Текст книги "Анархист (СИ)"

Автор книги: Николай Бесфамильный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Вселенная Метро 2033 «Анархист».
Николай Бесфамильный

Вселенная Метро 2033. Рассказ: «Анархист».

– ...Знаешь, что по ту сторону Речного? Нет? – человек, не дав сказать собеседнику, ответил сам:– Пусто, вообще ничего нет... и никого. А ведь, раньше жили люди, жизнь бушевала. Вот, у меня дочка была, я ей книжки читал. Берешь в руки очередную, а обложка такая... твердая, красивая, что пальцы сводило, – он сел на голый бетонный пол и положил на колени автомат – «Калаш», самый обычный, «сорок седьмой». Заметя оценивающий взгляд собеседника, продолжил: – Хороший, да? Из магаза, что при выходе.

– Этого магазина не было, раньше не было, – повторил собеседник. – Его в десятом открыли, да так и не успели с него получить нормальную выручку.

Первый замолчал. Человек он был всегда тихий, постоянно шуганный и любил вот так рассиживаться подолгу у костра. Рыжий цвет волос, веснушки на щеках, при этом худой... Поэтому, его провали Занудой. Тем не менее, носил автомат он, если выходил в караул, в свою смену. Дежурили на Речном по-двое: ровно через шесть часов первая смена обязалась отдать новоприбывшей «Калаш» и патроны к нему.

– Что было тут? Ну, в девяностые? – спросил Зануда.

– Я что знаю? Я в двухтыщных родился, – ответил собеседник, и посмотрев на него, добавил:– Ты на бетоне не сиди, спину застудишь, с тростью ходить будешь.

– Да? Мне говорили – бетон греет.

– А мне говорили, что тебя в роддоме перепутали, – Зануда поднял смутный взгляд на него. После, собеседник продолжил:– Вот, это же не правда. Вообще, привыкай мыслить, думать по-взрослому, говорят – помогает.

Он поднялся с корточек. Поправил одежду.

– Ты куда? – спросил Зануда. Второй, вместо ответа, начал разминаться. Спустя долгую паузу, он ответил:

– Уйду от тебя, Рыжий. Злой ты, – пробубнил собеседник. – К главному я, Венецию хочу увидеть.

– Это же легенда, она давно затоплена! – воспротивился Зануда.

– Проверим. – коротко ответил он, и забыв про рюкзак, неспешно пошёл к начальнику анархии и всея Речного вокзала. Рыжий что-то крикнул ему в след.

Леший не умел по другому. Он долго вынашивал идею о путешествии и наконец решился. Среди остальных жителей станции он не выделялся – не качек, как раньше называли атлетов, не худой и не жирдяй – средней комплекции. Овальное лицо, острый подбородок и не сильно выделяющиеся скулы. Только... он имел седое пятно во весь затылок. Когда отращивал длинные косматые волосы, оно было незаметно, но подстригись – анархист становился похожим на клоуна. На Речной вокзал он попал благодаря глупому стечению обстоятельств: уснул в метро и чуть не отправился в депо. Когда электричество отключили, думал – сбои, успокаивал себя... Резервного питания хватило, чтобы вагон дотянул до вокзала.

Анархист улыбнулся. Пережил, всех пережил: врагов, друзей и родителей. Оставшись один, он не знал куда идти, как банально существовать, но жить-то было нужно. Он помнил, как с Речного бежали люди, на самые глубокие станции – Чеховскую, Дубровку, ту же Тимирязевскую... После, те, кто остались, навсегда потеряли связь. По его меркам это было ужасно: ни воды, чтобы помыться, ничего не было. Помнится, тогда молодое поколение хотело апокалипсис: зомби, топоры, кишки... они его получили.

Леший прошёл через жилые палатки. Один из мальчиков, что удрал со станции, не вернулся. Он говорил с ним, хотел что-то разъяснить, но какой из него родитель, если у самого не было ни детей, ни жизни? Так, одно дерьмо, подвешенное на палку. Надежда – вот что может вести людей. Анархист не помнил его имени, но ребенка вело упорство, вера в погибших родителей. Куда, зачем он отправился? А, чёрт знает.

Народ на станции был дружелюбным до безобразия. Вчерашняя ссора с недоеденными Нерестом консервами сулила большие неприятности после снятия того со смены.

«Не, ну а чо такого? – думал Леший, – Вилку кинул...»

В последнее время, анархист стал замечать за собой бдительность и обдумывание действий. Хотя, ему категорически не нравилось перемалывание прошлых событий, Леший получал опыт. Нет, старые бредни не горазды к этому, да и наставления родителей тоже. Опыт вращения среди общества достается лишь тому, кто много всего испытал. Не сгнобиться, не предать самого себя – вот главное, а все остальное пустота. Что ему Нерест со своей шайкой? Один хрен по колено – стрелять не станут, да и убивать тоже. Анархисты народ простой, но злопамятный.

Главарь Речного вокзала восседал у себя в коморке, прозванной среди своих «железной консервой» – сооружение ничто из себя не представляло: укреплённые железные листы, проволока и деревянные доски. Внутри стояли старый стул и стол. Огонь разводился недалеко от сооружения, где кипятилась вода и жарилось мясо.

Ших – для своих, а Шихан для чужих и приходящих, всегда орал и бесился, если на станции чтонибудь портили. Ну, а анархистская душа не может без надписей, без автографа... Поначалу, мраморные плитки колонн были изувечены фломастерами, а потом все забыли про «уличное искусство». Те надписи, что остались, спустя года стали местным украшением. Одна из плиток, словно специально треснула, разделив «Я ХОЧУ ЖИТЬ» на отдельные «Я» и «ХОЧУ ЖИТЬ». Леший не знал, кто автор этой надписи, да и вообще выжил ли он. Человек ко всему привыкает, как таракан: к чуме, вздувшимся от радиации бубонам гноя, к постоянным смертям и голоду. Только когда это входит в нечто обыденное, тогда он начинает искать выход.

Вход закрывало то ли пуховое одеяло, то ли куски меховой шубы, сплетенные воедино. Прежде чем входить, Леший прислушался. Из помещения доносились ругательства Шиха.

– Какого куя ты её разбил? Если ты вседозволенность почувствовал, я те её поубавлю!.. – продолжал он, – Была хорошая, старинная ваза... одно мгновенье – тыща осколков. Вообще, кто тебе разрешал заходить в кабинет, при отсутствии коменданта?

– Так я-ж... – проговорил виновный.

– На жопе грильяж! – выпалил Шихан. – Все, Демон, изгоняю тебя со станции без креста и осиного кола!

Мгновенье – тот, кого назвали Демоном, вылетел пулей из помещения. Леший не смог рассмотреть во что тот был одет, да ему было все равно. Переждав бурю и сомнения Шихана, он, одернул край одеяла и вошёл внутрь. На полу – осколки любимой вазы главного.

– Тебе чего? – грубо бросил Шихан.

– Я уйти хочу, – Леший перешёл сразу к сути дела, не заостряя внимания на том, что свалил с поста. Ших от неожиданности крякнул. – Я Венецию хочу увидеть, чаек там, гондольеров...

– Венецию? – переспросил Шихан. – Ну, будут тебе гандо... – он кашлянул. – Ты это, позови убрать осколки, и... – помедлив, продолжил: – Забери подлину с бывшей Войковской, ну, нашей столицы-то есть.

– Чё забрать?

– Подлину, ну или, пошлину – кейс, – пояснил он. – Там у них тёрки с Ганзой, не охота чтобы о нас плохое подумали.

Леший нахмурился, медлить было нельзя. Он принял предложение. Ших был одет обычно, без каких-либо замашек на должность: куртка, тренники и резиновые сапоги. Выглядело это так, словно он собирался на дачу огород полоть. На руке были застегнуты часы; футболка, одетая под чёрную куртку, поддерживалась поясом, на котором висел кинжал с закругленной кромкой.

– Вот и хорошо. Догони Демона, скажи – прощу, если с тобой пойдет.

– Догнать? – переспросил Леший. – Он не далеко ушёл-то, че его догонять.

– Ты его скорость не знаешь.

Леший знал, Ших еще долго будет охать по разбитой вазе. Анархист окинул взглядом помещение и вышел.

«Смешно! Ей богу – смешно! – думал анархист, шагая прочь из сооруженного кабинета, – Мнит персоной важной, а живёт... в помойке...»

Жить хорошо тогда, когда рядом знакомые люди. И нет врагов. Леший знал, что Нерест со своей гоп-компанией сейчас тусуются на посту, смены действовали круглосуточно. На Речном, собственно, охранять, кроме народа, было некого. У кого было нажитое добро: кольца, серьги и прочее, давно отдали за еду, привозимую караванами. Свиней, как на различных станциях, не было, а жрать мясо хотелось. Да те же «неделимые» банки тушенки, что валялись в магазине за полкилометра от метро, сравнимо ценились с баклашкой пива, а про дорогущее спиртное, английских марок, и вообще молчали.

– Дарова, ублюдок! – донеслось с южного блок поста. – Чё прилетел?

– И тебе не хворать, срань господня, – парировал Леший. – Демона не видели?

– Не-не, – сказал тот, у кого было закрыто лицо глупо повисшей банданой. – Мы – вообще не видели.

– Че вы злые такие, может конфетку дать?

– Себе дай... – ответил Нерест. – В рот.

– На первом свидании никакого секса, – пригрозил пальцем Леший. – Меня в ресторан надо водить, цветы покупать.

– Шёл бы ты отсюда, клоун, – бросил Лысый. – И без тебя говна навалом.

– Ложку дать?

На мгновенье, в воздухе повисло молчание. Прям взяло и повесилось на тех нитях злобы и агрессии, которые излучала в сторону Лешего тройка постовых. Первый, как окрестил его Леший – Банданист, рифмовался со схожим словом чрезвычайно не культурного характера. Второй был Лысым по своей же вине – залез в очаг радиации и волосы выпали; говорил – ото всюду. А третьим был – граф хер Нерест. Рожа – камень с усами. Он никогда не был трусом, но всегда считался терпилой, этим и пользовался анархист.

«Если ковырять одну и ту же точку, рано или поздно, можно будет просунуть палец, потом ещё один, и ещё... и разорвать нах эту стену непонимания!» – думал Леший. В конце концов, он нарушил затянувшуюся паузу.

– Изгнали Демона?

– И тебя изгоним, если не заткнешься, – проговорил Нерест. – Вали на станцию и дежурь как положено.

– Что положено Венере, не положено Сатурну. Слышал такое? – спросил Леший, продолжая:– А хрен с тобой. Мне Демона надо догнать. Считай это приказом.

– Тьфу, пля. Русским языком балабоню: главный сказал никого не выпускать. Мне он ничего не передавал.

«Соврал? – подумал Леший, затем сам себе ответил на вопрос: – Ну конечно соврал, сука усатая».

– А, насрать что будет. Пропусти по-хорошему, – проговорил он, отдельно добавив: – Нерест.

– Поднимаю руки к верху! Сдаюсь, Леший! – блок пост в составе трёх человек на секунду расхохотался, но после того, как Нерест вновь заговорил, ржач прекратился. – Обратного хода не будет, во всяком случае, в мою вахту.

Леший ступил за линию, где кончается станция и начинается мрак тоннельного перехода. Он знал, что анархисты никогда не стреляют в своих, даже если те в чем-то неправы.

– Разреши поинтересоваться: Нерест, те хер в горле не мешает после ссоры?

Леший спинным мозгом ощущал, как поднимаются в его стороны три укороченных автомата кустарного производства; как Нерест стискивает зубы от желания пристрелить его на месте, и как остальные выпучили глаза от удивления. От чего-то на душе стало так легко, что он начал голосить песню:

Сколько идиотов, что стрелять охота,

А система типа чтоб тебя поработить.

И порядка нету, и свободы нету,

Остаётся только эту песню голосить:

Анархия – мать порядка, свобода или хана,

Анархия – мать порядка, свободная страна!

Спустя полсотни шагов, Леший увидел впереди мелькающую фигуру.

«Человек, не?» – подумал он, и тут же отбросил эту мысль. В едва различимом свете, анархист видел мутанта, вернее, измененного человека. Две ноги, из коленей которых  торчали, словно нелепо приклеенные пятки; руки... да это не назовешь руками даже! Палки, кости и свисающая требуха. Леший заметил, что существо неумолимо движется вперед, на пулемет Водного стадиона. Ведь, у них же есть пулемет?

Анархист двигался осторожно. Он привык к постоянному движению, ведь оно и является жизнью. Хотя, Леший не мог понять, как черепахи, в конце концов те лопоухие существа, жрущие листья деревьев, так долго живут.

Единственный поворот тоннеля озарился светом.

– Кто вы? – донеслось с блок поста. – Назовитесь!

«Хуюшки-кукуюшки он вам назовется, – подумал Леший, – Стреляйте...»

Он сидел на рельсах, за поворотом. Украдкой выглядывая, анархист заметил, что на голове недочеловека налеплена плёнка, под ней – белая, студенистая жидкость. В ней копошилось что-то белое, маленькое и не аппетитное. Леший на секунду подумал, что это Демон успел изменится под радиацией. Но откуда тут она, если Речной заселен? Откуда этот пришелец вообще взялся, мать его?

– Назовись!

Молчание. И тех, кто стоял с автоматами, и того, кто шёл на них. А может, шла, или вообще, шло? Леший не хотел разглядывать половые признаки существа.

– Стреляйте, блядь! – выкрикнул он из-за поворота тоннеля. Поочередно громыхнули выстрелы. Что-то упало.

Нужно было переждать. Какой дурак будет лезть под стволы? Только недочеловек, что лежал убитый в пару метрах от анархиста. Когда блок постники очнулись и стали рассматривать, кого-ж они подстрелили, Леший собрался с мужеством и решил выйти.

– Чёрт. – пробубнил первый из четверки, глядя на мутанта.

– А вы чертей не вспоминайте, – сказал Леший, – Появятся.

Все, кто стоял на посту; все, кто в суматохе прибежали посмотреть в кого стреляли постовые, все синхронно взглянули на человека.

– Ты кто такой? – спросил у него светловолосый мужик, стоящий с мыльной бородой и старой бритвой в руке.

– Дед Пихто, – выпалил анархист. Видя недоуменные рожи людей с автоматами, Леший добавил, уже не столь грубо: – Леший я. Иду с Речного на Гуляй-Поле.

– Зачем? Мож ты шпион, а это, – постовой, тот, что рассматривал секунду назад тело недочеловека, указал на труп. – Использовал для отвлечения внимания нашей доблестной анархии.

– Ай, идите в жопу со своими придираловками. – Леший махнул рукой и прошел дальше. Он рисковал.

– Прилетит тебе однажды свинец в задницу, клоун, – буркнул тот, что стоял с бритвой и намыленной бородой. Уже обращаясь к постовым, он заговорил чётко и внятно: – Труп изолировать и доставить к профу. Потом сжечь.

– Окей. – ответил постовой, что стоял ближе всех к недочеловеку.

«Чем ближе приближаюсь к столице, тем кордоны становятся многочисленнее... – подумал Леший, заметив численность анархистов с Водного стадиона. – Сильнее, опаснее. Хрена-с-два, Ганза нас не получит...»

Колонны были расписаны под тот же манер, что и на Речном. Одни нехорошие слова. Вот родится ребёнок, и первым его словом станет жаргонизм из трёх букв.

«Папа, папа, а что такое...?» – подумал Леший, представляя ситуацию. Усмехнулся. Вот, что значит вседозволенность. В отличии от Речного, кордоны были действительно усилены, но на станции творился бардак. Бомжи – те люди, которые не могли заработать на жизнь самостоятельно, валялись, сжавшись от холода, около колонн; костры были разведены рядом с палатками, около каждого сидели тройками анархисты и что-то важно обсуждали. Леший подошёл ближе и оперся на колонну.

– ... Метро бы давно сгнило, если бы не люди. Жить без нас, тут было невозможно. Кто откачивал воду? Кто крыс прогонял? А?

– Крыс и жрать можно, хы-хы... – пробубнил амбал, сидящий возле хрупкого на вид, человека в очках. – Я вот, че думаю. Человечье мясо, какое оно на вкус?

На секунду повисло молчание. Шутку понял лишь один бородач, сидящий напротив амбала.

– Белковое, какое ещё? Слышал, возле Трубной каннибалы завелись. Всякий попаданец исчезал бесследно. Лишь кровью на стене нарисовано: «КЛОУ..БЕРЕГИСЬ!».

– Не верю я во все эти сказки... – проговорил человек, поправив очки.  – Да, в процессе деградации, возможно, что люди, жившие на Трубной стали каннибалами...

– Проф, иди в задницу со своими умными словами. Мы тут люди простые понял? Не надо нам уши заливать. Чётко и по делу, понял? – договорив, амбал хлопнул человека по плечу.

«Ну-ну, – подумал Леший, но вслух не решился произнести. – Единственный недалекий тут – ты...»

Смотря на человека, на его разговор, поведение формируется подсознательно решение с кем «дружить», с кем нет. Из собравшейся компании можно было выделить только одного быдлочеловека. Амбал был одет в камуфляж. Откуда он только взял его? Или... догадки о том, что воры есть и будут на станциях, не покидали Лешего.

– Слышали про Изумрудный?

– Это то место, откуда люди не возвращаются? – спросил профессор. Леший заметил, как в большую палатку заносят на носилках труп недочеловека.

– Да, оно самое, – говорил усатый. – Там, говорят, никого нет. Трупы одни, чьи тела замурованы. Все метро тешит себя легендами, а на самом деле ничего нет.

– Не уверен, – отрицал профессор. – В МГУ, под зданием, был бункер. Я лично видел его зелёные двери, – он поправил сползающие очки. – Даже в Менделеевском, что на станции Новослободской, были огромные подвалы. И вели они в метро.

– Ну, я согласен с профом! – перебил его амбал. – Сидят там, в своём Изумрудном, чифирь гонят и хлебом закусывают...

– Раз зашел разговор о сказках, то о Невидимых Наблюдателях нельзя не рассказать. – продолжал профессор, – Говорят, что где-то есть люди, которые могут силой мысли прочесть и изучить человека вдоль и поперёк. Они видят все метро, каждый наш поступок. И платят тем же. За добро – получай добро, а за зло – вдвойне насчитывают. Сказка конечно, но все же.

– Ну да, тоже слышал, – проговорил амбал. – Да, если разобраться: какого нах, им тут делать, следить как кто срет? Если бы они были – в метро царил порядок и вседозволенность, хы-хы!

– Не надо о Наблюдателях. У Ганзы, караванщики трепались о них перед тем, как отчалить. Ну, договорились на Фрунзенскую ехать, а там же Красные, досмотры, все дела. Каравана тогда два дня не было, не дошёл он. Весь тоннель прямой, никаких задержек между Парком Культуры и Фрунзенской не было, да быть не должно. Обыскали и Красные, и Ганза... Нет их. Красные шумиху подняли, мол, не заплатим товаром, пока караван не доставите, все дела. Ганза тоже на нервах, запасы, ведь, не бесконечные. Решили новый отправить. А те, как до середины тоннеля доехали – видят, дрезина стоит, лишь керосинка качается так, из стороны в сторону. Ни людей, ни мутантов нет, и все цело. Лишь холодом могильным поддувало. – закончил бородач и почесал затылок.

На мгновенье абсолютно на всей станции наступила тишина. Леший заметил, как на него, украдкой, посматривает молодой парень, сидящий у другого костра, в углу.

– Ты чего жмешься к колонне? – отвлёк его бородач. – Садись, рассказывай, откуда пришёл. Меня Секун зовут, этот, – указал на амбала, – Герон, а тот что в очках...

Он не успел договорить. Недалеко громко цокнуло. Из прохода, где, видимо, располагался транзит, вылетел человек. Сначала он заглянул в кабинет местного коменданта, после – направился к костру.

– Прибыл караван, надо два сопровождающих. Кто пойдёт?

Зал молчал. Каждому не хотелось поднимать свою задницу и идти куда-то. Леший первый согласился.

– Новенький? Я тебя на станции раньше не видел.

– Я все равно на Гуляй-Поле иду, мне все равно с кем и когда.

– Вот и хорошо, – ответил человек. – Кто второй?

Вторым был амбал Герон.

– Ладно. Проф, Секун, мне одному челноку надо кое-что передать. Так что, повалю я шарами в сторону столицы.

– Ну, удачи. – ответил Секун. Профессор его поддержал.

– Идите к каравану, там Жека и Серый заждались уже. – ответил человек, и подойдя к профессору, шепнул на ухо пару слов. Тот мгновенно вскочил на ноги и не став объяснять ничего Секуну, быстрым шагом проследовал в большую палатку.

Леший не стал долго рассматривать станцию. Бомжи, мухи, костры, разговоры... Идиллия. Анархист прошёл вслед за амбалом. Разговаривать с ним ему не хотелось. Но пришлось. У поворота к транзиту двое людей в наглую приставали к девушке, а та, в общем-то была не против.

– Что смотришь? – не оборачиваясь, бросил Герон. – Секса давно не было, порнухи захотелось?

– Да нет, – ответил Леший. – У меня рука есть.

– Ну, а хер ли глазеешь тогда? Беременеть хотят, не видишь. Проходить, ничего не замечая – вот она, анархия.

– Ага, все трое, – съехидничал Леший. – В жопу такую анархию. По любви должно быть все.

– Слышь, у тя кличка не Проповедник случайно? – спросил амбал. – А то был один такой, теперь гниет на Соколе.

Леший не ответил. Зачем спорить с человеком, если он – тупой? Герон отошёл к караванщикам, а анархист от чего-то вспомнил своё прошлое.

Летом, одиннадцатого года, он увидел компанию во дворе. Явно выпившие, они кидались семечками в прохожих и вот, одна девушка, проходящая мимо них, обернулась. Она не прошла мимо. Она сделала им замечание. Он помнил, что произошло дальше. И прошёл мимо, ничего не сделав.

В семье на него никогда не обращали внимания, ведь он родился нежеланным ребёнком, выкидышем в ванной. Отец всегда бухал, но никогда не бил ни его, ни мать. Только учил жизни бесполезными философскими советами. Мать никогда не разговаривала с семьёй. Лишь иногда, она говорила за ужином. Какого жить так? Скажи любому – да хрень, это, помрет – переживешь.

Не полностью седой с рождения. Леший никогда не знал, почему клочок волос на затылке был белым. Часто его дразнили за этого одноклассники. Он был белой вороной всюду: в детском саду, в школе, в университете и в жизни. Дед, когда был жив, говорил ему что-то про метку, и избранного, но Леший не обращал внимания на него. Он не имел никакой цели в жизни. Друзья? Они были раскиданы по России. Один в одном городе, другой – в другом. Наверное, лучшим днём жизни мог стать тот день, когда он праздновал день рождения. Позвонил всем им заранее, предупредил... Только никто не прилетел, не приехал.

– Ты че разглядываешь там? – позвал его амбал.

– Да... тут линии красивые. Не мог оторваться.

– Ну, ты не видел ещё Павелецкий, Парка Культуры... Вот это станции – любоваться можно! – воскликнул один из сопровождающих караванщиков. – Ты, ведь, новый на станции? Сопровождал караван когда-нибудь?

Леший сел перед человеком. Вместо ответа отрицательно мотнул головой.

– Меня Серым зовут, – сказал тот же караванщик. Одет он был в желтую, выцветшую куртку, костюмные вельветовые брюки заправлены в сапоги. С виду – лет тридцать дашь, только обвисшая кожа на лице и морщины давали знать о более старшем возрасте.

– Серый, скок те лет?

– Лет пятьдесят точно, – ответил он. – Я сам не помню.

«Это много, – подумал Леший. – Очень много...»

Второй караванщик дал гудок. Амбал откинулся на деревянный ящик.

– Ну, кто будет качать? – обратился Серый, – Дрезина сама не поедет.

– Вон, пусть он качает, – Леший указал пальцем на амбала. – Белка обожрался и сидит.

– Э, слышь, – начал бычить Герон. – Когда нужно будет – тогда и буду!

– Но-но! – пригрозил, успокаивая второй караванщик. – Я начну – вы подхватите. Будете драку устраивать – высажу посреди тоннеля. Поняли?

Никто не ответил, вопрос был риторическим. Конечно, и тот, и другой не хотели гулять по темному переходу.

– Ну да, Жека такое уже делал, – проговорил Серый. – Вот, неделю назад, один придурок спорить начал... Так мы его и высадили. Говорят, в тоннеле труп его нашли, весь обглоданный. Не знаю, кто его так.

Вниз-вверх. Рычаг поднимался плавно, тяжело. Видно, Жека был ровесником Серого. Дрезина плавно катилась вперёд. Когда Жека показал на Лешего, тот встал.

– Медленно едем, – проговорил Серый. – Давай вместе, синхронно, – он поднялся с сиденья, схватился за рычаг, – Раз-два, начали!

Леший хмыкнул. Пока получалось. Дрезина шла, руки болели.

– Слышали об Изумрудном городе? – спросил Жека.

– Мы в город Изумрудный, идём дорогой трудной, – пропел Леший, вспоминая разговор на станции. – Конечно знаем. Элли с Тотошкой там.

– А хочешь увидеть, что там?

– Зах? В каждой загадке есть доля загадки, как говорил один не особо умный человек.

– Я хочу. – пыхтя, проговорил Серый, – Вот прорвусь к МГУ, пролью свет на секрет, тогда... тогда все увидят, чего стою.

Он сел. Леший продолжил качать вверх-вниз рычаг.

– Прорвешься, и что дальше будет? Разорвут тебя лазерами... или чем похлеще, – говорил Жека, – Легенду вот слышал. Перед концом, один из генералов, что не успел сбежать, залез в танк и потребовал, чтобы открывали ворота, впустить его родимого, в Университет, иначе он выстрелом все расхреначит. Прошёл час, а ответа не было, ну он тогда и хера...

Внезапно, дрезину подбросило так, что несколько аптечек едва не вылетели из ящика. Амбал все же удержал крышку. Леший отпустил рычаг и сел. Дрезина медленно начала тормозить.

– Ребята, че-то не то, ребята... Блевать хочу. – проговорил бугай.

Леший чувствовал себя плохо. То ли скачок подействовал на него так, то ли... Голова начала кружиться. Он протер глаза. Серый беспричинно смеялся, Жека плакал, а бугай, опираясь за ящик, зашёл за дрезину и упал.

«Попали мы...» – подумал Леший и потерял сознание.

***

Был летний день.  Девятнадцатилетний подросток лежал на кровати и читал новости из газеты. Вчера он пришёл домой битый – фингал под глазом уже разросся, затылок отзывался тупой болью. Отложив газету, он пошёл на кухню.

Мать, достающая мокрое бельё из стиральной машинки совершенно не обратила внимания на приход сына. Тот взял из морозилки заранее приготовленный пакет со льдом и приложил к затылку. Он почувствовал на секунду, как отступает боль куда-то дальше, в ноги, пятки...

– Откуда у меня это пятно, на затылке? – неожиданно для себя, спросил он у матери, наполовину свесившейся за окно. Бельё блаженно покачивалось от ветра на бечёвке. Мать обернулась в сторону сына и продолжила вешать стиранные вещи. Сын, привыкший к подобному игнорированию, хотел было идти в комнату, но вдруг, мать заговорила.

– Потому что ты родился с асфиксией. Ты, – продолжала она, – был весь синий, еле выжил. Ты испугался жизни.

Боль вернулась в затылок. Подросток обернулся, но не увидел на кухне никого. Вскоре, стены и предметы стали прозрачны.

– Что это? – спросил он у кого-то. Где-то глубоко, словно в душе, звучал голос матери.

– Почему ты не просыпаешься? Почему?

***

Леший очнулся и потер слипшиеся веки. Казалось, что он проспал не меньше суток на дрезине. Спина онемела, как и ноги. Он оглянулся. Амбала видно не было, а два караванщика лежали без каких-либо движений. Леший притронулся к лбу одного из них и почувствовал холод. Мурашки пробежали по его спине.

– Лампа... – проговорил Леший, – Она, ведь, ещё не погасла... Они не могли так быстро...

Ум требовал разъяснений, а сознание чувствовало неимоверную опасность за жизнь. Леший не стал проверять у караванщиков пульс, это осложнило бы задачу. Бугая нигде не было, даже его тело не лежало на рельсах. Анархист хотел сплюнуть, но пересохшее горло предательски запершило. Откашлявшись, он все же встал и дернул рычаг вниз. Дрезина немного поддалась вперёд и остановилась. Опустил и поднял вновь. Леший думал о караванщиках, он даже не знал их имени. На лбу выступила испарина. Когда руки заныли тупой болью и усталостью, Леший вспомнил слова знакомой песни и запел:

Тёмный, мрачный коридор,

Я на цыпочках, как вор,

Пробираюсь, чуть дыша,

Чтобы не спугнуть

Тех, кто спит уже давно,

Тех, кому не все равно,

В чью я комнату тайком

Желаю заглянуть...

С каждым словом дрезина разгонялась, с каждым предложением анархист опускал и поднимал рычаг. Он не думал о конечной точке маршрута, он просто хотел избавиться от нахлынувшего ужаса. Один в тоннеле, один среди трупов... Перегон казался длинным, невыносимо тёмным. Старая песня помогала жить и гнать дрезину. Впереди замаячил блеклый огонёк. Или ему привиделось? Одной рукой держась за рычаг, другой ища гудок, прицепленный на раму, Леший нащупал предмет, по форме напоминающий резиновый мячик и сжал его.

Велосипедный гудок отозвался противным звуком. Впереди замаячили силуэты людей. Леший уже не мог управлять дрезиной, она стремительно неслась вперёд и любой, кто будет у неё на пути просто станет калекой. Послышались первые голоса. Леший вновь сжал гудок.

Лица людей стали отчётливо видны анархисту. Впереди наскоро были наброшены мешки и поставлены укрепления.

«Они не должны стрелять, они не должны... – думал Леший. – Наши же...»

Кто-то крикнул, Леший пригнулся, и в этот момент дрезина со всей силы врезалась в заграждение. Человека откинуло назад, сверху на него упал мешок. Леший все же выдержал удар. Он посмотрел на свои руки, они были белые, словно в пыли. Коснувшись кончиком языка, Леший попробовал на вкус массу.

«Мука? – удивился он, и сам себе ответил: – Ну конечно, мука».

– Куда летел, водила сраный? – послышался голос откуда-то сверху.

– Однако, в раю хреново разговаривают.

Его подняли. Постовые были облачены в зелёный, такой не характерный для серых тоннелей камуфляж. Он бегло осмотрелся. Тела первого караванщика не было видно, а второго... тот лежал, засыпанный с головы до ног консервами.

– Ба, это же тот караван, что неделю назад должен был прибыть...

Леший с интересом наблюдал, как один из постовых щупает пульс на шее холодного караванщика.

– Мёртвый. – наконец заключил он.

– Второго нашли! – донеслось сзади. – Мёртвый и бледный, словно по-пьяни помер.

Курчавый, черноволосый постовой переглянулся с Лешим.

– Выходит последний выживший, м-м-да... – протянул он. – Ты иди, станцию осмотрись, поброди, может отойдешь.

– Сам разберусь. – бросил Леший, уходя. Шатаясь, держась за стены, он медленно приходил в себя. Неделя... Неделя слишком долгий срок.

Бывшая Войковская – обитель анархии. Здесь всюду царил запах свободы. Все стерильно, никаких бомжей, никаких гуляющих недолюдей. Лешему безумно нравилась атмосфера. Плевать на то, что тут половина народа спала, а другая слушала песни. Третьи просто беседовали, ютясь в двухместных палатках. Леший подошёл к одной из них. Слухи в данное время были хоть каким-то источником информации.

– ...Слышал, что на Речном творится? – спросила женщина.

– Да, там один ублюдок стырил «Калаш» и... – заикаясь, говорил мужчина, – В-вообще-м, застрелил постового, убил ещё двух и пошёл к г-г-лавному.

– Что, и Шихана убил?

– Н-нет, за-а-стрелили вовремя. – ответил мужчина.

– Вот видишь, как бывает. Живёшь, а потом застрелили.

– Во-от, вот. Эх, хорошо с-с тобой.

Анархист отошёл от палатки. Неужели, озлобленный человек мог убить своих же? Нет, это просто бред... Леший не верил в это. А музыка, доносящаяся с другого конца станции, все продолжала играть.

...Война сотрёт все города,

Мы с ними сгинем навсегда.

Придёт столетняя зима,

Анархия!

Где вы, герои забытых поэм?

Подвиг зовёт вас в поля!

Где же вы спите, не зная проблем,

В мире творится хуйня!

Мир переполнен чтеньем молитв,

Все по подкопам сидят.

Рёв и серены следующих битв,

И бомбы тихонько летят...

Война сотрёт все города,

Мы с ними сгинем навсегда.

Придёт столетняя зима,

Анархия!..

«Фальшивит... – подумал Леший, подходя ближе. – Фальшивит. Кто так играет...»

– Эй, парень! – позвал он исполнителя. – Плохо играешь.

Худой, одетый во все чёрное, похожий на смерть человек поднял голову. Глаз его не было видно из-за длинных волос. Практически весь народ, несколько мгновений назад слушающий песню, обернулся. Леший, запыленный мукой, осторожно встал напротив него, около костра.