Текст книги "Консервативный вызов русской культуры - Красный лик"

Автор книги: Николай Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

В. Б. Я бы тебе слегка возразил. Что может сделать даже благородный Вяхирев со своим Газпромом из того, что раньше делало для культуры государство? Сколько роялей надо для всех музыкальных школ России? Ведь все исчезло. Ладно, Вяхирев подарил что-то Соловкам, Брынцалов подарит от своих щедрот что-нибудь на Курилы, а в целом-то все погибнет. Да и подаренное не переживайте, утащат с тех же Соловков, не дожидаясь приезда музыкантов...

Н. Г. Ты меня не так понял. Я с тобой согласен: это функция государства, но на безрыбье и рак – рыба. Когда я стал министром культуры СССР в 1989 году, бюджет культуры составлял по Союзу 1,2% от бюджета страны. Все-таки общими усилиями мы смогли увеличить этот процент до 1,8% в 1991 году. Сейчас процент бюджетного финансирования по культуре составляет 0,86% – вот и весь наш вход в цивилизованное общество. Разве не понятно, что страна теряет молодое поколение? Уже два миллиона из них не учатся в школах, колются, опиваются. Это все результат умышленно насаждаемой "культуры" насилия, жестокости, продажности всех и вся.

В секретном докладе Алена Даллеса Конгрессу США в 1945 году было сказано: "Окончится война, и мы бросим все, что имеем, все золото, всю интеллектуальную мощь на оболванивание и одурачивание русских людей. Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в те фальшивые ценности верить. Мы найдем своих единомышленников, своих союзников в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного, необратимого угасания его самосознания. Из литературы и искусства мы постепенно вытравим их социальную сущность. Все будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Надо создать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства. Словом, всякой безнравственности. В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху".

Такова была программа наших противников уже в 1945 году, когда мы были союзниками. И, надо отдать должное, им это удалось. Русский народ распят. Кто держит крест? Власть. Кто гвозди? Средства массовой информации. Кто молоток? Те, кто отдает голоса этой власти. Кто поддерживает эту власть? Америка.

В. Б. Николай, я хотел бы задать тебе как заместителю председателя Комитета по культуре вопрос: ну а Дума в состоянии хоть чем-то помочь отечественной культуре? Правительство при слове "культура" хватается за кольт – это понятно. Всем чубайсам и немцовым культура, а особенно русская культура, не то что не нужна – ненавистна биологически. Что может им противопоставить Дума? В комитете по культуре, где работают прекрасные люди самых разных направлений, но стремящиеся сохранить былое величие культуры, приумножить его, вы вместе со Станиславом Говорухиным способны реально что-то сделать?

Н. Г. В прошлом году был принят закон о поддержке отечественной кинематографии. Он был принят в трех чтениях, очень быстро. Практически единогласно. Большинство было ошеломляющее, мы как бы заранее преодолевали вето президента. Правительство, как мне кажется, в лице Черномырдина сознавало те обязательства, которые накладывались на него. Но сейчас Виктор Степанович идет на поводу у Чубайса. Чего стоит один секвестр... Мне Анатолий Борисович кажется умным, очень расчетливым и очень нерусским человеком. Человеком, преследующим интересы западных стран. Ельцин, конечно, всегда на его стороне. Черномырдина держат, как клапан, выпускающий ностальгические пары воспоминаний о великом прошлом...

Так вот, мы приняли закон о поддержке отечественного кино. Правительство дало нам согласие, а в результате закон совершенно не действует. Закон попран, он оставлен правительством в забвении. Киностудия "Мосфильм", когда-то крупнейшая в Европе, с пятью тысячами опытнейших профессионалов кино пошла "под нож".

Беда в том, что, принимая законы, мы не властны воздействовать на исполнительную власть. Такова конституция.

В. Б. Тот же закон о культурных ценностях, который принят и вами, и Советом Федерации, Ельцин, нарушая даже свою Конституцию, не подписал. Что нужно для того, чтобы этот закон заработал? Смещение Ельцина?

Н. Г. Все-таки похоже, депутаты Думы – не более, чем куклы. Да и в самой Думе тенденция соглашательства доминирует. Говорю как свидетель...

Что касается закона о культурных ценностях, то могу сказать, что должен был сделать президент. Дума и Совет Федерации преодолели его вето, он обязан был подать в Конституционный суд. Он этого не сделал, поступил вопреки Конституции. Так же, как и четыре года назад стрельнул в Парламент, убил сотни русских людей, какая разница! В Чечне убил сотни тысяч, ну и что? Главное – он у власти. Президент, к несчастью, на примере этого закона о культурных ценностях продемонстрировал абсолютно антирусскую, пронемецкую позицию. Он пошел против народа. Против его памяти. Он просто сплясал чечетку на гробах двадцати семи миллионов погибших соотечественников. Такого бы не позволил себе ни один президент в демократической стране. Германия по закону обязана была компенсировать наши потери. Германия эту компенсацию признала. Признала меры по изъятию имущества "необратимыми". Это записано в международных договорах.

Президент попрал международное законодательство, а заодно и память тех, на гробах которых он так лихо дирижировал при уходе советских войск из Германии. Это последовательная политика президента.

В. Б. Но вместе с Ельциным ее проводит и его "культурное окружение". Ельцина поддерживал покойный Окуджава, за него – Виктор Астафьев. Почему крупные мастера искусств – вместе с разрушителем? А, скажем, былые антисоветчики нынче вновь в оппозиции к нынешнему режиму. Такими были покойные Синявский, Максимов, Авторханов, такими остаются здравствующие Солженицын, Зиновьев, Буковский...

Н. Г. Знаешь, когда-то я уважал Любимова, мне очень нравился "Матренин двор" Солженицына. Я считал, что нюансировка Ростроповича в семидесятые годы была непосильна никому другому из виолончелистов. Все эти выдающиеся по тем временам литераторы, музыканты, режиссеры, помимо профессии, зарабатывали еще и на инакомыслии, противостоянии Советской власти. Нет, они не стремились к власти, но они хотели, чтобы им платили по совместительству. Сейчас инакомыслие неоплачиваемо. Какой смысл? Нет сверхдержавы. Она уничтожена. Нынешняя российская власть весьма удобна нашим противникам, поскольку властвует под диктовку. Стоит ли противнику нести расходы на противостояние такой власти?

Сейчас, будь в оппозиции Гегель, Монтень, Сенека и Талейран, вместе взятые, они были бы невостребованы, нет былого колосса. Нет Советского Союза. Дело сделано.

Разумеется, есть нюансы. Отец того же, скажем, Окуджавы, был расстрелян, мать отсидела 19 лет. Мой отец ушел на фронт добровольцем 23 июня 1941 года, имея пять душ детей, и погиб. У каждого из нас свои корни, каждый действует соответственно своей жизненной ретроспективе...

В. Б. Теперь вернемся к твоему театру. Каковы планы?

Н. Г. Я бы хотел в нем просто работать. Просто работать над спектаклями. Для меня главное – реализация замысла. Хочу поставить Виктора Гюго. После этого – "Ревизора" Гоголя. Потом – спектакль о Пушкине. О большем я и не думаю. Поэтому о какой-то системе или о каком-то направлении в театре я и говорить, и думать не хочу.

Главное, чтобы люди хорошо реализовали себя в профессии. Желательно талантливые люди. Но у меня нет финансов для реализации замыслов. Хожу с шапкой по кругу: "Дайте двести миллионов, и я сделаю спектакль по роману Гюго". Я даже не рискую обратиться к Зюганову, хотя этот спектакль мог бы быть в копилке компартии.

В. Б. Я уже слышал от разных людей, что, мол, у компартии денег просить не будем. Почему? Компартии разных стран, не скрывая того, выделяют деньги на те или иные книги, газеты, спектакли, пропагандирующие их позицию. Что зазорного в том, чтобы, скажем, поставить яркую "красную" пьесу с привлечением денег от КПРФ? Почему надо ставить такие пьесы, униженно прося денег в разных банках?

У компартии есть определенные деньги, и ей необходимо иметь свое художественное издательство, свои газеты, свою программу на телевидении, свои спектакли... Почему же Александр Проханов ни разу не брал деньги у компартии, ни вы на свои постановки, ни Николай Бурляев на свой славянский фестиваль? Если партия защищает интересы народа, почему бы часть средств, имеющихся у нее, не выделять на отечественную культуру?

Н. Г. Думаю, у партии тоже нет денег. Я чувствую в ней духовную, моральную крепость, но материально ее ресурсы невелики.

В. Б. Очевидно, надо опираться и на те силы, которые заинтересованы в укреплении России, каких бы взглядов они ни придерживались, откуда бы ни пришли. Возможно, необходимо искать компромисс с тем же Лужковым, с которым мы не раз судились, с какими-то структурами, не нужными западному "цивилизованному" миру и потому опирающимися на национальное развитие самой России?

Н. Г. Юрий Лужков – опытнейший хозяин, он мудро правит Москвой, дотирует пенсионное обеспечение, помогает многим театрам. Но не нашему. Если же такое случится, это, считаю, будет говорить и о его политической мудрости.

В. Б. А что вообще сегодня происходит в культуре, в театре? Видишь ли ты новые имена, явления? Или нет времени ни на что?

Н. Г. Вот пример. В нашем театре поставил спектакль "Дурь" молодой режиссер Кирюшенко. Интереснейший спектакль, но о нем же – нигде ни слова...

Во всем я ценю – профессию. Слесарь-инструментальщик приходит к себе на завод. У него должны быть прекрасные инструменты. Посредством своего дарования, чутья, улавливающего доли микрона, он с помощью инструментов реализует замысел конструктора.

Для реализации, скажем, того же "Иванова" необходимо спокойное душевное состояние. Нужен режиссер-постановщик, который приходит в хорошем расположении духа, зная, что артисты (а это основной инструмент) у него в порядке, сыты и довольны, что они не подрабатывают по ночам в ларьках, что не подметают офисы. Они приходят, настроенные на творчество. Так вот, всего этого сегодня нет. Артист нищ, издерган, замучен бытом.

В. Б. Николай, ты собираешься играть Иванова в своем спектакле. Как ты оцениваешь Иванова? Что это за русский характер?

Н. Г. Одно из определяющих свойств русского характера – способность брать на себя чужую вину. Сегодня многие просвещенные, совестливые люди, настоящие интеллигенты, добровольно уходят из жизни. Начиная с академика Нечая и кончая офицерством: за год покончили жизнь самоубийством более пятисот офицеров. Они не могли больше жить среди негодяйства, творящегося в стране. Они ничего не могли изменить к лучшему и винили себя во всем происходящем. Иванов сродни таким людям. Он ушел из жизни, не желая прозябать в условиях подозрительности, предательства, обвинений, всей этой грязи. Пьеса кажется мне не просто современной, но и своевременной.

В. Б. Классика, наверное, всегда своевременна. Мы вместе много говорим о советской цивилизации. Когда ты был министром культуры СССР, как ты понимал именно советскую культуру? В чем ее цель?

Н. Г. В том, чтобы сохранить традиционную общность народов и национальностей, живущих в нашем государстве. В том, чтобы люди были людьми. Нынешнее глумление над нашей историей в СМИ и лицемерные призывы к согласию заставляют меня сказать вот что:

каждый гражданин должен отдавать себе отчет, что 25 октября 1917 года было, было 22 июня 1941 года, было и 9 мая 1945 года, был Парад Победы, когда фашистские знамена пали к подножию Мавзолея Ленина. Ленина, чье появление в истории Государства Российского было естественным и необходимым явлением народного развития. Ленина, который силою своего гения помог народу совершить тяжелый переход, сопряженный с опасностями.

Победа в Великой Отечественной – величайшая Победа, которой может и не случиться в будущем России. И это была Победа народа во главе с коммунистической партией под руководством Сталина. Человек, который хочет видеть правду, чувствовать ее, может и должен углубиться в советскую эпоху, посмотреть, как Россия продолжала жить новою жизнью после смерти Ленина, как преобразовывалась без помощи его гения, как обрела со Сталиным положение сверхдержавы, при всех светлых и темных сторонах, ибо в жизни человека и в жизни народов нет возраста, в котором бы не было и тех, и других сторон.

Александр Проханов

Проханов Александр Андреевич, прозаик, родился 26 февраля 1938 года в Тбилиси. Выходец из старинного рода молокан и русских баптистов, которых еще Екатерина Великая сослала в Закавказье. В 1960 году окончил Московский авиационный институт имени Орджоникидзе. Несколько лет работал инженером-ракетчиком. Еще в институте начал писать стихи, а потом и прозу. В середине шестидесятых резко сменил образ жизни и уехал работать лесником сначала в Карелии, а потом в Подмосковье. Член Союза писателей СССР с 1972 года. С конца 60-х годов – корреспондент "Литературной газеты". Ездил по всем горячим точкам планеты, начиная с острова Даманский. Подолгу находился в Афганистане в период проведения военной операции нашим ограниченным контингентом. С 1985 года – секретарь правления Союза писателей РСФСР. В 1989-1990 годах был главным редактором журнала "Советская литература". С декабря 1990 года – главный редактор газеты "День", а после ее запрещения ельцинским режимом и разгромом редакции в октябре 1993 года основал новую газету "Завтра". Автор "Слова к народу", который считается манифестом сторонников ГКЧП в августе 1991 года. В КПСС никогда не состоял. Награжден орденами Трудового Красного Знамени, "Знак Почета" и Красной Звезды. Увлекается рисованием, коллекционирует бабочек. Убежденный сторонник сильного государства. Автор более тридцати книг. Лауреат премии "Национальный бестселлер". Живет в Москве. Женат. Имеет троих детей.

Они – первопечатники,

Взрывчатники, свинчатники,

Они – первопрестольники,

Тринитротолуольники.

Девочка в гробу,

Божьему рабу

Дай гранатомет,

Сладок, как мед.

Один ваххабит

Убит.

Другой ваххабит

Побрит.

Третий ваххабит

Поехал в Ирбит.

В глазах рябит.

У меня дружок был Гена,

Выпил рюмку гексогена.

Если ночью не взорвусь,

Утром Сашей назовусь.

Девочка в гробу,

Дай мне вербу.

Посажу в Печатниках,

Полью из чайника.

В Чечню полечу,

Мои раны залечу.

Полевые командиры,

Пулевые командиры.

Пули высверлили дыры

В бородатых головах.

Не спасли ни капониры,

Ни Аллах.

Не помню ни званий, ни лиц, ни имен.

Попал в окруженье ОМОН.

Парень из Липецка.

Рана липкая.

Парень из Вологды,

Рана колотая.

Парень из Ельни,

Рана стреляная.

Пошли в рукопашную.

Огня не мешало бы.

Нету Степашина,

Нет и Рушайло.

Давно не видели в отряде этих бар.

Опять звучит во тьме "Аллах акбар".

Штык-ножом пронзил я ваххабита,

Разорвал я до ушей чеченцу рот,

Было мне за Родину обидно,

Было мне обидно за народ.

Оттого в руке моей кровавой

Яркий и прекрасный, как топаз,

Вырванный из костяной оправы,

Стекленел чеченский мертвый глаз.

Оттого моей невесте милой

Приказал я долго не тужить,

На мою солдатскую могилу

Аленький цветочек положить.

Играет Березовский в казино,

Танцует с кастаньетами Гусинский,

Потеет Ходорковский в бане финской,

Все русское добро в Манхэттен свезено.

Стоит Россия в продранной рубахе,

И держит русский голову на плахе.

Блистает в воздухе чеченская секира,

Блестит алмаз еврейского банкира.

С тех пор, как у меня на сердце лед,

Мне другом стал один гранатомет.

Лети, лети печальная граната,

За Терек, за Дунай

до штаб-квартиры НАТО.

Благослови меня, владыко Иоанн,

Чтобы накрыл меня спасительный туман

И я проник к Басаеву на базу,

Что сразу возле дома "ЛогоВАЗа".

И пусть враги услышат чутким ухом,

Как я пускаю преданную "муху".

Жужжи, жужжи, веселая шалунья,

Пусть враг не доживет до новолунья.

Пусть разлетится, как гнилая ваза,

Лепной дворец приемов "ЛогоВАЗа".

И я исчезну, грозный аноним.

Так мы Москву от взрывов сохраним.

Пусть Березовского коснется "муха",

И сразу у него пройдет желтуха.

Боже правый, сладчайший Христос,

Я тебе автомат мой принес.

Серафим шестикрылый, пернатый,

Положу пред тобою гранаты.

Чудотворец Никола, прости,

Я забыл пистолет принести.

Пройдет зима, наступит лето

И ты услышишь песню пистолета.

Артиллеристы, Сталин дал приказ.

За Тереком с чеченцами "КамАЗ".

Осталась от него лишь струйка дыма.

Горит в сердцах у нас любовь

к земле родимой.

Идут за Сунжею чеченские "тойоты".

"Сто третий", подымите вертолеты!

Осталась от "тойот" чеченских вонь.

За нашу Родину – огонь, огонь!

Хочу, чтоб убивать и грабить перестали,

Чтоб пулеметы их дома хлестали,

Чтоб им ночами снова снился Сталин.

А там глядишь, из Грозного да в Таллин.

Не говорите нам, что мы фашисты.

У нас в Рязани яблоки душистые.

У нас в полку слагают песни вольные

Орудья нарезные, гладкоствольные.

Пусть певица Танечка Петрова

Мне поет до самого Покрова.

А потом поет до Рождества.

Дуб зеленый, где твоя листва?

Александр Проханов

С БЕРЕЗОВСКИМ Я ВСТРЕЧАЛСЯ НА ПОДЛОДКЕ...

Злые вопросы автору нашумевшего

романа "Господин Гексоген"

После публикации романа Александра Проханова "Господин Гексоген" еще в конце прошлого года в газетном варианте, как совместный выпуск "Советской России" и "Завтра", очень быстро в нашем слегка закиснувшем от отсутствия ярких произведений культурном пространстве поползли слухи, один нелепее и грандиознее другого. И чем ошеломительнее был успех у нового романа, тем неожиданнее слухи. Как оказалось, все наше общество свято верит в теорию заговоров, оно уверено, что успех романа подготовлен заранее, в таинственных кабинетах. Никто из идеологов нового порядка оказался не в состоянии просто поверить, что читателям, журналистам, издателям, критикам надоела десятилетняя скучнейшая либерально-буржуазная жвачка букеровских лауреатов, всем захотелось живой злободневной художественной литературы, и первым камнем, здоровенным булыжником, брошенным в витрину либерального литературного бомонда, оказался вовремя подоспевший роман Проханова. А вот издатели-эстеты из "Ад Маргинем" Александр Иванов и Михаил Котомин поверили, издали роман уже в книжном варианте с обложкой работы модного книжного художника Андрея Бондаренко – и победили... Каждую неделю печатаются новые тиражи, за месяц общая цифра экземпляров "Господина Гексогена" приблизилась к ста тысячам. Обложка с нарисованным черепом Ленина при галстуке вызвала новую волну слухов. А тут еще феноменальный прорыв в шорт-лист самой популярной литературной премии "Национальный бестселлер" с невиданным отрывом в 9 баллов от ближайшего конкурента. И опять слухи: мол, что-то здесь не так... Я решил собрать эти страшные слухи вместе и порасспросить моего друга Александра Проханова об их достоверности. Слухов никаких мы не боимся, поэтому без страха и сомнения, даже с некоторым любопытством решили развеять страхи друзей и удовлетворить любопытство обывателя.

Владимир Бондаренко. Во многих газетах утверждается, что успех вашего романа "Господин Гексоген" напрямую связан с поддержкой этого проекта Борисом Березовским, что именно на его деньги и издан роман, и закуплены десятки лучших либеральных перьев, и проводится мощная раскрутка романа по всем каналам ТВ и во всех влиятельных газетах. Так ли это? Говорят, вы даже встречались где-то или с самим Березовским или с его представителем?

Александр Проханов. Теперь, когда раскрутка уже состоялась, я понимаю, что шила в мешке не утаишь. Должен признаться, что встреча с Борисом Абрамовичем Березовским у меня состоялась. Она была обставлена чрезвычайно конспиративно, для меня было не просто и рискованно встретиться с ним. Встреча состоялась на борту американской подводной лодки класса "Огайо" в Тирренском море. После огромной паузы в общении, когда мы долгое время не имели реальной возможности видеться друг с другом, я увидел, что изгнанник печален, исполнен нежности к нашей Родине. Мы, обнявшись, долгое время бродили по подводной лодке, иногда поднимались на верхнюю палубу. Действительно, он расспрашивал меня о романе. Многие образы его, особенно тот, в котором угадывался он сам, показались ему обольстительно прекрасными. Он нашел массу совпадений, массу тонких, угаданных мною черт его характера. Благодарил за этот прекрасный, любовно и нежно выписанный образ.

Борис Абрамович не мог долго оставаться на подлодке. За ним прилетел американский вертолет и унес его с подводной лодки в неизвестном направлении. Перед тем как улететь, он спросил у меня реквизиты, чтобы оказать финансовую помощь. Я как-то засуетился и отдал ему все реквизиты, но когда вертолет улетел, я обнаружил, что это были реквизиты фонда в поддержку жертв Холокоста. Я понимаю, почему такая активность сейчас развита этим фондом. Видимо, деньги, которые предназначались мне и моему "Господину Гексогену", пошли на реконструкцию музея в Майданеке и Треблинке.

В. Б. А на самом деле, мог бы Борису Березовскому пригодиться роман "Господин Гексоген"?

А. П. Я думаю, что Березовский такой человек, которому все могло бы пригодиться. Вся Россия целиком или разрезанная на восемьдесят кусков. Ему пригодились Доренко и Невзоров... Березовскому годится все, что плохо лежит.

В. Б. Почему "Независимая газета" то ругает роман, то хвалит? Сначала была опубликована отрицательная рецензия Игоря Зотова "Сермяжное барокко", затем он же выдвинул этот роман на премию "Национальный бестселлер" правда, после того, как его же выдвинул еще один номинатор, Олег Пащенко из Красноярска. Сейчас Игорь Зотов оправдывается в своих передовых, уверяя, что и роман не так уж хорош, и вы отнюдь не его любимец...

А. П. Когда я увидел первую рецензию Игоря Зотова на роман под названием "Сермяжное барокко", она показалась мне достаточно язвительной и негативной. Я отдал ее своим новым издателям, возмущаясь: мол, что же тут понаписали?! Александр Иванов и Миша Котомин объяснили мне, что это блестящая рецензия. Так сегодняшние критики обрабатывают любую приглянувшуюся им книгу. Некая ирония, некий скептицизм. Определенная доля черных чернил. Критики стали как каракатицы: прежде чем тебя облобызать, обязательно плюнут тебе в лицо этим черным настоем яда. Что же касается самого Игоря Зотова, с которым я, к сожалению, не знаком, то отдаю ему должное: он создал блестящую рубрику в "Экслибрис НГ", где творит новые репутации и крушит старые. Это целая магическая лаборатория по созданию виртуального литературного процесса. Я не могу объяснять тексты Игоря Зотова рационально. Зотов – человек загадочный, таинственный, он неисчерпаем, как электрон. Он скорее объект для фундаментальной физики, чем для моего лирического взгляда.

В. Б. Почему ваш роман "Господин Гексоген" так дружно поддержали многие молодые критики и издатели леволиберального радикального толка? Видите ли вы возможность смычки леворадикальной эстетики с левыми политическими силами?

А. П. Народилось новое поколение интеллектуалов, которым сейчас 25-27-30 лет, это молодые люди, которые начинали как яростные демократы, наполненные антисоветским, антикоммунистическим пафосом. Они в свое время приветствовали либеральную революцию, разрушившую страну, партию и общество. Прошли годы, все деградировало, все оказалось продажным. Молодые либералы повзрослели, начитались книг, у них появились связи с такими же, как они, интеллектуалами на Западе. И они резко полевели, радикализировались. Первая попытка связать красную политику с радикальной культурой была сделана Эдуардом Лимоновым, когда он только что вернулся в Россию из идеализированного обществом Запада. Лимоновская партия зарождалась как некий интеллектуальный клуб, куда первыми пришли вовсе не боевики и не гранатометчики, а рокеры, художники, музыканты, поэты, философы с новым стилем, с новым дизайном. Курехин, Летов, Витухновская... И сам Лимонов был такой. Из этой небольшой, радикальной и энергоемкой культуры создалась такая же энергоемкая партия, и все их акции политические – это такие перфомансы, которые, правда, стоят их отчаянным авторам и свободы, а иногда даже жизни. Что может быть зрелищнее и прекраснее, чем отхлестать сытую физиономию британского принца Чарльза красными гвоздиками? Такой художественный акт ничем не хуже акта молодогвардейца Сергея Тюленева в годы Великой Отечественной войны. Это героизм, которого нам так не достает. Это все равно, что поднять красный флаг над фашистской комендатурой. Такая очень важная для нас смычка происходит. Она будет втягивать все больше и больше молодежи в радикальную политику. Я в своей политической практике, в своих дискуссиях, которые веду постоянно в среде коммунистов, все время упрекаю их в старомодности, в некоторой отсталости, в изнурительной тавтологичности. Я мечтаю о вторжении авангардной интеллектуальной молодежи в наши ряды. Молодежи, которая готова рисковать, готова ошеломлять, эпатировать сытых буржуа. Революция – это всегда эпатаж, всегда взрыв и всегда авангард.

В. Б. И как ты думаешь, готовы ли сегодня лидеры КПРФ, тот же Геннадий Зюганов, пойти на смычку с молодыми авангардными радикалами?

А. П. Я думаю, что все на все способны. Все зависит от того, что будет предложено и кем. Какая форма давления будет оказана. Найдутся ли в недрах красного истеблишмента несколько активных посредников, объединителей, любящих и ценящих авангард. В той степени, в которой от меня это зависит, я делаю все для такого сближения. Я даже рассматриваю нынешний ошеломительный бум от моего романа, эффект от него, как результат такого взаимодействия.

В. Б. Но в этом расширении эстетических зон взаимодействия есть ли какие-то табу, какие-то границы, которые нельзя перешагивать? Тебя не напугало сотрудничество с такими "аморальными" изданиями, как эротический "Плейбой"?

А. П. Я думаю, что самыми аморальными изданиями на сегодняшний день являются такие газеты, как "Известия", которая глумится над своим народом, поддерживая самые губительные для народа либеральные реформы, которая продолжает дуть в дудку, способствующую вымиранию миллиона русских людей в год. И на костях погибших преуспевают близкие "Известиям" олигархи. Вот это аморально и отвратительно. Такая газета даже страшнее какой-нибудь порнушной газеты, рекламирующей скотоложество. А в самом "Плейбое", в котором вышло мое огромное интервью, я ничего страшного и возмутительного не заметил. Красивая обнаженная натура, прелестная женская грудь, но такие же груди гроздьями висят на рекламных щитах по всей Москве. Сексуальная революция, которая прокатилась по миру, а потом пересекла всю Россию туда и обратно, сняла табу с обнаженного женского тела. И этот, достаточно наивный по нынешним временам, дизайн "Плейбоя" меня никак не смущает...

В. Б. Не считаешь ли ты, что издательство "Ад Маргинем", выпустившее роман, осознанно, провокационно подставило тебя, поместив на обложку ужасающий череп Ленина? Согласовывался ли с тобой проект обложки? Почему ты дал добро? Как ты сейчас относишься к Ленину?

А. П. Мои отношения с этим издательством были таковы. Я изначально продал им все права на рукопись. Это не баснословные деньги. На эти деньги нельзя построить авианосец. На эти деньги даже нельзя подарить галстук-бабочку Борису Березовскому. Это очень маленькие деньги. Но я почувствовал в этих адских магах, как я их называю, силу, умение и какой-то новый взгляд на издательскую культуру. Поэтому я отдал им все на откуп. И редактуру текста, которую они произвели, и дизайн обложки, который они создали, я не контролировал. Я увидел только готовую книгу. Смущает ли это меня? Нет. Когда я увидел книгу, увидел обложку – мне ли возмущаться и падать в обморок после того, что я видел, как из танковых пушек вырываются снаряды и гвоздят по Дому Советов в 1993 году или как эти танки размолачивают кишлак Мусакалы, когда я видел море народной крови и груды трупов, когда я видел вблизи все крушение родного мне государства, – мне ли пугаться черепа Ленина? Ленин – великий человек, великий революционер, человек, который поднял на дыбы весь мир, это и есть Господин Гексоген. Ленин взорвал планету, взорвал буржуазный мир, он, по сути, всю планету сделал красной. Такие люди не могут выглядеть прилизанными, с нежно зачесанными косицами. У таких людей могут быть три головы, может быть шестьдесят крыльев, это мистические люди. Он может быть с голым черепом, а потом превратиться в восхитительную женщину, может быть каким-то птеродактилем или же с апостольским ликом. Это стомерное явление. Святоши, которые хотят видеть Ленина уютно лежащим в Мавзолее, или Ленина в детстве с кудрявой головой, или когда он в валенках ходил по снежной мостовой, эти святоши проповедуют ханжество и пустоту. Ленин – всякий. В том числе и такой. Он может быть еще и страшнее. Для белой гвардии. А для красной гвардии он может быть восхитительным божеством. Меня это не смущает.

В. Б. Потерял ли ты сам доверие к красному проекту?

А. П. Потерял ли я доверие к красному проекту? Я – художник, а не проектант, не конструктор, не демиург. Красный проект, как его сформулировали большевики, прошел весь путь от Первой Конной армии до первой гвардейской танковой дивизии и далее. От Луначарского к Суслову, потом к Горбачеву и к ГКЧП – это все взлет и угасание красного проекта в том виде, в котором был сконструирован. Я в этом проекте родился, жил, я сам – часть этого проекта. Как я могу потерять интерес к красному проекту, если я – часть его? Как я могу потерять интерес к своим глазницам, к своему сердцу, к своим болячкам, к своей первой любви? Другое дело, что если я сейчас буду маршировать и победно бить в барабаны – это будет выглядеть наивно. Красная идея, красный смысл, все то, о чем мы с тобой говорим, это не лаборатория, не результат сговора трех или четырех талантливых людей. Он был заложен еще при рождении Земли, в первичном взрыве Вселенной. В этих спектрах Вселенной уже была заложена красная идея, и пока будет жива Вселенная, красная идея будет вспыхивать где угодно и когда угодно: в антиглобализме, в Венесуэле, на юге, на востоке. И никакие олигархи не справятся с этим красным космизмом. И я вижу себя вписанным в эту красную схему. И взрыв моего "Господина Гексогена" – это тоже красный смысл.

В. Б. Почему так резко изменен в книжном варианте финал романа? Вместо православного Крещенского финала, дающего надежду на будущее, – беспомощный и раздавленный герой, потерявший веру во все? Исчезающий или растворяющийся в радуге президент лишь дополняет апокалиптичность видения. Нет ли у тебя желания в будущем восстановить первоначальный финал?