Текст книги "Бктриана (Затерянные миры. Т. XXII)"

Автор книги: Николай Равич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

– Я полагал бы самым желательным получить реальную помощь вооруженными людьми от Кафиристана. Англия могла бы уплатить за это оружием и деньгами, но, судя по заявлению Тринадцатого, дело обстоит неважно, разве что царица лично…

Энвер сделал презрительный жест.

– Бактриана прежде всего женщина и она царствует, но не правит. Кроме этого, Кафиристан – страна, где родовой быт играет громадную роль, и господствующее племя преследует свои интересы.

– Тогда какой же был смысл вашего приезда сюда?

– Я надеялся, что, если мне удастся воздействовать на царицу, – это даст большие результаты.

Между тем, слуги начали разносить на больших подносах зеленый чай и сладости; оркестр, составленный большей частью из духовых инструментов, играл какую-то музыку, наполовину европейскую, наполовину восточную, и все по очереди проходили мимо Бактрианы, говорившей каждому несколько слов.

Прием во дворце заканчивался.

Энвер-паша и я задержались сознательно. Я подозревал, что он, как и я, хочет остаться последним, чтобы поговорить с Бактрианой. При ее знании иностранных языков, присутствие посторонних не могло служить помехой.

Зал почти опустел, и дальше оставаться было неудобно.

Энвер нервно играл перчаткой, отстукивая ногой такт марша. Его офицеры – двое турок, бухарец и какой-то русский, из бывших князей, – почтительно переживали скверное настроение своего шефа.

Наконец, Энверу надоело ждать, и он, продолжая со мной перебрасываться словами, двинулся к трону.

Я увидел тревожный взгляд Бактрианы, направленный на него. Ее лицо было лишено обычного спокойного выражения. Влюбленные всегда проницательны, и я чувствовал, что она взволнована более, чем когда-либо.

Энвер стоял перед троном, глядя на нее в упор своими черными и властными глазами.

– Я должен поблагодарить вас за обещанную помощь.

Он говорил по-немецки, иронически подчеркивая слова.

– Я забыл, что обещания женщины, даже если она царица, нельзя принимать всерьез.

Лицо Бактрианы вспыхнуло алым пожаром. Она едва не приподнялась от негодования. Но тотчас же это выражение сменилось другим. Передо мной была только страдающая и виноватая женщина.

– Я надеюсь, что мне удастся кое-что сделать. Может быть, еще сегодня мы поговорим об этом.

Энвер сделал злое лицо. В нем чувствовался человек, играющий в жизни спокойно, в отличие от актеров, делающих это лишь на сцене. Все жесты были театральные, каждое движение его была сознательная ложь, поза, стремление производить впечатление на окружающих.

– Я не могу ждать и мне не о чем говорить. Честь имею кланяться, царица!

Он отошел, и наступила моя очередь откланяться Бактриане.

– Я намерен уехать, хотя мои дальнейшие шаги будут зависеть от вас. Я хочу поговорить с вами возможно скорее.

Бактриана взглянула на меня, и в ее голубых глазах в первый раз я заметил лучи печали.

– Приходите в любое время, – сказала она грустно, – но не покидайте меня. Вы мне очень нужны.

На площадке белой лестницы я догнал Энвера-пашу.

– Не хотите ли поговорить по дороге?

– Нет, – отвечал Энвер, – я лучше заеду к вам завтра, мне некуда ехать, я живу при дворце.

«Итак, он жил во дворце уже три недели и, наверное, не раз видел Бактриану», – подумал я и понял, что мое неприязненное чувство к нему было бессознательным результатом другого чувства – ревности.

Глава XXIII
НОЧНАЯ ПОГОНЯ

Дорога от дворца пролегала по когда-то дикому ущелью. В него дул и свистел ветер. Буря и порывы вихря, сметая пыль и сгибая деревья, рождали в сознании неукротимые желания.

Кони, казалось, имели крылья; они неслись в безумном беге, едва касаясь земли и увлекая за собою колесницу.

Косой дождь бил в лицо. Сквозь шум падающих водяных струй врывался отдаленный стук лошадиных копыт по мокрой, хлюпающей земле.

Кто-то скакал впереди бешеным галопом. Вскоре в темноте ночи издали стал выделяться силуэт лошади с пригнувшимся всадником. Кафир, управлявший колесницей, – громадный человек, закутанный в мокрый плащ и прикрытый каской, – гикнул, ахнул и ударил вожжами, подгоняя коней.

Уже огни домов Дира отражались на блестящих камнях улиц, а расстояние между нами и всадником не уменьшалось. Вцепившись в перекладину колесницы, подскакивая на ухабах, согнувшись от ветра, я всматривался в летевшую впереди нас лошадиную тень.

Перед моим домом сразу оборвался галоп, всадник соскочил с лошади и скрылся в дверях. Мы пролетели вперед, затем повернули колесницу и, когда я стучал в медный круг, прибитый к двери, ни коня, ни всадника не оказалось.

Открыл слуга – плосконосый сияпуш.

– Сюда кто-то только что вошел.

– Нет, – отвечал он невозмутимо, – никого не было.

Я отстранил его рукой и пошел по коридору, но остановился, заметив в одной из дверей пробивавшийся сквозь щели свет.

Одним прыжком вскочив в комнату, я увидел: Дизана снимала мокрые сандалии. На полу, в луже воды, валялся плащ. Кожаные перчатки, шлем и хлыст лежали рядом. С распущенных волос и лица стекала струями вода.

Изумленная моим появлением, она смотрела на меня с испугом.

– Это ты только что приехала сюда верхом?

Она колебалась, не зная, что сказать.

– Напрасно ты молчишь. Я тебя узнал совершенно ясно на повороте дороги.

Она все еще раздумывала, но, осененная каким-то принятым решением, выпрямилась и совершенно спокойно сказала:

– Да, это была я.

С момента моей встречи с Бактрианой, наши отношения с Дизаной резко изменились. Я был рассеян, холоден и сдержан. Она – робка, печальна и молчалива. Я никогда не задумывался над тем, что она переживала. Наша связь возникла быстро, неожиданно, и я не мог понять, что толкнуло ко мне это странное, по-своему обаятельное и загадочное существо. Отдельные фразы Дизаны, ее жесты и поступки иногда заставляли меня думать о том, что она следит за каждым моим шагом. Она понимала многое и, конечно, звала гораздо больше меня. Было трудно уяснить ее настоящее положение. Официально она была танцовщицей, рабыней. Бактриану она ненавидела и боялась ее. Джаст обращался с нею очень почтительно, она свободно посещала дворец, высокомерно обращалась со слугами и имела влияние при дворе.

Глядя на ее стройную фигуру, обтянутую мокрой туникой, и умные, большие черные глаза, я начинал понимать, что она могла бы быть моей союзницей. Женская дружба отличается от мужской тем, что имеет все ее достоинства, не имея никаких ее недостатков.

Я взял руку Дизаны и, нежно погладив ее, сказал:

– Я думал, что вы меня хоть немного любите и я могу рассчитывать на ваше доверие.

Бактриана была блистательна, ослепительна, великолепна. Дизана – обаятельна в своей нежной задумчивости. Она олицетворяла в себе женственное начало, потребность в любви и самопожертвовании.

Радость, вызванная моими словами, еще не согнала с ее лица выражения сдержанности. Она молчала, но я чувствовал, что еще минута, и любовный порыв прорвет, как вода прорывает плотину, ее недоверие ко мне. Она мягко отстранилась от меня и потом сказала:

– Мне хочется верить, что вам не безразлично, как я к вам отношусь. Но я знаю, что ваши слова и жесты ложны: вы любите Бактриану. Вы будете наказаны очень скоро: Бактриана на любовь неспособна. Это – кошка, которая боится только силы. Ее чувства пробуждаются и угасают, не завися от сердца. И потом… – Дизана поколебалась, – вы ей едва ли даже нравитесь.

Я почувствовал страшную, почти физическую боль.

– Иначе, – закончила она, – Энвер-паша не жил бы во дворце. После второй встречи она приказала перевести его из караван-сарая в маленький дворец, примыкающий к главному зданию. Всем известно, что есть подземный ход, соединяющий оба эти дома.

«Не верь, не верь, – говорил я себе, продолжая жадно вслушиваться в ее слова, – женщины коварны и лживы, она хочет очернить Бактриану в твоих глазах, заставить ее ненавидеть».

А Дизана продолжала, точно читая мои мысли:

– Если бы Бактриана не была увлечена Энвером, она никогда не пошла бы на столкновение с Советом Тринадцати. Убедившись, что совет не пойдет на войну с большевиками, она пытается теперь склонить вождей сияпушей принять участие в бухарских делах.

И потом прибавила с радостью:

– О, Энвер с ней хорошо обращается; говорят, что он ее бьет по щекам.

– Замолчи, – вскрикнул я, чувствуя, что одно лишнее слово переполнит чашу моей муки, и я буду способен на какой-нибудь непоправимый, безумный шаг.

Глава XXIV
ГДЕ ВЛЮБЛЕННЫЙ СТАНОВИТСЯ ДИПЛОМАТОМ

Всю ночь шагал я из угла в угол своей комнаты, и мое обостренное воображение с непередаваемой ясностью рисовало мне одну и ту же картину: Энвер своей солдатской прямой походкой идет по темному проходу тайника.

Я заснул с головной болью и не сразу понял, что за мной прислали из дворца.

Одеваясь, принимая ванну, завтракая, я испытывал неприятное чувство при мысли о встрече с Бактрианой. Теперь я ее ненавидел, презирал – эту любовницу Энвера – именно за то, что она оказалась слабой, похотливой, похожей на тысячу других женщин.

Аромат очарования, восторг преклонения перед ней исчезли.

Бактриана приняла меня в кабинете – месте нашей первой встречи.

Она была деловита, хмура, сдержанна. В тунике черного цвета, со строгим выражением лица, она сухо попросила меня сесть. Черные круги под глазами говорили, по крайней мере, о бессоннице.

– Итак, я буду краткой. Ввиду того, что мы получили оружие и часть денег, обещанных английским правительством за помощь Энверу, то, несмотря на сопротивление Совета Старейшин, мне удалось склонить наиболее крупные племена сияпушей, живущих за пределами Кафиристана, принять участие в бухарских делах. Однако, положение Энвер-паши уже настолько ухудшилось, что, возможно, на месте потребуются некоторые срочные меры для успешного ведения операций. Поэтому я считаю, что вам нужно выехать вместе с Энвер-пашой в Бухару. Того же мнения и английское правительство.

– Откуда вам известно мнение английского правительства? – спросил я холодно.

– Энвер-паша снесся с английским представителем в Кашгаре по этому поводу, и тот ответил, что лишь после вашего прибытия в Бухару, как посланного специально по этому делу, английское правительство сочтет возможным оказать ту или иную дополнительную помощь.

Я сказал:

– Я поеду не в Бухару, а в Лондон. Положение со времени моего прибытия сюда существенно изменилось. Стратегически оно безнадежно для белых бухарских войск. Политически Энвер-паша совершенно дискредитировал себя, связавшись с крайними реакционными элементами и даже просто бандитами, не имеющими другой цели, кроме грабежа. Наконец, само оказание помощи затруднено технически: из Афганистана это почти невозможно. Из Кашгара оружие пересылать большими партиями тоже нельзя. Нам выгоднее осуществлять свою политику в Средней Азии другими путями, например, через басмачей Ферганы. Уже несколько лет, как Мадалим-бек, Иргаш и Курширмат развивают необычайно активную деятельность против Советов. Ведь Курширмат до сих пор имеет звание «командующего армией Ислама», данное ему бывшим эмиром Бухарским, а Мадалим– бек, сидя в Иркиштаме, сумел, помимо армии, сформировать и «ферганское правительство». Успенский, бывший русский царский консул в Кашгаре, усиленно нас предостерегает от увлечения Энвер-пашой и советует увеличить помощь басмачеству…

С каждой новой моей фразой спокойная сдержанность все более покидала Бактриану. Наконец, она встала и начала ходить крупными шагами по комнате вдоль библиотечных шкафов.

Потом повернулась и, всматриваясь в меня злыми глазами, сказала:

– Вы так лжете, что можно принять ваши слова за правду.

– Сударыня, – и я поднялся с достоинством, – до прибытия сюда Энвер-паши наши переговоры носили более достойный характер, и я бы сказал, с большими результатами для вашего государства.

С каким удовольствием я церемонно поклонился, сознавая всю радость мести и чувствуя, что Бактриана не сможет сейчас прервать беседу и бросить Энвера на произвол судьбы. В то же время, эта женщина была чертовски умна. Боясь, что мои слова – правда, она все-таки чувствовала, что я лгу, преследуя какие-то цели.

Я взялся за ручку двери, когда услышал ее крик:

– Постойте!

Повернувшись, я увидел ее побледневшее лицо прямо перед собой.

– Скажите, чего вы хотите?

– Я? В данный момент – закурить сигару.

Мед ленными шагами я приблизился к столу, обрезал сигару, зажег спичку, прикурил, сознательно растягивая время.

Когда первый клубок синего дыма кольцом взвился к потолку, она переспросила:

– Так чего же вы хотите?

Тогда я подошел к ней и сказал.

– Вас.

Она отскочила, как кошка, и прошипела:

– Достаточно мне сделать жест, и вы будете убиты.

– Ничего хорошего, сударыня, от этого не получится. Энвер не получит помощи, а, кроме того, согласно английской традиции, в подобных случаях индийские аэропланы получают предписание уничтожить все, что можно, на враждебной территории. Читрал ведь недалеко…

Она продолжала кипеть негодованием:

– Джентльмен, лорд Пальмур, способен так завоевывать женщин?

– Каждый делает это, как умеет. Я не могу очаровывать женщин звоном шпор, величественными жестами и чалмой, как это делают другие. Приходится раскидывать умом, как этого добиться иначе; впрочем, не так давно вы были более добры к мне и, если бы нам не помешали…

Она повернула голову ко мне.

– Это было до…

– Вы хотите сказать, до приезда Энвера-паши? Согласитесь, я в этом не виноват. Можете считать его как бы отсутствующим.

Я поднялся из глубокого кожаного кресла, бросил сигару в сторону и поклонился:

– Сударыня, вы имеете возможность размышлять до шести часов вечера сегодняшнего дня. Если в семь часов я не получу приглашения во дворец, завтра я выеду в Читрал. Если по несчастной случайности я окажусь по дороге убитым, то, согласно посланным по радио указаниям, вы будете иметь удовольствие услышать над вашим дворцом шум авиамотора.

Глава XXV
КОГДА СТАТУЯ ОЖИВАЕТ

5 часов 30 минут. Весь день я не мог ничем заняться. Чтобы отвлечься от занимавших меня мыслей, я стал читать персидское «Шах-Наме», судя по миниатюрам, очень давнего происхождения. Там имеется очень любопытное сказание о происхождении сияпушей:

«В период царствования в Самарканде Хазрет Афросиаба, Александр Македонский вел войну в Персии, где жил хан Кейхауе, имевший развратного сына Сияпуша. В силу того, что Кейхауе не мог сопротивляться наступлению Александра, он передал страну Афросиабу. Сияпуш с пошедшими за ним племенами бежал под покровительство самаркандского царя, который отдал за него свою дочь и велел ему поселиться в низовьях реки Заравшан для того, чтобы тот защищал страну от нашествия варваров, обитавших в безбрежных степях за Аму-Дарьей. Там, на пространстве, где ныне находится Бухара, Сияпуш выстроил ряд крепостей; но вскоре поссорился с Афросиабом, и тот прогнал его в Дарвазские горы. Он пленил и сжег самого Сияпуша. Но сыновья его Кок, Замор и Зангибар ушли в недоступные горы, где ныне и проживают сияпуши».

Все это, конечно, неверно: кафиры разделялись на сияпушей и сафидпушей, то есть одетых в черное и одетых в белое. К первым принадлежат кафиры, мадугали, кашканы, камы и истраты, ко вторым – прессуны, вайцы и ашхуны. Эти племена поселились в нынешнем Кафиристане ранее прихода в Афганистан Александра Македонского. Когда поселенные им в Балхе и Бактрии греки под давлением саков направились в Кафиристан, то они прошли гористые местности, где жили сияпуши, и осели в находящейся в середине их долине, где жили сафидпуши. Тут они смешались с прессунами и вайцами, создав нынешнее новогреческое государство и подчинив их своей культуре. Поэтому теперь сияпуши оказались в подчинении, как полудикое племя, нынешнему Кафиристану.

Эти размышления не мешали мне чутко вслушиваться, ожидая, не раздастся ли топот коней, присланных за мной из дворца.

Итак, если до шести от Бактрианы не будет вестей, в шесть я телеграфирую о выезде в Читрал.

Кстати, сегодня я получил письмо от Энвер-паши. Он сообщает, что написал большевистскому командованию, предлагая заключить мир, отдав ему Бухару. Я не знаю, глупость это или наглость – делать такое предложение стране, занимающей шестую часть мира, – человеку, в распоряжении которого всего несколько тысяч плохо вооруженных бандитов.

До шести осталось восемь минут.

Шесть. Пора отправлять депешу. Бактриана, ты будешь наказала.

Маленький четырехугольный листок, покрытый цифрами, имеет магическую силу. Он перенесется через воздушный эфир, чтобы попасть в проволочную паутину радиоприемника. Цифры превратятся в бумагу – миллионную частицу бумажного моря, наполняющего канцелярии. В пяти разных частях мира задвигаются щупальцы, переместятся пушки и человеческое мясо, и стальные птицы будут летать, выплевывая на землю огненную слюну.

Поднявшись на крышу, я невольно вдохнул аромат цветов, одуряющий и в то же время нежный. Ночь была теплая, звездная, луна освещала край дома и угол сада, оставляя беседку и примыкающую к ней радиобудку в темноте. Антенна светилась и была похожа на стальную паутину, висящую в воздухе.

Я перешагнул через порог беседки и остановился, увидя фигуру, закутанную с головы до ног в черное покрывало. Невольно рука моя потянулась к заднему карману, где лежала маленькая стальная игрушка с запасом на шесть смертей.

Тогда фигура сделала движение, покрывало упало к ее ногам.

Это была Бактриана.

Глава XXVI
ЭНВЕР ДОЛЖЕН БЫТЬ УНИЧТОЖЕН

Каждый день и час раскрывали секрет обаяния Бактрианы. Оно заключалось в самом полном сочетании физического совершенства с исключительным умом и большими и разносторонними знаниями.

Хотя Бактриана формально царствовала, но не правила, тем не менее, она управляла государством, часто обходя Совет Тринадцати. Считается, что английский король тоже царствует и не правит, а между тем, сколько самых важных мероприятий вышли окольным путем из Букингемского дворца.

И теперь Бактриана развивала бешеную деятельность, организуя помощь Энверу.

Я получал об этом сведения от Дизаны, которая испытывала удовольствие, рассказывая о новых доказательствах любви Бактрианы к Энверу.

Первые дни я был опьянен Бактрианой. Меня охватывало глубокое безразличие ко всему, что было до или могло быть после наших любовных свиданий. Но понемногу, так же, как вода, просачиваясь в землю, захватывает все новую и новую площадь, чувство любви переместило центр моих интересов в одну точку. Эта точка дрожала, удлинялась, вытягиваясь в линии и превращаясь в горящие буквы огненного слова: Бактриана.

Однажды, лежа на тахте в голубоватой спальне Бактрианы, я следил за бледными лучами только что родившегося утра. Туманный свет оседал на стеклянном потолке, наполняя комнату таинственным полумраком.

Мои мысли ползли сонно и лениво, и в них, как в медленно пущенной кинематографической ленте, проходили события последних дней.

Энвер-паша уехал неделю тому назад. События в Бухаре развивались так быстро, что он не мог ждать. Бактриана не скрывала своего горя. Ее страстная натура не могла примириться с необходимостью расставания. Он сказал: «Я вернусь после победы». И она стремилась ускорить эту победу всеми средствами. Любовная связь со мной была одним из них. Она требовала от меня оружия, денег, депеш в Лондон, хвалебных рапортов о достоинствах Энвера. Это была проституция особой марки.

Я любил женщину, а вместо этого владел лишь ее телом, похожим на твердый и теплый алебастр. Я не имел никакой власти над ее умом и чувством. Это бессилие оставить по себе следы какого-нибудь влияния на ее душу приводило меня в бешенство.

Проклятый Энвер, отсутствуя, присутствовал повсюду, и его невидимая тень стояла между мной и Бактрианом.

Победив, он стал бы владеть Бактрианой нераздельно, но и теперь, в период неудач, он целиком занимал ее воображение. Каждый новый гонец с плохими вестями приводил ее в полное отчаяние, которое сменялось еще более энергичной организацией помощи восставшим. С каждым нашим новым свиданием она становилась озабоченнее, холоднее, и ее ласки носили характер унизительного пренебрежения.

Я потянулся, пошарил рукой, достал сигару, закурил и, одев пижаму и туфли, стал расхаживать по комнате.

«Нет, – думал я, – или свет сделался мал, или двум людям в нем стало по-настоящему тесно».

В коридорах и во дворе мяукали и рычали звери, совершая свой утренний туалет В казармах играла труба. Кричали последний раз петухи. И прежде, чем окончательно родился день, в моей голове созрело законченное решение: Энвер должен быть уничтожен.

Несколько часов спустя я послал следующую телеграмму в Индию:

«Наступил момент, когда необходимо мое личное присутствие в Бухаре. Прекратите всякую высылку оружия и денег до моих указаний с места».