Текст книги "Анархист (СИ)"

Автор книги: Николай Бесфамильный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– За величием стоит беспредел, – говорил новоприбывший, зажимая рот рукой. Леший обернулся. Как он вообще говорит? – Великое содружество убивает, калечит людей. Что будет, если об этом узнают жители? Они поднимут бунт, – он закашлялся. Изо рта текли кровавые слюни. – На вересковом поле, на поле боевом, лежал живой на мертвом и мёртвый на живом. В конце концов, народ победит. И повторится тоже самое...

– Процесс власти никто не остановит. Свергнут одну фракцию – придёт другая, жестокая и жёсткая в своих проявлениях. – завершил его мысль Леший. Незнакомец удивился.

– Тебя кто учил, старик?

– Нестор, – ответил Леший и повторил: – Нестор был моим учителем.

– Речной вокзал?

– Он самый. – Леший развернулся. В темноте лицо незнакомца было неразличимо. – Что тут творится?

– Я не знаю, – прошамкал он. – Один... доставил бумаги. После этого Ганза взбесилась.

– Что было-то? Хоть слухи расскажи.

– Я не знаю, – повторил незнакомец. – Говорят, там была стопка бумаг, на каждой из них было написано... в общем, послали их на три буквы. А под бумагами, в поролоновом пазе, хер лежал, грят железный.

Леший ухмыльнулся. Да, это в стиле анархистов. Черт-с-два Ганза наведет у них свои порядки! Улыбка постепенно сходила с лица Лешего. Он знал, что будет, он представлял это в кошмарных снах. Внезапно, его отвлек топот в коридоре. Возвращался надзиратель.

Леший улыбался, видя его жирное, потное лицо. Ганзеец подошёл к двери его камеры. Вставил ключ и повернул, замок тихо щелкнул.

– Выходи, за тебя заплатили. – грубым голосом сказал он и ушёл, оставив открытой железную дверь.

Леший оглянулся.

«Неужели? – думал он. – Неужели я на свободе?»

Он покинул камеру. Бросив последний взгляд на неизвестного человека, он повернулся и собрался уходить, как вдруг, сзади донесся голос.

– Стояли звери, около двери, – незнакомец говорил, глотая буквы, – В них стреляли – они умирали. Но нашлись те, кто их пожалел. Те, кто зверям открыл эти двери. Зверей встретили песнями, добрым смехом. Звери вошли и убили всех.

Леший не знал, к чему так странно, в тоже время жутко, говорил заключённый. Анархист догадывался кто его освободил.

Тюрьма на станции располагалась ниже, чем он предполагал. Взбираться пришлось по ступенькам. Открыв облезлую железную дверь, он увидел Гудрона.

– Совесть заела?..

Леший в считанные мгновенья оказался в лежачем состоянии. Челнок стоял среди толпы ганзейцев, те в свою очередь ржали. Неожиданный удар в лицо позволил Лешему много переосмыслить в ситуации. Гудрон был подстилкой, той крысой, что исполняла приказы.

– Падла, какая же ты падла... – протянул седой. Челюсть отзывалась болью на каждое произнесённое слово. Челнок подошёл ближе, нагнулся, и схватив Лешего за грудки обеими руками, заговорил. Запах перегара ударил седому в нос.

– Значит так, пацан. Ту награду, которую заслужил... Ты благополучно просрал. Я много заплатил за тебя, теперь ты мне должен. Понял? – он тряхнул седого, – Понял? – тот кивнул головой, – Будешь вякать так, как делал это на Соколе – пристрелю. Я за тебя впрягся, так что будь любезен вернуть причитающееся. Куда тебе надо было, на Третьяковку? Заметь, мне туда же. Отвертеться не получится, усек?

Вновь кивок. Леший наконец понял, куда ввязался – в полную дерма задницу Гудрона. Ганзейцы улыбчиво переговаривались, показывая на седого. Он поднялся, держась за стену. Челнок, пошёл через толпу, оглядываясь и подзывая Лешего.

Что было больше в глазах анархиста? Злобы, готовность уничтожить всех ради справедливости, или, может быть... смиренность?

Они подошли к другому выходу.

– Открывай! – крикнул Гудрон засидевшимся часовым. – Открывай!

– Куда тя прет вечно, Гудрон ты лысый? Сидел бы на станции, лясы точил, – говорил начальник блок поста. Челнок ничего не ответил. – Ну че встали? – обращаясь к постовым, – Открывайте гермозатвор, не видите, важные люди! – произнёс он с усмешкой. Часовые, немного поржав, крутанули вентиля гермодвери. Гудрон обернулся. Леший стоял без противогаза. Челнок снял рюкзак. Мгновенье, он швырнул противогаз анархисту, сам же принялся напяливать второй.

– Че у тебя вечно нет ничего?

– Жизнь обделила. – спокойно ответил Леший, несмотря на болящую от удара челюсть.

Скрип, отжатие приводов. Анархист, как и Гудрон выходили на поверхность. Они не прощались, да и никто не пожелал бы удачи. Леший материл про себя всех подряд: Ганзу с её двояким величием; подстилку под ганзейцев – челнока, который неведомым образом заставил его идти с ним; даже эскалатор, ведущий на поверхность тоже был виновен.

С каждым шагом он чувствовал себя ближе к небу. Анархист оглянулся. В едва различимой темноте, он смог разглядеть фигурку прилепленного гипсового человечка к стене. Тот сидел на стуле, и всякий раз, когда Леший поворачивал голову, хищно улыбался.

– Пыхтеть в противогазе дело не прибыльное, – бубнил Гудрон. – Ты это, по сторонам в оба гляди.

– У меня перед глазами только задница твоя, – съехидничал Леший. – Вообще, я с отморозками не разговариваю. И с падлами тоже.

– Ну-ну, – хмыкнул челнок. – Я вот думаю, пристрелить тебя, или в покое оставить? Прямо тут – на эскалаторе.

– Твоя совесть, тебе и решать. Нах тебе безоружный нужен?

Гудрон промолчал. Леший поднялся по эскалатору и ступил на грязную, разбитую плитку Белорусской. Огляделся.

«Что не говори, а вокзалы – вот то, что действительно отличается. У каждого города, района – свой, личный, – думал Леший. – Но только не метро, оно всегда одинаково...»

– Скажи хоть куда идём?

– Сначала на Трубу, после, чтобы фашистам и красным глаза не мозолить – на Турген, – Гудрон говорил сокращенно, Леший лишь мог догадываться о действительных названиях станций. – На Трубе лютая дичь творится... Люди идут через неё, пропадают. Да, даже не пропадают, а... – он внезапно прекратил разговаривать. Бешено оглядевшись по сторонам, продолжил тихо: – Так, парень, держись за спиной, если кого-то увидишь – не ори, как девка резаная... Нам шуметь не надо, попадем иначе в адо, хе-хе.

Леший кивнул. Без оружия, без какой-либо защиты, без всего идти на поверхность. Он признал бы это раньше сумасшествием, если бы сейчас не шёл по опустошенному филиалу; не вдыхал через фильтры противогаза заражённый воздух. Здания, все они, даже издалека выглядели устрашающе, а от зимнего холодного ветра потихоньку начали мерзнуть ноги.

Анархист не знал, сколько сейчас времени, сколько его уже прошло, сколько его осталось. Тогда, аномалия что-то сделала с ним, он не хотел ни разговаривать, ни петь. Он понял, что действительно устал. Понял, что больше нельзя жить прежней жизнью, но менять ничего не получалось.

– Сколько до твоей Трубы топать?

Гудрон оглянулся.

– Как дойдем – я те сообщу.

«Какого хера я вообще тут делаю? – задумывался Леший. – Сопровождать какого-то сраного челнока? Дебилизм...»

Гудрон остановился у выхода из метро.

– Прижмись к стене, – сквозь зубы прошипел он, укрывшись за оббитым деревом проемом. Большая дверь с резными окошками была выбита.

Леший знал, что спорить не стоит. Он сомневался насчёт попутчика, а действительно ли он челнок? Может, наркодиллер, дурь по карманам распихана... Пока анархист думал, Гудрон успел снять свой рюкзак и достать карту. После он подозвал Лешего. Тот, тихо на корячках, перебрался к нему.

– От Карлсона прячемся?

– Тут твари похуже бегают... и летают тоже, – договорил он. Достал из кармана куртки огрызок карандаша. – Смотри, – Гудрон тыкнул не заточенным острием в кляксу, – Тут – мы, – дальше провёл по кривой, дошёл до красной отметки, – Труба отрезана от Бульвара и Тургена. Дойдем, переждём там. Дальше – двинем на Китай, а оттуда твою Венецию можно в любое очко разглядеть, хе-хе, – Гудрон свернул карту и убрав в рюкзак, продемонстрировал Лешему фильтры от противогаза и патроны к пистолету. – Один фильтр, считай пять часов жизни. Для седьмого гэпэ – это как растереть.

– У тебя из оружия только гребаный тэтэ? – спросил Леший.

– Много будешь знать – состаришься, – проговорил Гудрон, застегивая рюкзак. – А, да, ты же уже старик.

– А ты – падла. Какого хера, скажи мне, тебя не досмотрели камуфляжные уроды? М-м-м? – протянул анархист.

– Не говори так, – настоял Гудрон, не ответив на вопрос. – Просто, не говори.

Тот поднялся. Держа в руках «ТТ», он первым шмыгнул на улицу. Подозвал Лешего. Прижавшись к стенам, они продолжали свой путь. Молча, без лишних движений.

«А, ведь тут кишел народ... Люди, все они неизменно спешили, бегали... Куда, что, зачем они теряли возможность жить? Каждый хотел найти спокойствие... господи. Его нашли все. Разом, беспросветный пиздец уже тут...»

Ужасно, больно наблюдать за тем, что стало. Выбиты окна. На выщербленном асфальте валяются осколки. Гудрон приметил в подворотне детскую куртку. Леший последовал за ним. Челнок хотел поднять вещь, но одернул руку.

– Тут, – глотая слюну, говорил он. – Тело. Ребёнок. Мертвый.

Леший не побоялся подойти и осмотреть его. Обвисшая кожа, остался лишь худой скелет. В руках – ручка... да даже не ручка, а стержень с высохшими чернилами. Рядом – записка. Леший поднял её.

– Мама, почему мне так холодно? Где ты, мама? – прочёл он.

– Пошли отсюда, скорее, – заговорил Гудрон, – Нечего фильтр тратить.

Анархист отпустил этот жалкий клочок бумажки. Ветер подхватил его понес бродить по улицам.

«Жизнь вместилась в крохотное послание матери. Господи, зачем я живу, видя чужие мучения?»

Любого можно сломать, даже самого твердого, жизнерадостного человека. Долго, упорно, выбирая и выдергивая по нитке рассудка из ума. Леший стал замечать резкие движения Гудрона, словно того переклинило.

– Нормально все? – не выдержал он. Гудрон ничего не ответил, лишь обернулся в его сторону.

Лешему было жутко осознавать, что кроме челнока – никого не было в округе. Ни людей, ни мутантов, вообще никого. Помереть не страшно, страшно, когда никто не сможет похоронить тело. Оно будет лежать, мумифицироваться, как тело ребёнка.

– Трубная. Вон метро. – проговорил устало челнок, указав на полуразрушенное углубление в земле. Подойдя ближе, они увидели вывеску. Жёлтая позолоченная краска местами отставала от букв кириллицы.

– Московский метрополитен. Станция Трубная. – прочитал Леший. Челнок боязливо оглянулся.

– Надо... Надо переждать опасность, – говорил он, – Идём внутрь.

– Куда тебя черти носят... – протянул Леший, спускаясь по камням вниз за Гудроном.

Это была не станция. Это было нечто средним между заброшенным и до сих пор наполненным жизнью помещением. Дорога вниз была отрезана: завал перекрыл эскалатор. Отрывать не стали. Гудрон снял со своего плеча маленького паука.

– Видишь его? – спросил он, опуская дрожащее создание на пол. – Бойся тех станций, где нет жизни. Херь творится там... – он сел на пол, вытянул ноги. – Ты спрашивал, как меня пропустили?

Леший кивнул.

– Связи небось?

– Нет, мужик, – отрицал Гудрон. – Все знают, что в нагрудном кармане дурь не хранят. Там лежит только личное, сокровенное, понял?

– Что, не врал получается?

Гудрон достал потертое фото. Протянул Лешему. С пожелтевшей бумажки на него глядела рыжая девушка.

– Но, она же не голая... – обидчиво произнес анархист, возвращая владельцу фото. – Нах врал?

– Её видели лишь двое: ты и Герон. Только второй пропал, – вкладывая бумажку в карман, говорил Гудрон. В мыслях Леший вспоминал знакомую кличку. – Он с тобой вроде должен был ехать. Я его на Гуляй-Поле должен был встретить.

«Были дела у него...» – вспомнил Леший бугая.

– Так, значит, ты ко мне пристал из-за этого?

– Не, ну, а хер делать ещё? – вполне уместно ответил тот. Действительно: «...а хер ли?»

– Дурь где хранишь?

Гудрон тем временем поднялся с пола. Отряхнув задницу, тот проговорил отчётливо, словно и не было противогаза:

– Не ссы, не ниже пояса.

И хлопнув Лешего по плечу, поднялся вновь по ступеням.

– Че мы все прячемся? – спросил анархист.

– Есть то, от чего прятаться бесполезно. – проговорил Гудрон, как показалось Лешему – невпопад.

Вновь в глазах замелькали очертания огромных домов. Ровное дыхание не сбивало темп ходьбы. Чего боялся Гудрон? Мутанты... может, что другого?

Гудрон выставил назад руку, сам остановившись.

– Слышишь эти звуки? Я тебе так скажу, нужно быстрее рвать отсюда.

– Да что мне слышать-то? – запротестовал Леший.

Гудрон внезапно сорвался. Анархист продолжал стоять, пока где-то сзади не раздался короткий шорох. Что может двигать человеком? Страх... страх за собственную жизнь.

Он стоял, не смысля в том, что происходит. Шорох все ближе и ближе подкрадывался к нему. Он обернулся. Впереди, в нескольких метрах от него, стояло на задних лапах существо. Глаз Леший не увидел, лишь затянувшиеся прорези. Оно повело обрубком носа, и, видимо ничего не учуяв, подалось чуть назад. После, встав на все четыре лапы шмыгнуло в один из многочисленных переулков.

Леший так и стоял бы, пока его не рванули за плечо.

– Я тя звал, ты где, сука шляешься? – прокричал Гудрон. – Если скажу бежать – ты бежишь, если скажу стоять – ты стоишь, усек, старый хрыч?

Совсем близко раздался вой. Он был таким нечеловеческим, ужасающим. Они были не одни. Сквозь запотевшее стекло противогаза, Леший видел глаза Гудрона. Челнок боялся именно этого. Сотни, может тысячи мутировавших созданий обитало по всей Москве... А люди... Люди так  погибали от их когтей, лишь не упокоенные души тех блуждали по заброшенным кварталам.

Гудрон вновь рванул без всяких объяснений. Леший спешил за ним.

– Налево!... – кричал челнок, то и дело запинаясь о камни. – Направо!

Леший чувствовал, что от такого темпа скоро задохнется. Он не мог долго бежать. Вскоре он отстал. Держась за кирпичную стену старой кафешки, анархист с придыханием медленно шел насколько позволяли силы. Он поднял взгляд. В парке, где был установлен памятник давно забытой женщине, Леший видел играющих детей... Матерей, родителей, кто никогда больше не увидят свет. Лучи весеннего марта игрались с их обликами. Силуэтами живых людей.

– Ты это тоже видишь? – спросил Леший. Анархист чувствовал, что Гудрон стоит совсем рядом, буквально в двух шагах от него. – Они живые, все до единого живые. Я хочу к ним, слышишь?

Ему не ответили, лишь шорох вновь раздался сзади. Он не хотел оборачиваться. Ему никто не выстрелит в спину. Ему было хорошо. Он шёл на свет.

Внезапно, когда анархист переходил дорогу, его ослепил свет фар. Машина, выскочившая из-за поворота сбила его с ног... А затем раздались выстрелы.

Леший закрыл и открыл веки. На нем лежало то существо, что он недавно видел. Мёртвое. А над ним, склонившись, стоял Гудрон с пистолетом.

– Ты... Тебя, мужик, реально разопрело. Нам идти осталось – десять минут. Не теряйся.

Он подал руку, засовывая за пояс «ТТ». Ошарашенными глазами Леший осмотрелся. Не было никакого памятника. Не было ничего кроме разрушенного пейзажа.

Анархист медленно пошёл за челноком.

«Я не сбрендил... я не сбрендил... – твердил он самому себе. – Как... Как можно видеть то, что нельзя? Я не знаю. Я не выжил из ума...»

– Вот и Турген, – проговорил Гудрон. – Только ты очко не разжимай, здесь хуже вещи происходят. Караван прошёл один – не вернулся. За ним второй ехал – никого не обнаружили, тишь да гладь.

– Снизу пойдём? – спросил Леший у челнока. Тот кивнул.

– Фильтры нах тратить. Лучше под землёй, там воздух свеже, хе-хе.

«А ведь могло обойтись все по-другому... Любой человек, встречающийся на пути несёт помощь, урок, который извлекаем лишь после безумного события...»

Мрак и паутина. Тургеневская – не станция, не транзит. Её просто не существует в обычном понимании. Ни людей. Ни живой души.

– Когда я был тут последний раз... – говорил Гудрон. – У меня крышу знатно снесло. Прикинь, видел чёрный вихрь, да?

Челнок рассмеялся. Леший не знал как отреагировать на его слова. Простояв на месте, Гудрон неожиданно снял противогаз.

– Ты че творишь, а если я перну? – съехидничал он, но противогаз снимать не стал.

– Этот воздух... Он наполнен болью людей. Их слезами... – убрав противогаз в рюкзак, говорил челнок. Он резко накинул лямки на плечи и заладил старое: – Надо спешить, нельзя задерживаться... Надо спешить.

Он пошёл быстрее прежнего. В мыслях Леший давно проклял его.

«Закинулся дурью, теперь бегает с батарейкой в заднице...» – думал он.

– Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы, ехал поезд запоздалый... – не с того ни с сего начал петь Гудрон. Не вспомнив слова, шедшие дальше, он переключился на новую:

Я перепутал ночь и день,

Весну и лето,

Жар и холод;

Смешались все колоды,

Стёрлись перекрёстки судьб;

Я так хотел бухать и развлекаться пока молод,

Пока не знал как молодость

Меняют на гробы!

Зачем, скажи зачем?

Точить ножи, искать проблем?..

Он пел, под его голос тем временем анархист стащил с лица противогаз. Воздух. Он отличался даже тут, в перегоне между Китай-Городом и Тургеневской от домашнего, анархистского. Ничего опасного Леший не чувствовал, только какое-то умиротворение. Хотелось лечь спать прямо тут. Песнь Гудрона прервалась зевком. Затем, он зевнул ещё раз.

– Бля, Леший, пой че-нить, токо не колыбельную, вишь я спать хочу.

– Херня тут творится. Иди быстрее. – ответил анархист и удивился тому, что челнок впервые назвал по кличке.

– Пой с-ка-а-зал. – настоял на своём тот.

– Ладно. – ответил анархист. – Щас спою.

Он начал петь. Леший знал много песен, но любил всего одну. Это как быть бабником – постоянно вертеться за юбками, но на утро приходить к единственной, которая ждет.

В прадеда в сарае, саблю откопал я,

Пулемет, патроны, хоть руби дрова,

А еще нашлось боевое знамя,

Где на черно-белой краске череп и слова:

Анархия-мать порядка, свобода или хана!

Анархия-мать порядка, весёлая страна!

Страшный сон приснился, будто я напился,

И врагов отечества, безжалостно стрелял,

А потом погоня, и летели кони,

И когда отстреливались радостно орал:

Анархия-мать порядка, свобода или хана!

Анархия-мать порядка, весёлая страна!

Сколько идиотов, что стрелять охота,

А система типа чтоб тебя поработить,

И порядка нету, и свободы нету,

Остается только эту песню голосить:

Анархия-мать порядка, весёлая страна!

Анархия-мать порядка, свобода или хана!

Он пел до конца, пока челнок не дошёл до отметки.

– Видишь мелок? Хе-хе, сколько лет прошло, а привычки у Ежи все те же.

– Вы там ежиков жрете что ли?

– Да не, там пацан угарной был. Каждый двухсотый метр помечал мелом. Надеюсь, жив ещё громила.

«Опять громилы... когда это кончится...» – думал Леший.

Они дошли, с виду старый анархист и бандит челнок, чем не лучшая парочка? На Китай-Городе их встретил патрульный. Гудрон отошёл с ним в сторону. Что-то шепнув, пересыпал патроны ему в карман. После, Гудрон прошёл дальше, а жирдяй, стоящий на посту продолжал лыбится от обломившегося ему куска.

– Вот сука, каждый встречный мне патруль... – говорил Леший челноку. – Ну такие твари жирные...

Гудрон оглянулся на него.

– Ты это, потише веди себя. Тут местный провинциал на два фронта разделился уже давно. С белыми можно разговаривать, а другая часть... Вообще невменяемая. Усек?

– А срут они в один толчок, или у каждого свой?

Гудрон вновь взглянул на него.

– Я тут это... Снарягу должен купить, ну, патроны там, фильтры... в общем, свои дела порешать. Ты пока поброди по станции.

– Кинешь опять?

Гудрон ничего не ответил.

«Может он глухой?» – подумал Леший, смотря на то, как челнок расспрашивает у местных какуюто информацию. Анархист осмотрелся. Народу было... не счесть. Какие-то двухэтажные постройки; люди с явно обделенным умом сидели с автоматами около бочек, в которых полыхал огонь. Нет, тут находились самые настоящие звери. Это не было похоже на анархию, хотя распущенность местных очень походило на родной дом Лешего. Но одно дело иметь совесть, а другое... Быть отморозком.

Анархист прошёл по узкому коридорчику. Старый музыкант играл мелодию, пока два бугая забирали у него из картонной коробки деньги – патроны.

«Это не твоё дело... – внушал себе Леший. – Это не твоё дело...»

Ужас творился на станции, беспредел, и это было хуже, чем смерть. Леший не терпел быть подстилкой под кем-то, отдавать заработанное, или делится без собственной выгоды. Бандиты брали налог за землю, на которой честно трудились рабочие.

– Проходить, ничего не замечая – вот она, анархия... – тихо проговорил анархист, вспоминая слова Герона. Пропавший в аномалии бугай был прав. На остатках цивилизации люди все также будут жрать друг друга, подобно крысам. Слабых, немощных или заразных – уничтожить. Сильным – вера, с нами – солнце.

Фашисты, те которые недалеко от Китай-Города, на Тверской, часто говорили подобные фразы. Леший самих их не видел, но часто слышал байки от караванщиков, что они помешаны на этом. Как и Красные, ведь вера должна быть у каждого, без неё – никак.

Леший зашел в какую-то постройку. Он видел, как посреди барной стойки, сделанной из дерева крутила задницей стриптизерша, а все сидели и смотрели, как она двигает своим телом впередназад, влево-вправо... Бар был обустроен хорошо, не под стать любому сооружению на Речном. Здесь вертелись день, здесь был город огня. Они не тратились, используя свечи. Только в угоду покупателям – кошелькам, которые очень хорошо позванивают пульками и украшениями.

– Слышь, старье! – окликнул его охранник. – Плати, или вали нахуй! Нечего в дверях стоять!

Леший зыркнул на него. Увидев молодое лицо, тот оторопел.

– Ты че это... Как это? – спросил он, но анархист его уже не слышал. Леший вышел из бара – дешевого кабака, как он сам счел.

Снова тот же коридор, снова тот же герой-музыкант. События слились в один поток воды, которая текла глубоко под землёй; которую наливали богачам в большие стаканы; которую хотели бы выпить нищие... Вся наша жизнь – повтор; фильм, каковой пересматриваем сотню тысяч раз, пытаясь уловить хоть одну новую деталь, момент, что принесёт радость. Но не находим.

Леший уловил ноты песни, что пел в тоннеле Гудрон. Сейчас же голосили без голоса, без какоголибо чувства, ритмичности...

Всё начинается как правило

Спокойно и прилично;

И все друг другу рады,

Вроде нечего делить...

Но рано или поздно,

Исчерпав запас «Столичной».

Все люди озвереют

Вновь придётся кровь пролить!

Зачем, скажи, зачем?

Точить ножи, искать проблем?..

Певец – лысый, низкого роста с рассеченным лицом, жилистый «корефан», заметя недовольный взгляд Лешего прекратил петь. Переглянулся с двумя остальными, оставив короткоствольный обрез на своём месте, поднялся. После – направился к анархисту.

– Владимирский централ, ветер северный... – напел он. – Ты че так зырил, старик? Печени жалко?

– Хуево поешь, вот и зырил, – прямо ответил Леший. – У тебя голос по природе херовый. Высокие тона не тянешь.

Коротышка порозовел, словно сейчас был готов ударить анархиста. Двое, сидящих у костра заволновались, указывая на седого пальцем.

– За базаром следи, а не то я тя уебу, понял? – буквально проверещал коротышка, отчего знакомые поднялись со своих мест.

– У-тю-тю! – издевался Леший, – Пискля, тебя случайно не так зовут?

К тому времени перед ним, буквально в двух шагах, образовывая криминальный полукруг, стояли знакомые коротышки. Два блондина, один на две головы выше его, второй – на голову.

– Проблемы?

– У него голос хуевый, – честно ответил Леший. – Кто так поёт?

Драке не дал разгореться вовремя подошедший пахан. Уважаемый во всех смыслах, тот стоял рядом с Гудроном, у которого за спиной висел автомат.

– Ежи, эта сука меня обзывает! Дай я ему въеду!

Тот кого назвали Ежи с ухмылкой глянул на коротышку. На теле пахана не было надето практически ничего, кроме чёрных штанов и плаща, едва прикрывавшего его отращенное пузо.

– Слыш, Выкса, свои обязанности знаешь? – тот качнул головой, два блондина-качка перекинулись взглядами, – Ну так иди, не отсвечивай.

Коротышка позорно пошёл, сел на своё место. Братья из ларца последовали за ним, дружно, словно ходили по струнке.

– Ты пацан, значит из новоприбывших... – протянул Ежи. – Ты после дела, зайди ко мне, я те плату выгодную заплачу, – Леший кивнул головой, то ли от испуга, то ли от напора жирдяя, то ли от растерянности. – Ну, хорошо это. Слушайся Гудрона.

Он подмигнул анархисту, после – ушел, завернув за поворот. Леший подошел к Гудрону.

– Сексом занимались че ли? Что такой счастливый?

– Тут это... – протянул он, как обычно в своём стиле. – Сделка тусуется с Дубровкой... Не для лишних ушей, короче.

Гудрон кивком указал в сторону коротышки и однояйцевых.

– Ага, понял. Дай угадаю, на Третьяковке?

– Ну да, после того как её окончательно затопило, там пруд образовался... Короче, идеально, чтобы рыбу кормить, хе-хе.

– Сколько идти?

– Полчаса, час... – говорил Гудрон, идя вперёд, к очередному посту. Леший шёл рядом с ним. – В зависимости от того, как быстро портянки сотрутся.

Леший не понял последней фразы челнока. Похоже, на станции были все ему знакомы; даже постовые, которые открывали очередной гермозатвор.

Вновь надели противогазы, вновь поднимались по не работающему эскалатору.

«Как только выйдем – все спрошу у него, все... – решил для себя Леший. – Это не ограничится калашом...»

Худых, хилых никогда не ставили защищать входы и выходы на поверхность. На всех станциях, где был Леший, он ни разу не видел немощных охранников. Подобных ставили охранять открытые входы, там, где полно народа.

На поверхности Китай-Город выглядел точно таким же – улицы, заставленные домами, музеями; площадь, где очень-очень давно проводились ярмарки, всякие конкурсы; мосты, по которым ездили совершенно недавно автомобили... Это все погибло в какие-то двадцать лет. Хуже руки человечества не может быть ничто.

Поднялись, вновь опустились.

– Тут раньше стройка была, хотели то ли магазин построить, то ли кольцо второе... Хер их знает. – проговорил Гудрон.

– Откуда у тебя калаш взялся? – спросил его анархист.

– От верблюда, – вполне конкретно ответил челнок. – Мало того, я его купил с прицепом. В рюкзаке валяется.

– Херасе... – протянул Леший. – Ты богатый что ли?

– Лучше один раз недотрахать, чем дважды перетрахать.

– Это все охеренно, конечно, но зах те калаш с оптикой? Сделки щас должны проходить аки масло.

– В том то и дело... Не все и не всегда. – вздохнул Гудрон.

– В девяностые играем?

Гудрон смутно посмотрел на анархиста сквозь не запотевшее стекло противогаза.

– Мы в девяностых не жили, не нам и судить.

– Те лет сколько?

– А мне восемнадцать дважды. Я всегда молодой.

– И вечно пьяный.

– Это ты верно подметил, Леший, – ответил Гудрон. – Слушай, я тебе нычку оставил в вентиляции, там на Китае. Если один вернешься – помяни.

– Ты кони решил двинуть? – всерьёз спросил анархист.

– Всяко благо. Ты меня тогда своим пением спас от херни, может чо угодно сложится. Ты, я смотрю, жопой аномалии притягиваешь? Фиг ли ты стоял возле Тургена, у памятника, и зырил, словно смешариков увидел?

– Да... Прошлое привиделось.

-...Я думал ты ебу дал, а ты мультики смотришь, – продолжал Гудрон. – И седой ты явно не с рождения...

– Че ты хочешь, мать твою? – не выдержал Леший.

– Да не, ниче. – улыбчиво проговорил челнок. – Седовласка!

– Ты явно сексом занимался, – сделал вывод Леший. – Или тебе предложили бабки, от которых тебя прет.

Гудрон замолк. Леший не понимал его: настроение челнока менялось от случая к случаю, практически мгновенно.

– Значится... Река впереди, идем по мосту. Держаться вместе, если че увидишь – говори, не стой как чучело.

– Понял я. – буркнул Леший.

Впереди, за туманом, ярко мелькнул уцелевший купол храма. Гудрон отвлекся, после выставил назад руку.

– Видишь, под куполом? – он указал на верхушку храма, – Туда много людей утащили: плохих, хороших... Там демоны – эдакие мутировавшие вороны, хе-хе.

Леший пригляделся. Видно вообще ничего не было, лишь крохотные точки постоянно покачивались на кровле крыши.

Челнок был не простым. Каждая деталь характера, каждое произнесённое им слово... Леший понимал, что он не из бандитов, не из тех, кто бьёт лицо из-за шутки. Каждый из нас в меру испорчен, и мера эта меняется в зависимости от обстоятельств.

– ...Уходим в вечность навсегда, на миг... Былых времён уж не вернуть, иди своей дорогой, странник... – напевал анархист тихо, едва слышно. Гудрон вновь остановился. Впереди стоял практически разрушенный мост.

– А я ведь помню, как мы с братками тут гуляли. Все при делах, все крутые... – говорил челнок, – Токо все слились.

– И крутизна тоже, – подхватил разговор Леший. – Все песни эти, моднявые... Я, ведь точно таким же был. Моя игра, моя игра... К черту это.

Гудрон вновь оглянулся на него.

– Знаешь, Леший, вижу ты ряльно шаришь по жизни... Ответь мне, ты бы мог принять ребёнка, ну этого... С дефектами короче.

– Мутировавшего? – переспросил седой анархист, уже представляя «душевный» разговор.

– Ну да, с тремя ногами и зелёной кожей... Да, нет?

– Не знаю, в зависимости от обстоятельств, – ответил Леший. – Если это личный, то есть сам его в жене зачал – да, а если...

– Что, если? – Гудрон перебил его.

– Если баба по хуям другим скакала, с зараженными сношалась, или ещё че. Но если любишь – можешь и так принять. Отец любому нужен.

– Да не, врала она, – сказал невпопад Гудрон, словно отговариваясь от чего-то. Леший смутно посмотрел на него.

Они не разговаривали. Остаток пути был короток. Церковь, что была на том берегу, обошли стороной. Болотистая местность. Под ногами хлюпала вода. Остановка, вновь продолжение топтания жидкой слизи. Пригорок, разрушенные здания. Сейчас Леший не спешил, обдумывал ситуацию. Гудрон внезапно остановился около одной постройки.

Это было подобие гаража – маленький деревянный домик с провалившимся крыльцом и недостроенным чердаком. Когда они вошли, челнок встал в прихожей.

– Драпай на чердак, там за углом – лестница. Я тут осмотрюсь пока.

Анархист кивнул. Чуть не упав ступив на доску, анархист поднялся на верх.

Две кровати, два матраца, окно, с видом на озеро, или пруд.

«Мда... – думал Леший. – А ведь, об этом мечтали наши отцы, деда... Спокойного места, где нет никого и ничего...»

Анархист осторожно спустился в прихожую. Гудрона там не было. Леший завернул за угол. Выцветшие шершавые обои пластами отклеивались от стен.

Челнок сидел за столом в комнате-кухне, где стояли угольно-черная печь и единственная тумбочка. В его рюкзаке привычно лежала карта, фильтры и магазины, напичканные до отвала патронами. Гудрон прикручивал к автомату прицел.

– Вишь птичка какая, а?

Леший кивнул.

– Нах те? Я не понимаю, честно, – говорил Леший. – Взял бы калаш собой.

– На дело всегда идут безоружными, – ответил Гудрон, так и не поднимая головы. – Но только обе стороны все равно берут оружие.