Текст книги "За номером 600"

Автор книги: Николай Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Не случайно Ил-2 называли на фронте крылатым танком. Бронекорпус надежно предохранял летчика от осколков вражеских снарядов и пуль. Хороший обзор впереди позволял мгновенно оценивать положение противника. Мощное вооружение делало штурмовик опасным для фашистских истребителей и танковых войск противника.

Выносливость, живучесть штурмовика превзошли самые радужные ожидания. Носов летал на самых низких высотах. Стремительно выходил на цели. Бомбил переправы. Уничтожал танки. Разбивал доты и дзоты. Штурмовал аэродромы. Взрывал мосты и склады. Вел воздушную разведку. Совершал рейды по железным и шоссейным дорогам. Бил фашистов в окопах и траншеях переднего края. Бил почти в упор. Наверняка...

Часы в квартире Носовых бьют полдень. Размеренно, торжественно, как уже много лет подряд. Сердце будто вперегонки с маятником этих старинных ходиков. Трудно его унять. И мне подумалось: несгибаемая воля к борьбе у наших героев – ветеранов Великой Отечественной войны. Они и сегодня в боевом строю.

В ржевском небе

В дневнике А. А. Носова привлекла внимание запись от 10 октября 1941 года: "Бомбили пятеркой "илов" механизированные колонны врага на дорогах под Ржевом".

...Октябрь 1941 года характеризовался на Северо-Западном фронте решительными действиями советских войск. Они сорвали крупное наступление гитлеровцев, нацеленное на Валдай. Одновременно Северо-Западный фронт оказал помощь войскам Западного и Калининского фронтов. Была пресечена попытка противника обойти Москву с севера.

288-й штурмовой авиаполк вел борьбу с танками. Фашисты неистово рвались к Ржеву. Носов в эти дни несколько раз летал на воздушную разведку, бомбил механизированные части противника на дорогах Гжатска и Сычевки. Но больше всего в памяти сохранился полет на выполнение боевого задания 10 октября 1941 года.

Герой Советского Союза гвардии подполковник в отставке А. А. Носов: Под Ржевом нас здорово пощипали зенитки. Прорвавшись сквозь завесу сплошного огня, мы недосчитались в строю Григория Фролова и Михаила Павленко и вчетвером вышли на фашистскую механизированную колонну. Прошлись над ней на бреющем полете. Угостили гитлеровцев "эрэсами". Поднялись выше и ударили "фабами". Проутюжили пулеметно-пушечными очередями.

Трудно представить, что творилось на дороге. "Дали фашистам прикурить!" – ликовал я. Застали их врасплох, прямо на заправке. Взрывы вспыхивали по всей колонне. Черный дым столбом поднимался в серо-желтое небо. Застилал горизонт.

Приказ Родины штурмовики выполнили! Со слов Александра Андреевича дальше события развивались так. Капитан Васильев скомандовал: – Уходим от цели!

И только он успел произнести эти слова, как его подбили. Трудно было сразу определить, кто это сделал. Вражеские зенитчики или истребители.

Васильев некоторое время держался в строю, но, не дотянув до Сычевки, приземлился. Посадил штурмовик с убранными шасси на фюзеляж. Носов и Сидоров прикрывали его. Но вражеские истребители почему-то не показывались и не атаковали подбитую машину.

Носов и Сидоров видели, как самолет Васильева окружили наши пехотинцы. Помогли капитану выбраться из кабины. И вовремя! Ил-2 начинал гореть. Оставались какие-нибудь секунды до взрыва бензобаков и боеприпасов.

Теперь, когда Васильев оказался у своих, Носов и Сидоров были спокойны за командира эскадрильи. Пехотинцы его в обиду не дадут. Помогут добраться до ближайшего аэродрома.

И все же спокойствие к Носову не приходило. Он чувствовал, что где-то неподалеку от них в облаках "пасутся" фашистские истребители. Выжидают удобного момента для удара. За себя Носов не боялся. Всякое видел, да и штурмовик вел себя надежно. Хуже дело обстояло у Сидорова. Он едва-едва держался в воздухе. Из мотора его самолета валил белый дым. Это означало только одно – пробиты рубашки цилиндров. Дотянет ли он на таком моторе до Ржева? А надо бы дотянуть. Во что бы то ни стало. Из пяти машин, вылетевших на боевое задание, в воздухе держались только две.

Сидоров в авиаполк прибыл совсем недавно. На боевое задание вылетел на штурмовике впервые. До этого летал в запасном полку на И-16. Штурмовик осваивал ускоренным методом. И за ним нужен был хороший догляд. И все же Носов радовался: в трудных условиях полета Сидоров держался молодцом. И над целью действовал без спешки, хладнокровно. Не проявил колебаний и тогда, когда они остались в воздухе вдвоем. Подошел поближе и четко выподнял все его команды. Без слов понимал, что в единстве действий пары – спасение.

Совсем недалеко от Ржева Носова и Сидорова атаковали два вражеских истребителя. "Хейнкели-113". Носов облегченно вздохнул. С "хейнкелями" драться все же легче, чем с "мессершмиттами". У "хейнкелей" мотор послабее. Летно-технические качества уступают "мессершмиттам" и маневренность на низких высотах ограничена.

Не успел Носов обо всем этом как следует подумать, как по левому крылу самолета Сидорова прошлась пулеметная очередь. "Где тонко – там и рвется!" чертыхнулся Носов и нажал на гашетку. Его короткая пушечная очередь резанула "хейнкель" по мотору. Он задымил. Начал терять скорость и высоту.

– Сбил! – торжествующе закричал Носов. – Сбил!

Заложил самолет в глубокий вираж. Ушел из-под обстрела второго "хейнкеля". И тут Носову пришла в голову мысль самому атаковать вражеский истребитель. Была не была. Лучше нападать, чем отбиваться.

Теперь уже Носов смотрел на "хейнкель" как на объект атаки. Что-то изменилось за эти короткие секунды. Он уже не считал себя жертвой, обреченной только на оборонительный бой. Теперь "хейнкель" уже не казался ему таким опасным и грозным, как прежде. Он чувствовал, как обретал второе дыхание. Вторые крылья – уверенность в превосходстве над врагом. И небо перестало казаться хмурым и родной аэродром – таким далеким, Какая-то новая неведомая сила двигала его сердцем и разумом. Обостряла реакцию на действия врага. И фашист это почувствовал. Открывал огонь с дальних дистанций. Не бросился очертя голову в атаку. Крутился на приличном расстоянии. Не он уже диктовал штурмовику схему боя, а штурмовик наседал на него, словно и не был поврежденным. Чего-то фашист не понимал. Не по правилам воюет русский летчик. Штурмовик, тяжелый самолет, одетый в броню, сделался вдруг тоже истребителем. И ничего с ним не сделаешь. Не лучше ли вовремя убраться подобру-поздорову? Не дожидаясь участи ведомого. И "хейнкель", резко развернувшись, ушел в облака.

На душе у Носова стало радостно. Легко дышалось и делать хотелось в воздухе тоже что-нибудь радостное. "Хейнкеля" одолел! Удрал фашист в облака! Не выдержал состязания со штурмовиком. Один на один. Без скидок на удачу.

Носов довернул самолет чуть-чуть вправо и увидел вынырнувшего из-за облаков "юнкерса". Он, видимо, отбомбился по аэродрому Ржева и преспокойно "топал" восвояси. Не колеблясь Носов прибавил газу и с набором высоты пошел на сближение. Открыл огонь по кабине и тут же нырнул под "юнкерс". Попытался избежать прицельной очереди воздушного стрелка. И все же на какое-то мгновение попал на его мушку. Удар пули пришелся по броневой щечке кабины. Она срикошетила и угодила летчику в пряжку поясного ремня. Это спасло его от тяжелого ранения.

Конечно, всю опасность, которой подвергся Носов, он осознал значительно позднее. В тот же момент, почувствовав сильный удар в живот, он страшно обозлился. Пуля чуть не пробила пряжку. Разрезала ремень. Он лопнул и упал на колени. Носов пошевелил корпусом. Передернул плечами. Нет, не ранен. Не проходила только тупая боль в животе. Снова прибавил газу. Сделал боевой разворот.

– Получай, – выдохнул Носов и увидел, как его очередь полоснула по одному из моторов "юнкерса". Он задымил. – Не давать фашисту передышки, шептал Носов. Он имел уже на счету сбитый Ю-88. Почему бы не завалить и второй. Кажется, и на этот раз врагу будет крышка. На одном моторе долго не протянешь, не сманеврируешь. Не уйдешь от штурмовика на высоту.

Носов, как губка, впитывал в себя все новые и новые детали воздушной обстановки. Главное, чтобы и Сидорова не потерять. Держится парень. Молодец! Будь у него хоть один шанс, он не замедлил бы прийти на помощь. А пока надо полагаться только на себя и снова атаковать...

"Юнкере" упал в болото. Упал недалеко от какой-то деревушки. Носов видел, как к месту падения вражеского самолета побежали люди. Можно было не сомневаться: если и остался из экипажа кто-то живым, его пленят жители деревни.

Носов удовлетворенно вздохнул. Боль в животе затихла. Догнал Сидорова, Пошли на Ржев. Носов никогда не бывал в этом городе прежде. Знал его только понаслышке. На его полетной карте ржевский аэродром значился запасным. "Город как город, – думал Носов. – Районный центр Калининской области". И удивляло только одно – в нем проживало более 50 тысяч жителей. Для районного города – цифра внушительная.

Ржев стоял на берегу реки Волги. Выпускал различную продукцию. Располагал несколькими средними учебными заведениями и техникумами.

Более реальное представление Носов имел о ржевском аэродроме, на который они планировали вместе с Сидоровым. Конечно, штурмовиков здесь не ждали. На аэродроме чувствовалась нервозная обстановка. Следовал налет за налетом фашистских бомбардировщиков. Многие жилые здания и ангары были разрушены. На летном поле зияли свежие, еще не заделанные воронки от бомб.

Штурмовикам на этот раз повезло. Бывает же такое! Носов встретил на аэродроме своего аэроклубовского товарища – летчика-истребителя Самохвалова. Тот помог разжиться всем необходимым: горючим, боеприпасами, пищей. И посоветовал быстрее убираться на какой-либо другой аэродром. Совет был дельный. Но воспользоваться им оказалось куда труднее, чем думалось Самохвалову. "Юнкерсы" бомбили взлетно-посадочную полосу почти без передышки. Носову и Сидорову с трудом удалось уберечь свои самолеты. И все же к вечеру они улетели в Торжок. Только здесь Носов пришел в себя. Вылез из кабины на крыло. Приник к капоту мотора. Мотор отдыхал: сильный, дающий жизнь самолету, который сегодня на равных сражался с "юнкерсом" и "хейнкелем".

Носов спрыгнул с крыла. Снял с головы шлемофон. Постоял в раздумье. Подошел к мотору. Погладил рукой патрубок, еще не остывший, теплый, местами горячий. Не верилось, что мотор не дышал, не работал, не говорил. А ведь казалось, будто внутри мотора было что-то живое, надежное. Иначе как бы он победил "хейнкеля"? Заставил его, покорившего небо Европы, сигануть по-заячьи в облака...

Положение Носова и Сидорова в Торжке оказалось незавидным. Надо было вылетать в Макарове, а мотор "ила" Сидорова не запускался. Отработал, отгудел свое. Что было делать? Уж очень не хотелось Носову оставаться в Торжке на ночь. Решил лететь в Макарове на одном исправном самолете. Носов посадил Сидорова в задний люк, взлетел и взял курс на родной аэродром.

В Макарове Носова и Сидорова встретил майор Дельнов. Выслушав подробный рассказ летчиков о своих злоключениях, командир полка окончательно расстроился. За каких-нибудь три дня авиаполк потерял 11 штурмовиков. И ни один из летчиков со сбитых машин в полк пока еще не вернулся.

– Ну а вы – молодцы! – сказал Дельнов Носову и Сидорову. – Вовремя из Ржева улетели. Аэродром там полностью выведен фашистами из строя. Достается и Торжку. Будем его защищать.

Майор Дельнов стоял рядом с летчиками, разговаривал, но чувствовалось, что сам он всем своим существом был в небе. Прислушивался. Окидывал горизонт тревожным взглядом. Но ни с какой стороны аэродрома не раздавалось гудение моторов. Ни один из самолетов не планировал на посадку.

На душе у командира полка было тоскливо. Лишь радовало, что вернулся Александр Носов. Его ведомый, бог в летном деле. Сбил на штурмовике сразу два вражеских самолета. Впрочем, нет, никакой он не бог, просто отважный парень, первоклассный воздушный боец. С такими фашистам не совладать.

Дельнов долго и удивленно рассматривал поясную пряжку комбинезона Носова. Она спасла жизнь летчику. Отвела от него верную гибель. И теперь в глазах летчиков пряжка стала уже не пряжкой, а воздушным талисманом. Драгоценной боевой реликвией.

Майор Дельнов сообщил Носову и Сидорову, что пока в авиаполк не поступило никаких известий о местонахождении Васильева, Фролова и Павленко. Командир полка интересовался: где они потерялись? При каких обстоятельствах? И, узнав подробности, воспрянул духом. Он верил, что они живы и скоро вернутся в полк. И какова же была его радость, когда три ветерана через день вышли из военно-транспортного самолета в Макарове! Вернулись живыми и невредимыми. Готовыми снова подняться в небо навстречу врагу.

Обнимая вернувшихся, можно сказать, с того света летчиков, майор Дельнов сказал:

– Что прошло, то прошло. Но тем ценнее то, что осталось: желание снова подняться в воздух, снова сражаться...

...Обстановка на участке Северо-Западного фронта, где действовал 288-й штурмовой авиаполк, на 16 октября 1941 года сложилась следующая. Немецко-фашистские войска имели численное превосходство в технике и живой силе. Это помогло им захватить западный берег реки Полы, прочно его удерживать. На аэродроме Старой Руссы скопилось большое количество самолетов противника: до 85 – 100 "юнкерсов" и до 50 – 70 "хейнкелей". Прикрывались они четырьмя или шестью батареями зенитной артиллерии. Авиация противника в основном базировалась на аэродромах Старой Руссы, Дна, Сольцов и обрушивалась на наши коммуникации и боевые порядки пехоты на поле боя.

Советские войска после упорных боев отошли на заранее подготовленные позиции, закрепились на восточном берегу реки Полы.

Советские летчики бомбили аэродромы противника и взаимодействовали с наземными войсками на переднем крае. 288-й штурмовой авиационный полк расположился на аэродроме в Макарове. 2-я авиаэскадрилья получила боевую задачу: с рассветом 16 октября 1941 года нанести удар по аэродрому противника в Старой Руссе.

На боевое задание вылетела пятерка "илов". Ведущим был капитан Васильев. За ним шли младший лейтенант Носов, младший лейтенант Марютин, старший политрук Гудков и старший лейтенант Федоров. Это были опытные летчики, хорошо знавшие друг друга, понимавшие любой маневр в воздухе без слов, готовые к любым неожиданностям и случайностям в бою.

Аэродром фашистов находился на юго-восточной окраине Старой Руссы. Подход к нему открывался только с севера по руслам рек Ловати и Полы, впадавших в озеро Ильмень. Остальные направления наглухо прикрывались усиленными наблюдательными постами, барражировавшими в воздухе истребителями, зенитной артиллерией всех калибров.

Русла рек Ловати и Полы, поросшие лесом и кустарником, создавали для штурмовиков естественный коридор, по которому они могли скрытно, с минимальным риском ворваться на аэродром на бреющем полете.

Показалась темная гладь реки Полы. Штурмовики скользили над ней так низко, что Носову порой казалось: в кабину залетают холодные брызги воды. Мотнул головой. Никаких брызг с лица не стряхивалось. Наваждение.

И все же он окинул кабину подозрительным взглядом. Нет, все в норме. Закрыта герметично. Если даже и в реку упадешь, вода не скоро проникнет в такую кабину. Кабина штурмовика. Привычная и знакомая, обжитая в полетах. Дорогая и близкая. В воздухе для Носова она становилась не просто местом работы, а частицей Родины. Среди привычных, ясных, вечно живых понятий, усвоенных летчиком с детства, таких, как мать, хлеб, солнце, было и это огромное – Родина... С первыми словами "мама", "папа", "дом", с первыми сказками бабушки, с первым знакомством с книгой, с первой песней и рисунком в его сознание однажды и навсегда вошло и слово "Родина". С первого прикосновения босой ногой к нагретой солнцем траве он ощутил тепло и силу родной земли, которая питает его с тех пор своими богатырскими соками.

Чем прочнее пущены корни в родную землю, тем сильнее и крепче человек, тем больше ощущает он все ее блага, испытывая неизбывную гордость за право называться ее кровным сыном.

Родина! Это слово всегда приводит Носова в душевный трепет. Короткое, но очень емкое, оно для него обозначает и всю могучую Страну Советов, раскинувшуюся от Балтики до Тихого океана, и в то же время тот край и ту землю, тот город и ту деревню, где родился и вырос, где жил и работал.

Носов, как и все настоящие люди, ветераны великой минувшей войны, никогда не говорит этих возвышенных слов. Но они живут в его сознании. Таятся в душе. Он нес их в годы войны на краснозвездных крыльях своего штурмовика. Отвечая за счастье и судьбу Родины по большому счету своего солдатского долга.

Штурмовики преодолели самый ответственный отрезок маршрута. Они уже были в нескольких минутах полета от цели. Теперь ни вправо, ни влево отвернуть нельзя. Только вперед. Все стрелки приборов словно застыли, и только стрелка секундомера неудержимо бежала по циферблату.

И вот она, Старая Русса! Теперь дело за бомбами, "эрэсами", пушками и пулеметами. За штурмовиком, одетым в броню. За твердой рукой и острым глазом летчика. За его отвагой и мужеством, которых Носову не занимать.

Жажда предстоящего боя целиком захватила Носова. Сердце его обуревала ненависть. К фашистам-чужеземцам. К фашистам-поработителям. В мире должны царить справедливость и гармония. И он в это верил, отстаивал это и теперь защищал в бою.

На земле Носова гитлеровцы творили разбой, сеяли горе, голод и слезы. Утверждали рознь и обман, нищету и разложение. Они, как жуки-короеды, норовили оставить дерево без коры. Дерево жизни – светлой и радостной. А без коры дерево не могло жить. Оно было обречено на гибель. И чтобы этого не свершилось, Носов неистово и упрямо вел свой штурмовик на уничтожение "жуков-короедов", обосновавшихся на нашей земле, на аэродроме Старой Руссы.

Далеко впереди, на дороге, что вела к реке Поле, Носов заметил клубы пыли и маленькие черные коробочки. Это, конечно, немецкие танки. Хорошо идут. Нанести бы по ним удар, да задача у штурмовиков другая – уничтожение самолетов на аэродроме.

Едва штурмовики приблизились к цели, как невесть откуда застрочили эрликоны. "Илы", не меняя курса, не нарушая строя, продолжали пробиваться к самолетным стоянкам. Носов видел, как вокруг проносились трассы пулеметных очередей, и маневрировал. Дерзко шел на зенитную батарею врага. Ее надо было заставить замолчать. И он выпустил по фашистам два реактивных снаряда.

Вот так дела! Точное попадание. Вражеской батареи как не бывало. Лицо Носова сияло. Теперь можно было пройтись на бреющем полете по стоянкам "юнкерсов", "мессершмиттов" и "хейнкелей". Подал сектор газа вперед и устремился к четко видимым крестам на самолетах...

Задание выполнено. По целям сделали 12 огненных атак. Фашисты недосчитаются в этот раз 18 самолетов, двух зенитных батарей, двух бензоцистерн, до роты солдат и офицеров.

Пора возвращаться домой. Но и обратный путь предстоял нелегким. Получили серьезные повреждения самолеты капитана Васильева и старшего лейтенанта Федорова. Отставал от строя старший политрук Гудков. Младший лейтенант Носов не спускал с комиссара эскадрильи глаз. Не позволял ему сбиться с курса. За Васильевым и Федоровым досматривал младший лейтенант Марютин. Так, помогая друг другу на маршруте, штурмовики дотянули до Макарова.

Самолеты капитана Васильева, старшего лейтенанта Федорова и старшего политрука Гудкова нуждались в серьезном ремонте. Особенно в плачевном состоянии оказалась машина комиссара эскадрильи. На ней осколком снаряда пробило маслопровод. Техники и механики удивлялись, как старший политрук с таким повреждением не только держался в воздухе, но и долетел до своего аэродрома? Не сделал в пути вынужденной посадки?

Младший лейтенант Носов и младший лейтенант Марютин оказались в этом полете удачливее своих товарищей. Отделались всего-навсего незначительными пробоинами в крыльях и фюзеляжах самолетов. Марютин – семнадцатью, Носов сорока.

После полетов Носов помогал своему технику латать пробоины. Когда осматривал "работу" вражеских зениток, всегда удивлялся неприхотливости и выносливости штурмовика. Иной раз в дыру, проделанную осколком снаряда, пролезала не только рука, но и голова техника.

И это никого не смущало. Как само собой разумеющееся Черяпкин невозмутимо изрекал:

– Как пить дать – к утру заштопаем. Носов мысленно сравнивал штурмовик с подорожником. Растет это растение обочь пыльной дороги, а она бывает разная: твердая, каменистая, глинистая. И рискует подорожник ежеминутно. Его могут раздавить прохожие, копытами – лошади, колесами – телеги или машины. Что за удовольствие и странная привязанность цветка ютиться у дорог? Как он ухитряется добывать свое ежедневное пропитание? С каким трудом ловит каждую каплю росы? Рядом, стоит только чуть-чуть отойти от дороги, начинаются вольготные луга. Селись там, размножайся, расти себе на здоровье и на радость людям! Нет, оказывается, не может подорожник расти и жить в лугах. Высокие сочные травы глушат его, держат в темноте, а ему необходимо солнце.

Так и штурмовик на фронте. На земле кажется горбатой акулой или нахохлившейся ночной совой, а в воздухе – стреловидной ракетой. На стоянке выглядел тяжеловесным и даже неуклюжим, а в бою – легким и маневренным, послушным каждому движению руки летчика. На бреющем полете штурмовик – смерч свинца и огня. Не было ему равных в ударах по вражеским аэродромам и танкам, по штурмовкам железнодорожных магистралей и переправ.

Продырявят в бою фюзеляж штурмовика пулеметными очередями. Располосуют осколками снарядов крылья. Наставят зияющих черных точек на элеронах, рулях поворота и высоты. Перебьют маслопровод или пневмосистему выпуска и подъема шасси. Сорвут фонарь кабины. Отхватят кусок стабилизатора, а штурмовик держится. Не падает. Не сдается, сражается до конца и летит домой. На свою самолетную стоянку. И здесь долго не прохлаждается. Делает только небольшую передышку для ремонта. И снова – в бой. Его призвание – атака. Его сила в броне и огне. Штурмовик – оружие наступательное. Его излюбленный полет бреющий. Его стихия – борьба. Его место в сражении там, где всего труднее.

Однажды, вернувшись с боевого задания, Носов долго ходил по летному полю, а потом пошел в штаб, взял лист бумаги и написал заявление в партийную организацию полка. Он просил принять его в члены партии. "В боях с немецко-фашистскими захватчиками, – писал летчик, – хочу сражаться коммунистом. Готов отдать за любимую советскую Родину и свою кровь, и свою жизнь..."

Так, в октябре 1941 года, после 54-го боевого вылета, его приняли кандидатом в члены партии. Когда парторг авиаполка зачитывал анкету, заявление, рекомендации, кто-то из авиаторов предложил:

– Пусть расскажет биографию.

Биография у Носова была очень короткой. Он изложил ее за две-три минуты. Сказал, где родился, жил, учился, на каких самолетах летал.

– Ну а как воюю, вы сами знаете.

– Воюет, как надо, – сказал майор Дельнов. – Предлагаю принять Носова Александра Андреевича кандидатом в члены партии.

Других предложений не было. И когда парторг произнес: "Кто – за", дружно взметнулись вверх руки всех присутствующих. Верили, что не подведет их Носов ни в бою, ни в жизни.

Батальонный комиссар Калугин, поздравляя Носова с получением партийного документа, сказал:

– Теперь ты один из бойцов ленинской партии. Продолжай и дальше беспощадно громить врага.

Звание коммуниста ко многому обязывало. Глубокого смысла полна для члена партии скромная книжечка в красной обложке. Она всегда хранилась у Носова возле самого сердца. Если бы пуля врага пробила сердце, она пробила бы и партийный билет.

Так младший лейтенант А. А. Носов стал на фронте коммунистом. В тот день комиссар полка дал ему почитать "Памятку коммуниста на фронте", подписанную В. И. Лениным еще в 1918 году. Но как она злободневно звучала в октябре 1941 года! Строчки, которые особенно понравились Носову, оказывается, были подчеркнуты Владимиром Ильичем. Летчик запомнил их наизусть: "Завоюй внимание и уважение к себе не должностью, которую ты занимаешь, а своей работой". И еще: "Ты должен в бой вступать первым, а выходить из боя последним".

"Выходить из боя последним..." – медленно повторял Носов. В эти минуты он глубоко сознавал, что отныне он стал бойцом ленинской партии. Ленинцами не числятся по списку. Ленинцами становятся в борьбе.

30 октября 1941 года штурмовики нанесли удар по аэродрому Старой Руссы. На боевое задание группу "илов" повел командир авиаполка майор И. В. Дельнов. За ним следовали старшие лейтенанты Никитин и Фролов. Замыкать строй было приказано младшему лейтенанту Носову.

В условленном квадрате штурмовики встретились с истребителями сопровождения. Поприветствовали друг друга покачиванием крыльев и взяли курс на Старую Руссу.

Погода на маршруте не радовала Носова. Чем ближе подходили к вражескому аэродрому, тем она становилась хуже. Облачность все настойчивей прижимала "илы" к земле. Порою приходилось лететь просто на ощупь, нарушая все допустимые пределы безопасности полета.

Над озером Ильмень в кабине у Носова вдруг потемнело. Мощные заряды снега обрушились на самолет и залепили переднее стекло фонаря. В белой круговерти он на какое-то мгновение потерял из виду машину майора Дельнова. Глянул на приборы. Вроде бы все в порядке. Курс... Высота... Не зацепиться бы за верхушки волн. Стоило хоть на какую-то долю секунды уклониться от маршрута, допустить малейшую оплошность в пилотировании, дрогнуть перед призрачной стеной снежного бурана, как наступит конец полета...

Носов на мгновение оторвал взгляд от приборной доски. Перед глазами продолжали рябить циферблатами навигационные приборы: тахометр, вариометр, компас, указатели скорости, поворота, высоты... Тяжело вздохнул. Прислушался к работе двигателя. Тот, как и он, не думал сдаваться. Работал бесперебойно, мощно врезаясь в серебряное месиво неба. Летчик очень верил в мотор, верил в самолет. И все же почувствовал, как сильно забилось его сердце.

Пребывание в снежном заряде длилось, может быть, какую-нибудь минуту. Носову же эта минута показалась вечностью. Оказывается, по-настоящему в небе страшны не вражеские истребители и не осколки зенитных снарядов, а потеря чувства локтя боевого товарища. "От товарища отстать – без товарища стать", – гласит пословица. Носов помнил об этой народной мудрости и упорно пробивался вперед, полностью доверившись приборной доске. На него неслись, мимо него пролетали тысячи и тысячи снежинок. Они клубились за фонарем кабины, обволакивали ее серой непроницаемой массой.

Вдруг Носову показалось, что самолет как-то напружинился, рванулся вперед. Он глянул вправо и увидел первый просвет. Снежный заряд оставался позади. Облачность уменьшалась. В кабине становилось светлей. Похоже, погода начинала резко меняться в лучшую сторону.

И верно. Но видимость теперь была выигрышем для противника.

Штурмовики могли быть обнаружены гитлеровскими наблюдательными постами. Но все обошлось. Майор Дельнов точно рассчитал и определил момент для первого захода на штурмовку и подал команду:

– В атаку!

И тут по штурмовикам ударили вражеские зенитки. Внизу, под самолетом Носова, промелькнули какие-то аэродромные строения. Но он не открывал пулеметного огня, не сбрасывал бомбы и "эрэсы". Пикировал на батарею зенитной артиллерии. Она раньше других обнаружила себя, открыв огонь по штурмовикам. К тому же занимала, очевидно, в системе противовоздушной обороны аэродрома ключевую позицию. Не давала прицельно бомбить склады с горючим и боеприпасами. И при уходе от цели могла доставить "илам" большие неприятности.

"Раскочегарилась", – зло думал Носов и шел на батарею буквально напролом. И справа и слева от его кабины вспыхивали и гасли красно-оранжевые трассы. Где земля? Где небо? Где товарищи? Перед глазами только косматые вихри огня. Закостенели от напряжения руки. Секунда, другая – пора! И Носов ударил по пляшущим зенитным установкам не бомбами, а реактивными снарядами.

Штурмовики уже сделали восемь заходов по целям. Только после девятого замолчали вражеские зенитки. Носов сразу же обратил на это внимание. Разрозненный же огонь уцелевших эрликонов не страшил. И штурмовики сделали по различным объектам на аэродроме еще семь атак. Израсходовали максимальное количество боеприпасов: 24 бомбы, 32 реактивных снаряда и 75 процентов пушечных и пулеметных патронов.

Радость переполняла сердца летчиков. Еще бы. Они били по ненавистному врагу с предельной точностью. Не дали взлететь ни одному самолету. Подавили зенитные средства. Разбомбили склады с горючим и боеприпасами. Вызвали очаги пожаров. Сквозь шапки багрового дыма явственно видели, какая паника и неразбериха царили на вражеском аэродроме.

Штурмовики действовали смело потому, что их прикрывали летчики-истребители 402-го авиационного полка. Ни штурмовики, ни истребители потерь над целью не имели.

Из летчиков-истребителей, прикрывавших в бою штурмовиков, Александр Носов хорошо знал майора Константина Афанасьевича Груздева. Он первым на Северо-Западном фронте сбил вражеский бомбардировщик Ю-88. Крылом к крылу мастерски сражались Георгий Бахчиванджи, Борис Бородай, Василий Ефремов, Анатолий Прошаков и Николай Кривяков.

Однажды четверка "илов" штурмовала вражеский аэродром в Сольцах. Ее прикрывали истребители во главе с майором Груздевым. Штурмовики нанесли удар по стоянке самолетов. Истребители подавили зенитки. После первого же захода на летном поле возникли три очага пожаров. И тут в небе появились Ме-110. Майор Груздев немедленно ринулся им навстречу. Фашистские летчики приняли бой. Выдержка и расчет Константина Груздева решили все. Улучив момент, он удачно зашел в заднюю полусферу "'мессершмитта" и с короткой дистанции дал длинную очередь. Ме-110 перевернулся на крыло, а после повторной очереди Груздева загорелся и пошел к земле. Это была его тринадцатая по счету победа.

Подвиги К. А. Груздева на фронте Родина отметила орденом Ленина и двумя орденами Красного Знамени. Впоследствии отважный сокол стал командиром 402-го истребительного авиационного полка особого назначения, в котором выросло 17 Героев Советского Союза.

Не однажды сопровождали штурмовиков и летчики-истребители 744-го авиаполка: майор Г. Н. Конев, капитан А. Г. Берко, капитан И. Ф. Мотуз и лейтенант Б. И. Ковзан. Все это были первоклассные воздушные бойцы, на которых равнялась молодежь. Г. Н. Конев погиб в декабре 1943 года. Посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Не дожил до победы и майор А. Г. Берко. Он провел свой последний бой в Духовщинском районе Смоленской области над деревней Фалисы. Дрался один с четырьмя фашистами. До последнего вздоха, до последней капли крови. После войны его самолет вытащили из болота. Останки летчика похоронили у деревни Фалисы. Пулемет, из которого стрелял по врагам Александр Берко, хранится ныне в школьном музее.