Текст книги "Море и берег"

Автор книги: Николай Басовитый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

По корабельному составу на Черноморском театре мы все еще гораздо сильнее неприятеля. Но у него преимущество в авиации. С захватом Крыма гитлеровцы подтянули ближе к нашим базам также и торпедные катера. Нет сомнения, что самолеты и катера будут охотиться за нашими крупными кораблями.

Несмотря на это, нам было предписано использовать любую возможность для того, чтобы наносить удары по врагу, прерывать его морские сообщения, не давать ему покоя ни в море, ни в базах.

Меня вызвал к себе командующий эскадрой вице-адмирал Л. А. Владимирский.

– Получена боевая задача, – сказал он. – В ночь на третье августа надо обстрелять город и порт Феодосия и причалы Двуякорной бухты.

На Керченском полуострове противник стал сосредоточивать войска, которые по всем признакам нацеливались на Тамань. В Феодосии и находящейся неподалеку от нее Двуякорной бухте, по данным разведки, скопилось немало неприятельских судов и торпедных катеров. Нам приказали уничтожить их артиллерийским огнем. Выполнение этой задачи было возложено на крейсер «Молотов» и лидер «Харьков». Речь шла, таким образом, о набеговых [156] действиях двух крупных кораблей. Возглавить отряд поручили мне.

Я держу свой флаг на крейсере «Молотов», стоящем в Поти. Как и полагается, изучаем с офицерами штаба план действий. Нам предписано совершить скрытный ночной переход из Поти в Туапсе и вечером 2 августа выйти на выполнение задания. Рекомендовалось вначале следовать курсом на запад, а потом с наступлением темноты повернуть к Феодосии. Курсы и хода надлежало рассчитать так, чтобы осуществить огневой налет примерно в полночь и успеть до рассвета вернуться в зону действия своей истребительной авиации.

Для успешной стрельбы с моря по берегу без корректировочных постов очень важны уверенная ориентировка и точное определение места корабля. Иначе меткость огня будет сомнительной. В плане операции указывалось, что в назначенном квадрате нас будет ждать посланная туда подводная лодка. В условленное время она покажет белый огонь, который и поможет нам сориентироваться. Правда, для подводной лодки нет запасных вариантов действий. А ведь может случиться так, что в назначенной точке ей нельзя будет показаться на поверхность воды. И мы не увидим ориентировочного огня…

Понятно, что я имею право поставить этот вопрос перед командующим эскадрой. Но времени на это нет. Приходится надеяться, что все сложится согласно предписаниям штаба. Мы рады использовать любую возможность нанести урон противнику.

Приглашаю к себе командиров кораблей. «Молотовым» по-прежнему командует капитан 1 ранга М. Ф. Романов. А на «Харькове» командир новый, хотя и хорошо мне знакомый. Это капитан 2 ранга П. И. Шевченко. Он командовал эсминцем «Свободный», который погиб 10 июня в Севастополе. Шевченко – офицер боевой, ему не занимать ни опыта, ни храбрости. Мы быстро согласовываем все детали похода.

В ночь на 2 августа делаем переход из Поти в Туапсе, пополняем запасы топлива и под вечер (было 17 часов 12 минут) выбираем якоря и уходим в набеговую операцию. До наступления сумерек нас будут прикрывать наши самолеты. В воздухе появляются один истребитель ЛаГГ-3 и два МБР-2 (МБР – морской ближний разведчик, тихоходный, слабо вооруженный гидросамолет). [157]

Как и было намечено по плану, держим курс на запад, в открытое море. Не прошло и часа после начала плавания, как сигнальщики заметили на большой высоте вражеский самолет. Он, едва видимый, прошел над кораблями раз, другой. Ясно, что разведчик. Истребителю гнаться за ним не имело смысла – велико расстояние.

Не сомневаясь в том, что наше появление в море обнаружено, приказываю командирам кораблей изменить курс. Теперь крейсер и лидер, дезориентируя неприятельского разведчика, держат направление на Новороссийск. Разведчик исчезает на некоторое время, затем появляется вновь.

– Не нравится мне это, – говорю стоящему рядом на мостике командиру крейсера Михаилу Федоровичу Романову. – Прицепился немец и не отстает.

– Теперь на внезапность рассчитывать трудно, – отвечает Романов. – Надо полагать, что во все базы противника пошло предупреждение…

– А уж в ближайшие базы тем более, – вставляет свое слово флагманский штурман бригады Петров.

Эти предположения не лишены основания. Но, может быть, нам все-таки удастся усыпить бдительность врага ложным движением на Новороссийск?

Между тем начинает смеркаться. Когда темнота закрыла небо и горизонт, мы снова меняем курс, резко повернув в сторону Феодосии. Одновременно прибавляем ход – надо наверстывать время, потерянное на ложный маневр.

Впереди по курсу крейсера стал смутно вырисовываться берег. Угадываются очертания мыса Меганом, несколько яснее просматривается характерная горбатость мыса Киик-Атлама и гора Кара-Даг со своей остроконечной вершиной. Флаг-штурман Петров и штурман крейсера, «привязываясь» к береговым ориентирам, уточняют место корабля.

В 0 часов 37 минут с крейсера стал виден белый постоянный огонь. Именно такой огонь и должна нести находящаяся здесь наша подводная лодка. Штурманы берут пеленг, прокладывают линии на карте, пишут цифры. И на их лицах появляется недоумение. На карте получаются две точки. Одна из них показывает место корабля, определенное по огню, вторая – по береговым ориентирам. [158] Расстояние между точками более трех миль. Такого быть не должно.

– Что же вы за штурмана? – бросаю я упрек двум офицерам, склонившимся над картой.

Они снова берут пеленги, повторяют расчеты… Результат все тот же. Значит, белый огонь находится не там, где ему положено быть. Но не могли же командир и штурман лодки так здорово ошибиться, чтобы стоять в трех милях от указанной им точки?

Закрадывается сомнение: может быть, подводной лодки тут вовсе и нет, а огонь с какой-то целью выставлен противником или принадлежит его дозорному катеру? Если так, мы вынуждены пользоваться лишь той ориентировочной обсервацией, которая получена взятием пеленгов на мысы Меганом, Киик-Атлама и гору Кара-Даг. В этом случае уже трудно гарантировать нужную меткость стрельбы.

Однако медлить нельзя – каждая минута задержки здесь, у вражеского берега, может нам дорого обойтись. Поэтому отдаю командирам кораблей приказание ложиться на боевой курс и открывать огонь.

С мостика крейсера одна за другой идут команды на боевые посты. Поворачиваются невидимые в темноте могучие башни корабля, нацеливаясь стволами тяжелых орудий в сторону порта. Но в тот момент, когда должен грянуть залп, раздается голос сигнальщика:

– Катер слева по носу!

– Право на борт! – мгновенно реагирует Романов.

Резким поворотом крейсер приводит катер за корму. Проходит одна-две минуты. Катера нет, он будто растворился в темноте. Крейсер снова ложится на боевой курс, но после неожиданного маневрирования исходные данные для стрельбы артиллеристам приходится пересчитывать.

Лидер тем временем открывает огонь. Его дружные залпы гремят над морем. Он обстреливает Двуякорную бухту. Там темно, не видно даже разрывов снарядов.

Но вот берег озаряется вспышками. Они сверкают в районе двух мысов: Ильи и Киик-Атлама. Сверкают так же, как в памятную декабрьскую ночь, когда мы высаживали десант в Феодосию. Бьют береговые батареи. Их огонь довольно точен – всплески от снарядов вырастают совсем близко от борта крейсера. Вражеские артиллеристы стреляют, наверное, с помощью радиолокации. [159]

Крейсер, выдерживая боевой куре, подходит ко вновь рассчитанной точке первого залпа. Но опять, как и несколько минут назад, сигнальщик докладывает: «Слева на курсовом угле 20 градусов – торпедный катер». Снова крейсер круто поворачивает вправо, и его кормовые автоматы бьют по катеру. Тут же раздаются залпы главного калибра «Харькова». По берегу он стрельбу закончил, значит, ведет огонь на самооборону. И точно – командир лидера доносит, что атакован торпедным катером. Вскоре мы видим этот катер пылающим – артиллеристы «Харькова» били метко.

Наше положение очень серьезно. Никакой внезапности нет и в помине. Нас атакуют катера, обстреливают береговые батареи. Несомненно, появятся и самолеты-торпедоносцы. Дальнейший риск уже ничем не оправдан. Командую Романову:

– Отменить стрельбу, полным ходом идти на зюйд!

Крейсер, а вслед за ним и лидер удаляются прочь от берега.

Противник преследует корабли. Пока мы выходим из Феодосийского залива, крейсер атакуют три торпедных катера. Атаку удается сорвать плотным и метким огнем, в результате которого один катер был подбит. Потом пожаловали и торпедоносцы.

Появление первого самолета сигнальщики определили по гулу моторов. Торпедоносец летел низко над водой, затем сделал горку и с воем пронесся над кораблем. Ясно, что сбросил торпеду. Но крейсер несколькими мгновениями раньше начал поворот, чтобы увести свой борт из-под удара.

Минут через пять атака повторилась. Она была гораздо опаснее первой: на корабль шли два торпедоносца с разных сторон. От которого уклоняться? Романов правильно решил – от того, который справа. Он ближе и атакует с траверза, то есть под прямым углом к борту крейсера, обеспечивая себе наибольшую вероятность поражения цели. Руль положен «лево на борт», корабль кренится на повороте, все зенитные орудия и крупнокалиберные пулеметы бьют по самолетам. Тот, который летит справа, сбрасывает две торпеды и отворачивает, чтобы скрыться в темноте, но падает в воду. Сбит. В тот же момент я чувствую, как весь крейсер вздрагивает от сильного удара сзади под кормой. [160]

Торпеда? Но из-за орудийной пальбы взрыва не слышно. Ход корабль вроде бы не сбавляет – он продолжает быстро катиться влево на крутой циркуляции. Однако пора заканчивать поворот.

– Право руля! – командует Романов.

– Есть, право руля! – репетует рулевой.

Сейчас крейсер выровняется, пойдет прямым курсом. Но ничего подобного. Он не выходит из левого поворота, описывая полный круг.

– Рулевой! Право на борт!

В голосе командира понятное нетерпение. Тут дорога каждая секунда, а рулевой что-то мешкает.

– Руль положен право на борт! – следует доклад.

Тем не менее крейсер движется по кругу. Он не слушается руля. И это под носом у врага…

Вахтенный офицер бросается к телефону, звонит в румпельное отделение, где расположена рулевая машина. Ответа нет. В следующую минуту поступает доклад от командира электромеханической боевой части: «Взрывом торпеды оторвана кормовая часть корабля вместе с рулем и румпельным отделением». Значит, все-таки торпеда. Велики ли повреждения?

Вызванный на мостик командир БЧ-5 подробно докладывает, до какого шпангоута корма оторвана и до какого дошли разрушения. Это более чем на двадцать метров. Гребные винты на месте, но один из них, видимо, поврежден, так как есть вибрация гребного вала. Машины в порядке. На левом борту в результате взрыва отогнулись и действуют, как руль, металлические листы корабельного корпуса. Потому-то крейсер и не выходит из поворота. Аварийные партии борются с водой.

Неутешительно. Корабль, потерявший в бою управление, обычно становится добычей противника. Но мы еще посмотрим…

– Надеюсь, положение вам ясно, – говорю инженер-механику. – Машины во что бы то ни стало должны работать. Доступ воды внутрь корабля надо прекратить.

– Есть! – отвечает он и бегом устремляется вниз.

Командир крейсера опытным порядком пытается установить возможность управления кораблем с помощью машин. Меняя режим оборотов винтов, выискивает то соотношение в работе правой и левой машин, которое позволит удерживать крейсер на прямом курсе. Наконец [161] правильное решение найдено: левая – самый полный вперед, правая – малый или самый малый назад. Прекратив циркуляцию, «Молотов» медленно удаляется к югу.

Тем временем в кормовых помещениях крейсера делается все возможное, чтобы сохранить жизнь кораблю, обеспечить его боеспособность. Пущены в ход эжекторы для осушения затопленной парусной мастерской. Быстро поставлены подпоры на кормовую водонепроницаемую переборку, конопатятся разошедшиеся швы на листах металла. При этом очень энергично и умело действуют старшина 2-й статьи Шумилов, краснофлотцы Дмитриев и Калиничев. Дружными усилиями специалистов электромеханической боевой части поступление воды внутрь корабля было совсем прекращено. От этого делается несколько легче.

Мы отходим на юг, и луна сверкает прямо по носу крейсера. За кормой – темная часть горизонта. И оттуда надо ждать атак торпедоносцев. Поэтому лидеру «Харьков» приказываю держаться в кильватер, прикрывать наиболее опасное направление.

В половине второго ночи – очередная атака торпедоносцев. Их два, и замечены оба всего в трех кабельтовых. На открытие огня остаются секунды. Зенитчики и в эти секунды успевают ввести в действие все калибры. Один торпедоносец падает в воду. Две торпеды, сброшенные другим самолетом, проходят впереди крейсера, в нескольких метрах от его форштевня.

Логика подсказывает, что мы должны как можно быстрее удаляться отсюда. В два часа ночи отдаю радисту второе донесение командующему флотом (первое я отправил сразу же после попадания торпеды, сообщил характер повреждения, местонахождение кораблей, курс и скорость). В радиограмме докладываю обстановку и прошу к рассвету выслать для прикрытия истребительную авиацию.

До трех часов ночи отражаем еще несколько атак торпедоносцев. Появляются также бомбардировщики и торпедные катера. Три вражеские атаки метким и хорошо организованным огнем срывает лидер «Харьков». Потом наступает затишье.

– Может быть, у немцев и ночью бывает перерыв на обед, – пытаюсь я хоть чем-нибудь развеять мрачное настроение капитана 1 ранга Романова.[162]

– Ушли за торпедами, скоро продолжат.

Нет, Михаилу Федоровичу не до шуток.

– Как у зенитчиков с запасом снарядов? Палили они сегодня много.

– Снарядов-то хватит…

– Значит, дойдем.

Командующий флотом сообщил, что воздушное прикрытие будет.

Светает. Приказываю лидеру выйти в голову крейсера для обеспечения противолодочной обороны. В это время с кормы на бреющем полете появляется вражеский самолет. Но теперь не то что ночью – видно далеко, и наш огонь более точен. Фашистскому летчику огневая завеса не понравилась, и он ушел, отказавшись от атаки.

В пять часов утра прилетели наши истребители ЛаГГ-3, МиГ-5, И-153. Самолеты разных типов редко действуют вместе, но тут нужда заставила – собрали на аэродромах все, что можно послать. Несколько позднее в охранение «Молотова» и «Харькова» вступили торпедные катера и воздушные тихоходы – гидросамолеты МБР-2. Теперь живем!

Торпедоносцы противника все же намерены попытать счастья еще раз (это происходит уже на траверзе Новороссийска). Они атакуют группой из четырех самолетов. Ближе всего к заходившему слева торпедоносцу оказался один из наших «эмбеэров». Смотрю, он решительно повернул навстречу врагу. Подумалось – пошел на таран. Вдруг перед носом торпедоносца засверкали какие-то вспышки, и он отвернул, так и не сбросив торпед. Не сразу мы догадались, что летчик стрелял в гитлеровца осветительными ракетами. Тот, видимо, подумал, что против него применяется какое-то новое оружие…

У остальных торпедоносцев тоже ничего не получилось. Увидев, что мы идем в охранении, неприятельские летчики сбросили торпеды на большой дистанции, чтобы успеть скрыться. Только две из них прошли более или менее близко – в ста метрах по корме. След других торпед вообще не был обнаружен.

После этого противник оставил нас в покое. Всего за поход мы отразили более двадцати атак самолетов и торпедных катеров. Артиллеристам крейсера и лидера пришлось много поработать. На самооборону корабли израсходовали около трех с половиной тысяч снарядов разных [163] калибров, уничтожили два самолета и один торпедный катер врага. Еще два самолета и катер были повреждены.

И вот мы дома. Оба корабля бросают якорь на рейде Поти.

* * *

Еще не успев сойти с мостика, я вижу, как из порта к «Молотову» идет катер командующего эскадрой. Спешу к трапу, чтобы встретить Владимирского.

– Заставили вы нас поволноваться, – говорит Лев Анатольевич, поднявшись на палубу. – Показывайте, с чем пришли.

Вице– адмирал не один. С ним прибыл флагманский инженер-механик эскадры А. А. Шапкин, заместитель начальника технического отдела флота И. Я. Стеценко и другие специалисты. Они направляются по палубе в кормовую часть корабля, смотрят на искореженные листы металла, спускаются во внутренние кормовые помещения. Потом в моей каюте происходит короткий совет.

– Дело ясное, – заключает обмен мнениями командующий эскадрой. – Готовьте крейсер на постановку в ремонт.

Стеценко и Шапкину дается указание детально изучить степень повреждений, определить объем работ, подготовить предложения по восстановлению кормы и договориться обо всем с судоремонтным заводом.

Ремонт крейсера «Молотов» – интересная и необычная страница в жизни черноморской эскадры.

Как уже говорилось, в кавказских портах условия базирования кораблей были трудными. И организация ремонта крейсеров, эсминцев и других боевых единиц флота, получивших повреждения или выработавших свои моторесурсы, представляла задачу неимоверно сложную. Личному составу эскадры приходилось многое делать своими руками.

Под руководством флагманского инженер-механика А. А. Шапкина в Поти была создана судоремонтная мастерская эскадры, укомплектованная превосходными специалистами. Каждый крупный корабль имел аварийные и ремонтные партии, обученные не только борьбе за живучесть, но и подавляющему большинству ремонтных работ, включая газосварку и резку металла под водой. [164]

Мастерская получала немалую помощь от технического отдела флота, и в частности от И. Я. Стеценко. Через технический отдел мы держали связь с находившимся в Поти судоремонтным заводом. Он располагал высококвалифицированными инженерами и рабочими, эвакуированными из Одессы и Крыма. Даже при нехватке средств и материалов эти специалисты умудрялись решать сложнейшие технические задачи.

Инженеры и рабочие завода при помощи корабельных специалистов приступили к работе, которая должна была завершиться полным восстановлением всех боевых качеств крейсера «Молотов».

У корабля потеряна корма. Надстраивать ее обычным порядком – дело длительное, да, по существу, и невозможное. Для этого надо было бы отвести крейсер на тот судостроительный завод, который дал ему путевку в жизнь. А завод этот взорван при отступлении наших войск. Следовало искать другой выход. И специалисты его нашли.

Они приняли оригинальное и доступное для практического выполнения решение: отрезать кормовую часть у недостроенного до войны крейсера «Фрунзе» и приварить ее «Молотову». Обмеры и расчеты показали, что все может получиться отлично.

В том месте, где у крейсера «Молотов» оборвалась корма, торчали деформированные металлические конструкции. Потребовалось обрезать их, чтобы подготовить ровный «фронт» для приварки чужой кормы. Специалисты делали эту работу на плаву еще до постановки корабля в док. Она заняла 18 суток, причем половина из них ушла на подводную резку металла.

Размеры и водоизмещение плавучего дока в Поти не позволяли «поднять» крейсер данного типа. Но ведь не обязательно было вводить корабль в док целиком – достаточно и того, чтобы на нужный уровень приподнялась его корма.

Вначале в док поставили кормой крейсер «Фрунзе» и согласно тщательно произведенным расчетам начали отрезать автогеном ту часть, которая предназначалась «Молотову».

«Фрунзе» вышел из дока укороченным. Оставшуюся на месте корму установили на передвижное устройство [165] и соответствующим образом подготовили к стыковке с корпусом другого крейсера.

Затем в док на то место, где стоял «Фрунзе», с помощью доковых шпилей осторожно ввели крейсер «Молотов». При этом нос его остался за пределами дока с осадкой более семи метров, а полностью осушенной кормовой частью он подошел впритык к корме, отделенной от «Фрунзе». Док вместе с крейсером представлял собой своеобразное сооружение, державшееся на воде с большим дифферентом.

Наступил самый ответственный этап работы – стыковка довольно крупной секции одного корабля с корпусом другого. Рабочие с помощью простейших приспособлений произвели подгонку подвижной секции к корпусу «Молотова» и начали сварочные работы.

Столь сложный ремонт продолжался не один и не два месяца. Корпусные, доковые работы, испытания отсеков, монтаж рулевой машины, замена винтов и другие дела были закончены лишь в апреле 1943 года. Затем – контрольные измерения и регулировка размагничивающего устройства, выход на сдаточные испытания. Результаты их оказались вполне удовлетворительными.

Так благодаря самоотверженному труду инженеров, конструкторов, техников, рабочих судоремонтного завода и корабельных специалистов крейсер «Молотов» опять вошел в строй кораблей эскадры Черноморского флота и смог продолжать свои боевые походы.

Окончательная достройка крейсера «Фрунзе» производилась уже после войны. И этот корабль тоже немало лет был в составе Черноморского флота.

* * *

Со штабом бригады мы проанализировали набег на Феодосию. Против замысла его ничего не возразишь. В то время когда флот, можно сказать, был прижат к кавказским базам, когда на приморских участках фронта шли тяжелые оборонительные бои, нашлась возможность провести активную операцию. В случае ее удачи противник должен был понести немалые потери, к тому же мы показали бы, что флот сохранил свою боеспособность и не намерен давать врагу покоя.

К сожалению, при подготовке к рейду были допущены некоторые просчеты. [166]

Мы знали, что в Феодосии и Ялте неприятель сосредоточил торпедные катера, а на крымских аэродромах у гитлеровцев полно бомбардировочной и торпедоносной авиации. Значит, внезапность действий должна была обеспечиваться особенно тщательно. Но этого не случилось. 31 июля, то есть за два дня до нашего похода, к Феодосии посылались тральщики и торпедные катера. Первые артиллерией, а вторые торпедами и реактивными снарядами атаковали сам порт и Двуякорную бухту. Кроме того, удар по Феодосии наносила и наша авиация.

Гитлеровцы, естественно, насторожились. И когда крейсер с лидером, покинув Туапсе, появились в море, противнику не стоило большого труда догадаться о наших намерениях. Маневр ложного движения в Новороссийск, который мы предприняли после появления немецкого разведчика, не ввел врага в заблуждение.

После того как мы убедились, что неприятель следит за кораблями, надо было, наверное, набег на Феодосию отменить и действительно идти в Новороссийск, постоять там сутки или двое, усыпить бдительность врага, а потом осуществить задуманное.

Несмотря на неблагоприятные обстоятельства, у нас все же оставались некоторые шансы на выполнение задания и благополучное возвращение. Следовало лишь максимально сократить время пребывания кораблей у неприятельского берега, руководствуясь данными определения их места по береговым ориентирам. Впоследствии выяснилось, что подводную лодку, которая должна была показать огонь в точно обусловленном месте, дозор противника обнаружил и загнал под воду. Какого-то запасного варианта на такой случай план наших действий не предусматривал.

Принимая во внимание все эти осложнения, надо считать удачей то, что мы, хотя и поврежденные, вернулись в свою базу. Правда, тут уже речь должна идти о высоком боевом мастерстве экипажей крейсера и лидера, о выдержке, храбрости и самоотверженности моряков. Именно они свели на нет все старания неприятеля пустить наши корабли на морское дно.

Вывод напрашивался только один: надо воевать умнее. Чем труднее, тем больше требуется расчетливости, хитрости, умения распознавать намерения врага. [167]

В конце августа немецко-фашистские войска, прорвавшись на Северный Кавказ, взяли Армавир и Майкоп и стали наступать на Туапсе и Новороссийск. На том и другом направлении вместе с бойцами Северо-Кавказского фронта сражались черноморцы. Под Туапсе гитлеровцев остановили, а угрозу Новороссийску отвести не удалось.

Наши корабли поддерживали огнем сухопутные части, сражавшиеся под Новороссийском, осуществляли воинские перевозки, эвакуировали жителей города и промышленное оборудование. В обороне Новороссийска принимали участие крейсер «Красный Крым», лидер «Харьков», эсминцы «Незаможник», «Сообразительный», «Железняков», сторожевик «Шторм».

Как ни ожесточенны были бои, в ночь на 10 сентября Новороссийск пришлось оставить. Линия фронта прошла по его южной окраине.

В это же время враг настойчиво рвался к Волге. На подступах к великой русской реке гремела грандиозная битва.

В сообщениях о сражении под Сталинградом изредка появлялись сведения о действиях моряков Волжской военной флотилии. Кое-кого из них я знал. Например, бригадой речных кораблей там командовал контр-адмирал Т. А. Новиков. В недавнем прошлом мы служили с ним на Черном море. Более того, именно у него мне пришлось принимать дела при вступлении в командование отрядом легких сил флота в октябре 1941 года.

Новороссийск и Волга. В далеком 1918 году – году, пожалуй, еще более тяжелом – в Новороссийске решалась судьба Черноморского флота. И тогда же на Волге создавалась флотилия, которой суждено было покрыть себя неувядаемой славой.

Страницы из прошлого

Черноморский флот еще в декабре 1917 года перешел на сторону Советской власти. Но положение его было тяжелым. За время войны запасы флота сильно истощились. Не хватало угля, нефти, продовольствия, боеприпасов. Не хватало и людей, потому что с кораблей ушли многие моряки: пришлось формировать отряды для сухопутных фронтов. Весной 1918 года войска кайзеровской [168] Германии вторглись в Крым, захватили Симферополь и предъявили нам ультиматум о сдаче находившегося в Севастополе Черноморского флота.

Матросы на кораблях митинговали. Большевики агитировали за то, чтобы увести флот в Новороссийск. Меньшевики и эсеры выступали за оставление флота в Севастополе. Команды ряда крупных кораблей поддержали эту предательскую позицию. Зато на миноносцах и эсминцах матросы были настроены по-боевому – ультиматум ни в коем случае не принимать. Так решила и команда «Жаркого», на котором я служил.

Под вечер 29 апреля двенадцать миноносцев и эсминцев вышли из Севастопольской бухты. Через день после нашего прибытия в Новороссийск сюда пришли линкоры «Воля» и «Свободная Россия», а также еще несколько эсминцев. Но и здесь обстановка была сложная.

Немцы и белогвардейцы подошли к Новороссийску совсем близко. Уйти кораблям было некуда – все остальные базы находились в руках неприятеля. Тогда моряки получили приказ В. И. Ленина – ввиду безвыходности положения уничтожить флот, чтобы не сдавать его врагу.

18 июня черноморцы со слезами на глазах покидали свои корабли. На мачте каждого из них был поднят сигнал: «Погибаю, но не сдаюсь». А потом эсминец «Керчь», выйдя на рейд, стал расстреливать безмолвные корабли торпедами…

Моряки пошли воевать на сухопутье. Я попал в отряд, который направлялся в Нижний Новгород. Недалеко от него, в среднем течении Волги, действовала белая флотилия, в которой было несколько канонерок, плавучие батареи и десятка три различных судов. Они перерезали Волгу – важнейшую транспортную артерию. Надо было защищать волжский путь, дать врагу отпор.

В Нижнем Новгороде после высадки из эшелона нас привели в Канавино, на территорию Нижегородской ярмарки. У наклеенного на заборе листа толпились люди. Подошли и мы. В глаза бросилось слово, напечатанное крупными буквами: «Объявление». А далее уже более мелким шрифтом было набрано:

«Бывшие моряки Российского Военного флота всех специальностей призыва с 1910 по 1917 г. приглашаются [169] для записи в целях поступления на службу во вновь формируемый военный морской отряд.

Заявления будут приниматься ежедневно от 10-ти час. утра до 3-х час. дня с 25-го сего июня 1918 г. в Коллегии Управления Всероссийского военно-морского порта (Канавино, Сорокинское Подворье). От желающих поступить в отряд требуется признание платформы Советской власти, безукоризненная честность как по отношению к начальству, так и к своим товарищам. Не имеющих этих качеств просим не беспокоиться. Комиссар Волжской Военной флотилии Н. Маркин».

Знавшие Маркина балтийцы рассказывали нам, что это человек необыкновенный. Восемнадцатилетним юношей он вступил на путь революционной борьбы, сидел в царской тюрьме. После победы Октябрьского восстания в Петрограде стал членом Всесоюзного Центрального Исполнительного Комитета, работал в Комиссариате иностранных дел.

– Грамотный, несмотря на то что из матросов, ну а по храбрости и прямоте – моряк настоящий, – говорили балтийцы.

В то время Красная Армия и Флот формировались на добровольных началах. Поэтому нам и предлагалось дать свое согласие о зачислении во флотилию.

В штабе дело оформилось быстро. Нас спросили, кто мы и откуда, готовы ли служить Советской власти, какую имеем флотскую специальность. Мы написали заявление с обязательством служить на флотилии. А затем беседовавший с нами моряк сказал:

– Скоро начнем формировать экипажи судов и тогда определим ваше положение. Ждите вызова.

Создание флотилии было нелегким делом. Боевых кораблей на Волге не имелось. Приходилось отбирать из коммерческого флота пароходы, буксиры, баржи, катера, пригодные к плаванию, дооборудовать их и вооружать, укомплектовывать экипажи, снабжать их боеприпасами и продовольствием.

Нижегородский комитет партии, Совет рабочих и крестьянских депутатов мобилизовали речников, рабочих Сормовского завода. С их помощью в затонах отбирались нужные суда, приводились для ремонта к заводу «Теплоход». Рабочие сутками не выходили из цехов, стараясь побыстрее превратить пароходы и буксиры в боевые корабли. [170] Петроград и Москва слали специалистов, орудия, механизмы, различные материалы.

Меня зачислили на баржу-форт «Сережа» сигнальщиком. Торпедисты здесь были не нужны, а сигнальное дело я изучал еще в школе юнг. Баржа стояла у причала завода «Теплоход» – длинная, широкая, с будкой-мостиком в кормовой части. Недавно построенная, она была рассчитана на подъем 125 тысяч пудов сухого груза. Специалисты во главе с Маркиным, занимавшиеся формированием флотилии, решили сделать из нее плавучую крепость, передвигающуюся по реке с помощью буксира.

В начале августа из Петрограда прибыл эшелон с орудиями и снарядами. На «Сереже» началась установка четырех 100-миллиметровых дальнобойных пушек, шестнадцати 75-миллиметровых и еще двух пушек меньшего калибра. Двадцать два ствола! Такой огневой силе могли позавидовать и боевые корабли.

Баржа имела и своеобразную броню. Это были тюки спрессованного хлопка, ровной линией прилаженные вдоль бортов на верхней палубе. Тюки обнаружили на одном из складов Нижнего Новгорода, и кто-то высказал оригинальную мысль насчет использования их в качестве бортовой «брони». Как показало дальнейшее, такая «броня» отлично защищала экипаж не только от пуль и осколков, но даже от снарядов небольшого калибра.