Текст книги "Тринадцатая рота (Часть 2)"

Автор книги: Николай Бораненков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

– А что делать тады, коли кур нет, – выкрикнул кто-то из зала, – а начальство требует "сдавай яйки"? Можно ли их заменять чем окромя?

– Снеситесь сами и сдайте! – ответил зло Гуляйбабка. – Какое дело германским властям до ваших кур. Раз есть деревня, должны быть и куры. Поменьше сами жарьте. Понятно?

– Так точно-с! – вскочил на заднем ряду еще не переобмундированный, в своем сером пиджаке полицай.

"Этому переобмундировываться и собирать яички уже не придется, – подумал Гуляйбабка, увидев, как майор Капутке сгреб жалобщика за шиворот и поволок вон из зала. – Да оно и к лучшему. Сермяжный идиот, усердствуя, чего доброго, стал бы снимать шубы".

– Вот так, господа! – воскликнул Гуляйбабка, когда майор Капутке выволок за дверь полицая. – Так стоит вопрос на сегодняшний день. Партизаны. Налоги. Утверждение "нового порядка", сбор теплых вещей для нужд фюрера – все это и многое другое лежит на ваших полицейских плечах. Я сказал "на сегодняшний день" не случайно, господа. Дело в том, что одна ваша рота через три дня уже кончает учебу, а две другие будут грызть науку всего лишь месяц. Достаточно ли этого? Я думаю, вполне, господа. Ловить кур и бить по зубам вы и без того мастера. Так что засиживаться здесь нечего. Вас ждут на местах. Вашей помощи с нетерпением ожидает фюрер. Спешите. Поторапливайтесь! Но перед тем как проститься с вами, мне хотелось бы дать вам несколько практических советов. Вы их, пожалуйста, запишите.

Гуляйбабка подождал, пока полицаи вооружатся блокнотами и карандашами.

– Итак, совет первый, – начал он. – Будьте бдительны, господа, и помните, что вас ждут сто смертей и чертей вперемешку. Вас могут кокнуть в упор из револьвера, камнем из-за угла, подорвать на мине, удушить за горло, утопить, как кота в мешке, опоить самогонкой, отравить беленой, заколоть вилами, затравить собакой, засечь топором и, наконец, просто прикончить колом с забора. Записали "колом с забора"? Отлично! Совет второй. Ночью никогда не снимайте одежды, ибо лесные бандиты могут выволочь вас на снег, и, как сами понимаете, валяться в подштанниках будет вовсе неприлично. Особенно опасайтесь бань, господа. Партизаны очень любят ловить старост и полицаев в банях. В Кардымовском районе старосту сняли тепленького прямо с полатей. А в Дорогобуже одному полицаю не дали даже войти в парилку. Взяли в предбаннике вместе с веником и шайкой.

– А как же быть со вшами? – крикнул кто-то из первого ряда.

– Проблема борьбы со вшами и прочими паразитами, – ответил тут же Гуляйбабка, – решается просто. Каждому полицаю надо постоянно иметь при себе молоток, а командирам полицейских подразделений отводить для обработки рубцов одежды специальный паразиточас. Всем понятно?

– Всем! – отозвался зал.

– Прекрасно, господа! Запишите или запомните совет последний. Мы верим, что вы победите, но можете и погибнуть. Поэтому, чтоб облегчить ваши страдания, мы рекомендуем вам постоянно иметь при себе кусочек мыла. Вы спросите, зачем мыло? Разъясняю. Всех пойманных старост и полицаев большевистские саботажники, как показывает статистика, вешают. Вешают на обыкновенных веревках, которыми привязывают телят. Веревки эти, прямо скажем, дерьмо: грубые, плохо свитые и умирать в них нет никакой радости. Человек долго хрипит, дрыгает ногами... Но совсем другое дело, когда веревка гладкая, отполированная и легко скользит. В такой веревке, по донесению из Рудни, староста, извините, забыл фамилию, удавился и не пикнул. Раз – и готово. Легкая, чудная смерть. Вот что такое кусочек мыла, господа! У бородатых партизан мыла, конечно, нет. Они не умываются. Мыло надо иметь самим. Это намного облегчит проблему скользкой веревки. Когда, например, в Сычевке суд лесных бандитов приговорил одного бургомистра к смертной казни через повешение и спросил у него о последнем желании, приговоренный попросил одно – дозволить ему самолично намылить веревку. Это было ему разрешено, и бургомистр влез в петлю с преогромной радостью.

Гуляйбабка заглянул в портфель, покопался в бумагах, достал все тот же листок с двуглавым орлом и, заглянув в него, деловито сказал:

– Вообще-то, многим из вас мыло не потребуется, господа, и вот но какой причине. Официальная статистика германского ведомства информации показывает, что процент смертной казни старост и полицейских путем повешения, по сравнению с другими видами, ничтожно мал. В петли виселиц попадает из общего числа потерь процентов десять – пятнадцать. Остальных убивают в лесах, на улицах и непосредственно в постелях. Вот вам два примера. Старший полицай хутора Стовок Евтих Замогила явился со свадьбы агента полиции домой в сильно хмельном состоянии и забыл закрыть дверь. Через час он был убит долбней на собственном диване. Староста села Грибки Сысой Воробейчик, наоборот, возвратясь с облавы на коммунистов в первом часу ночи, закрыл все окна на ставни, а двери замкнул тремя ключами. Утром Воробейчика нашли с проломанным черепом в собственной постели. Как видим, противник не стесняется в выборе места для расправы. Убивают даже в постелях. Но смерть в постели собственного дома, господа, – это роскошно! Это предел желаний. Вы уходите из жизни легко, прямо со сна и на тот свет. Был полицейский – и нет.

Гуляйбабка допил остатки чая.

– Лекция окончена, господа! Какие будут ко мне вопросы? Нет вопросов? Тогда позвольте мне от имени президента БЕИПСА, от себя лично и всех моих спутников пожелать вам, героям "нового порядка", блестяще окончить школу, переловить всех саботажников "нового порядка" и дослужиться до крестов! С листьями и без листьев. Хайль!

После лекции майор Капутке пригласил Гуляйбабку в свой кабинет, как он сказал, "на чашечку кофе". Но вместо кофе на стол подали бутылку вина.

– Благодарю за лекцию! – поднял рюмку начальник школы. – Вы очень хорошую мысль им внушили. Пусть не думают, что от партизанских пуль их будут защищать солдаты рейха.

Глядя сквозь рюмку мутного вина на майора Капутке, Гуляйбабка думал о своем. После этой лекции многие полицаи наверняка почешут затылки, а может, кое-кто и даст из школы тягу. Но все это пустяки. Главная задача – разгромить школу – остается нерешенной. Да и как ее решить без открытого боя? Маниловщина! Бред! Но все же... неужели нет другого способа? А что, если?.. Гуляйбабка поднял рюмку:

– Я пью за то, чтоб вы, господин майор, выпустили из школы стойких защитников "нового порядка".

– Поддерживаю ваш тост. Мы к этому стремимся, но, к сожалению...

– Закалять их надо. Ставить в такие же суровые условия, в каких находятся партизаны. Сейчас зима. Лютый мороз. Почему бы вам не вывести их денька на два, на три в поле? Я бы, если дозволили, провел такое занятие с удовольствием. Правда, я не так тепло одет, но ради закалки, ради вас и фюрера...

У майора Капутке посветлело лицо. Из левого, косого глаза выкатилось на щеку что-то похожее на слезу.

– Тронут. Спасибо. Я готов завтра же вывести в поле всю школу.

– Благодарю вас, господин майор, за доверие. Но выводить всю школу, пожалуй, не надо. Это громоздко. Достаточно и роты.

13. КОНТОРА ЦАПЛИНА ДЕЛАЕТ ПЕРВЫЕ УСПЕХИ. ТРАУРНАЯ ВЕСТЬ ИЗ ИМЕНИЯ БАРОНА

Тяжело копать могилы летом, но во сто крат тяжелее зимой. Попробуй-ка выдолби в промерзшей на метр земле три аршина. Сколько пота с тебя сойдет, сколько набьешь кровавых мозолей! А тут вдруг такое облегчение, такое любезное одолжение. Войди в одну из дверей со светящейся рекламой "Бюро свадеб и похорон", напиши заявку, уплати пошлину – и получай готовую могилу.

Нет, какой же бургомистр, староста или начальник полиции откажется от такой блестящей возможности, пройдет или проедет мимо светящегося гроба, опускаемого на веревках в свежую могилу. Ведь в Смоленске и его окрестностях каждый день кого-либо да убивают из нового начальства. Надо быть дубиной или олухом круглым, чтоб отказаться от добрых услуг похоронного бюро.

"Бюро свадеб и похорон" в отличие от конторы Трущобина было оборудовано в западноевропейском стиле. Просторная комната с тремя низенькими столиками по углам. Два для посетителей. Одно – начальству похоронного бюро. На столиках для посетителей бланки заказов, чернильница, несколько школьных ручек. Приходи, садись на крохотный, на трех ножках, стульчик и пиши. На столе начальника бюро горшок с цветами, телефон. Справа в простенке меж окон, задрапированных черным тюлем, стенд под стеклом. На стенде макеты одиночных и групповых могил с указанием их стоимости. Через весь зал, как и в конторе Трущобина, черное полотнище на веревках. На нем четверостишие: "Полицай и староста! Экономь день, силу. Закажи, пожалуйста, хорошую могилу".

Заказчиков любезно встречал сам начальник бюро Цаплин, одетый в строгий черный костюм и белую рубашку с черным галстуком.

– Честь имею. Что вам угодно? – говорил он, слегка привстав и поклонившись. – Одиночная? Групповая?

– Одиночная, господин начальник. На одного, – отвечал мужчина с шишкой на лбу. – Помощника моего во время стычки с партизанами убили.

Цаплин покачал головой:

– А-я-яй, какое горе! И чем же его, имею честь спросить?

– Шел по улице – и кто-то камнем по голове.

– Да что вы говорите? Какое безобразие? Таких людей и камнем... Извините, длина его?

– Камня-то?

– Нет, убитого. Какую изволите копать могилу? Длинную, короткую?

– Метра полтора, не более.

– Извольте, – записывая размер могилы, кивал Цаплин. – Где будете закапывать? Адресок? Место захоронения?

Заказчик назвал адрес, место для могилы. Цаплин быстро сделал в карточке необходимые уточнения и сунул ее заказчику:

– Прошу вас поставить подпись и уплатить пошлину в фонд фюрера.

Заказчик достал из бокового кармана фуфайки набитый деньгами бумажник.

– Сколь прикажете?

– Пустяк, любезнейший. У нас могилы очень дешевы. За вашего покойника как налог за двух собак.

– Пятьдесят рублей, значит?

– Совершенно верно. Имею честь получить наличными. Можно и натурой. Салом, мясом, мукой...

Заказчик отсчитал деньги. Цаплин сунул их в сейф, стоявший за спиной, элегантно поклонился:

– С прискорбием, до свидания.

У столика появился новый заказчик – толстая молодящаяся дама лет пятидесяти пяти с черной вуалью, приспущенной с темно-синей шляпы на плечи тронутого молью и дурно пахнущего нафталином пальто. С крашеных облинялых ресниц ее стекали черные слезы.

– "Бюро свадеб и похорон" к вашим услугам, мадам, – чуть поклонясь, представился Цаплин. – Что изволите заказать? Одиночную? Групповую?

– Кутю. Кутика моего убили, – захлюмала в хвост вуали дама. – Племянничка. Наследничка золотого.

– Его чин, ранг, должность?

– Ах, не успел он, не успел получить ни чинов, ни рангов. Негласно при полиции состоял. Повышать его за старания хотели. Железный крест обещали... мне хорошую корову. И вот... Самого. Самого Кутеньку моего привезли вчера вместо коровы. Шесть пуль в голове. Одна в лопатке. Ах, Кутенька мой разнесчастный!

Цаплин покачал головой:

– Ай какая жестокость! Семь пуль в одного. Будто одной не хватило б...

Тетка сыщика Кути, приняв иронию за сочувствие, вздохнула:

– Ах, если б одна. Бог дал бы, выжил. Он таким сильным был, таким здоровым. В двух тюрьмах сидел и в двух руками выломал решетки. А какой умница был! Какой даровитый!

– Неужели? А-я-яй! – закачал головой Цаплин.

– Ни столечки не вру, ваше сиятельство. Кутенька был необычайно талантлив. Он все схватывал на лету. Решительно все. За два месяца выучил двадцать семь немецких слов. Вы представляете? Двадцать семь!

– Да, да. Я понимаю, – поддакивал Цаплин, а сам, глядя на ошалевшую благодетельницу укокошенного Кути, думал: "Дура. Набитая мякинной трухой дура. Мешок бы тебе на голову, да в прорубь вслед за Кутей".

– А как он говорил по-немецки! Как говорил! – заламывая в горе пальцы, продолжала рассказывать дама. – Как скажет, бывало, "Брутер-мутер" или "Хынды хох!", так и хотелось воскликнуть: "Кутенька! Да тебе же только в Германии жить, в фюрерах ходить!" В кармане у него записку нашли. Завещание. Как чувствовал, что убьют. Просил, если что, похоронить по-церковному, с попом. А у вас в рекламе сказано, что "одиночек не отпеваем".

– Да, мадам, заявки на одиночек не принимаем, – подтвердил Цаплин. – Ведем только оптовый отпев, всех сразу. Но ради вас, мадам, ради такого случая...

– Спасибо. Пардон. Битте-дритте вам, – подхватилась, кланяясь, дама.

– Мерси. Не стоит, мадам. Простите, вы не уплатили пошлину.

– Ах, извините. Забыла. В волнении. – Дама щелкнула замком сумочки. Сколько я вам обязана?

– Недорого, мадам. Таких людей, как ваш Кутя, наша фирма отпевает дешево. Семьсот марок с протянутых ног.

Дама отсчитала деньги. Цаплин сунул их в сейф, поклонился:

– С прискорбием, до свидания. Пухом могила вашему племянничку, мадам.

В это время перед столиком уселся еще один претендент на дешевую могилу длинный, жилистый старик с холеным лицом, чисто выбритым и зашпаклеванным пудрой. На коленях он держал авоську, туго набитую рваными клочьями черного пальто.

– Чего изволите? – обратился Цаплин.

– Я управляющий барона Брюнтера-Грюнтера, пан Спичка, – начал старик, зашпаклеванный пудрой. – Точнее, покойного барона.

– Его длина, ширина? – без лишних расспросов сразу же начал заполнять бланк Цаплин.

– Тонкий, не слишком высокий. Аршина два с половиной, не более. Но, видите ли...

– Все видим, уважаемый, все понимаем. Он у вас убит, повешен, пристукнут или собственной смертью?

– Ни то, ни другое и ни третье.

– Простите, не понимаю.

– Дозвольте – объясню?

– Сделайте одолжение.

– С бароном произошла неслыханная, невероятная трагедия. Он погиб страшной, мучительной смертью.

– И какой же, осмелюсь вас спросить?

– Его, несчастного, заели кошки и собаки.

– Кошки и собаки? Да что вы говорите?! Это неслыханно. Ну, я понимаю – на барона напали волки, на худой конец голодные лисицы, но чтоб кошки...

– Да, но, к сожалению, это так, – вздохнул пан Спичка. – Его именно загрызли эти мерзкие кошки и собаки. Цаплин весь подался вперед:

– И как же... как же это они его? При каких обстоятельствах случилась эта страшная трагедия?

– Видите ли, господин начальник, этой трагедии могло и не быть, если бы покойный барон не был таким упрямым. К тому ж еще и склероз. В последнее время барон часто забывался. То оставит в туалете подтяжку, то спутает декабрь с маем и выбежит на улицу, как малое дитя, раздетым... Но это к слову, так сказать, пролог к трагедии, а все началось с налога. По приезде в свое новое имение вздумалось барону собрать налог за кошек и собак. Пятнадцать рублей за кошку и двадцать пять – за собаку, а денег у жителей нет. А возможно, и саботажничали, не платили. И тогда барон приказал конфисковать у неплательщиков всех кошек и собак и не возвращать их до тех пор, пока не принесут налог. И вот в один прекрасный день на дворе барона появилось ни много ни мало, а триста двадцать кошек и четыреста семьдесят пять собак! Поднялся невообразимый лай и мяв. Собаки кинулись на кошек, кошки – на собак. Я заткнул уши ватой, упал на колени перед бароном: "Ваше благородие! Опомнитесь. Что вы делаете? Выпустите эту свору. Они погубят нас. Мы все сойдем с ума". Но где там. Барон и слушать не стал. Деньги занимали его. По пятнадцать рублей с кошки и двадцать пять с собаки. Он ждал плату два дня, три... а на четвертый, забыв, что во дворе доведенная до озверения свора, барон вышел на крыльцо – и конец. Царство ему небесное! Даже костей не собрали. Остались только вот клочья от пальто.

– Да-а, – произнес Цаплин. – Вот это история! Из всех историй – история.

– Ах, и не говорите! Грустнее и глупее и быть не может. Принес вот клочья. Нельзя ли их отпеть? Вместо барона.

– Какой веры был ваш барон?

– Католической. С давних лет католик. Цаплин развел руками:

– С радостью бы отпели, но увы! У нас православный священник. Низко кланяюсь.

Пан Спичка, бережно неся останки пальто, вышел. Цаплин позвонил Гуляйбабке:

– Имею честь сообщить вам "горькую" новость: голодными кошками и собаками съеден его превосходительство барон Грюнтер-Брюнтер.

14. НОЧНЫЕ ТАКТИЧЕСКИЕ ЗАНЯТИЯ, ИЛИ КАК ГУЛЯЙБАБКА ЗАКАЛЯЛ ПОЛИЦАЕВ

Мороз не играет в политику. Бродяга мороз нейтрален. Какое ему дело до того, что в снегах под Москвой замерзает по-летнему одетая армия фюрера, что каким-то курсантам-полицаям надо выходить в тонких шинелишках и хромовых сапогах в чистое поле на тактическое занятие. Он крепчает – и баста. Трещит в заборах, стенах домов – и крышка. А ночью под святую Николу так завернул, что окна гостиницы, где жил Гуляйбабка, покрылись вязью толщиной в палец.

С трудом отдышав на стекле дырку, Гуляйбабка глянул на улицу и присвистнул:

– Э-э! Да сегодня, поди, градусов под тридцать.

– Возьмите, сударь, побольше. Воробей мерзнет на лету, – сказал Прохор, одетый по-дорожному – в армяк с капюшоном. – Возок еле отодрал. Как электросваркой прихватило. Боюсь, как бы вас в полушубке не продуло.

– Не забывайте, Прохор Силыч, что солдат без закалки равен курице в мороз. Потерпим. Ради побед доблестной полиции все перенесем. Крепкий мороз мне как раз и нужен. Я, как невесту, его ждал.

Прохор, кряхтя, натянул овчинные рукавицы:

– Значит, едем все ж?

– Да, поехали.

...Природа создала вокруг Смоленска высоты для красы, посевов льна и катания ребятни. Фюрер приспособил их для войны. На одной высоте поставил зенитки, на другой – доты с амбразурами на восток, на третьих – кладбища для солдат. И Гуляйбабке пришлось довольно-таки долго искать место, где б можно было провести занятие с выпускным курсом полицаев. Наконец это место было найдено, и, между прочим, для боевой закалки превосходное. Высота не имела на себе ни куста, ни деревца и продувалась со всех сторон. Леденящий жилы ветер, смешанный с землей и снегом, свистел, сбивая с ног, задирал полы черных полицейских шинелей, как хвосты у кур. Бедные защитники "нового порядка", пританцовывая, не знали, куда им укрыться. Они поворачивались туда-сюда, по ветер дул отовсюду.

– Кончай разминку! Ста-но-вись! – прокричал посиневший, как баклажан, одноглазый щеголь – начальник курса, натянувший на себя не по плечу кожаную тужурку и в кубанке, заломленной на повязанный глаз.

Тридцать пять курсантов, вооруженных винтовками и одним тяжелым пулеметом, послушно вытянулись в две шеренги лицом к возку.

– Смирн-на-а! Равне-ние-е направо! – лихо скомандовал начальник курса и, вскинув обнаженную саблю под салют, печатая шаг, двинулся к возку.

С заднего сиденья возка, застланного ковром, поднялся с планшетом в руке готовый к приему рапорта Гуляйбабка.

– Господин начальник! – отдав салют саблей, начал рапорт одноглазый. Третья рота школы полицейских на тактическое занятие построена. Начальник курса лейтенант Закукаречкин!

– Вольно! – махнул перчаткой Гуляйбабка. – Можно погреться, потанцевать. Впрочем, отставить! Вы уже и так танцуете здесь битый час. Приступим к занятию. Тема занятия: "Победоносное наступление роты полицаев на оборону в панике отступающих партизан". Цель занятия: дать вам, господа, навыки боя и закалить вас для ведения операций в более сложных зимних условиях. Занятия продлятся сутки. Одни лишь сутки, господа, а там вас ждет шикарный выпускной обед с французским ромом, традиционные германские сосиски с вареной капустой и чудная ночь в публичном доме с милыми красотками из кабаре "Алям-тратам"!

Обещанные французский ром, сосиски с капустой и публичный дом мало подействовали на кучку бывших бандитов, воров и прочих тюремщиков, подавшихся в полицию. Им нужна была более весомая приманка. И Гуляйбабка тут же бросил ее:

– Тот из вас, кто дольше всех пролежит в снегу, – воскликнул он, – получит от германского командования незамедлительно дойную корову и ордер на вечное поселение на хуторе!

– А как насчет коней?! – выкрикнул кто-то из второй шеренги.

– Все получите, господа. Все, что полагается. Будут вам и коровы и кобылы... А теперь к делу. Я буду немногословен. На морозе трудно говорить, захватывает дых, – Гуляйбабка опустил уши шапки. – Прошу слушать вводную. Обстановка такова. Отряд партизанских бандитов под названием "Смерть фашистам!" в ноль ноль часов ноль пять минут внезапно напал на батальон полиции и пытался разбить его. Но нападение не удалось. Партизаны лишь вывели из строя один дот. Первый номер крупнокалиберного пулемета ими связан, и ему вставлен кляп в рот. Прошу проделать это. Пулеметчика связать и заткнуть ему чем-либо рот. Да живей, живей, господа! – прикрикнул Гуляйбабка на двух полицаев, кинувшихся ретиво исполнять приказание. – А второму что же? И второй номер связать и кляп, кляп ему в рот. А замок пулемета давайте сюда. Мне! Да не весь пулемет. Куда весь прете?! Ах, олухи! Только замок давай. Партизаны (по моей вводной) захватили только замок от пулемета. Да вытрите же его. Не могу же я совать в карман замок в смазке.

Щуплый, немощный полицаишка вытер полой шинели замок пулемета и протянул его Гуляйбабке. Тот сунул заиндевелый кусок металла в карман полушубка:

– Нападение партизан блестяще отбито. Первая и вторая роты, одержав победу, отправились в теплые хаты пить самогонку и заедать жареными гусями. Вашей третьей роте не повезло. Она попала под адский огонь партизан и залегла на этой высоте. Все ваши попытки прорваться в район теплых хат с гусятиной не увенчались успехом. Доставить вам боеприпасы, самогон и гусей невозможно. Окопаться в снегу также нельзя. Партизаны не дают поднять и носа. Что же остается вам делать в данной ситуации, господа? – обратился Гуляйбабка к приунывшим полицаям.

– Нам остается так что лежать! – выпалил один из полицаев. – Лежать и ждать выручки, так что подкрепления.

– Вы гений! – сказал Гуляйбабка. – С таким знанием вопросов тактики, если вас не кокнут партизаны, пойдете далеко.

– Рад стараться! – рявкнул полицай.

– Старайтесь! – сказал Гуляйбабка вытянутому столбом полицаю. – И, пожалуйста, повторите то, что вначале сказали. Да погромче, чтоб все слыхали.

– Слушаюсь!

– Повторяйте.

– Нам остается так что лежать! – закатив глаза к небу, гаркнул полицай. Лежать и ждать выручки, так что подкрепления!

– Все слыхали, что сказано? – спросил Гуляйбабка.

– Все! – ответила "рота".

Гуляйбабка отыскал в строю глазами одноглазого щеголя в кожаной тужурке:

– Начальник курса!

– Я, господин начальник!

– Растянуть роту в цепь и уложить в снег. Увлечь курсантов личным примером.

– Слушаюсь растянуть в цепь, уложить в снег и увлечь личным примером!

– Помните, вы под огнем партизан. Никаких хождений. Чтоб все как в бою! Лежать и отбиваться. Патронов не жалеть.

– А ежели приспичит? Как тады? – спросил кто-то с левого фланга.

– Этот вопрос не имеет никакого отношения к теме занятий и тем более к стратегии и тактике германской армии. Решайте его сами, применительно к местным условиям. Хайль Гитлер!

Начальник курса, крикнув "Хайль!", побежал рысцой укладывать роту в снег, а Гуляйбабка обратился к сидящему на облучке кучеру:

– Как ваше мнение, Прохор Силыч, есть ли расчет в нашем дальнейшем пребывании на этой чертом продутой высоте?

– Никакого, сударь, – ответил Прохор. – К чему тут торчать, коли все разжевано и пережевано, как беззубой бабке. Ну, другое дело, если б шли маневры: сто дивизий вправо, сто – влево, тогда куда б ни шло. Командующий будь при войске, ибо войско без командующего равно стаду овец без пастуха. А так чего же: командиришка у них есть, задачка ясна: лежи себе да пуляй.

– Идентичный взгляд и у меня, Прохор Силыч. Излишняя опека губит человека. Оставим господ полицаев на попечение лейтенанта Закукаречки да матушки-ночки. Разворот на сто восемьдесят – и в Смоленск.

Прохор тронул коней, но тут же натянул вожжи. К возку подбежал полицай в заячьей шапке и фуфайке с белой повязкой на рукаве, но без винтовки, а лишь с пистолетом на животе, видать, из младших командиров.

– Господин начальник! Дозвольте спросить.

– Разрешаю. Спросите, – смерив с ног до головы на диво смелого полицая, сказал Гуляйбабка и подумал:

"Экий фрукт! Спросил вроде бы робко, а смел, как волк".

– Не сочтите за трусость. Рад стараться! – опять выпалил полицай в фуфайке. – Но хочется знать, для объяснения подчиненным, когда подойдет подкрепление, сколь придется ждать?

– Будь я пророк, я прогрохотал бы вам с неба. Но я всего лишь преподаватель тактики, и посему извольте ждать. Фюрер выручит. Ау видер зейн!

Возок, взметнув вихрь пыли из-под конских копыт, рванулся с места, прочертил дугу перед цепью уложенной в снег полиции и растаял в завирушной ночи.

– Сдается мне, Сямен, обманят нас, не дадут нам по коню и коровке, повернул голову к лязгающему зубами соседу полицай, у которого под шинелью было одето что-то теплое.

– Пошел ты к чертям со своим конем и коровкой, – ответил сосед. – Я промерз до костей и, если через час нас не поднимут, боюсь, что моей жинке придется искать другого Семку.

– Чего ж ты приехал без теплых вящей? Надоть было пододеть что-либо под шинелишку. А так, брат, дубу дашь, как пить дать. Где твой кожух?

– Был у меня овчинный кожух, да сплыл.

– Куда ж он делся?

– Майору Капутке приглянулся.

– А-а. Вон чево-о...

Разговор двух полицаев в темноте оборвался. Ветер, смешанный с сухим снегом, налетел с новой силой и тоскливо завыл в дулах винтовок. Но минут через пять – семь разговор возобновился.

– А как ты петришь, Сямен: подойдет к нам подкряпление ен нет?

– Какое подкрепление, долбня?

– Как "какое"? Да то, что господин с возка обисчал. Разви ты не слышал?

– Я не знаю, как тебя в полицию взяли, дубину такую. Да ведь это учеба, просто вводная такая. И вообще, пошел ты со своими дурацкими вопросами. Тебе хорошо, тепло. А мне греться надо, греться. Ты по-ни-маешь?

Молчание возвестило о том, что полицай-дубина все понял. Однако пролежал он так недолго. Черт, севший ему на язык, снова подмыл его на разговор.

– Сямен, а Сямен?

– Чего тебе?

– А как ты петришь: чем занят сийчас фюрер? Думает он об нас ен нет?

– У-у, дубина! – проскрипел зубами Семен. – Еще один вопрос, и я сдеру с тебя кожух, как волк шкуру с овечки. Вот тогда ты узнаешь, что тебе делать, чем заниматься. То ли греться, то ль тревожить болтовней соседа.

– Ну, ну! Чево ты. Я ж подушевно.

– Молчи.

– Ну, ну, не кричи. Не из пужливых.

– О-о, скотина, – простонал Семен. – Жаль, что тебя конвоир не довел до дивизионного трибунала.

– Не больно жалкуй, а то и тебя могем, как твово конвоира.

Дубина, сбежавшая с поля боя и попавшая в полицию, демонстративно отвернулась. Вогнав в обойму пять холостых патронов, полицай начал пулять в белый свет, как в копейку. И в это время на него сзади налетел замерзающий Семен. Он схватил обладателя теплого кожуха за горло, но неудачно. Тот вывернулся и уцепился в горло Семена. Оба полицая, не сдаваясь, покатились под гору.

15. ГУЛЯЙБАБКА ПРОДОЛЖАЕТ ТАКТИЧЕСКИЕ ЗАНЯТИЯ. СОГРЕВАЮЩЕЕ СРЕДСТВО ДЛЯ ЗАМЕРЗАЮЩИХ ПОЛИЦАЕВ.

Отлично выспавшись в теплом номере гостиницы и плотно позавтракав, Гуляйбабка в темную рань прибыл на ту самую высоту, где двенадцать часов тому назад "рота" курсантов-полицаев начала "сражение" с "партизанами".

"Сражение" все еще продолжалось. Полицаи, как и было приказано, лежали в снегу и стреляли в метель. Но выстрелов... Как они поредели за ночь! С вечера велась сплошная пальба, а к утру раздавались лишь одиночные хлопки.

– Где лейтенант Закукаречкин? – спросил Гуляйбабка у полицая, лежавшего на левом фланге.

Полицай, натянувший на себя не то две, не то три шинели, увальнем подхватился со снега, вскинул руку к шапке:

– Смею доложить, они откукарекались!

– Что значит откукарекались? Докладывайте яснее.

– Смею доложить, они замерзли.

– Безобразие! – закричал Гуляйбабка. – Мокрые куры! Никакой закалки! Шелудивый поросенок и в Покровки замерз. Где помощник начальника курса?

– Смею доложить, и они.

– Что они?

– Они тоже изволили задубеть. Гуляйбабка обернулся к кучеру, надевающему попоны на взмыленных коней:

– Вы слышите, Прохор Силыч? Замерзли, мерзавцы. Не захотели фюреру служить.

– Как не чуять, сударь. Чую. Воля господня. Каждый избирает, что ему по душе. Взял и замерз.

– Я их изберу! Я им замерзну! Эй, ты! Куль в трех шинелях!

– Слушаюсь, ваш благородие!

– Принимай командование на себя.

– Рад стараться!

– После будешь стараться, а сейчас слушай приказ.

– Рад стараться!

– Поднять роту! Всех живых и мертвых в строй. Срок пять минут.

– Рад стараться!

– Ох, чует сердце, не к добру все это, – вздохнул Прохор, когда полицай в трех шинелях кинулся исполнять приказание. – Не к добру вы затеяли с этой полицией, сударь.

– Поменьше охов, вздохов, Прохор Силыч. Солдат тот плох, который ох да ох! Не впервой заваривать кашу. Расхлебаемся.

– Воля ваша, сударь, – вздохнул Прохор, садясь на облучок. – Только мой бы совет вам. Внять гласу пословицы: "Вовремя убраться – в выгоде остаться".

– Но есть и другие пословицы, Прохор Силыч.

– Какие же?

– "С поля брани бежать – себя не уважать", "Бегство от сраженья достойно презренья". Будем сражаться, Прохор Силыч. Полицейская мразь должна быть уничтожена. Если не вся, то хотя бы частично. Нет им места на нашей земле!

Говоривший гневно Гуляйбабка умолк, так как в это время к возку подбегал новый начальник курса – полицай в трех шинелях. Остановясь в нескольких шагах от Гуляйбабки, он, тяжело дыша, отрапортовал:

– Смею доложить, господин начальник! Рота полиции в составе двадцати двух человек по вашему приказу построена.

– Где остальные?

– Смею доложить, они...

– Что они?

– Изволят лежать, господин начальник.

– Поднять!

– Смею доложить, они неподымаемы. Они изволили замерзнуть.

– Все тринадцать?

– Никак нет. Четверо лишь обморожены. У них был шнапс.

– Пьяницы! Симулянты! Не желают служить фюреру. Под трибунал! – закричал Гуляйбабка, размахивая перед носом полицая кулаками. – Где рота? Где остальные скоты?!

– Рад стараться! В ста метрах от вас.

– Идемте!

– Рад стараться!

– Шагом марш!

Полицай, высоко взметая ногу, зашагал к чернеющей в темноте шеренге. Следом за ним двинулся Гуляйбабка.

Строй полиции представлял жалкое зрелище. Морозная ночь вышибла из блюстителей "нового порядка" всю петушиную спесь, и теперь они, продрогшие, согнутые, полуобмороженные, стали похожими на рождественских ворон. Некоторые еле стояли на ногах, и их поддерживали собратья. Иных до печенок содрогал кашель.

– Герои! – воскликнул Гуляйбабка, потрясая маузером над головой. – Герои "нового порядка"! Вы сверхдоблестно сражались этой ночью и показали неслыханную стойкость. Фюрер будет гордиться вами. Фюрер вас не забудет и обласкает. Но испытания пока не все. Еще одно усилие, еще часов шесть лежания в проклятом снегу – и победа за вами. Подкрепление на подходе. Кухня с жареной гусятиной – тоже. А пока я вам привез средство, которое вас непременно согреет.