Текст книги "Медиум"

Автор книги: Николай Буянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

Глава 14
ХРАМ

– Вот она.

– Где?

– Да вон, в бело-синей олимпийке. Спортсменка-комсомолка, бля. По лестнице спускается.

Тщедушный мальчик-портье опасливо взглянул на приятеля, бритоголового качка в фирменной кожаной куртке.

– Мишка…

– Ну?

– Если что, меня босс с потрохами сожрет. В прошлый раз, когда ты тут «гулял», он от ментов еле отмазался. И тебя отмазал, между прочим.

– Не ссы. За ней должок. Надо бы получить.

Мишка сплюнул сквозь золотые зубы.

– Мы её культурно хотели покатать на машине, так она, в натуре, начала целку корчить. А потом дядя этот встрял, каратист долбаный. Ну, я тебе рассказывал.

– Это тот дядя, который тебе пластырь на лоб приклеил? – хмыкнул портье, но тут же отскочил на шаг, увидев выражение на лице приятеля. – Шутка. Может, вам номер на двоих организовать? Сделаем в лучшем виде.

– Не, мы уж так, по-рабоче-крестьянски.

Алёнка Колесникова тем временем, помахивая сумочкой, подошла к большому зеркалу и критически взглянула на свое лицо.

Не красавица. Симпатичненькая – это да. Глаза папины. Нос и губы мамины. Вот если бы нос чуть потоньше, а губы – потолще… И лицо чтоб не такое круглое. Лицо-тарелка с глазами-сливами. Меньше жареной картошки надо кушать, подруга. Она поставила сумочку на стул, прижала ладонями щеки. Лицо стало овальным. Так гораздо лучше. И с прической надо что-то делать, а то торчат патлы в разные стороны (она с удивлением подумала: а Валерка на такую каракатицу смотрит с немым обожанием…). «Как-нибудь покрашусь в блондинку, как мама».

– Слушай, – зашептал портье на ухо Мишке. – А вдруг она опять с тем типом? Еще как выскочит!

– Не, я проверил. В баре наверху сидит её пацан. Не тот. Короче. Как мы с ней зайдем в сортир, повесь табличку, типа там ремонт. Понял?

– Ох, Мишка, доиграешься…

– Да не ссы, я сказал. Она ещё и довольна останется.

Алёнка подняла глаза и увидела качка в зеркале позади себя. Тот возвышался над ней, как Эльбрус, и золотозубо улыбался.

– Ну, привет.

– Привет, – отозвалась она.

– Признала?

– А как же. Ты тот дебил из «Мерседеса».

– Поговори еще. Должок отдавать собираешься?

– Разве я должна?

Он улыбнулся еше шире.

– Еще как. Ну что, сама пойдешь или на руках донести?

Она вздохнула.

– Куда идти-то?

Если Михаил и был слегка удивлен покладистостью девочки, то виду не подал, лишь мигнул портье: не забудь, мол, о своих обязанностях («Боров драный, свернет малолетке шею, это уже серьезно, не отмажешься ни за какие бабки…»).

Будто старые знакомые, они, чуть ли не обнявшись, толкнули дверь с буквой «М» (ниже от руки: «МММ. Нас знают все!») и скрылись за ней.

– Прямо тут? – спросила Алёнка, брезгливо дотрагиваясь до стены.

– Прямо тут, – радостно подтвердил Мишка. – Вообще-то нам предлагали отдельный нумер, но, знаешь ли…

– Знаю, знаю, ты извращенец.

– Поговори мне.

Его уже охватило возбуждение. Он припер её к стене огромной ладонью, другой одновременно расстегивая ширинку на брюках, и прохрипел прямо в лицо:

– Давай, девочка, трудись. Защитничка твоего рядом нет, так что…

«Это он о Валерке, что ли? – подумала она. – Защитничек… Сидит в баре, дует пиво и воображает себя ковбоем… Артур, – произнесла она про себя, и на душе стало светло и спокойно. Ее Артур. „Ты в порядке?“ – „Коленка…“. – „Ну, это пройдет. Ты ведь гимнастка“.

– Нет, я одна сегодня. Не повезло тебе.

– Это чегой-то? – удивился качок.

– Ну, он ведь тебя пожалел в прошлый раз. Приложил пару раз о капот и отпустил. Я этим вряд ли ограничусь.

Портье с истовым облегчением перекрестился, когда девочка, смущенно улыбаясь, выскользнула из-за двери. Без мокрухи обошлось, слава тебе, Господи.

Она мельком взглянула в зеркало, поправила прическу и, покачивая бедрами, пошла наверх. Вскоре она почти бегом вернулась, таща за руку недоумевающего спутника, и они скрылись за входной дверью. Мишка появляться и не думал. Из туалета доносился невнятный шум воды {«подмывается, гад чистоплотный»).

Пять минут портье терпел, потом, матерясь, вылез из-за конторки.

Мишкины брюки аккуратной горкой лежали в грязной раковине, и на них сверху из крана текла вода. Хозяин брюк сидел, провалившись голым задом в унитаз, так что голова торчала на уровне мясистых коленок. Руки за спиной были связаны брючным ремнем. Глаза горели бешеной злобой.

– Мишка, – в ужасе прошептал портье. – Бля буду, сюда никто не входил. Только ты с девкой. Кто же это тебя так? Твой этот… дядя – он что, ниндзя какой-нибудь? Он сквозь стены может проходить?

– Козел, – прохрипел Мишка. – Что стоишь, руки развяжи! Ну, поймаю суку…

– Да как он сюда вошел?

– Кто? – заорал он. – Кто вошел? Не было никого! Это она, девка эта… Ее кто-то готовил специально. Она же убийца! Ну, поймаю…

– Нет. – Портье чувствовал, что его тело сотрясала крупная дрожь. – Нет, ты уж лучше её не лови.

Валерка покорно добежал с Алёнкой до остановки, прыгнул в подошедший автобус и только тогда возмутился:

– Муха, что за скачки? Я у бармена даже сдачу не забрал.

Автобус наконец тронулся. Алёнка вдруг погрустнела и съежилась, будто ей стало холодно. Остро захотелось спрятаться куда-нибудь, стать маленькой, словно Дюймовочка из сказки.

Народу в салоне почти не было. Она забилась на заднее сиденье, к окошку, в узкое пространство, и пожалела, что сейчас не час пик. Она чувствовала бы себя защишеннее… Так, наверно, наши далекие предки ощущали себя на открытом пространстве, среди бескрайней древней степи: возникни опасность – и не скроешься, не заберешься на дерево, и нет рядом товарища, способного прикрыть спину…

– Так объяснишь дураку или нет?

– Напоролась на одних знакомых, – нехотя ответила она, глядя в окно. – Помнишь, я рассказывала тебе. Они меня пытались посадить в «Мерседес».

– Эх, – огорчился Валерка. – Жаль, меня рядом не было. Я бы им показал!

Она постаралась не фыркнуть.

«Я в тебе не ошибся».

Алёнка вздрогнула к посмотрела на спутника.

– Что ты сказал?

– Я? Я молчу.

«Ты почувствовала вкус. Таких людей, как ты, очень мало на Земле».

– Какой вкус?

Валерки рядом не было. Салон был абсолютно пуст и ярко освещен неоновыми лампами, будто операционная. За окнами чернела ночь – ни огонька: ни светящихся окон в домах, ни фонарей, ни разноцветных реклам.

«Вкус смерти».

– Я не понимаю!

Ее охватил страх. Автобус мчался сквозь тьму без остановок и без поворотов, по одной бесконечной прямой.

Неведомый голос был настойчив.

«Во время медитации ты видела Шар. Это дано далеко не каждому, Шар разговаривает только с теми, кого выбирает сам. Многие пытались наладить контакт… И пытаются до сих пор. Их манит могущество, они верят, что могут приобщиться к Учению, стать Избранными… Глупцы! Ты боишься?»

– Боюсь. Зачем ты меня пугаешь?

«Это цена, которую ты платишь. Человек, тонко чувствующий страх, ощущающий его вкус, излучает особый вид энергии, которая питает Шар – как углекислый газ питает растение. Взамен Шар дает могущество и силу. Ты помнишь, что произошло в кафе?»

Она попыталась сосредоточиться и с удивлением поняла, что ничего не помнит. В памяти образовался провал, черное пятно.

«Ты едешь с отцом в санаторий?» – «Нет, в спортивный лагерь. Мне недавно предложили, я согласилась». – «И не посоветовалась со мной!» – «А ты мог бы мне запретить?»

Это было последнее. Наверняка произошло что-то еще, в тот промежуток между этим диалогом с Валеркой и голосом в автобусе… Страх… Страх – перед чем?

«Ты не помнишь, – констатировал голос. – Ты забыла все, как человек, попавший в экстремальную ситуацию. Одних опутывает ужас, они теряют способность к сопротивлению. Другие обретают сверхспособности, время для них останавливается…»

Вот он – страх! Перед временем, которое вдруг изменило свою структуру и вычеркнуло из памяти целый кусок… «А вдруг я кого-то убила?! Или, наоборот, убили меня, и это все иллюзия, бред, пограничное состояние перед уходом…»

– Остановите! – завизжала Алёнка. – Я хочу выйти!

Она почти плакала. Голос же, наоборот, развеселился.

«Выходи. Автобус остановится, ты окажешься дома… И забудешь все, как страшный сон. Ну?»

И ей послышался смех.

«Нет. Когда Шар выбирает человека, он не ошибается. И в тебе он не ошибся. Ты вкусила того, чего другим не дано. Ты Избранная. Ты должна пройти этот путь. Ну так что, идем?».

ИДЕМ?

– Не-е-ет! – закричала Алёнка изо всех сил.

Валерка испуганно отшатнулся.

– Ты что?

– Ничего. Наверно, просто задремала. Сон был страшный.

Она и правда вся дрожала. Он вздохнул и решительно притянул её к себе.

– Все хорошо. Я с тобой. Никто тебя не тронет. Пусть попробуют…

– Правда? – доверчиво прошептала она, прижимаясь к нему, и Валерка почувствовал такой прилив нежности, что слезы выступили на глазах.

– Правда.

Приближался Ченгкор-Дуйчин, праздник Нового года. Пушистый снег спешил укрыть перевалы, спрятать под собой караванные тропы, надеясь, что это остановит людей в их стремлении к путешествиям. Но – люди упрямые существа. В такие дни количество торговых и иных караванов, шедших в столицу, увеличивалось многократно: не успевал снегопад занести следы от копыт и колеи от огромных деревянных колес, как другой купец уже гнал лошадей и горных яков по проторенной предшественником дороге.

Святые, чьи изваяния хранились в молельнях у торговых путей, могли быть довольны обильными подношениями: никакой путник, даже самый бедный, не пройдет в эти дни мимо. Каждый оставит у подножия статуи хоть лепешку, хоть кувшинчик с маслом или белую гирлянду из тонкой рисовой бумаги.

Когда-то, в незапамятные времена, недалеко от Ньянама, расположенного на границе Непала и Тибета, жил в горной пещере отшельник. Пещера носила название Кьянна-Гья-Пхуппа, то есть «Жилище в форме желудка». Отшельник медитировал, сидя на плоском камне, одетый, несмотря на мороз гималайского высокогорья, лишь в накидку из хлопковой ткани. Он давно уже не страдал от холода благодаря жизненному теплу, которое вырабатывается с помощью правильного дыхания и произнесения сложных мантр, и не нуждался в теплой одежде. И имя ему было Миларепа, что означало «Человек, носящий накидку из хлопка».

И вот, во второй зимний месяц года Мыши медитация Миларепы была прервана ужасным грохотом и завыванием. Он вышел из пещеры и увидел на гребне скалы великого мага Наро-Бончуна, проповедника Черной веры. Тот изрыгал проклятия в адрес Учения Будды, а потом, когда слова иссякли, вызвал Миларепу на поединок в горы. Тот согласился, хотя и без большой охоты. Ему не было нужды демонстрировать свое превосходство. У подножия Джомолунгмы Миларепа погрузился в медитацию. Увидев это, Наро-Бончун расхохотался и воспарил к вершине. Но разве могла победить Черная вера? Внезапно над вершиной пика появился сияющий трон, на котором потрясенный колдун увидел Миларепу в длинном белом одеянии. Трон был украшен гирляндами из неизвестного материала чистейшего белого цвета, что означало чистоту помыслов Великого Святого.

В ярости Наро-Бончун закричал и ударил себя по лицу, осознав бессилие Зла перед Добром, и ринулся вниз, в бездну… И образовалась в горе гигантская расщелина – след падения побежденного Черного мага.

И всегда, во все времена, белая гирлянда, символизирующая цепь отшельника, считается приносящей удачу…

В храме Пяти Хрустальных Колонн, расположенном в долине Лан-Тен, Таши-Галла и Чонг-по, сопровождаемые местным настоятелем, украсили гирляндами, сделанными собственноручно (а иначе те потеряют свою силу), шею и руки статуи Великого Святого Падмы Самбхавы. Древний мастер, более древний, чем этот храм, изобразил Самбхаву в бронзе, в традиционной для йогов позе со скрещенными ногами и поднятой к уху правой рукой, в знак того, что Самбхава поет гимн.

– Я видел, что возлюбленные братья прибыли сюда верхом на лошадях, – проговорил настоятель Пал-Джорже. – Значит, ваш путь весьма далек.

– Мы направляемся в Лхассу, – ответил Таши-Галла. – Посетить дворец императора и принять участие в празднествах.

Настоятель задумчиво посмотрел на собеседника. Казалось, он хотел что-то сказать, но не мог решиться. И тут Чонг вдруг ясно увидел, как стар был Пал-Джорже. Долгие годы суровых воздержаний иссушили его тело, похожее теперь на обтянутый кожей скелет. Белое одеяние, отделанное по воротнику скромной вы-шивкой, болталось на нем, как на палке. Большая бритая голова чудом держалась на тонкой шее и покачивалась при ходьбе из стороны в сторону.

– Боюсь, вы выбрали не совсем удачное время, братья.

– Что может быть удачнее, чем канун Нового года? – удивился Таши-Галла. – Все люди становятся добрее… К тому же мы получили приглашение самого Лангдармы.

Настоятель пожевал бескровными губами.

– В столице сейчас неспокойно. Вы ведете уединенную жизнь, а мне в Лхассе приходится бывать довольно часто… Правда, я не имел счастья видеться с императором. И нельзя сказать, что я очень жалею об этом. Чем выше взбираешься, тем больнее потом падать… М-да… Конечно, внешне перемены заметить трудно. Люди на улицах выглядят так же. Так же они прославляют своего правителя. Правитель по-прежнему является приверженцем Будды. И все же…

– Вас что-то беспокоит?

– Что беспокоит… Солдаты на улицах. Конные патрули. Участившиеся убийства монахов.

– На вас нападают разбойники? Пал-Джорже помолчал. Потом сделал знак своей костлявой рукой.

– Идемте, братья.

По холодным каменным плитам, которыми был выложен коридор, они прошли в другой зал храма, посвященный, как понял Чонг, Бодхисаттвам, которым проповедовал Майтрейя. Помещение венчалось высоким куполом, окрашенным в нежно-голубой цвет. У дверей, по бокам, в нишах, стояли традиционные флаги Чжал-Цены. Таши-Галла и Чонг церемонно поклонились у входа и вслед за настоятелем прошли в. глубь зала, к большому алтарю, расположенному перед фигурами святых.

И тут Чонг невольно вскрикнул.

Он увидел бы это и раньше, но широкие окна храма, построенного в китайском стиле, были закрыты тяжелыми ставнями, и свет лишь робко пытался доползти до алтаря с изображением Колеса Жизни. Резные фигуры были яростно искромсаны. У одной, той, что находилась дальше всех от алтаря, была отрублена голова… Чонг увидел голову в углу, перед единственным открытым окошком. Она лежала на грубом деревянном столе, и молодой монах с грустным лицом колдовал с тонкими резцами, кистями и мисочками с краской, пытаясь вернуть скульптуре жизнь.

Задние двери были выбиты, и Чонг увидел нескольких монахов, трудившихся в галерее над поруганными священными текстами, которые когда-то покоились на деревянных полках вдоль стен, теперь же валялись как попало на полу.

– Как это случилось? – дрогнувшим голосом спросил Таши-Галла.

Настоятель отрешенно смотрел на изуродованные статуи. Для него они были живыми. И он физически ощущал боль во всем теле, как будто оружие в злых руках наносило раны ему, а не мертвому равнодушному дереву.

– Они нагрянули позавчера, незадолго до рассвета… С факелами, на лошадях. Их было около трех десятков. Те из братьев, кто был призван защищать Храм, вышли наружу. Они пытались остановить бандитов, но те были хорошо вооружены, и их было больше…

Он замолчал, будто ком в горле мешал ему говорить.

– Многие братья умерли с честью. Бандиты ворвались в галерею, потом – сюда, в зал Бодхисаттв. Я встал перед алтарем и попросил их убить и меня… – Настоятель горестно взмахнул рукой. – Но меня не убили! Один из них расхохотался и сказал, что от меня мертвого им будет мало пользы. Лучше пусть я останусь жить и расскажу всем, кто поклоняется великому Будде, какая участь их ожидает.

Семерых монахов, павших в бою, погребли перед самым закатом. Таши-Галла попросил разрешения остаться вместе с Чонгом на некоторое время в храме.

– Оставайтесь, – радушно ответил Пал-Джорже. – Мы будем рады. Собственно, я был бы рад ещё больше, откажись вы вовсе от поездки в столицу.

– Вы связываете то, что случилось здесь, с обстановкой в Лхассе?

Он хмуро указал на стену за алтарем.

– Мы успели отремонтировать её. Пришлось красить заново (видите, цвет немного отличается? Это потому, что краска ещё не высохла). Бандиты намалевали на ней свой знак. Вот такой. – И настоятель начертил на земле прутиком. – Вам это говорит о чем-нибудь?

Рисунок больше всего походил на паука. Чонгу он не был знаком, зато его учитель, кажется, понял все прекрасно. Лицо его стало таким мрачным, что Чонг поостерегся приставать с расспросами. Только на рассвете следующего дня, когда храм Пяти Хрустальных Колонн остался позади, любопытство наконец пересилило.

Низкорослые мохнатые лошади темной масти, пофыркивая, шли шагом, осторожно ставя копыта на утоптанный снег. Недавно здесь прошел караван. Таши-Галла безучастно покачивался в седле. Несмотря на пронизывающий холод, он был одет легко, только мохнатая теплая шапка наползала на самые брови.

– Это был знак Солнца, – вдруг проговорил он. – Знак Бон. Маги используют его для вызова духа Небесного Огня. Это очень сильное колдовство.

– Значит, на храм напали не разбойники?

– Зачем разбойники стали бы тратить время и громить статуи святых? Они сразу бросились бы грабить сокровищницу. Нет, у них были другие мотивы. Ненависть… Я уже жалею, что взял тебя с собой.

– Но вы же едете…

– Я не вправе отказаться от приглашения императора. Но я не хотел подвергать опасности ещё и тебя.

– Ну, – беспечно отозвался Чонг. – Настоятель ведь сказал, что в столице пока все по-прежнему. Пусть на улицах солдаты, зато никто не решится напасть от крыто.

Таши-Галла тяжело вздохнул.

– Ты молод и глуп. Там, в императорском дворце, зреет гнойник. Он сидит ещё глубоко… Но те бандиты, что напали на храм, – это уже ростки. Они чувствуют свою силу и безнаказанность. Нет, все-таки я должен был ехать один.

– Я уже взрослый, учитель. И могу за себя постоять.

Таши-Галла внимательно посмотрел на своего ученика, и его губы тронула улыбка.

– Конечно, ты взрослый. Помнишь тот день, когда ты откатил камень и спас жизнь детенышу барса?

– Если бы не вы…

– Нет. Спарша обязан жизнью только тебе. Ты совершил настоящее чудо – своей любовью и терпением. Он помолчал.

– У него был раздроблен крестцовый отдел позвоночника. Барсенок был обречен. Честно говоря, я про сто не знал способа вернуть его к жизни.

По лицу Чонга скользнула тень.

– А я был так зол на вас… Вы отказались рассказать мне рецепт приготовления снадобья, и я подумал… Подумал, что вы не хотите, чтобы зверь выжил.

Некоторое время они ехали молча, бок о бок. Изредка Чонг незаметно поглядывал на учителя, гадая, сердится тот или нет.

«Разве я говорил тебе, что владею каким-то особым секретом?» – «Ага, теперь вы отказываетесь!» – «Пойми, его невозможно спасти». – «Тогда зачем я откатывал камень? Зачем я дал ему надежду? Пусть бы он умер быстро и легко…» – и на глазах у него закипели слезы. Ему хотелось заткнуть себе уши, оглохнуть вовсе, только бы не слышать, как маленький пушистый комочек дышит, надрываясь, пуская розовые пузыри – все медленнее, медленнее…

– Ты никогда не замечал, мой мальчик, что зло выглядит привлекательнее, чем добро? Оно шире, разнообразнее… И иногда кажется более могущественным. Твоего барсенка можно было воскресить с помощью обряда Тантры. Мне знаком этот обряд. Бывает, что родственники умершего приходят к Черному магу с одной-единственной просьбой: вернуть к жизни любимого человека… И не хотят понять (любящее сердце часто лишено способности слушать доводы разума), что маг не в силах это сделать. Он может лишь заставить ожить мертвое тело – душа же ему не принадлежит. Его обычно не слушают. Только просят…

Я смог бы проделать то же самое и со Спаршей, Но я знал последствия. И когда на следующее утро я увидел, что барсенок жив и что это была не просто бездушная мертвая оболочка… Я понял, что нашел своего преемника.

– Значит, рецепта не существовало, – пробормотал Чонг.

– Ты нашел его сам.

Произнеся эту фразу, Таши-Галла чуть развернулся к своему ученику. И это спасло ему жизнь. Стрела с черным оперением на ладонь разминулась с его спиной и со звонким щелчком ударилась о камень.

Вторую стрелу, нацеленную в грудь Чонга, учитель поймал на лету, будто вынув её из воздуха.

– Канун Нового года, – пробормотал он сквозь зубы. – Все кругом радуются и становятся добрее, прости меня, Господи…

Десятка два всадников, одетых вполне по-разбойничьи, с гортанными криками взяли их в кольцо. Однако если это и была обычная шайка, грабящая на дорогах, то удача сопутствовала им во всем. Чонг успел отметить дорогое оружие, сработанное кузнецами Базго, и богато украшенную монгольскую сбрую на лошадях.

Прокаленные на горном солнце черные лица скалились в волчьих усмешках. Скрюченные пальцы подрагивали на рукоятках мечей. Мигни вожак – и вся свора туг же кинется на жертву и растерзает её в мгновение ока…

Однако вожак не спешил. А куда спешить? Он ощущал небывалую ранее силу и уверенность. Это была его земля. Ни один правительственный отряд не сунется сюда – это гарантировал знак, который вожак носил с собой.

Не слезая с коня, он отвесил шутовской поклон.

– Великий отшельник решил совершить паломничество? И какие же дары вы везете Амиде Будде?

Всадники загоготали.

– Мы готовы отдать вам все, что имеем, – сказал Таши-Галла, незаметно сдвигаясь и прикрывая своим телом Чонга. – Ибо Будда учит, что рука дающая не оскудеет. Однако не вы ли недавно учинили разбой в храме Хрустальных Колонн? – И взгляд его скользнул по фигуре бандита вниз, к поясу.

Вожак непроизвольно опустил руку к поясу, стараясь прикрыть ладонью грубо сделанный талисман из зеленоватой бронзы. Знак Солнца, мелькнуло в голове у Чонга. Бон, Черная религия.

Таши-Галла улыбнулся, будто вел светский разговор о погоде.

– По-моему, ваши сердца не смягчить даже самыми богатыми дарами, – произнес он.

– Убить их, – коротко приказал вожак, и свора кинулась…