Текст книги "Лучи смерти"

Автор книги: Николай Карпов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

В гостях у Смока

Друзья поднялись по тускло-освещенной, грязноватой лестнице во второй этаж и остановились перед обитой белой клеенкой дверью. Смок три раза, с равными промежутками, нажал кнопку звонка, и дверь распахнулась.

– Где ты пропадал с раннего утра до поздней ночи, Бен Смок? Если ты будешь продолжать в этом же духе, я разведусь с тобой, честное слово! – послышался у дверей звонкий веселый голос.

– Ой, Нэнси, не пугай меня, я такой нервный! Ах, я упаду в обморок! – дурашливо отозвался Смок и дружески втолкнул Грея в ярко освещенную маленькую переднюю. Грей поднял голову и с любопытством взглянул на жену Смока. «Старуха» оказалась молодой, голубоглазой, пышноволосой блондинкой с миловидным, загорелым лицом и яркими губами. Одета она была в чистое темное простенькое платье с белоснежным передником и в малиновые бархатные туфли.

– Это – мой старый друг Том Грей, Нэнси! – просто сказал Смок, вешан на гвоздь свою кожаную куртку.

Нэнси крепко, по-мужски, тряхнула руку Тома своей сильной, шершавой рукой и весело защебетала:

– О, мне Бен много рассказывал про вас! Он вспоминает вас почти каждый день! Я даже, признаться, начинала ревновать.

– Брось болтать глупости, старуха! – притворно сердитым тоном перебил ее Смок, – и давай нам есть: я голоден, как добрая сотня бродячих собак. Если ты не хочешь видеть труп своего мужа, умершего с голода, – дай мне бутерброд и стакан кофе. Иначе я не ручаюсь за себя! Или я умру, или съем тебя!

– Все готово. Я давно жду тебя и раз десять подогревала кофе, бродяга ты этакий! – весело засмеялась Нэнси и прошла в комнату. Оба друга последовали за ней и уселись за стол, на котором ароматным паром дымился большой медный кофейник и были аккуратно расставлены тарелки с холодным жареным мясом, ветчиной, сыром, яйцами и ломтями белого хлеба. Комната была небольшая, но чистая. Стены были оклеены светлыми обоями с маленькими букетами незабудок; крашеный пол был застлан дешевым пестрым ковром; на окнах висели кисейные занавески; в переднем углу кудрявилась зелень каких-то тропических растений в больших деревянных кадках; на стене висели дешевые олеографии в золоченых рамах, изображавшие лесные пейзажи. Комната освещалась яркой электрической лампочкой, под маленьким зеленым абажуром свисавшей над столом с потолка.

– У нас очень уютно, не правда ли? – заговорил Смок пододвигая себе тарелку с ветчиной. – Я как-то не удосужился побывать у наших миллиардеров, но, мне кажется, у них не так уютно. У них нет таких чудесных тропических растений и таких картин, Том! Эти растения и картины великолепны, и моя старуха вполне справедливо гордится ими. Видишь ли, Том, Нэнси мечтает еще о клетке с канарейкой и о маленьком чертенке в пеленках, который радовал бы ее в течение целых суток своим писком. Она уверяет, что без этого чертенка настоящей семейной жизни и уюта не существует и… что я – плохой семьянин…

– Эх, ты болтушка! – весело расхохоталась Нэнси, любовно толкнула кулаком в бок своего мужа, – лучше помолчи и ешь!

– Я-то не зеваю и ем, как честный человек, а вот наш гость как будто стесняется, – отозвался Смок, накладывая себе на тарелку солидный кусок мяса. – Если ты не будешь есть, как следует, Том, я рассержусь! Значит, тебе не нравится кушанье, приготовленное руками моей жены? В таком случае я не поеду с тобой и останусь дома.

– Как, ты собираешься уезжать, Бен? – дрогнувшим голосом спросила Нэнси и сразу опечалилась.

– Я должен ехать с Томом в Блеквиль, Нэнси! – серьезно ответил Смок. – Дело не терпит отлагательства. Соснем часок-другой и в путь. Денька через два я вернусь. Не беспокойся.

– Конечно, поезжай, если это необходимо! – подавляя вздох, проговорила Нэнси и принялась угощать гостя, который почти не прикасался к еде, и только теперь, под ее стремительным натиском, принялся за ветчину. Зато Смок с аппетитом рабочего человека, после длительного воздержания дорвавшегося до еды, уничтожал кушанья.

– Ну, кажется, я сыт! – заявил он, откидываясь на спинку стула и закуривая трубку. – Пойдем, старина, соснем малость рядом на кровати, как бывало в доброе старое время, когда мы с тобой снимали комнатушку с одной кроватью у тетки Салли. Помнишь? И как мы могли жить в такой грязной яме? Теперь я, благодаря Нэнси, приобрел буржуазные замашки и сплю на чистой простыне; ты только подумай! Идем, старина! Нэнси постелет себе здесь, на полу.

– Я не хочу спать и посижу здесь! – решительно заявил Грей, – я все равно не засну.

– Ну, как хочешь… – зевая отозвался Смок, – напрасно, очень напрасно! И тебе не мешало бы соснуть. Ну, коли так, пойдем, старуха!

Смок с женой удалились в спальню, а Том Грей откинулся на спинку стула, закрыл глаза, вытянул ноги и задумался. Он горел непреодолимым желанием поскорее добраться до Блеквиля и принять участие в борьбе. Эта досадная задержка раздражала его, и он в душе даже сердился на Смо-ка. «Что-то творится и восставшем городе? Может быть, там на улицах кишит жаркий бой, гремят выстрелы, и его товарищи изнемогают в борьбе с прислужниками буржуазии. Впрочем власти, вероятно, не скоро опомнятся от неожиданности: симпатии большинства солдат на стороне рабочего класса; они откажутся стрелять и удержат своих товарищей. Кроме того, во всех городах Штатов имеется Всемирная Ассоциация Рабочих; эта Ассоциация растет с каждым днем и сумеет поддержать в борьбе своих товарищей. Через океан Коммунистический Интернационал протянет руку помощи борцам за рабочее дело. Вот, разве машины, танки, аэропланы, которые имеются в распоряжении капиталистов… но ведь и машины управляются людьми!» Эти мысли успокоили Грея, и только теперь он вспомнил о Долли. Поезда не курсируют, и она в Блеквиль не приедет. Пожалуй, так будет лучше; он будет за нее спокоен. Ее присутствие в такой серьезный момент будет его только нервировать. А вдруг решительная девушка, несмотря на все препятствия, найдет способ пробраться к нему? Нет, пусть лучше она не приезжает. Он тогда будет спокойнее и всецело отдастся борьбе. Том Грей пошевелился и взглянул на часы. Сквозь кисейные занавески вливалась в комнату голубая муть рассвета, и свет лампы под потолком приобрел бледно-молочный оттенок.

– Смок, старина, вставай! – тихо позвал Грей.

– Я уже и то встаю, – послышался из спальни веселый голос Смока. – Здорово я заспался, уже светает. Ну, да ладно, дорогой мы наверстаем потерянное время и будем лететь, что есть мочи!

Шофер, уже совсем одетый, показался из спальни, а за ним следом вышла Нэнси с побледневшим от бессонницы лицом.

– Я тоже не спала, мистер Грей! – прошептала она, – я ведь первый раз расстаюсь так надолго с Беном. Сейчас я сварю кофе. Без кофе я вас не отпущу, как вы хотите!

Она порхнула в кухню, а Бен направился на двор к своей машине, чтобы приготовиться к отъезду.

По дороге в Блеквиль

Через полчаса «такси» мчался полным ходом по улицам спящего города. Том Грей по-прежнему сидел рядом с шофером. Серые громады домов были молчаливы и мрачны; лишь кое-где в окнах сияли электрические звезды, тускло светились огромные витрины магазинов, и зелеными шапками мелькали мимо деревья сонных парков. Восходящее солнце уже золотило острые верхушки тополей и освещало концы бесчисленных, вонзавшихся в глубину чистого неба фабричных труб на окраине, когда «такси» вырвался на широкое, прямое шоссе и полетел еще быстрее. Вдали показалась черная точка, скользившая навстречу «такси» с необычайной быстротой, увеличиваясь по мере приближения, и скоро друзья увидели большой четырехместный открытый автомобиль. В автомобиле сидело двое мужчин в широких серых пальто и в канотье и изящно одетая полная дама в широкополой белой шляпе, которую немилосердно трепал ветер. Когда автомобиль был уже метрах в тридцати от «такси», у одного из пассажиров ветром сорвало шляпу; она полетела птицей назад и покатилась по шоссе. Автомобиль остановился; коренастый, смуглолицый шофер в черной куртке, соскочив с сиденья, погнался за ней. «Такси» пролетел мимо встречного автомобиля и тоже остановился. Смок соскочил на шоссе и побежал рядом с незнакомым шофером, словно желая помочь ему догнать шляпу, которая, прокатившись еще несколько шагов, шлепнулась на камни.

– Не из Блеквиля, товарищ? – отрывисто спросил он, – ну, что там слышно?

– Удираем во всю мочь! – весело осклабился шофер, шагая с ним рядом; – шумят ребята, и здорово трещат буржуазные горшки. Мои еле удрали оттуда. Запоздали малость; остальные буржуи удрали пораньше. Такая каша заварилась! Любо-дорого посмотреть!

– Город во власти рабочих? – продолжал спрашивать Смок.

– Ясно! Не скоро опомнятся буржуи… – ответил шофер, нагибаясь и поднимая шляпу, – удрали все, как зайцы! Впрочем, их не особенно стремились задержать. Рады были избавиться.

– Когда же это началось?

– Вчера, часов в шесть утра. А когда стало об этом известно у вас в Нью-Йорке?

– Вчера вечером.

– Ага, значит, власти скрывали это от публики, – заметил шофер, направляясь к своему автомобилю, – зато, чай, теперь всему миру известно: шила-то в мешке не утаить. Скоро по всем Штатам пойдет потеха, уж я знаю! И давно пора!

– Счастливого пути! – отозвался Смок, вскакивая на сиденье; и «такси» снова рванулся вперед. Смок немедленно передал Грею свой разговор со встречным шофером.

– Вперед! – вскричал нетерпеливо Том.

Снова побежали навстречу высокие телеграфные столбы с густой сетью проводов и зеленые шапки деревьев, окаймлявших шоссе, которое развертывалось, как огромный серый свиток, перед глазами путников. Изредка Смок останавливал «такси», внимательно осматривал его со всех сторон, закуривал трубку и снова пускал машину.

– Пока ничего не видно, – заговорил он, обращаясь к своему спутнику.

– Это ты про заставу! – повернул к нему запыленное, бледное от бессонницы лицо Грей. – Возможно, что полиция растерялась и пока не успела выехать на разведку. Если же есть застава, она должна быть на холме в полумиле от Блеквиля. Холм высок, подъем и спуск круты, и с вершины холма весь город виден, как на ладони.

Том Грей оказался прав. Вдали путники увидели холм, на который круто поднималась серая лента шоссе. На холме, у самого подъема виднелось шесть неподвижных фигур в синих мундирах. Полицейские издали услыхали стук мотора и ждали с винтовками в руках.

– Вон, видишь, нас уже встречают! – весело осклабился Смок, словно впереди его ждали друзья. – Что я тебе говорил? Они не прозевают, будь покоен. Ловкие ребята, нужно им отдать справедливость. Я буду рад оставить их с носом. Вот вытянутся их рожи, когда мы проскочим мимо и удерем.

– Проскочим ли? – тревожно пробормотал Грей.

– Ручаюсь за это! Видишь ли, я думаю, они разинут рты, так как предположат, что едут свои… Начальство какое-нибудь, или смена. Видишь, закинули за спины винтовки!

Действительно, стоявшие на вершине холма, по обоим сторонам круто-взбегавшего шоссе, полицейские закинули за спины винтовки, и по их свободным, небрежным позам было видно, что они ждут не врагов, собирающихся проскользнуть мимо.

– Приготовим на всякий случай револьверы! – тихо сказал Грей и нащупал в кармане пальто плоскую рукоятку «Кольта». «Такси», не уменьшая хода, подлетел к подъему и взлетел на вершину холма. На одно мгновение в облачке пыли мелькнули синие мундиры и озадаченные лица полицейских с округлившимися от удивления глазами… «Такси», словно по инерции, прокатившись мимо, полетел прежним ходом по спуску. Позади щелкнули беспорядочные выстрелы магазинов, и пули горохом застучали в заднюю стенку каретки.

– Валяйте! – сверкая белками глаз, весело вскричал Смок. – Лупите вовсю! Черта с два – попадете! Только каретку портите, черти! Имею честь кланяться, джентльмены!

Полицейские на холме опустили винтовки, метнулись к стоявшим у шоссе мотоциклам, но, по-видимому, раздумали и принялись о чем-то толковать, отчаянно размахивая руками.

А «такси» летел вперед.

Том Грей сидел молча и лихорадочно-блестевшими от возбуждения и дикой радости глазами смотрел вперед, где в туманной котловине притаился город, как огромный каменный зверь, вздымая к небесам высокие трубы многочисленных фабрик и заводов. Перед низенькими домиками и зеленью садов предместья, на шоссе, освещенные багровыми лучами солнца, двигались молчаливые фигуры, над которыми в вышине, на высоком древке алело и шевелилось от ветра знамя. Увидев подлетающий ближе «такси», десятка два молчаливых фигур с винтовками наизготовку выстроились поперек шоссе, по обоим сторонам которого по направлению к холму торчали тупые морды четырех пулеметов. «Такси» замедлил ход и, не доезжая метров пятидесяти до заставы, остановился. Том Грей соскочил с сиденья на мостовую и побежал вперед. Высокий, рыжебородый человек в потертом синем пиджаке и серой шляпе, вглядевшись в него, закинул за спину винтовку, сорвался с места и бросился к нему навстречу с радостными возгласами:

– Батюшки, да это Том Грей! Опустите винтовки, вы, там! Или вы ослепли! Где же ты пропадал? Тебя давно ждут в Революционном Комитете!

– Здорово, О’Коннор! – радостно вскричал Том, подбегая к нему и крепко пожимая его заскорузлую лапу, – видишь ли, мне срочно по личным делам пришлось уехать в Нью-Йорк. Но это не важно, не стоит об этом толковать. Я здесь – и ладно! Что тут у вас? Рассказывай, дружище!

Восставший город

– Ты, конечно, видишь, что мы начали действовать в открытую! – заговорил О’Коннор, закуривая трубку. – Сейчас я расскажу тебе подробно обо всем. Начну по порядку. Позавчера вечером на тайном собрании было решено потребовать освобождения арестованных товарищей, прекратив работу. Вчера утром все рабочие собрались на фабриках и заводах и сразу оттуда двинулись на улицы. Часть пошла к тюрьме, часть направилась к управлению полиции. Растерялась ли полиция, или пожелала нас спровоцировать, но толпу встретили выстрелами. Уложили они человек двадцать наших ребят, да столько же, а может, и больше, переранили. Тут и началась потеха. Оружием, как тебе известно, мы давно запаслись; вооружились и бросились на полицию. Понятно, что могли сделать с нами полицейские псы? Человек пятьдесят из них мы покрыли, в том числе и этого гада-инспектора, а остальные разбежались кто куда. Солдаты целиком присоединились к нам, без выстрела. Тюремная охрана сама открыла ворота тюрьмы. Всемирная Ассоциация Рабочих взяла в свои руки инициативу, сорганизовала Красную Гвардию, в которую вошли все рабочие целиком. Взяла на учет оружие, продовольственные склады, захватила почту, телеграф и радиостанции. Буржуи частью арестованы и сидят в тюрьме, но большинство их успело улизнуть. Юркий народ. Теперь беспрерывно заседает Революционный Комитет. Часов пять тому назад к нам прилетели из Нью-Йорка два аэроплана; летчики опустились и присоединились к нам. Они доставили хорошие вести. Рабочие других городов поддержат нас, безусловно, и завтра во всех Штатах вспыхнет всеобщая забастовка. Правда, относительно всеобщего восстания вопрос еще не решен, но не сегодня – завтра решится.

– Но за это время буржуазия нас раздавит, – задумчиво проговорил Грей.

– Не думаю, – спокойно произнес О’Коннор, – власти и буржуазия струхнули порядком. На армию они не надеются, а полиция малочисленна и труслива. Правда, у буржуазии есть своя многочисленная крепкая организация, охватывающая сетью ячеек весь мир, но буржуи – трусы и любят выезжать на спине наемной сволочи. Охотников же лезть под пули, даже за большие деньги, не очень много найдется…

– Ну, я поеду! – перебил его Грей, сгоравший от нетерпения побывать в восставшем городе. – Скажи, где помещается Революционный Комитет?

– В особняке миллиардера Гикмана, на Главной площади. Мы с ним обменялись помещениями. Ему мы дали квартиру в тюрьме, а сами забрали его особняк, – шутливо ответил О’Коннор.

Том Грей махнул рукой Смоку, вскочил на сиденье подкатившего «такси» и отрывисто бросил невозмутимо курившему трубку шоферу:

– Вперед!

«Такси» покатил мимо молчаливых фигур в зеленую муть предместья. Маленький фабричный городок имел необычайный вид. Серое дымное облако, обыкновенно висевшее над ним, рассеялось; молчаливы были громадные каменные корпуса фабрик и заводов, мрачно оскалившихся широкими, забранными в решетки окнами.

Высокие леса труб не курились черным дымом. Необычайная тишина нависла паутинным покрывалом над улицами, и смолкли давно резкие звонки трамваев, остановившихся, казалось, навсегда, на блестящей сети стальных рельс.

Бессильно повисла кое-где оборванная сетка проводов, еще недавно властно и незыблемо оплетавшая шумные улицы. Из домов выходили молчаливые фигуры мужчин в потертых куртках, быстрыми шагами направлявшихся к центру города. По временам из центра к предместью направлялись кучки таких же молчаливых фигур, с винтовками за плечами и с унизанными ружейными патронами широкими кожаными поясами поверх синих блуз и пиджаков. На дверях магазинов виднелись решетки и большие замки, и казался ненужным и бесцветным разложенный в громадных витринах пестрый хлам.

На углах и на стенах зданий белели наспех напечатанные большими красными буквами плакаты с огненными лозунгами:

Долой БУРЖУАЗИЮ, ДА ЗДРАВСТВУЕТ ДИКТАТУРА ПРОЛЕТАРИАТА!

ДА ЗДРАВСТВУЕТ МИРОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ!

ДА ЗДРАВСТВУЕТ ИНТЕРНАЦИОНАЛ!

ТОВАРИЩИ, БУДЕМ МУЖЕСТВЕННЫ И ТВЕРДЫ:

НА НАС УСТРЕМЛЕНЫ ВЗОРЫ ПРОЛЕТАРИЕВ ВСЕГО МИРА!

СОВЕТСКАЯ РОССИЯ ПРОТЯНЕТ НАМ РУКУ ПОМОЩИ ЧЕРЕЗ ОКЕАН!

ПРОЛЕТАРИИ ВСЕГО МИРА – ЗА НАС!

Не выпустим винтовок из рук, пока не победим капитала!

Над корпусами фабрик и подъездами домов алели и шевелились полотнища красных знамен, этих вечных международных символов восстания.

Громадная толпа людей в синих блузах и потертых куртках, вооруженная винтовками и револьверами, запрудила главную площадь. Толпа была молчалива; сосредоточенное выражение закоптелых в фабричном дыму лиц подчеркивало серьезность момента; огрубелые руки крепко сжимали винтовки. Все было тихо; лишь со стен серых зданий кричали огненными буквами плакаты. Глаза всех были устремлены на широкий балкон серого, напоминавшего по внешности средневековый замок, громадного здания с башнями по углам. Сквозь широко распахнутые двери подъезда этого дома виднелась широкая, устланная пестрым ковром и уставленная тропическими растениями лестница. Около подъезда толпилось около полусотни солдат, в серых куртках с синими воротниками и маленькими красными бантами и ленточками на груди. Некоторые из них перебрасывались короткими, отрывистыми фразами с рабочими.

«Такси» Смока вынырнул из переулка и остановился на площади.

– Сейчас я разыщу кого-нибудь из ребят, – сказал Том Грей, соскакивая на панель, – он тебя проводит, Смок, в мою берлогу. Ты, вероятно, двигаться не можешь от усталости, бедняга!

– Да, устал я порядком, – отозвался весело шофер, – руки, словно чужие, и голова трещит, как после хорошей выпивки. А ты разве не устал, Том?

– Успею отдохнуть завтра. Мне необходимо побывать в Революционном Комитете, – ответил Грей, – теперь не время отдыхать.

– Ну, как хочешь, – зевая во весь рот, произнес Смок, – а я сосну часок-другой и пожру малость, если у тебя найдется что-нибудь в этом роде.

Том Грей пошарил глазами в толпе и сделал кому-то знак рукой. К нему протолкался молодой, голубоглазый парень, со светлыми, точно восковыми, усиками и, крепко пожимая его руку, вскричал:

– Том Грей! Ты, старина! А мы уж думали…

– Потом поболтаем, Боб Кеннеди! – перебил его Грей, – а пока будь другом и проводи в мою берлогу вот этого товарища. Ладно?

Вместо ответа Боб Кеннеди вскочил на сиденье «такси» рядом с шофером. Том Грей двинулся в толпу и стал проталкиваться к подъезду дома, где помещался Революционный Комитет. В тот момент, когда он уже подошел к дверям, на высоком балконе показался высокий, худощавый человек в потертом черном костюме и сером кепи. Небольшая черная бородка оттеняла матовую бледность его впалых щек; черные, глубоко-впавшие глаза горели лихорадочным возбуждением. Толпа дрогнула, как один человек, и по ней пролетел тихий шепот:

– Джон Гарвей, председатель нашей Ассоциации! Глава Революционного Комитета! Сейчас будет говорить! Тише, товарищи, тише!

Человек на балконе снял кепи и поднял руку. Толпа замерла.

– Товарищи! – зазвенел с балкона сильный голос Гарвея, – мы первые подняли красное знамя восстания, потому что не могли снести притеснений обнаглевшей буржуазии, которая за последнее время положительно издевалась над нами. Она упрятала в тюрьму сотни наших товарищей только за то, что они собрались обсуждать свои дела и вполне справедливо протестовали против понижения заработной платы, которая и так столь незначительна, что мы вели полуголодное существование и шатались от слабости по окончании трудового дня. Она не останавливалась ни перед чем, ослепленная ненавистью к рабочему классу, который много лет носил ее на своем горбу и кормил трудами своих мозолистых рук. Здесь, на этой самой площади, она не раз проливала нашу кровь, отвечая выстрелами своих наемников на наши справедливые требования. Буржуазия сама толкнула нас на восстание, и мы восстали. Нам нечего терять, кроме цепей и гнета. И мы поклялись не выпускать из рук винтовки, пока существует капиталистический строй. Он прогнил до основания и должен рухнуть. На его развалинах мы будем строить новый мир, в котором не будет паразитов, питающихся потом и кровью рабочих. Вот уже два дня, как мы подняли красное знамя восстания, но буржуазная клика пока ничего не предпринимает против нас. Товарищи, не верьте этому временному затишью и будьте готовы ко всему! Это затишье перед бурей. Буржуазия готовит нам страшный удар, я в этом уверен. Постараемся отразить его. У нас нет страшных орудий, у нас нет губительных танков, но зато на нашей стороне храбрость отчаяния, на нашей стороне справедливость и пролетариат всего мира. Их машинам мы противопоставим мужество отчаяния, ибо нам ничего больше не остается, как победить или умереть. Теперь, товарищи, я поделюсь с вами теми сведениями, правда, пока чрезвычайно скудными, которые мы сегодня получили о действиях наших врагов и наших единомышленников. Как нам сообщают, капиталисты растерялись и усиленно изыскивают средства раздавить нас, но в их распоряжении имеются только вооруженные полицейские отряды, так как солдат они считают ненадежными. Из Вашингтона в Нью-Йорк пришло распоряжение немедленно подавить восстание, но власти пока ничего не могут предпринять. То обстоятельство, что летчики высланных на разведку над нашим городом аэропланов опустились и присоединились к нам, чрезвычайно смутило всех. Они полагают, что такая же история будет и в дальнейшем с другими машинами. Власти и буржуазия до смешного стали мнительными и не доверяют никому. Послезавтра Всемирной Ассоциацией Рабочих во всех Штагах будет объявлена забастовка. Возможно, что к ней присоединятся и железнодорожники. Это будет большим козырем в игре. Возможно, что наше выступление будет искрой, которая заставит восстать рабочих во всех городах Штатов. Вот все, что я хотел вам сказать, товарищи. Исполняйте распоряжения Революционного Комитета, сохраняйте мужество и спокойствие, и мы победим!

– Да здравствует всемирная революция! Да здравствует Интернационал! Долой буржуазию! – разорвал тишину рев тысячи голосов, сливаясь в могучий гул, грозным эхом промчавшийся по всем закоулкам восставшего города.

Гарвей удалился с балкона; рабочие медленно расходились, и лишь небольшие кучки тихо спорили тактике и обсуждали текущий момент.

Том Грей вошел в подъезд и спросил у стоявшего в дверях солдата:

– Товарищ, где помещается Революционный Комитет?

– Второй этаж, большой зал. Там заседание…

Грей медленно поднялся во второй этаж. В широком с венецианским окном коридоре толпились вооруженные рабочие и тихо переговаривались друг с другом, дымя трубками. У большой наглухо закрытой двухстворчатой двери стоял солдат с винтовкой.

– В зале – заседание, товарищ, туда нельзя! – сказал он, загораживая дорогу Грею.

– Но мне необходимо туда пройти: меня ждут, – ответил Том.

– Хорошо, подождите здесь!

Солдат приоткрыл дверь и сделал знак рукой кому-то в зале. Сейчас же в дверях показалась высокая фигура Гарвея.

– А, это вы! – просто сказал он, пожимая руку Грея. – Мы знали, что вы уехали в Нью – Йорк, и ждали вас с минуты на минуту. Входите, Грей!

В громадном зале с лепным потолком направо от двери виднелась наскоро сколоченная из досок эстрада, на которой стояли крытый красным сукном стол и два кожаных кресла. На столе в беспорядке валялись бумаги, печать и два автоматических пистолета крупного калибра. В зале на разного вида и стиля креслах, очевидно, собранных из разных комнат, сидело около ста человек членов Революционного Комитета, держа винтовки между колен.

По залу плавали волны синеватого дыма.

– Сейчас у нас идут выборы членов Исполнительного Комитета, – заговорил Гарвей, останавливаясь у эстрады, – если желаете, можете в них принять участие. Вы избраны заочно комендантом города. На вашей обязанности лежит охрана революционного порядка. К сожалению, во время суматохи из тюрьмы сбежало около полусотни уголовных преступников, и за последнюю ночь ими было совершено несколько краж и покушений на ограбление. Мы не имеем времени проделывать комедии суда и поэтому даем вам самые широкие полномочия. Мандат за моей подписью я вам пришлю через час в комендатуру. Кстати, в ваше отсутствие Джек Берри, которого вы хорошо знаете, уже приступил к организации комендатуры; она помещается этажом выше в этом же доме. Джек Берри останется вашим помощником. В ваше распоряжение поступает рота милиции с сержантом Спенсом во главе и полсотни наших ребят. Мы все знаем вас за честного, энергичного и стойкого революционера и надеемся на вас. Поддерживайте порядок самыми энергичными мерами. Вы имеете право расстреливать шпионов буржуазии, грабителей и убийц на месте, если, разумеется, они пойманы с поличным. За кражи, драки и пьянство отправляйте в тюрьму. Зарегистрируйте всех граждан, кроме членов Всемирной Ассоциации Рабочих, и выдайте им удостоверения. Лица без этих удостоверений будут задерживаться патрулями. Вот и все, что я вам хотел сказать. Мы надеемся на вас, Грей. Повторяю, если хотите принять участие в выборах – оставайтесь, если нет – отправляйтесь в комендатуру. Постарайтесь наладить работу.

Грей простился с Гарвеем, кивнул головой сидевшим в зале товарищам и направился в комендатуру.