Текст книги "По ту сторону пруда. Том 1. Туман Лондонистана"

Автор книги: Николай Еремеев-Высочин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

А то я сам не соображу!

– Мы вызовем их для передачи денег, – подытожил Мохов, когда я выпалил все, что знал. – То есть на двух-трех человек там будет меньше. Поставь телефон на вибрацию. Я наберу тебя, когда мы будем на месте, чтобы вы были готовы.

– А если меня еще кто-то наберет из Штатов? Как раз, когда нам поесть принесут?

– Да, черт, тогда не надо. Других примет не видите никаких?

– Других примет?

Я выглянул в иллюминатор. И Лешка прильнул к соседнему, тоже хочет быть полезным. Какие приметы?

– Здесь еще диспетчерская вышка есть. Такая невысокая, совсем простая. Вход туда из одноэтажного здания небольшого.

– Хорошо. Они самолет не охраняют?

– Вроде нет. Мы видели в иллюминатор, как они все уходили.

– Держитесь. Попробуем освободить вас по-тихому.

– Ждем с нетерпением.

Мы с Лешкой откинулись каждый к своему борту. Самолетик небольшой, спина принимает округлую форму борта. Все равно радостно. Сейчас еще Джессике позвоню, и можно будет вздохнуть.

И тут дверца дернулась, потом сильнее – заело ее – и распахнулась. В проеме стояла, согнувшись, человеческая фигура. Это был Мустафа.

6

Закрывать дверцу алжирец не стал. Он подпрыгнул и – разогнуться в самолете было невозможно – сел на пол в хвосте. В руке у него был «магнум». Мустафа смотрел на меня, и я прямо видел, как в мозгу у него налетали друг на друга противоречивые мысли. Рот у него, по обыкновению, не закрывался, но глаза меня не отпускали. У нас с ним все-таки был хороший контакт – он слишком много про себя рассказал.

– Вы по-русски говорили? – спросил Мустафа.

Мы с Лешкой в этом «кукурузнике» перестали конспирироваться. Уверены были, что все наши похитители ушли. Видели, как все они ушли. И с Моховым я тоже на своем первом или втором родном говорил.

– Нет, это польский язык, – нашелся Кудинов и добавил для убедительности: – Пан разумеет по-польски?

– Очень смешно, – усмехнулся Мустафа. – У отца в училище полно было русских. Я слов немного знаю, но сейчас вспомнил. И потом Чечня… Все сходится.

– Хорошо, допустим, – сказал я. – Это что-нибудь меняет?

Алжирец пожал плечами. Не знает еще, не успел подумать.

– А что, тебе русские сделали что-то плохое? – спросил Лешка.

– Нет. – Мустафа усмехнулся. – Меня без них не было бы вовсе.

– Это как?

– Мать при родах чуть не умерла – нас двое было у нее в животе. В больницу все русские врачи примчались: и гинеколог, и хирург, и этот… который наркоз дает. Мы все трое могли умереть, а не спасли только брата, близнеца моего.

– Тогда из-за чего русские могут быть для тебя проблемой? Из-за Чечни?

Мустафа усмехнулся, невесело так:

– Из-за Чечни это они меня должны не любить.

– Тогда что?

Мустафа снова пожал плечами. Не знает. Неожиданно для него это. Прокручивает сейчас все в мозгу с самого начала.

– А Ашраф знает, кто вы на самом деле?

Лучше не врать, даже в мелочах. Дожимать его сейчас нужно, убедить, что это ничего не меняет.

– Он не спрашивал. Ему важно, что мы боремся с одними и теми же людьми. И помогаем друг другу как союзники.

Дальше думает. Прямо слышу, как у него в голове приводные ремни поскрипывают и шестеренки подключаются.

– А Рамдан и остальные считают, что мы американцы? – уточнил я.

Мустафа кивнул.

– Хорошо, ты их и не разубеждай. Мы же условились с тобой, что твой брат не будет знать. Ну, что мы продолжаем сотрудничать. И в это тоже его не посвящай.

Алжирец с сомнением покачал головой.

Лешка все это время слушал молча. Мы с Мустафой сразу перешли на французский. Рамдан-то прилично говорит по-английски, а Мустафе тяжело. Кудинов наоборот: понимает французский достаточно, но говорит плохо.

– Твой брат сейчас был уехать? – спросил он. Как-то так можно буквально перевести его вопрос.

– Да.

– Лучше думать, что делать потом. – И добавил по-английски: – Мне кажется, это важнее.

Правильно мыслит. Мы с Мустафой в недавнем прошлом разбирались, а думать нужно о ближайшем будущем. Развернуть вектор.

– Можешь нас освободить? – в лоб спросил я.

Мустафа облизнул губы.

– А дальше что?

– Мы уйдем.

– Вы уйдете. А со мной что будет? Меня стеречь вас оставили.

– Ну, ты же мог отойти на минуту. А мы сами освободились и сбежали.

– Можем врезать тебе по физиономии для правдоподобия, – добавил Лешка. Нравился ему такой план.

– Нет. В это никто не поверит.

Хороший ответ на самом деле. Значит, ищет решение.

– Бежим с нами, – предложил Кудинов.

– Куда? В Москву?

Действительно, куда деваться мусульманскому террористу, желающему выйти из игры? А ему придется это сделать, если он бежит с нами.

– Смотри, Мустафа. – Я даже присел поудобнее. – Может, это действительно неплохой вариант. Скажем, один из нас притворился, что у него начался припадок, эпилепсия. Вон у него, например.

– Почему это у меня припадок? – возразил Кудинов. Не вышел еще из накрывшего его упрямства.

– Ну, хорошо, у меня. Я начал биться, мычать. Ты залез в самолет. А я, улучив момент, ударил тебя, и ты потерял сознание. Я завладел пистолетом, прострелил наручники, освободил себя и своего товарища, и мы бежали. Свяжем тебя – никто ничего не заподозрит.

– А дальше что? – повторил Мустафа.

– Рамдан взбесится, отругает тебя, может, врежет пару раз, но и все. Это твой брат, и он тебя любит, сам знаешь. Вы с ним вернетесь в Лондон, и, когда все устаканится, ты дашь знак, что готов встретиться с нашим человеком. Ну, как мы договаривались. И этот человек передаст тебе за этот правильный поступок премию.

– Премию?

– Да, небольшой такой бонус. Дом себе сможешь купить.

Мустафа поднял на меня взгляд. Сомнений в том, что я не пытаюсь его обмануть, у него не было. Мне не раз говорили, что я внушаю доверие. По крайней мере когда говорю правду.

– Дом? Ну вы даете! Допустим. А в какой стране? Где меня примут?

– Да хоть у себя в Алжире. Сделаем тебе новый паспорт, сменишь имя, внешность, в конце концов.

– С какой стати кто-то будет ради меня так стараться?

Мы с Лешкой переглянулись. Мустафа сообразил:

– Вы такие важные птицы?

Он вздохнул. Крутятся шестеренки, работают.

– Ты мне не веришь? – спросил я.

Мустафа снова облизал губы.

– Почему-то верю. – Он помолчал. – А за вас действительно выкуп готовы привезти? Или это ловушка?

– Привезут, привезут. Зачем им рисковать?

– Тогда зачем нам рисковать? Мне то есть? Рамдан получит деньги и вас отпустит.

Правильно мыслит парень. Говорю же, глаза умные. Мы ему предлагаем большую сумму, огромную с его точки зрения. И я не блефую: Контора не захочет внести, так я сам прилично зарабатываю, и что-то у нас отложено на черный день. Однако если Мустафа примет мое предложение, ему придется поменять всю свою жизнь. И, возможно, до конца своих дней прятаться от бывших товарищей. А вот с выкупа он получит, конечно же, сумму небольшую, но легализованную. И будет жить дальше под присмотром старшего брата. Да и зачем революционеру-подпольщику деньги – он их все равно родителям пошлет?

– А твой брат действительно нас отпустит, когда получит деньги? – спросил Кудинов.

– Ну да, – ответил алжирец. Но абсолютной уверенности в его голосе не было.

– Никогда не было так, что он тебя удивлял? – продолжал Лешка. – Он говорил, что сделает так, а поступал как раз наоборот?

– Я понял, – сказал Мустафа.

– Так что для нас есть разница, – резюмировал Кудинов.

– Я понял, понял.

– И тогда каков твой ответ?

– Не знаю. Надо все обдумать.

– У нас есть на это время? – вмешался я.

– Немного есть. Я подумаю.

А дальше случилось вот что. Мустафа поднялся с пола и, скрючившись, стал пробираться к дверце. Левой ногой он уже встал на землю, но правой зацепился за металлическую петлю, за которую закрывался люк изнутри. Он стал терять равновесие, выронил «магнум» и вывалился из самолета. Его голова снова появилась в проеме через пару секунд, но за это время я успел ногой подтянуть пистолет поближе и, упав на пол, завладел им.

Теперь курчавую голову Мустафы и никелированный ствол «магнума» отделяло от силы с полметра, даже меньше. Промахнуться было невозможно ни со сна, ни спьяну, ни даже если ты вообще никогда не стрелял. Одну пулю между глаз. Потом выстрелить в Лешкины наручники, он выстрелит в мои – и мы свободны.

Я никогда не забуду, как этот парень смотрел на меня. В его глазах не было ни страха, ни мольбы, ни ненависти. У Мустафы был взгляд человека, который уже давно распростился с жизнью, был готов расстаться с ней в любой момент. Взгляд человека, удивляющегося каждому новому дню, который выпадает ему как подарок судьбы. Страшный взгляд для парня, которому едва за двадцать. Так я тогда это интерпретировал.

Мустафа понял, что я не выстрелю, не смогу выстрелить в упор. Его брат Абду тоже так не сумел. Он протянул руку за пистолетом.

– Стреляй же! – крикнул Лешка.

И опять я не смог. Ну, не могу, не могу я выстрелить человеку в лицо, когда он на меня смотрит.

– Он не заряжен, – спокойно сказал Мустафа. – Я просто хотел знать, можно ли вам доверять.

7

Кудинов читает много. Ну, как и в моем случае, возможно, правильнее будет сказать, что он успел много всего прочесть. Однако в голове у него от книг остается самая малость. Это не критическое замечание, он сам в этом признается. Причем это обстоятельство Лешку отнюдь не огорчает. Наоборот: он перечитывает понравившиеся ему книги, как будто открывает их в первый раз. Постепенно то тут, то там что-то всплывает у него в памяти, но удовольствия его это не умаляет.

Я тоже легко забываю содержание, если это роман. В памяти откладывается иногда общая канва, иногда один-два ярких персонажа, иногда лишь общее настроение. Но перечитываю художественную прозу я, в отличие от Лешки, редко. А вот из философских трудов, которые когда-то составляли, да и по-прежнему составляют немалую часть моей жизни, в голове застревает многое. Потому что в этом случае ты не просто следишь за историей, которую тебе рассказывают. Ты в диалоге с великими умами. В чем-то с ними соглашаешься – и тогда их мысли становятся частью тебя, с чем-то споришь – и тогда не можешь забыть. Как тот разговор Конфуция с Лао-цзы.

Лешка про меня это тоже знает. Мы же с ним, когда напиваемся, делаем это не просто для того, чтобы нам наутро было плохо – такого результата можно добиться за пятнадцать минут. Нет, для нас редкие застолья – это полночи сплошных разговоров. Мы, конечно, усиживаем пару бутылок – или одну, если это литровая. Но пить мы оба умеем, не помню случая, чтобы кто-то из нас отключился посреди фразы. А то, что на следующий день голова у нас будет словно вынутая из тисков, так это как счет в ресторане – неизбежность.

Я это все к тому, что Лешка пристал ко мне с одной фразой. Он ее от меня когда-то слышал, но не запомнил. А сейчас она показалась ему чрезвычайно подходящей к нашему положению.

– Там смысл такой, что избежать того, что будет, невозможно, – пытался он разбудить мою память.

– Да таких сто разных выражений. «Чему быть, того не миновать».

– Нет, – отмахивался мой друг. – Чего мои слова повторять?

– «Двум смертям не бывать, а одной не миновать».

– Тьфу ты, это все из букваря, – удивлялся моей тупости Кудинов. – Там красиво так было сформулировано, незатасканно. Как твой Некрасов сказал бы.

– Некрасов? Ну, типа: «Бог полюбит, так не погубит»?

– Нет же! Там, мне кажется, про цепь еще что-то было.

– А, понял. Сейчас… «Цепь случайностей уже скреплена»?

– Вот. – Лешка даже хлопнул себя по ноге скованными руками. – Нет, надо было столько меня мучить? «Цепь случайностей уже скреплена», – с удовольствием повторил он. – Это же ты не сам придумал?

– Наверно, нет, прочитал где-нибудь. Хотя где, не помню. Тихо!

Вдалеке снова послышался шум двигателя.

– Возвращаются, – сказал Лешка. – Как думаешь, твой Мустафа расскажет братцу про то, что случилось?

– Хм, не знаю. Мне почему-то кажется, что нет.

– Значит, есть шанс, что он нам поможет?

– А вот здесь не уверен. Там его брат. А здесь два чужих мужика из вражеского лагеря. К тому же один из них в грязной рубахе.

– Ты к чему это про рубаху? – оглядел себя Кудинов.

– Да просто так. Пою, что вижу.

– Нет, это ты что, про крейсер «Варяг» вспомнил? Надели чистое белье и все на палубу – помирать?

– Бог с тобой! Ага, а ты сам, значит, про это думаешь. Я-то нет – просто смотрю, что дальше будет.

– Смотри мне, без фатализма! – не сдавался Лешка. – А то заладил про свою цепь случайностей.

Я не стал спорить, кто про что заладил. Он ведь хотел нас обоих подбодрить.

Да, это вернулся фургон. Потому что вскоре нас посетил мозг операции в сопровождении брата. Рамдан был в превосходном настроении. Он распахнул дверцу самолета, но залезать внутрь не стал, только выпустил в нашу сторону струю дыма.

– Новости неплохие, – сообщил он.

– То-то, я смотрю, ты без огневой поддержки, – не удержался Кудинов.

Алжирец сарказм игнорировал.

– Завтра утром нам передадут деньги. Когда мы убедимся, что нас не обманули, мы позвоним и сообщим, где вас искать.

Да?

– Вы уверены, что не ошиблись номером? – спросил я. – Наши коллеги не такие идиоты.

Рамдан сплюнул в сторону сквозь передние зубы.

– Что это вы такое говорите?

– Мы говорим, – подключился к разговору Лешка, – что наши друзья не дадут вам ничего, пока не убедятся, что мы живы и здоровы. И обмен этот должен произойти разом: вы получаете деньги, мы – свободу. Зачем рассказывать нам сказки?

– Кто рассказывает сказки? – возмутился Рамдан. – Это было моим условием, и ваши люди его приняли. Не сразу, естественно, но я не дал им выбора.

Странная история. Чего он не договаривает?

– И наши люди не захотят даже убедиться, что мы живы? – спросил я.

– Захотят. Это было их условие, и я тоже согласился. – Рамдан затянулся и выпустил дым практически мне в лицо. – Мы увезем вас отсюда и дадим позвонить с автострады.

– И какие гарантии, что между этим звонком и моментом передачи денег мы по-прежнему будем живы?

– Вы задаете мне больше вопросов, чем они, – разозлился Рамдан. – Я и так сказал вам лишнего.

Он что-то приказал брату по-арабски. А Мустафа лишь раз мелькнул в проеме двери и больше не показывался. Однако уходящих шагов мы не слышали, а теперь вот к нему обратились. Здесь все время был, но не хотел, чтобы мы его видели. А мне интересно было бы заглянуть ему в глаза – что он надумал?

Рамдан из проема исчез, а Мустафа, как я и хотел, появился. Он положил перед нами пластиковый пакет и буркнул:

– Ваш ужин.

На Лешку и не взглянул – он же тогда кричал: «Стреляй!» По-русски кричал, но в смысле того, чего он хотел, ошибиться было невозможно. А на меня глаза поднял. Ну, что он ничего не сказал брату, мы и так поняли. Но ясно, что и про то, что у нас есть еще один мобильный, что мы русские и что пытались освободиться, он тоже не упомянул. Рамдан не упустил бы случая это прокомментировать, а то и отвесить нам по паре пинков. И телефон бы отобрал.

Глаза наши встретились лишь на секунду – Мустафа тут же отвел свои. Но этого было достаточно, чтобы понять, что он не был ни на нашей стороне, ни на стороне брата. Он искал свое решение.

8

В пакете была большая, разрезанная на ломти пицца. Для меня-то это junk food. Не знаю, как это сказать по-русски, типа «помоечная еда». Мы дома никогда не едим это уже скорее американское, чем итальянское, блюдо – если это блюдо. А тут я даже очень ею заинтересовался. Было еще достаточно светло, чтобы я мог убедиться, что она была вполне вегетарианской: помидоры, перец, оливки и сыр. Мы ели, причмокивая и запивая пепси-колой из баночек. Пицца остыла, но нам с Лешкой она показалась восхитительной. Пепси была из холодильника, но успела нагреться.

– Все это покупалось не меньше чем в получасе езды отсюда, – резюмировал наши температурные ощущения Кудинов.

– И про егеря был разговор, и про имение. То есть мы в какой-то глуши.

– Либо они не хотят мелькать в ближайшей деревне. Доехали до супермаркета или заправки на автостраде.

– Хм, а это мысль!

Я перевернул коробку из-под пиццы. Да, там когда-то был ценник, но чья-то бдительная рука его сорвала. Только обрывок штрихкода остался.

– Нет? – спросил внимательно наблюдавший за мной Лешка. Он успел осмотреть пластиковый пакет. Я тоже следил за ним – пакет был из бакалейной лавки в Финсбери-парке.

– Нет. Они тоже не пальцем сделанные, как сказал бы наш друг Мохов, – вздохнул Кудинов.

– Будем надеяться, что нас найдут по самолету.

Я снова вспомнил про другой самолет. Про тот, который летел в Нью-Йорк без меня.

– Давай позвоним еще раз Мохову. А потом я наберу все-таки жену.

– Только лучше убедиться, что нас точно никто не охраняет.

– Это-то проще простого.

Я ведь не рассказываю все в реальном времени, что-то пропускаю. А мы с Лешкой обследовали сантиметр за сантиметром всю площадь пола в пределах досягаемости. Деревяшки и пластмасса – ничего надежного, чем можно бы было поковыряться в наручниках. Зато с цепью мы распределились. Пока один сидит на полу у самой ножки скамейки, через которую она пропущена, у второго радиус действия становится максимальным. Потом мы менялись, и этот второй перебирал мусор со своей стороны. В таком положении цепь позволяла каждому из нас и вплотную приблизиться к дверце. Возможно, наши похитители специально так сделали, чтобы не возиться, когда кому-то приспичит по малой нужде.

Сначала, по праву первородства (он на четыре месяца старше) отправился Кудинов. Он с трудом толкнул дверь – цепь была уже на пределе – и на коленях устроился в проеме. В салон ворвался беззаботный вечерний гомон птиц. Солнце уже село, но кусочек неба над лесом все еще был светлым, все еще сопротивлялся мгле.

Лешка смотрел на струю, которой он не без изящества помахивал из стороны в сторону.

– У меня обзор невелик, но если бы кто-то залег поблизости, сейчас бы, наверное, себя обнаружил, – предположил он.

– Предпочитаю сам в этом убедиться, – обнародовал свои физиологические намерения я.

Из салона этого было не видно, но когда я устроился на Лешкином месте, про обнаружение охраны я и не вспомнил. Вокруг была сонная тишина и покой, как на картинах Пюви де Шаванна.

Над летным полем, как будто залитом водой, стояла плотная белая пелена. Мало какие явления природы волнуют меня так, как туман. Не только когда, подхваченный ветром, он, как где-нибудь в Швейцарии, то скрывает, то обнажает неожиданные картины видимого мира. Нет, простая неподвижная дымка над болотцем, краем луга, опушкой леса, дымка, из которой вдруг, как куст, вырастает развесистая крона клена или коричневые свечи камыша, цепляет меня где-то очень глубоко. Мне кажется, что туман – это еще одна парафраза Платоновых идей. Возможно, мы так видим реальный мир. Вернее, мы не видим его из-за пелены, и лишь иногда, в исключительные моменты, туман рассеивается, приоткрывая нам то, что мы и не предполагали обнаружить.

– А ты филина видел? – спросил я.

Приземистая, в форме осиновой чушки, птица сидела поодаль на какой-то ржавой штуковине, вроде расплющенной цистерны.

– Это который на летающей тарелке сидит? – уточнил Лешка.

– Да, только старой модели, одной из первых. Птица поновее будет.

– С двумя рожками?

– Да, точно.

– Нет, не видел. – Это он так пошутил. – А с двумя ногами и ты никого не видишь поблизости?

– Вроде нет.

Филин покрутил головой, привинченной прямо к туловищу, взмахнул крыльями и медленно и тяжело, над самым туманом, полетел к лесу.

– Странно, нет? – размышлял вслух Кудинов. – Твой Мустафа даже не отнял у нас телефон. Он же отдает себе отчет, что мы им снова воспользуемся?

– Да, странно. Ну что, я звоню?

Я вернулся к Лешке и набрал Мохова.

Он, как я и просил, сначала сказал по-английски «Hello». Зато когда я проворчал в ответ: «Ну, здравствуй, здравствуй!» – тут же заорал:

– Мы нашли вас! Там какой-то пэр живет, летное поле его собственное. А на «цессне» летает его сын, он сейчас в Австралии. Так что ждите нас.

– Когда? Когда ждать?

– Ночью, ближе к рассвету. Где-то в четыре – в пять. Нам говорят, тогда самый крепкий сон.

– А когда вы встречаетесь якобы для передачи выкупа?

– В восемь утра. Только это уже не понадобится.

– Спроси, кому в голову пришла идиотская мысль отдавать деньги, не видя нас? – прошипел Лешка.

– Вы не перестарались, приняв все их условия? – перевел я. – Мне бы показалось подозрительным, что вы согласились отдать выкуп, а потом ехать за нами.

– Так отцы-командиры решили, – отрапортовал Мохов. Он весь был в радостном возбуждении. Возможно, это была его первая стремная операция. – Все равно эти условия мы выполнять не собираемся.

– М-да, – только и сказал я.

– Сигнал к действию – птица вот так прокричит два раза: у-гу! у-гу! Мы постараемся пробраться к самолету и освободить вас, не ввязываясь в боестолкновение.

Слова-то какие знает!

– Но мы готовы к любому повороту событий. А вы просто будьте готовы, – заключил Мохов.

– В смысле, не проспите? – уточнил я.

Мохов был не в том состоянии, в каком люди воспринимают юмор.

– Ну да.

Когда разговор закончился, мы с Кудиновым переглянулись.

– Что скажешь? – спросил он.

– Будем надеяться, что за нами придут не те же люди, которые эту блестящую операцию разработали.

Я задумался.

– Ну что? – в конце концов произнес я с сомнением.

– Давай, давай! Звони домой, – сказал Лешка.

Я все же попыхтел еще с полминуты, прижав палец к носу. Собирался с мыслями. На мое счастье, к телефону подошел Бобби.

– Ты видел ее, Несси? – закричал он.

Нашему сыну одиннадцать. Он очень просился со мной, чтобы отыскать Лох-Несское чудовище. Как бы устроить свою жизнь так, чтобы можно было брать мальчика с собой, когда ему этого до смерти хочется?

– Если бы я ее увидел, мы потеряли бы кучу денег, – урезонил сына я. – Тогда человек, который собирается ехать в Шотландию с горой водолазного снаряжения, от этой поездки отказался бы.

– Так ты что, специально не захотел найти Несси?

– Нет, разумеется, не специально. Просто эта дама не стремится к общению с теми, кто живет в другой геологической эпохе. А у тебя как, все хорошо?

– Да. Ты уже сегодня вечером прилетишь?

– К сожалению, у меня не получается. Дай мне маму.

– Мама с Пэгги куда-то пошли. Пэгги приехала, чтобы увидеться со всеми нами.

Мне действительно везло. Я был не в том состоянии, чтобы окутывать сейчас жену очередной пеленой вранья.

– Бобби, тогда передай маме, что я сегодня не прилечу. Здесь возникли затруднения, и мне придется задержаться на день-другой. Скажи, чтобы она не волновалась.

Легко сказать. Джессика тут же перезвонит мне.

– Да, и еще скажи, что я сейчас звоню из соседнего городка. Туда, где я живу на озере, сотовый сигнал не проходит. Так что я сам выйду на связь, когда выберусь.

– Так ты завтра прилетишь? Или послезавтра?

– Постараюсь завтра. А дальше – как получится. Ну, все, целую тебя, а ты поцелуй наших женщин. Пока!

– Прилетай скорее.

Пока я с трудом запрятывал телефон за святую святых своего организма, Лешка о чем-то размышлял.

– Они перестают быть такими интересными, когда вырастают? – спросил он.

У Лешки с Таней, которую я видел мельком, маленький сын Максим, с которым мы тоже вряд ли когда-либо познакомимся. Я только помню, что – он в ноябре родился – ему скоро пять. Или шесть?

– И да, и нет. Они переходят в другое состояние. В пять Бобби действительно был необычайно занятным. Но это была занятная живая игрушка. А сейчас он начинает становиться товарищем. Не другом пока еще – товарищем по играм, по путешествиям, просто по жизни. Это не хуже. Нет, они ничего не теряют.

Кудинов кивнул. Все равно жалеет, что его мальчик вырастает.

– А потом, знаешь… Ну, я тебе пример приведу с нашим псом.

Лешка оживился:

– Как-как, напомни, вы его назвали?

Он, может, «Лавку древностей» и прочел, но, я же говорю, он книги забывает сразу.

– Мистер Куилп. Так вот он был совершенно очаровательным щенком, и мы очень расстраивались, что он быстро растет. Что мы не насладимся им, пока он маленький. Теперь он взрослый почтенный кокер-спаниель, но мы любим его не меньше. Наоборот. Он в человеческой стае становится все больше похож на нас. Больше знает слов, лучше просекает ситуации. С детьми то же самое. Так что ты не переживай.

Кудинов все равно вздохнул. Он посмотрел на свою рубаху. Свободная такая, льняная, с мягким воротником, носится поверх брюк. Сегодня утром совершенно белая была.

– Я чувствую себя неопрятным вонючим стариком, – сказал он. – Знаешь, у каких в уголках губ такая белая гадость собирается. Не знаю, как объяснить – она похожа на червяков, которые грибы жрут.

– Это жизнь тела. Какая тебе разница? Ты доживешь до этих лет, только если тебе о-очень не повезет.

– В сорок надо умирать, ну, в сорок пять, – подхватил мою мысль Кудинов. – Пока мужчина еще похож на мужчину.

– То есть сейчас было бы в самый раз?

Лешка согласно затряс головой:

– Да, пока ни лысины, ни брюха, ни радикулита.

– Пока рожа не заплыла. Или, наоборот, не осунулась.

– Пока простата в норме.

– Пока Паркинсон или Альцгеймер тебя не посетили.

– Инсульт не пиз..нул.

– Да, – согласился я. – Столько всего унизительного впереди. Думаешь, нам повезет, и мы со всем этим не столкнемся?

Лешка посмотрел на меня, и мы оба расплылись в улыбке.

– Боюсь, – сказал Кудинов, – боюсь, что чего-нибудь из этого списка нам не избежать. Мы же с тобой умные.

– То есть, если следовать нашей логике, мы, наоборот, недостаточно умные. Раз будем стараться дожить до старости.

– Умом-то я понимаю, что это ни к чему. Но так мы запрограммированы. Тебе вот что помешало бы принять то, что мы оба только что признали разумным?

Не знаю, предлагал ли столь элегантную парафразу смерти кто-нибудь из античных философов.

– У Бобби соревнования по плаванию на следующей неделе. Он боялся выдыхать в воду, я хочу посмотреть, как он с этим справляется. Потом, перед отъездом я боярышник посадил у своей тещи – здоровый такой, с меня ростом, цветет махровыми красными цветами. Хотел бы убедиться весной, что он прижился. Ну и просто, чтобы Джессика у меня на плече заснула – у нее дыхание малиной пахнет. И на острове Пасхи я не был, не видел истуканов. Недавно совсем сам от такой возможности отказался.

Лешка с лукавой усмешкой хотел что-то возразить, но я его опередил:

– Это с эгоистической точки зрения. И, конечно же, мои близкие будут горевать, а мне не хочется их расстраивать.

Заткнулся мой друг. Именно что-то такое хотел сказать.

– А тебя что здесь держит? – спросил я.

– У меня кредит за дом не выплачен. Мы с Таней купили коттедж восемнадцатого века в Корнуэлле. Небольшой, но совершенно чудный: из старого кирпича, с большим палисадником, девичьим виноградом по всему фасаду и видом на океан. Я в нем хотел бы умереть. Ну и Макс совсем маленький, я его еще ничему не научил.

– Это-то как раз, может быть, и к лучшему было бы, – не удержался я.

Кудинов замечание игнорировал.

– Да, и на скачки я уже билеты купил. В Аскот, на второе октября, закрытие сезона.

– М-м, – оценил я.

Мы замолчали.

– Нас послушать, просто два жалких типа, двое ничтожных обывателей, – сказал Лешка. – Ни тебе идеалов, ни благородных замыслов…

– Ни стремления служить чему-то большему, чем ты сам.

– Ни поисков смысла жизни.

– Да. Именно так это выглядит со стороны. Это потом о нас напишут, что ведь именно они ставили подножки ходу истории, когда он рисковал пойти по неправильному пути.

Лешка, судя по собравшемуся гармошкой берлиозовскому лбу, искал, что бы добавить, но тут сдался.

– Лучше и не скажешь. Аминь.

9

Было уже совсем темно, когда послышался характерный звук шагов по высокой мокрой траве. Я на манер гориллы – на ногах, но скрючившись, с согнутыми руками, чтобы не касаться пола – подобрался к дверце. Сквозь сплошную пелену тумана, окутавшего поле, пробивалось пять пляшущих лучей фонаря. Даже не лучей – пятен света, расплывающихся в стоящих вертикально капельках воды.

– Похоже, в полном составе посольство приближается, – сообщил я Кудинову. – Ты кого больше всего хочешь видеть?

– Даже не знаю. Мне ясно только, кто по тебе соскучился.

Группа подошла к самолету и остановилась. Контуры тел едва угадывались в тумане, хотя до них было метра три-четыре. Инопланетяне, прибывшие, чтобы увезти нас на свою планету.

– Мы переводим вас обратно в сарай, – услышал я голос Рамдана.

– Видимость сами видите, какая, – добавил рыжезубый. Я его не видел, по голосу и произношению догадался. – Давайте без глупостей. Чуть что – я стреляю.

Мустафа, кряхтя, залез в самолет и открыл замок цепи.

– Идите первым, – подтолкнул он меня.

Я спрыгнул на землю, и тут же сильная рука схватила за цепочку, соединяющую наручники.

– Стойте пока здесь, – приказал голос.

Это был рыжеволосый. Теперь я видел его лицо.

– А сейчас вы, – произнес за моей спиной Мустафа.

Лешка спрыгнул на землю, едва не врезавшись в меня. Его схватил за наручники Рамдан.

– Ноги освободите нам, – напомнил я.

Мы же от туловища до колена были замотаны скотчем.

– Если один из вас попытается бежать, мы пристрелим второго, – предупредил Рамдан и, наклонившись, стал обрывать скотч.

Хотя он это уже говорил, предупреждение было не пустое. Если бы я был один, попробовать оторваться точно стоило бы. Да, сейчас, на расстоянии двух метров, я видел их всех. Но пара прыжков в сторону – и человек исчезал. Это был туман, о каком французы говорят «à couper au couteau», хоть ножом режь. С темнотой можно справиться – есть фонари, приборы ночного видения. Туман делает людей слепыми.

Женщина – она надела нейлоновую куртку, тоже тошнотворного розового цвета – махнула лучом фонаря:

– Иди за мной, красавчик!

Давно меня так не называли. Хотя женская память изменчива, склонна приукрашивать, а сейчас что она могла видеть в тумане?

Женщина пошла вперед, светя себе под ноги. Рыжеволосый, не выпуская цепочку наручников, потянул меня за собой. Лешку повели чуть правее – наверное, Рамдан, хотя лица я уже не видел. Замыкали шествие, получалось, та ящерица с «магнумом» и Мустафа. У Лешки сейчас был реальный шанс попасть на королевские скачки в Аскоте. Мой англичанин крупный и сильный, с ним пришлось бы повозиться. А ему что? Движение раз – вырвал руки. Движение два – со всей силы двинул Рамдана этими руками по голове. А дальше много-много движений, но уже ногами. Они, возможно, и стрелять не станут – вот уж это точно было бы «палить в молоко».

Но Кудинов тоже не попытается бежать. Он и в лучшей ситуации не стал этого делать. Разумно, разумно было со стороны Рамдана предупредить нас. Я говорил, что он из придорожной грязи? Я и сейчас так думаю, но голова у него работает, неслучайно он делает карьеру у исламистов. Таких вот ребят надо вербовать – одновременно и башковитых, и безбашенных.

Мы шли, ориентируясь на фонарь женщины – расплывчатую точку света метрах в пяти. Вот она поползла вверх и высветила прутья решетки. Ворота со скрипом поехали в сторону, освобождая нам проход. Смотри-ка! На дорожке, зажатой с обеих сторон деревьями, плотный туман был по пояс, а выше лишь клочками. По полю он растекся свободно, а лес ему, видимо, мешает. Так бывает в Швейцарии, где люди живут в облаках.