Текст книги "Медиум"

Автор книги: Николай Буянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

Однако никто не завизжал. Четыре из пяти кабинок были пусты, в пятой, свернутая аккуратным компактным калачиком, лежала девушка в кружевных трусиках и французском лифчике (баксов сто, определил Туровский. Неплохо живут отечественные труженицы сервиса…).

Не Аленка.

Сергей Павлович склонился к ней, пощупал пульс.

– Живая? – спросил охранник.

– Куда денется… Без сознания. Есть нашатырь?

Нашатыря не оказалось, но «секьюрити» тут же нашел нужную точку на кончике носа девушки и надавил ногтем большого пальца. Девушка всхлипнула и открыла глаза-смородинки, подернутые белесой пеленой, будто утренней дымкой (всего лишь след глубокого обморока). Сфокусировав взгляд на мужчинах, она ойкнула и сделала попытку одернуть несуществующее платье. Туровский нетерпеливым жестом остановил её, извлек из кармана фотографию и сунул ей под нос.

– Она?

– Не знаю, я никого не видела. – Официантка вдруг расплакалась. – Она платье украла и передник. Что теперь будет, а? Меня уволят?

– Всем на пол! – прохрипел Гоги. – На пол! Не шевелиться! Я её пришью как дважды два

Колесников видел глаза Аллы – казалось, они вдруг выросли и занимали теперь всю поверхность лица. Все ещё красивого… Рот был раскрыт – губы в ярко-красной помаде образовывали кричащую букву «О», словно на уличной рекламе.

Она хотела кричать – но мозг находился в глухом ступоре, ни страха, ни других эмоций, лишь деревянная пустота, без цвета и запаха…

Дуло пистолета под челюстью.

Гоги держал её роскошные волосы в кулаке, отчего голова Аллы запрокинулась назад, и Игорь Иванович отчетливо видел крошечную ссадину на нежной белой шее – куда уперлось оружие.

Они вдвоем no-рачьи пятились по больничному коридору. Было гулко и пусто – больные в палатах (лежачие: тяжелое отделение), медперсонал – врач и две молоденькие перепуганные сестрички – на полу, уткнувшись в ковровую дорожку и сцепив руки на затылке…

– Гоги, успокойся…

– Лежи, тварь!

– Хорошо, хорошо… Только не причиняй ей вреда.

– Не смей мне мешать!

– Нет, нет. Я сделаю все, что ты хочешь. Я дам тебе уйти. Только прошу тебя, скажи, что делать с Аленкой? Как её расколдовать? Где её найти?

Походя Георгий сбросил с тумбочки телефон и пнул его ногой.

– Ей уже не поможешь, поздно… Дверь! Открыть дверь, всем на пол, мать вашу! Иначе я её убью!

Они двигались медленно и осторожно, будто под ногами расстилалось нескончаемое минное поле. Коридор. Дверь. Лифт. Вестибюль, напоминавший сумасшедший вокзал. Толпа ничего не подозревающего народа, все ещё находятся в счастливом неведении, но их путь – Аллы и Георгия – лежал уже в ином измерении, где время приостановило свой бег…

Улица, «рафик» «Скорой помощи»… Куда уйдешь, находясь практически в центре большого города, пусть на машине, пусть имея заложницу… Все это понимали, кроме Гоги. Он не думал об отступлении, в нем жила лишь жажда разрушения… Саморазрушения с той минуты, когда в небольшом доме под черепичной крышей, на веранде, увитой диким виноградником, он подошел к девочке, поймал её доверчивый взгляд светло-карих глаз и сказал:

– Ну, здравствуй. Ты можешь называть меня Жрец.

– Жрец!!!

Он обернулся. Так обратиться к нему мог только один человек, кроме Аленки… Лифт уже остановился на первом этаже, автоматические двери начали медленно разъезжаться в стороны.

– Артур?

И они прыгнули, не сговариваясь, одновременно, словно всю жизнь репетировали этот трюк по сто раз на дню. Колесников – сшибая обалдевшую Аллу в сторону и накрывая собой («Игорь! Господи, какая же я дура! Беспросветная дура!!!»), и Артур – грудью на черное дуло, как в жерло действующего вулкана, на обжигающее пламя выстрела, оглушительно грохнувшего в гулком пространстве…

И тут же, вслед за выстрелом и падающим навзничь телом («Где-то я видел этого парня, – мелькнула мысль. – Где-то я…») в уши вонзился дикий многоголосый крик. Кричали все, и все толпой ринулись к дверям, давя и топча друг друга. Кто-то перевернул инвалидное кресло, стоявшее на дороге, кто-то споткнулся и упал в проходе – тут же чей-то ботинок наступил несчастному на голову. Кровь яркими каплями брызнула на пол, но на неё никто не обращал внимания – обезумевшая толпа рвалась из вестибюля на улицу. Паника.

Жрец, вжавшись в угол, точно злобный оскаленный зверь, поводил пистолетом из стороны в сторону. Взгляд его блуждал, палец нервно подрагивал на спусковом крючке.

– Гоги, – проговорил Игорь Иванович, медленно поднимаясь на ноги и по-прежнему прикрывая Аллу своим телом. – Послушай. Ты ещё можешь уйти, здесь наверняка есть служебный вход…

Тот усмехнулся одними губами.

– Хочешь сказать, что ты меня отпускаешь?

– Его нельзя отпустить, – прохрипел Артур, зажимая рану на плече и делая попытку сесть. Гоги даже не взглянул на него.

– Игорь, он маг… Тот самый, который организовал покушение на короля Лангдарму. Ты должен его остановить. Ты должен уничтожить Шар…

– Я отпущу тебя, – твердо сказал Игорь Иванович. – Мне все равно, маг ты или нет… Только скажи, где Аленка. И научи, как снять с неё заклятие.

На улице – далеко еще, на пределе слышимости, завыли милицейские сирены.

– Гоги, я прошу! Посмотри на меня… Скажи, что делать. Или убей. Еще есть время.

– Время? – прошептал Георгий (дуло пистолета описало широкую дугу и уперлось в грудь Колесникова). – Я скажу… И смогу уйти?

– Обещаю!

– А как же Алла? – Он вдруг улыбнулся. – Помнишь свадьбу в нашей общаге? Корзину чайных роз…

– Помню, – одними губами подтвердил Колесников. – И ящик коньяка, и десять бутылок домашнего вина. Гоги, после того вина мы к коньяку даже не притронулись, он казался таким пойлом…

Картина отдавала сюрреализмом. Они остались одни среди огромного вестибюля. Многие в спешке побросали свои вещи – сумки, зонтики, пакеты с едой… Электропривод на опрокинутом инвалидном кресле оказался включенным, кто-то задел рукой рычажок, и колеса с тихим урчанием крутились в воздухе, точно покинутый детьми аттракцион.

– Мы сдвинули столы, – с улыбкой шептал Гоги, и Игорь Иванович вдруг увидел перед собой глаза безумца – разум медленно вытекал оттуда по капле, оставляя глубокие, выжженные солнцем колодцы. – Из комнаты в комнату, через весь коридор… А я был тамадой.

– Ты был великолепным тамадой.

– Да… Вечный холостяк – как вечный вдовец.

(Сирены приближались.)

– А помнишь, как тебя оставили на кафедре – выбор был между мной и тобой… И место в аспирантуре было только одно – ты или я. Счастливчик!

– Меня выперли оттуда, – сказал Игорь Иванович. – И диссертацию зарубили – меня всегда влекло в мистику, немодная по тем временам тема. Это сейчас у нас свобода тьмы… Или тьма свободы.

– Если бы можно было все вернуть назад, – проговорил Гоги. – Переиграть заново… Думаешь, мне хочется уйти? Мне нужна эта никчемная жизнь? Верни мне то время! То, что ты украл! Верни – и я верну тебе дочь! Ну?

Он грустно покачал головой.

– Не можешь… Слышишь сирены? И я ничего не могу изменить – ни прошлого, ни будущего. Какой же я после этого маг?

– Ты можешь изменить свою карму, – мягко сказал Колесников. – Чонг страдал из-за поруганного имени почти тысячу лет. Страшно! А ты имеешь выбор – сейчас, здесь. Спаси Аленку. Она-то в чем перед тобой провинилась?

– Спасти? – Георгий вдруг расхохотался. – И все останется по-прежнему, да? Меня угрохают при попытке к бегству, как бешеную собаку, ты вернешься к жене и дочери и забудешь все, как страшный сон? Так просто?!

Он преобразился. Глаза его горели злым весельем.

– Ее нельзя спасти. Даже если ты уничтожишь Шар – программа, созданная им, уже запушена. Она пойдет до конца, и ты, мразь, будешь вечно гореть в аду…

– Не-е-ет! – дико завизжала Алла.

Ноги Колесникова распрямились. Гоги невольно отшатнулся – даже перед лицом смерти разум испугался жуткой картины: громадный белый барс бесшумной молнией летел в воздухе, вытянув в струну мощное, играющее мускулами тело. Но прежде чем передние когтистые лапы достигли цели, Георгий проворно ткнул дуло пистолета себе в рот и нажал на спусковой крючок.

ТУМАН.

Плавали белые хлопья, похожие на невесомую вату – попробуй дотронуться рукой, и рука пройдет, насквозь, ничего не почувствовав. Этот Шар никогда не станет чистым и прозрачным, как тот, хранившийся (или хранящийся по сей день) в одной сказочной стране далеко на Востоке.

Время ткалось, словно гигантское полотно, и Шар летел сквозь него, окруженный оранжевыми протуберанцами, словно маленькая звезда-уродец.

Игорь Иванович не знал, что произошло с ним в этот промежуток – он видел перед собой Шар, а в нем, под прозрачной поверхностью, снежные хлопья кружились в нескончаемом хороводе… Это было бы красиво, если бы не рыжевато-серое вещество – ошметками на оштукатуренной стенке вестибюля больницы…

Мозги и кровь.

И неразрешенный последний вопрос: как спасти Аленку.

– Я не знаю, – покачал головой Артур, морщась от боли в простреленном плече.

– Тогда я ухожу.

– Как уходишь? Постой! Еще ничего не окончено! Шар ещё не уничтожен.

– Мне плевать на Шар.

– Ты ничего не понимаешь… Нельзя же мыслить так узко!

– Извини, по-другому что-то не получается. Но кое-что я все же успел понять. Ты не мог добраться до Шара – Жрец не подпускал тебя. В нем боролись искушение и страх, но страх пересиливал. И тогда он поставил перед тобой условие – Шар в обмен на мою дочь. Так?

– Это была наша ошибка…

– Чья «наша»?

– Тех, кого вы называете Древними. Шар может нести не только добро и знание – он может превратиться в страшное оружие. А вы… Вы играли с ним, как дети со спичками.

– Мы? Или вы?

– Это игра словами.

– Моя дочь – не игра. Не знаю, возможно, намерения у тебя были самые чистые… Но ты взял в союзники силы тьмы – а они никого не отпускают назад. Поздно.

– Хорошо. Тогда возьми меня с собой.

– Нет. Хочешь получить Шар – торопись. Я чувствую: он уходит.

Артур завистливо вздохнул.

– Хотел бы я иметь твои способности!

– Не связывался бы с Черным магом.

– Она здесь? – Глаза Воронова бегали из стороны в сторону, пока не остановились на высившемся рядом охраннике. – Ты что молчишь, хрен собачий? За каким я вам плачу деньги? Не можете накрыть девчонку-соплюшку? Перекройте все коридоры!

Сейчас он выглядел очень энергичным и деятельным, но это была энергия загнанного в угол.

– Ну хоть какие-то соображения у тебя есть? – прошипел он Туровскому.

– Какие тут могут быть… Трясите официанток и горничных – Аленка украла платье и белый передник. На фотографии надежды мало – она обучена менять внешность до неузнаваемости. Твой лучший друг постарался.

– Возраст, телосложение? – исходил Воронов.

– Вы же девочек набирали по стандарту. Фигура, и чтоб молоденькие, сексуальные… Кабы сообразили пригласить старух из богадельни – мы бы сейчас вычислили её моментально.

А у самого лихорадочно билась мысль: «Игорь! Где ты, Игорь?»

– Господин Воронов!

Они оба были на нервах и поэтому чуть не запустили руку под пиджак синхронным движением – за оружием…

Мистер Кертон выглядел разгневанным. Он широкими «семимильными» шагами шел по коридору (хорошенькая девчушка в передничке и с подносом шарахнулась в сторону), супруга в вечернем платье торопливо семенила сзади.

– Только тебя и не хватало, – обреченно проговорил Олег Германович и, широко улыбаясь, заспешил навстречу. – Алекс, куда же вы пропали?

Англичанин подошел вплотную, и Воронов увидел, что глаза его на самом деле вовсе не голубые, как показалось ранее, а холодного стального цвета.

– Я ознакомился с досье, которое предоставил мне господин Туровский. – Девочка-переводчица добросовестно воспроизвела фразу на русском. – …И теперь хочу услышать ваши объяснения. В противном случае мне придется воздержаться от подписания контракта.

Воронов больше не мог сдерживаться. Круто развернувшись, он вцепился Туровскому в лацканы пиджака.

– Ты все-таки протащил сюда это дерьмо!

– Я сделал то, что обещал.

Он дышал тяжело, с присвистом, будто только что закончил марафонскую дистанцию

– Ты хоть понимаешь, что натворил? Это же твой приговор.

– Не грозись.

– Да Бог ты мой, какие угрозы? Я выкручусь. Мне в любом случае не дадут утонуть, я слишком важный винтик в механизме… Не будет Кертона – будет другой, третий, десятый.

– Что говорит этот господин?

– Кажется, он готов отказаться от заключения договора. И ещё он сказал, что господина полицейского казнят… О, казнят ужасным способом! Я даже не могу повторить.

– Босс, мы проверили официанток, – сунулся недавний «секьюрити».

– Еще раз проверяйте! – заорал тот. – А этот мент почему до сих пор здесь? Я же приказал…

– Я думаю, господа, вы закончите беседу без меня, – прервал перепалку англичанин. – Если я вдруг понадоблюсь, мы будем у себя в номере. Приятного вечера.

Он сделал движение рукой – тут же подошла девочка с подносом, которую он недавно чуть не сшиб в коридоре, и подала коктейль. Кертон опорожнил содержимое не поморщившись, одним мощным глотком. «Во дает, – восхитился Сергей Павлович. – Как всю жизнь провел в России…»

Глава 29
ГРАНЬ

Валерку шатало из стороны в сторону. Дурман проходил медленно и мучительно, хотелось лечь прямо на нагретый асфальт и лежать, лежать – пусть все течет, как текло, само собой. Прохожие, казалось, все до одного высыпали на улицу с одной-единственной целью: становиться на дороге, возмущаться, когда их толкают, стращать милицией, ОМОНом, армией…

Он набрел на телефон-автомат, припал к нему, как заблудившийся в пустыне – к источнику воды, и с трудом набрал номер Колесникова.

– Ну же, – с мольбой проговорил он, с отвращением слушая длинные гудки. – Где вы все шастаете?

– Молодой человек, вы звоните или как?

– Звоню, звоню…

Ох, скорее же! В отчаянии Валерка так приложил трубку о рычаг, что тучная женщина, стоявшая рядом и напряженно ожидающая своей очереди, взвизгнула:

– Хулиган! Из-за вас житья не стало! Еще и зенки налил, пьянь! Изыди, пока милиционера не позвала! Она что-то кричала ему в спину, но ноги несли Валерку напрямик, пересекая тротуары и пожелтевшие газоны, к стеклянным дверям гостиницы «Ольви». Валера не мог себе этого объяснить – он словно нюхом чувствовал цель. Там была та девочка, с которой он только что сидел в «стекляшке» и тихонько цедил пиво из высокой жестянки. Перебежав площадь, он взлетел по монументальным, словно в мавзолее, ступеням и рванул на себя блестящую ручку.

– Куда? – спросил охранник (Валерка каким-то уголком сознания отметил, что он никак не выглядел ленивым сторожем – что-то там происходило, что-то экстренное, и лицо у парня из «секъюрити» было напряженное и мрачное).

– Пожалуйста, – взмолился Валерка. – Там девушка… Она исчезла, то есть все думали, что она исчезла, даже считали погибшей…

– Ну-ка стой. Стоять, сказал! – Охранник резко ухватил его за плечо. Валерка попробовал освободиться – но куда там…

– Подними руки.

– Да вы что!

– Руки поднял в темпе! – рявкнул «секьюрити». – Лицом к стене, ноги расставить!

– Ладно, ладно. Я что, против?.. Обыскивайте, если надо.

Валера миролюбиво посмотрел на парня, скользнул взглядом по стеклянной двери (с сумеречной улицы ярко освещенный вестибюль просматривался, будто лежал на ладони: роскошный иностранец – он почему-то сразу просек в нем иностранца – что-то сурово выговаривал высокому худощавому человеку в сером костюме. Валерка знал этого человека, память услужливо подсказала: следователь, какой-то там друг детства Игоря Ивановича, только вот фамилия вылетела из головы. Турецкий… Туранский…).

А потом он увидел Аленку.

Странный шум снаружи. Туровский почти с ужасом посмотрел на официантку, в её прозрачные спокойные глаза – вот он, момент истины, – потом перевел взгляд на стеклянную дверь. Здоровенный качок-охранник с остервенением заламывал руки парнишке в голубой джинсовке, студентику, судя по виду, а тот с не меньшей яростью вырывался, пытаясь дотянуться до стекла и что-то отчаянно крича (сквозь толстое стекло звук долетал на пределе слышимости).

– …енка!!!

– Аленка, – проговорил Сергей Павлович.

Официантка приветливо-профессионально улыбнулась.

– Извините, вы обознались.

Он видел все ясно и отчетливо, словно при вспышке молнии. Вытянутое бледное лицо Воронова. Исчезнувшую под пиджаком руку охранника. Удаляющиеся гордые спины мистера и миссис Кертон… Весь окружающий мир замер, словно в стоп-кадре, – превращение краткого мига в бесконечность…

– А-лее-наа!!! – нечеловеческий, отчаянный крик неизвестно откуда взявшегося Колесникова.

Девочка-официантка так и осталась стоять с будто приклеенной к мордашке растерянной улыбкой (поднос выпал из рук и с мелодичным звоном покатился по полу). И только одно существо двигалось в этом застывшем мире – с дикой, фантастической скоростью.

Туровский попытался выставить руку для защиты, но это было равносильно желанию остановить мчащийся локомотив. Переводчица наносила удары, казалось, по всем болевым точкам одновременно, словно расчленяя тело противника на отдельные фрагменты. Он уже не сопротивлялся – ноги подогнулись, руки повисли непослушными плетьми, и все, что он успел, – это столкнуть в угол Воронова, на которого так некстати напал столбняк, и крикнуть (прохрипеть) охраннику, сжимавшему «беретту»:

– НЕ СТРЕЛЯЙ!

– Что там такое? – с любопытством спросила госпожа Кертон, оглянувшись на вестибюль. – Почему эти милые люди дерутся?

Алекс философски пожал плечами.

– Наверно, не могут решить какой-то вопрос… Я слышал, у русских это называется «разбьорка».

– Да? Как интересно… А почему в этой «разбьорке» принимает участие наша переводчица? Кстати, кто её тебе рекомендовал? Я ведь говорила, нужно было взять нашу – хоть и дороже, зато надежнее…

– Дорогая, – терпеливо произнес Кертон. – У неё были отличные рекомендации, и потом, со своими обязанностями она, кажется, вполне справлялась… До этого момента.

– И что же нам теперь делать? Я по-русски знаю только «водка», «Ельцин» и «пошел в жопу», но ты предупреждал, чтобы я этим не пользовалась…

Воронов пытался крикнуть, но звук застрял где-то – наружу, из горла, вырывалось только слабое шипение. Ему казалось, Что на него падала стена. Рушился потолок, смыкалось пространство, сжимаясь в черную дыру и поглощая мир вокруг… Смерть стояла перед ним – очень реальная и обыденная. Осязаемая – стоит протянуть руку…

Он сделал титаническое усилие и проскулил:

– Не надо. Ну пожалуйста! Тебе ведь не я нужен, а вот он! – Он дрожащим пальцем указал на Туровского. – Ты ведь за ним пришла!

На мгновение она задержала руку, отведенную для удара. Она прекрасно помнила приказ, кроме которого во всей Вселенной ничего не существовало. Так было всегда, с начала мироздания, и она подчинялась этому состоянию, как совершенный компьютер: отвергнув эмоции и посторонние мысли. Есть исходные данные. Есть задача – и множество путей решения, среди которых надо отыскать один – как нить, ведущую через лабиринт.

Все было как всегда, но вдруг она почувствовала, как сквозь глухой заслон в сознание что-то пробивается… Несильно, но ощутимо. Первый толчок…

– Аленушка!

Толчок был слаб – она восприняла его просто как помеху. На секунду возникло сожаление: главным объектом задания придется заняться чуть позже.

Это был странный человек. Небольшого роста, толстенький, в смешных круглых очках… Что-то очень далекое и уже забытое вдруг всколыхнуло разум (его незаблокированные остатки), будто рябь прошлась по застоялой воде. Нужно вспомнить…

Но программа, заложенная, внутри, продолжала действовать. Память блокировалась – как только падал один заслон, на его месте тут же возникал новый. А тело тем временем работало в бешеном темпе. Глаза контролировали пространство вокруг (двое охранников лежали без движения, третий судорожно пытался дотянуться до пистолета на полу, но неопасно: пройдет ещё несколько секунд – целая жизнь…).

Туровский, каким-то чудом поборов болевой шок, бросился ей наперерез. Воронов мертво вцепился ему в рукав. Глаза его были совершенно безумны.

– Уведи меня отсюда! – верещал он. – Ладно, я сделаю все, Что ты хочешь! Дам показания в суде, перед журналистами, перед ООН, только уведи меня, мать твою!!!

Сергей Павлович рывком освободил руку, отбросив скулившего бизнесмена в угол, за кадку с пальмой – там было относительно безопасно. Тот больше не мешал, однако продолжал громко всхлипывать:

– Я расскажу о каналах, по которым идет оружие в Чечню… Назову людей, с кем был в контакте… Слушай, я даже отдам тебе Жреца. В конце концов, это же он устроил эту херню, с чего мне его прикрывать собственной грудью?

Да, самыми опасными здесь были эти двое. Следователь и тот странный человек, совсем безобидный на первый взгляд. Правда, и задача перед ними стояла потруднее: они делали все, лишь бы не причинить ей вреда, она же была настроена на одно.

На ликвидацию.

«Я нашел ее», – вертелось в голове Колесникова. Ликование: «Я нашел, нашел, нашел!» – вытесняло все остальные мысли и эмоции. Жрец мертв (логичное завершение цепочки), Алла… Об Алле думать не хотелось. Ощущая болезненные удары (он не отвечал, лишь старался блокировать, уклоняться, маневрировать по помещению, где внезапно стало тесно, как в трамвае), он настойчиво ловил её взгляд. «Я пробьюсь. – В глазах Аленки был лед – тысячелетний лед вечной мерзлоты. – Пусть. Я растоплю его. Или – умру». («Рука гладит облако»… Атакующая конечность перехватывается незаметным движением – легкое удивление на лице Аленки, рефлекторный удар пальцами в болевую точку… Стоп! Нельзя!)

Это был просчет в её безукоризненном плане-блицкриге: с «секъюрити» она справилась в считанные секунды, возможное сопротивление «объектов» в расчет вообще не принималось… Все должно было давно закончиться – если бы не этот человек. Ему доставалось – ох как доставалось! Но он был мастером высочайшего уровня, что никак не вязалось с его внешностью.

Он ей знаком… Она знает его – надо только сделать усилие и вспомнить тепло мягких рук. – Ее удар пришелся в пустоту, она на мгновение открылась и стала беззащитной… Он мог убить её десять раз, но будто сдерживал себя, пытаясь лишь сковать её движения… Почему?

Голос… Он все время кричал ей что-то, уговаривал, увещевал, но она не понимала, лишь чувствовала, как к ней возвращается нечто очень важное, но давно забытое, чего она лишилась тысячу лет назад – когда бородатый Черный мат благосклонно кивнул головой и сказал:

– Неплохо… Особенно фокус с голубем – это даже талантливо. А почему же ты не стреляла?

– Я стреляла.

– Я не видел стрелу.

– Она рядом с вашим виском, мой господин.

Она могла бы засадить стрелу из духовой трубки точно ему в переносицу, мелькнуло на секунду такое искушение… Но приказ, живший в глубине мозга, в очередной раз пересилил.

«Аленушка. Этот человек назвал меня Аленушкой. Кто-то уже называл меня так. Не Жрец, не Юнгтун Шераб. Кто-то очень близкий…» И она явственно увидела это лицо – картину из прошлого: оно удалялось – поезд тронулся, унося её в другой мир, как на другую планету, а этот человек стоял на перроне и долго-долго смотрел ему вслед…

И в этот момент Олег Германович, сидевший в углу, за кадушкой с пальмой, вдруг отчаянно взвизгнул и стремглав рванул через весь вестибюль к выходу. Аленка мгновенно среагировала, оставив своего противника и бросаясь наперерез Воронову.

Она бы достала его – несмотря на то что человек в круглых очках вцепился в неё сзади (очки, впрочем, уже были разбиты вдребезги и валялись на полу, левую половину лица заливала кровь).

– Стреля-ай! – заорал Воронов, по-заячьи прыгая к дверям.

Охранник тем временем, оказывается, дотянулся-таки до пистолета. Аленка обернулась и посмотрела на него. В его глазах не было страха (все-таки он был крепким профессионалом), лишь холодная решимость. И она не успевала, несмотря на всю свою выучку, ни выбить оружие, ни уйти с линии выстрела…

Ей показалось, что она видит пулю, громадную, словно торпеда, вылетающую из канала ствола. Яркую, на весь мир, вспышку, за которой последует боль, темнота и небытие…

Но кто-то («А-ле-нуш-ка-а!») оказался быстрее пули. Игорь Иванович принял тупой удар почти с благодарностью. Выстрел отбросил его назад, Аленка едва успела подставить руки и подхватить вмиг обмякшее тело отца. Сознание угасало стремительно, словно сходила с крутых горных склонов лавина. Он ожидал боли, разрывающей плоть, раскаленного жала… Но ощущал только несильное приятное тепло и подумал: хорошо. И улыбнулся.

Она была испачкана кровью, но эта кровь была не её.

– Папка, – прошептала Аленка со слезами, возвращаясь в этот мир – будто темная грязная пелена падала с глаз. «Я спала, – подумала она. – Спала и видела сон…

Алла Федоровна ещё издали увидела у дверей гостиницы целый сонм легковушек с «мигалками», выкрашенных в бело-синие цвета. Чуть на отшибе стоял неприметный зеленый «рафик» ОМОНа с тонированными стеклами. Группа ребят в камуфляжных костюмах и серых бронежилетах окружала Олега Германовича Воронова, запястья которого были скованы наручниками. Однако на лице его блуждала идиотски счастливая улыбка. Он арестован (на этот раз по-серьезному, и выкрутиться легко получится вряд ли), но что с того? Он жив! И сейчас его посадят в машину и увезут подальше от этого страшного места. Впервые за долгие годы он чувствовал такое радостное спокойствие. Все кончилось.

На ступенях гостиницы Алле преградил дорогу широкогрудый мужчина с автоматом-коротышкой у бедра.

– Туда сейчас нельзя.

– Нет, мне… мне можно, – пролепетала она и робко дотронулась до рукава спецназовца. – То есть нужно. У меня там муж. И дочь.

– Потерпите немного.

Она покачала годовой.

– Не могу.

И твердо прошла мимо него. Видимо, в её облике было что-то такое, из-за чего никто даже не попытался её остановить. Там, в вестибюле, находились те, кто был ей дорог – дороже самой жизни. Аленка и Игорь. Ее Игорь. Мужчина, лучше которого не было и не могло быть.

Колесникову показалось, что кто-то осторожно целует его в губы. «Я весь в крови, – захотелось сказать ему. – Испачкаешься…»

А потом его понесли куда-то – он словно плыл в пространстве, окруженный слабыми непонятными звуками, похожими на электронный писк в эфире. Алла бежала рядом с носилками – босая (туфли на высоком нелепом каблуке она скинула, чтобы не мешали), с черными потеками туши на щеках. Она не замечала их и даже не пыталась смахнуть.

– Игоречек… Родной мой, – исступленно шептала она, точно молилась кому-то неведомому. – Только живи… О Боже, какая же я дура! Дура, дура!

Аленка бежала следом вместе с верным рыцарем Валеркой, и твердила:

– Мам, ну не надо! Все будет хорошо, папка выздоровеет. Ну когда я тебе врала?

Дверцы «Скорой помощи» распахнулись. Пожилой врач с решительным лицом выглянул наружу.

– Вы с ним?

– Да! – в один голос закричали все трое, испугавшись, что их сейчас не возьмут.

– Тогда живее!

…Это был длинный тоннель, в конце которого, ещё очень-очень далеко, горел теплый яркий свет. Он тянул к нему руки и видел на кончиках пальцев крошечные искорки, будто капли, падающие со звезд.

Ему было хорошо и спокойно, словно в детстве, когда он забирался под одеяло и устраивал подобие берлоги из больших мягких подушек. Сначала в «берлоге» было очень уютно, но вскоре становилось душно и жарко, однако он терпел, затаив дыхание, и только когда терпение кончалось, спешил высунуть нос наружу.

– Батюшки! – вроде бы удивлялась мама. – Ты здесь? А я-то думала, укатился мой колобок – то ли к зайцу, то ли к лисичке. Хотела уж новый испечь.

– Э! – возмущался Игорь. – Надо было сначала старый поискать, а ты сразу новый…

Это у них была игра, ежевечерний ритуал, необходимый, как еда или сон. Или даже как воздух. «Берлога» казалась вечной и нерушимой, точно старинная крепость (не страшны любые Ромки-Севрюги с их адъютантами!). Эта игра существовала долго, даже потом, когда мамы не стало, – не стало и «берлоги», и сказки про колобка, придуманной на ходу и каждый раз пересказываемой по-новому, а Ромка Севрюнов исчез куда-то (оказалось, сел на пять лет за кражу из магазина, где работал сторожем).

– Она не умрет? – спросил он Чонга. Тот покачал головой.

– Не беспокойтесь. С Аленой больше ничего не случится.

– Но ведь до неё все умирали. Та девица в автомобиле. Марина Свирская. Пал-Сенг…

– Просто рядом с ними не было человека, который бы любил их – так, как вы свою дочь. Кто смог бы пойти за них под пулю. Алене очень повезло.

– Повезло, – хмыкнул Колесников. – Ее на моих глазах затягивала трясина…

– Не нужно себя казнить. Теперь все позади. Конец тоннеля приближался, и Игорь Иванович увидел, что они находятся на вершине огромной горы – среди Гималаев, окрашенных утренним солнцем в два цвета: синий и нежно-розовый. Легкое облако в золотистом сиянии подплыло к ногам и свернулось в уютный клубочек. Барс понюхал его, тронул лапой и, увидев, что лапа прошла насквозь, удивленно заворчал.

Заснеженная тропа вела вниз, где между острых черно-белых скал, торчавших, словно зубцы древних башен, виднелась прозрачная гладь озера Тенгри: Колесников осторожно ступил на снег. Чонг шагал впереди упругой походкой человека, привычного к странствиям. Игорь Иванович не знал, долго ли они шли, – время здесь вело себя как Бог на душу положит, да и не хотелось думать о времени. Хотелось просто идти и слушать тишину. Тут была хорошая тишина – не звенящая напряжением, как часто бывает, а спокойная и умиротворяющая, с едва слышным хрустом снега под ногами, шелестом ветра в скалах, облачком пара, вылетающим изо рта при дыхании.

Они шагали молча, не нарушая этой тишины, – они и так понимали друг друга без слов. Барс, которому до смерти не нравилось ходить по всем этим тропинкам, то взлетал вверх по склону, то скатывался вниз, зарываясь в снег по самые уши, то забегал далеко вперед, укладывался на какой-нибудь подходящий камень, как на пьедестал, и ждал их, явно красуясь: великолепный, гордый и неподвижный.

У берега озера лежала наполовину вытащенная из воды лодка с высокой, загнутой вверх кормой. Единственное весло с широкой лопастью стояло рядом, прислоненное к борту.

– Гляди-ка, – удивился Игорь Иванович. – Кажется, твоя.

– Не моя, – возразил Чонг, – Видишь того монаха?

Шагах в десяти на плоском камне сидел молодой парень с красивым суровым лицом. Кожа его казалась коричневой и твердой от солнца и ветров, дующих в горах. Он завязывал свою котомку и что-то тихо напевал – длинная трудная дорога подходила к концу, на том берегу озера уже были видны монастырь и горный храм, цель его путешествия.

– Кто это? – спросил Колесников.

Чонг только пожал плечами.

Парень их не видел. Но, наверное, что-то почувствовал на миг – он поднял голову и огляделся. Несколько секунд он с тревогой смотрел по сторонам. Но потом лицо его разгладилось, и он улыбнулся: добрые духи охраняли его в дороге. У парня была хорошая улыбка.