, где сейчас наш ливанский друг?

– М-м… – Защелкали клавиши компьютера. – Судя по всему… Да, похоже, Объект Два приехал обедать в тот же ресторан, где был вчера.

– Как называется?

– «Лайя-Лина». Бошамп-плейс, 2, рядом с Бромптон-стрит.

– Отлично, найду.

– Помощь нужна?

– Сделайте так, чтобы, кроме нашего, других фотографов там не было, – рассмеялся я.

Халеда в ресторане я заметил сразу. Как человек, которому есть чего опасаться, он сидел в самом дальнем углу, лицом к двери, рядом с проходом в туалет и на кухню, из которой наверняка был выход на задний двор. Я устроился в том же конце зала, лицом к нему. Напоминаю, по-прежнему в обличье мексиканского полицейского.

Народу в ресторане было немного. Арабская супружеская пара с четырьмя кучерявыми шумными детьми за составленными вместе тремя столами. Двое молодых французов шепчутся через проход от нас, похоже, голубые. Яркая полная женщина, когда-то несомненно восхитительная, а теперь покрытая толстым слоем штукатурки, ест суп, промокая губы салфеткой после каждой ложки. Так где же Раджев фотограф?

Ливанец, похоже, с закусками уже покончил. Наклонив лицо к самой тарелке, он с аппетитом хлебал суп, отхватывая после каждой ложки приличный кус от лепешки. При его комплекции он вряд ли ограничится первым блюдом, так что можно было не торопиться. Я заказал мезé, это такой набор ливанских закусок, и полбутылки красного вина.

Мезе и вино мне принесли быстро. Халед к этому времени покончил с супом и откинулся на диване. Наши глаза встретились – а я хотел, чтобы он видел, что я смотрю на него. Угрозы и даже повода для беспокойства он во мне не узрел. Рыгнув, он вытащил из кармана клетчатый носовой платок и утер пот со лба. Горячий был суп или очень острый. Потом взгляд его снова скользнул в мою сторону: я по-прежнему смотрел на него. В глазах ливанца мелькнуло недоумение. Вот теперь, наверное, пора!

Я встал и направился в сторону туалета. Поравнявшись с Халедом, я молча положил перед ним конверт с пятью фотографиями, на которых он был запечатлен с Рамданом. Я отлил, не спеша помыл руки, бессмысленно подержал их немного под худосочным сушителем и вернулся в зал.

Халед снова утирал пот, теперь уже со всего лица. Я с невозмутимым видом прошел мимо к своему столу. Ливанцу принесли кус-кус с горкой мяса и овощей посередине блюда, однако еда его больше не радовала. Халед автоматически положил кус-куса себе на тарелку и снова посмотрел на меня. Я счел нужным кивнуть ему с вежливой полуулыбкой и взялся за свое мезе.

Мы так и продолжали есть, время от времени поднимая глаза друг на друга. Напряжение, которое я читал во взгляде и во всех движениях Халеда, возрастало и стало нестерпимым. Он подозвал официанта и что-то сказал ему.

Официант – немолодой уже усатый мужчина с мягкими изящными движениями – подошел и склонился надо мной:

– Вон тот господин спрашивает, не угодно ли вам вместе выпить кофе. Он ненавидит делать это в одиночестве.

– С удовольствием.

Я улыбнулся и широким жестом пригласил ливанца за свой стол.

– Мне, – сказал я официанту, – тоже кофе и…

– Арак?

Меня даже передернуло. Арак – это ливанское название для анисовой водки. Но если кому нравится, благослови вас Господь – я никого не хотел обидеть.

– Нет-нет, лучше виски, – поспешно сказал я. – А тому джентльмену – что он пожелает.

Джентльмен приветливо кивнул мне, попытался отодвинуть столик, которым он был прижат к дивану, и не без труда, с деятельной помощью официанта выбрался в проход.

Вблизи он казался еще толще. Плоть щедро свисала с него по бокам и со щек, двумя большими валиками заполнила шею, когда он сел. Пухлая ручка вернула мне конверт с фотографиями.

– Мы знакомы? – спросил он по-английски. У него был сильный акцент.

– Вероятно, лишь односторонне, – любезно растягивая губы, ответил я по-французски.

Ливанец охотно перешел на этот язык.

– И я могу быть вам полезен?

– И нам, и даже в большей степени себе самому.

Какой-то мужик неопределенной восточной внешности вошел в ресторан. Лет сорока, с нечесаной и не очень чистой шевелюрой. Прошел к стойке бара и заказал эспрессо. Это наш фотограф? Камеры при нем не наблюдается, но сейчас же фотографируют и из оправы очков.

Нам принесли кофе с крошечными сладостями на блюдечке. От спиртного Халед как истинный мусульманин отказался, хотя вообще ливанцы на это дело смотрят просто. Он непрестанно утирал лицо платком – нервничал. Он не знал, кто я такой, а спросить не решался. Будучи человеколюбив, я прервал его муку:

– Нас интересует тот паренек, Рамдан.

Я специально так сделал. Вряд ли он захочет сразу говорить о себе.

– Что именно вы хотите знать? Кто он такой?

– Да нет, это мы знаем. – Я разговаривал небрежным тоном, как человек, уставший от собственной осведомленности. – Хотелось бы уточнить, зачем он с вами встречался.

Халед молчал. Дураком он не был, хотя трусость, несомненно, не признак большого ума. Разумнее быть храбрым, но этим качеством ливанец, похоже, обладал не в полной мере. Сейчас он придумывал, как бы ему ответить, чтобы я от него отвязался, но и чтобы ничего существенного не сказать.

– Этот человек неуправляем, – помог ему я. – Мы пришли к выводу, что вы в опасности, а терять вас совсем не хочется.

– Я знаю, что он неуравновешенный, – произнес наконец ливанец. – Только не знаю, как с этим быть.

– Он скоро уедет, – попробовал ободрить его я. – А до Йемена далеко.

Халед странно посмотрел на меня.

– Нет?

– Нет, он сказал, что в конечном счете его решили оставить в Лондоне.

– И чем он будет заниматься?

Ливанец замялся. От волнения он стал сучить ногами. Я этого, конечно, не видел, только стол задрожал.

– Если он и у вас вызывает опасения, лучше сказать нам, – подтолкнул его я.

– Мне точно не следует об этом говорить. Мы можем оставить этот разговор?

Я пожал плечами:

– Можем, конечно. Но если продолжим, вы очень скоро похвалите себя за то, что рискнули. Итак?

Ливанец засопел. С одной стороны, избыточный вес и соответствующая нагрузка на сердце. С другой – вылезающие наружу заросли в ноздрях, препятствующие поступлению кислорода. Давай, решайся! Ты же понимаешь, что перед тобой сейчас не человек сидит, а новый контракт. Ну, хорошо, я помогу еще.

– Вы же прекрасно понимаете, что я не из собственного любопытства это спрашиваю, – сказал я. – Мы же с вами профессионалы, можем перескочить вступительные этапы.

Толстяк запыхтел.

– Ну, хорошо. Мне почему-то кажется, что вы не обманете моего доверия. Этот юноша будет заниматься некоторыми поставками.

– Некоторыми поставками некоторых видов вооружения? – предположил я и попал в точку.

– Ну, раз вы и сами это знаете.

– И для кого? Я, как вы убедились, что-то действительно и сам знаю. Но мне важно понимать, насколько вы готовы вести дела откровенно.

Халед снова запыхтел. Глупо это с его стороны – ответ же очевиден. Достаточно следить за тем, что происходит в мире.

– Ладно, это мне тоже и без вас известно, – устало произнес я. – Для талибов и чеченцев. Ну, в первую очередь.

Карие маслины Халеда по-прежнему смотрели выжидающе.

– Но он же и что-то конкретное вам сказал.

Не возразил ливанец – снова я правильно предположил. Попробуем зайти с другой стороны, задать вопрос, ответить на который ему будет не трудно:

– Вы уже передали эту информацию дальше?

– Пока нет.

И поставил жирную точку. Глупый я! Ливанцы в Средиземноморье и по всему миру – люди дела. Так что говорить с ними надо соответственно. А Халед к тому же действительно профессионал, в своем понимании. Мне цену нужно назвать – вот чего он ждет.

– Хорошо, я задам другой вопрос. Кому вы собирались эти сведения сообщить? Нашим английским друзьям?

Толстяк опять засопел.

– Мы тоже готовы сделать вам предложение, – продолжил я. – Что-то вы можете по-прежнему передавать нашим британским коллегам, но самую интересную информацию мы хотели бы, чтобы вы приберегали для нас.

Халед отпил кофе и прищелкнул языком, как бы признавая солидность если не предложения, которое пока не было сформулировано, то по крайней мере стороны, которая собиралась его сделать. Такой восточный прием в ходе переговоров. Теперь, когда начался торг, он уже не спешил.

– Вы американец? – уточнил он.

Я отпил виски. Двойной «Джек Дэниэлс» без содовой и льда.

– Как видите. Как слышите.

– Почему бы вам не запрашивать сведения от самих англичан?

И он туда же! Как и Ашраф, он думает, что союзные спецслужбы делятся всеми секретами. Что, один я такой испорченный?

– До нас доходит далеко не все, – сказал я. – Люди боятся засветить свои источники, это нормально. У нас с этим даже еще строже.

Это я сказал, чтобы его успокоить. Раз он таким боязливым зайцем выступает перед Ашрафом.

– Но вы не возражаете, чтобы я давал что-то только… старым друзьям?

– Нет, если самое важное достанется нам.

– И в этом случае…

– И в этом случае вы будете получать на треть больше, чем платят вам они.

Я все понимаю. Как он может определить, какие сведения наиболее важные, это одному Аллаху известно. Халед будет продолжать давать информацию англичанам, французам, египтянам и теперь, возможно, Конторе. То, что связано с международным терроризмом, волнует всех. Но французов интересуют в первую очередь алжирские и марокканские террористы, египтян – египетские. Так что Халед сведения в какой-то мере сортирует, но часть их, вероятно, сливает всем. Надо ему помочь.

– Нас в первую очередь интересуют талибы, – сказал я. – В ближайшей перспективе мы ожидаем неприятностей именно из Афганистана. Ну и Чечня для нас тоже важна.

– Почему Чечня? – с подозрением спросил ливанец.

– По очевидной причине – это сейчас самая большая головная боль для русских. – Халед нахмурил брови еще больше. – Нет, мы не собираемся помогать сепаратистам, – поспешил рассеять его сомнения я. – Мы уже однажды помогали врагам русских, как раз в Афганистане, и вы знаете, чем это закончилось.

Халед кивнул:

– Бен Ладен.

Я кивнул в свою очередь.

– Нет, мы с русскими наладили обмен информацией. Они помогают нам с талибами, мы им подбрасываем кое-что по Чечне.

Лицо толстяка прояснилось – теперь он мог переходить к делу.