Текст книги "Бктриана (Затерянные миры. Т. XXII)"
Автор книги: Николай Равич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)
Глава VII
В КОТОРОЙ ОМЕР ХАЙЯМА ГОВОРИТ УСТАМИ ДЕСЯТИЛЕТНЕГО МАЛЬЧИКА
Вечером меня пригласили на дурбар[21]21
Торжественный вечер в честь знатного гостя.
[Закрыть], устроенный в мою честь.
В саду на большой каменной и круглой площадке сидели 12 человек – старейшин племен.
Тучные, с обветренными лицами, роняя на выкрашенные хной огненно-красные бороды горячий жир плова, они дышали здоровьем, казалось, распространяя вокруг себя аромат горных ветров и лошадиного пота. Они были почти неподвижны, поджав под себя ноги, погружая пальцы в плов и нарушая громким чавканьем тишину ночи.
Среди них в золотом шитом мундире и черной шапочке сидел Мухаммуль Мульк.
Тара[22]22
Музыкальный инструмент, вроде гитары.
[Закрыть] дрожала, роняя звуки, и падали слова «Рубаяда»[23]23
«Рубаяд» – знаменитое произведение великого поэта Омер Хайямы.
[Закрыть], как капли крови —
«Теперь, когда в саду запели соловьи,
Из рук гуляк вино-рубин возьми,
И посмотри на это тело, полное душой,
Как жасмин, обремененный яркой красотой».
Так великий поэт Омер Хайяма говорил устами десятилетнего мальчика, напудренного и накрашенного; короткий парчовый халат, юбочка, серьги в ушах, ожерелье на шее, длинные волосы делали его схожим с девушкой. Он танцевал, сладострастно изгибаясь, под звуки тары и бубна, держа бокал в руке, унизанной кольцами и напевая четверостишия в промежутках между движениями.
В серебряные литые чарки наливали шербет – я попробовал, там была изрядная доля коньяку. Движения мальчика становились все более страстными. Он, казалось, исходил в истоме и, последний раз изогнув стан и взмахнув длинными кудрями, упал прямо на ковер. Его тело еще дрожало в сладострастных конвульсиях. Потом он замер. Хотя взоры всех горели нехорошим блеском и щеки были красны, – никто не сделал ни одного движения. Подчеркивая напряжение, задрожали собранные струны.
Неожиданно в тишине раздалось ржание коней и на освещенной луной площадке появились тени людей. Их белые чалмы, черные бурнусы и прижатые к груди руки служили молчаливым напоминанием об окончании дурбара.
Ханы поднялись все сразу и, пятясь задами и откланиваясь, исчезли в темноте аллей.
Мухаммуль Мульк некоторое время прислушивался к замиравшему вдали топоту коней, потом взял меня под руку и повел к дому.
От него пахло вином, он широко улыбался. Луна поливала его сверху своими молочными струями, и он плыл в ее свете, как золотой истукан.
Листья деревьев казались вырезанными на фоне ночного неба. Соловей пел медленно, тягуче, томно, прислушиваясь к себе.
Мухаммуль Мулька осенила какая-то мысль. Он пробормотал:
– Как сказано в 14-й «суре»[24]24
Сура – глава. Здесь имеется в виду изречение из священной книги мусульман, Корана. Коран содержит в себе поучения, законы, легенды и т. д. и разделяется на 114 сур или глав.
[Закрыть]: «Глаза неверного не осквернят женщины».
Шаг за шагом мы, пройдя сад, поднимались по лестнице, ведущей в дом. Зала следовала за залой. Большие колонны терялись во мраке, стены исчезли, тишина не нарушалась шумом шагов, тонувших в коврах необычайной толщины.
Глава VIII
ТАНЦОВЩИЦА ИЗ БАЛХА
Подойдя к громадному сюзанни[25]25
Сюзанни – восточный гобелен. Гобелены – это ковры и тканые обои из шерсти или шелка с цветными художественными изображениями.
[Закрыть], натянутому на раму, где живые охотники застыли в вечной погоне за тигром, он надавил на какое-то место в стене. Через открывшийся проход мы прошли на маленький дворик, куда выходило много дверей. В середине его на возвышении журчал фонтан. Нас встретил толстый евнух с одутловатым лицом. Его заплывшие глаза не отражали никакой мысли, красная привязанная борода сияла, как медный таз. Он поклонился, прижимая руки к груди и приседая.
Мухаммуль Мульк сказал тихо несколько слов. Евнух хлопнул в ладоши. Слуги вбегали, поспешно сбрасывая туфли у порога. Замелькали зажженные свечи. Несли подушки и ковры. На громадных серебряных подносах подавали фрукты, шербет, зеленый чай, жареный миндаль.
Двери открывались одна за другой и оттуда выходили женщины, усаживаясь в полукруг. В темноте блестели большие черные глаза, раздавался сдержанный шепот и смех. Розовые, голубые, оранжевые шальвары были похожи на вздувшиеся цветные пузыри, оттеняя миниатюрность ног с окрашенными в красный цвет ногтями.
За полукругом сидели еще несколько женщин, закутанных в темные покрывала. Раздался резкий и дрожащий звук гонга, в него вливался напев флейты. Подчеркивая темп, надрывалась тара. Женщины вскочили все разом и понеслись, изгибаясь одна за другой в хороводе, образуя в середине пустой круг. Темп музыки становился все быстрее, движения танцовщиц стремительнее. Их волосы, заплетенные в десятки мелких косичек, развевались по воздуху, маленькие ноги мягко ударяли по ковру; они вскрикивали в такт танцу.
Неожиданно из сидевшей сзади группы вытянулась фигура, как стрела. Женщина одним движением сбросила покрывало на руки прислужниц и выдвинулась в полосу лунного света. Гордый и прямой профиль ее был освещен сиянием голубых глаз. Гладко причесанные волосы, стянутые блестящим обручем, кончались тяжелым пучком, который свисал, как золотистая кисть винограда. Руки, гибкие и сильные, были вытянуты вперед. Голое тело обтягивал жилет золотого шелка, глухо застегнутый, с вырезом в форме сердца, и обе обнаженные груди выдавались вперед острием сосков. Она согнула колени полных и длинных ног и одним упругим прыжком очутилась в середине круга.
Ее танец был прост: на фоне беснующейся карусели женщин она только сгибала и разгибала тело ритмическими движениями. Казалось, что натягивалась тетива лука.
Зачарованный, я спросил:
– Откуда эта женщина?
Мухаммуль Мульк, не отрываясь глазами от танцовщицы, сказал:
– Она из племени хезарийских бактриан, из страны Балха. Они ходят с открытым лицом и во всем равны мужчинам. Они происходят от греков или юнани, оставленных великим Зюль-Карнейном-Двурогим, которого вы называете Александром. Вспомни 18-ю суру Корана, где говорится: «Тебя спрашивают о Зюль-Карнейне? Скажи, и я прочитаю тебе повесть о нем».
Когда вернутся посланные мной люди, ты выедешь в Балх. Только это племя в состоянии сделать то, ради чего ты приехал сюда.
Глава IX
ПОСЛАНИЕ СОВЕТА ТРИНАДЦАТИ
Прошел месяц с того дня, когда впервые я увидел женщину из Балха – танцовщицу из гарема Бужнурского хана.
Когда она кончила танцевать и замерла в середине круга в гордой позе статуи, женщины набросили на нее покрывало-фереджу. Тотчас же Мухаммуль Мульк поднял руку, и старший слуга вышел вперед, ожидая приказаний.
– Наш гость устал, – сказал хан, – проведите его к себе. Я надеюсь, – прибавил он, поворачиваясь ко мне с легким поклоном, – что вы не в претензии на меня за скромные развлечения, которыми я старался рассеять вас в вашем невольном уединении. Разве можно сравнить забавы Парижа и Лондона – великих очагов европейского искусства, – со скромными талантами танцовщиц в деревенском доме бедного перса?
Я вспомнил, как тысячи людей упиваются кривлянием Чарли Чаплина, как они целыми днями вертятся в фокстроте под звуки негритянской музыки, как голые и пьяные проститутки танцуют на столах в кабачках Монмартра[26]26
В Париже на Монмартре расположены всякого рода ночные рестораны и кабачки для веселящейся буржуазии.
[Закрыть] – и покраснел. В его словах была ирония более страшная, чем удар по лицу.
Факел в руке слуги освещал мне путь до залы.
Когда за моей спиной послышался шум задвигающегося экрана, я стал бродить по залам, покрытым коврами, между белеющих колонн, всматриваясь в сумрак ночи.
Этот дворец когда-то был летней резиденцией Абу-Саида Хератского[27]27
Султан Абу-Саид Хератсккй из рода Тимуридов (1452–1469 г.).
[Закрыть]. Здесь пел свои стихи Джами, окруженный плеядой блистательных поэтов, восхищая ехавшего в Тебриз к персидскому государю Узун Гасану[28]28
Узун-Гасан Белобаранный (1467–1476 гг.) – объединитель всего западного Ирана с частями Армении и Грузии.
[Закрыть] посла светлейшей Венецианской республики Амвросия Кантарини[29]29
Амвросий Кантарини – выдающийся политический деятель 15-го века. В 1474 г. посылался через Польшу для вооружения Персии, Польши и России против турок. В 1477 году, возвращаясь из Персии, был принят Иоанном III в Москве.
[Закрыть].
Я подошел к открытому окну. Луна обильно поливала сад. За глиняной высокой стеной виднелось затопленное рисовое поле. Из воды две змеиных головы возвышались и покачивались, как стебли лилий. В саду слышно было падение созревших плодов. Цветочные поля, бассейны, темнеющие пятна деревьев, дом и весь мир покрывал звездный колпак неба…
На другой день меня вызвали к хану. Он сидел на возвышении в большом зале. За ним стояли старший назир[30]30
Назир – министр, главный управляющий.
[Закрыть], начальник конвоя и секретарь – хитренький мулла с седеющей бородкой, говоривший нараспев, пересыпая фразы арабскими словами, цитатами из персидских поэтов и Корана. Слуги, одетые во все белое, дергали за шелковые шнуры, приводя в движение большие опахала.
Три человека стояли лицом к хану. Средний выдвинулся на два шага вперед. Это были горцы в платах из верблюжьей шерсти, с винтовками в руках, в походных чалмах, концы которых спускались на подбородок, закрывая нижнюю часть лица. Их ноги были обуты в сандалии. Кожаные бинты обтягивали икры до колена.
Мухаммуль Мульк протянул секретарю письмо – узкую и длинную полоску желтого пергамента:
– Читай.
Секретарь поднял бородку кверху, сожмурил хитрые глаза и начал читать нараспев, делая паузы между фразами, раскачиваясь и приподнимаясь на носках:
– «Нежному, изящному, грандиозному, величественному Мухаммуль Мульку.
Да будет вечным его высокое счастье.
В бесконечной пустыне потерянных слов письмо друга – радость.
Несчастия надвигаются со всех сторон и доходят до гор, за которыми скрывается наша страна.
Святая Бухара (Бухара-и-Шериф) в огне. Дикие локайцы[31]31
Локайцы – горное племя в восточной Бухаре.
[Закрыть]спустились с высоких яйл[32]32
Яйла – горный хребет с плоской поверхностью.
[Закрыть] и воюют со всеми и грабят всех. Джемшидские[33]33
Джемшиды – бродячее племя на восточных границах Афганистана.
[Закрыть] ханы бродят, как шакалы в поисках добычи. Целые племена заполняют все дороги, отыскивая для себя новые места.
Поэтому Совет бактриан и кафиров[34]34
Кафир – точный перевод – неверный, т. е. не мусульманин.
[Закрыть], опираясь на богов и свою волю, выбрал наиболее славных бойцов и закрыл все горные проходы из Бактрии и Балка в Кафиристан[35]35
Кафиристан – страна неверных, не мусульман.
[Закрыть]. Мы слышали, что человек, о котором ты говоришь, по имени Энвер, считает себя великим и воюет с русскими, но никто не знает, откуда он и чем велик, мусульманин или кафир.
Ни один кафир не покинет сейчас своей земли, но если твоему другу нужны воины, пусть приедет сюда. Здесь много джемшидских племен. Пусть выберет одно из них.
Поручаю тебя Имре.
Старший из Тринадцати».
Секретарь окончил чтение и, свернув пергамент, передал его с поклоном Мухаммуль Мульку.
Хан повернулся к гонцам:
– Откуда вы?
– Мы живем между Бактрией и Кафиристаном и подчинены племени сия-пуш, то есть чернокафтанников. Мы мусульмане так же, как и ты, и поэтому никогда не имели доступа в их страну. Письмо было доставлено нашему хану, и тот послал нас к тебе. Два месяца длился путь. Четыре раза умирали кони. Нас было десять – осталось трое. На нас нападали джемшиды, локайцы и афганские солдаты. Мы попадали под снежные обвалы и умирали от жажды в пустыне. Кто знает, дойдем ли мы назад?
– Дайте им зеленого чая, – сказал Мухаммуль Мульк и медленно пошел к выходу мимо склонившихся горцев.
Этот день и следующие за ним прошли в совещаниях с Мухаммуль Мульком.
По его сведениям, по целому ряду причин восстание Энвер-паши будет подавлено очень скоро, если не будет помощи. Эта помощь может быть оказана кафирами – племенем малоизвестным и совершенно самостоятельным. Их Совет Тринадцати часто оказывал хану услуги в различных делах в восточном Афганистане и Бухаре.
Ни один европеец, кроме Робертсона, побывавшего несколько дней в Кафиристане, ничего не знает о кафирах и никогда туда не проникал.
Предполагают, что к кафирам ушли греки, когда Балх и Бактрия были завоеваны сначала саками[36]36
Саки – дикие племена германского происхождения, завоевавшие Среди. Азию до прихода монголов.
[Закрыть], а потом монголами. Неизвестен также и их язык, но, по-видимому, правящие лица знают несколько языков и, судя по их переписке с ханом – персидский.
Наконец, мы решили. Я отправляюсь через Балх и Бактрию в Кафиристан и туда же будет вызван Энвер-паша. Кроме этого, я посылаю извещение о своем выезде в английское посольство в Багдад. Находящаяся при мне походная радиостанция позволит мне иметь связь с Индией: Кафиристан в восточной своей части примыкает к Читралу[37]37
Читрал – горный перевал и крепость в Индии.
[Закрыть].
Мое почерневшее от солнца лицо и прекрасное знание фарси[38]38
Фарси – туземное название новоперсидского языка.
[Закрыть] вполне подтверждают находящийся при мне паспорт персидского купца Абдул Гасим-хана.
Глава X
НЕ СТРОЙ ПЛАНОВ О ЗАВТРАШНЕМ ДНЕ
Вчера мы выехали из Люфтабада.
Мухаммуль Мульк в сопровождении слуг и приближенных проводил меня до ворот дворца. За ними стояли кони моих спутников, вьючные лошади и среди них громадный, черный, как вороново крыло, карабаирский жеребец в серебряной упряжи. Это был подарок хана.
Мухаммуль Мульк подошел к коню и погладил его по выгнутой мускулистой шее. Конь оскалил зубы и заржал победно, дробя передними копытами землю, раздувая розоватые ноздри и скосив умные глаза.
Хан повернулся ко мне.
– Этот конь хороший товарищ в пути. Вы едете в далекую и неизвестную страну навстречу опасностям для того, чтобы переносить беспокойные планы вашей страны на весь мир. Но к вам лично я почувствовал симпатию и, если понадобится помощь – вспомните обо мне.
Мне было грустно. Я знал, что он прав, но я не мог ему сказать, что я сам только игрушка в руках той банды, которая управляет величайшей империей мира.
На афганской границе часовые движением винтовок остановили наш караван. Вышел капитан, босой, в туфлях, но в круглой шапке с серебряным гербом и в мундире.
Он опросил каждого из нас и вернулся к своему чилиму[39]39
Чилим – длинная трубка, в которой дым очищается, проходя через воду.
[Закрыть] на ковер перед палаткой.
Тогда мы сразу свернули с довольно широкой и ровной дороги в горы.
Ночь нас застала в пещере. Я лежал на кошме перед костром; три горца, раскачиваясь, пели песню на языке, сродном с пушту. Там были слова: «Не строй планов о завтрашнем дне. Уверен ли ты в том, что сможешь кончить фразу, которую начнешь? Может быть, завтра мы будем далеко от этого очага, уже похожие на тех, кто ушел семь тысяч лет назад».
Я потерял всякое представление о времени. День уходит, приходит другой, похожий на него.
Пейзажи однообразны в своем великолепном разнообразии. Иногда мы продвигаемся среди снегов, покрывающих горные вершины, иногда среди скал, под которыми бесконечные расстилаются леса.
Однажды, стоя на скале, я видел черных пантер – самца и самку. Это гладкие, блестящие, большие кошки, до смешного похожие на лондонских котов – любителей гулять по крышам. Она каталась, мяукая и соблазняя его грациозными позами. Он стоял, подняв хвост трубой, смотрел на нее своими янтарными глазами и временами рычал от восхищения и страсти.
В другой раз на моих глазах стрелой по краю скалы над самой пропастью промчался джейран[40]40
Джейран – горный козел.
[Закрыть]. Я думал, что это он делал из удальства, от упоения избытком своих сил. Я ошибся. Кондор черного цвета, с белым воротником и красной шеей, упал на него перпендикулярно, как стрела. Некоторое время джейран еще бежал по инерции с вцепившимся в него крылатым всадником; потом кондор начал взмахивать крыльями и вместе со своей жертвой, отделившись от земли, медленно поплыл в воздухе.
Под нами Герат. Необозримое пространство покрыто белыми квадратами плоских крыш. Среди них восемь минаретов необычайной вышины восемьсот лет отражают солнце на своей эмалированной поверхности. Они выложены мозаикой, равной которой нет в мире. Рядом с ними, среди кедров, белеет мрамор ограды – здесь похоронен Джами[41]41
Джами – последний великий персидский поэт и ученый. Умер он в 1492 г.
[Закрыть].
Но мы, не останавливаясь, двигаемся дальше.
Глава XI
НА РАЗВАЛИНАХ БАЛХА
Мы проехали Меймине и приближаемся к Мазар-и-Шерифу. Пейзажи меняются беспрерывно. Они грандиозны, как в сказках, и романтичны, как в балладах. Скалы – громадные белые куски мела или гранита – покрыты мхом и снегом. Их вершины теряются в тумане, а подножья украшены зеленью кедра и березы. Под ними пропасти переходят в долины, где растут маслины, зреют виноград и гранаты и вечно зеленеют дубы. Водопады, как пущенная из сифона струя воды, шипят, орошая пеной мир, лежащий внизу.
Над пропастями переброшены простые бревна, настолько широкие, что умный конь, осторожно перебирая ногами, отыскивая равновесие, медленно переходит на другую сторону.
У такого перехода я встретил первую группу хозарейских бактриан.
Впереди ехала женщина на большой и злой кобылице. Волосы наездницы были зачесаны гладко и свисали пучком. Вся верхняя часть тела была обнажена до живота. Она была в темно-синих шальварах и золотых туфлях на босую ногу. Загнутые носы туфель упирались в стремена. Меня поразила непомерно малая величина ступни. Поперек седла она держала винтовку. За ней ехали несколько горцев, по виду мало отличавшихся от моих спутников.
Женщина и всадники скрылись за поворотом скалы.
Итак, вот что осталось от Балха.
Когда-то здесь была наружная стена окружностью в сорок верст и такой ширины, что несколько колесниц разъезжались совершенно свободно. Висячие сады, изобретенные в Ване царицей Семирамис в безуспешной попытке пленить армянского царя Ару Прекраснейшего, были здесь в моде. Весь город состоял из висячих садов и дворцов. Среди них выделялся дворец царя из белого мрамора, отделанный внутри черным деревом с золотыми инкрустациями.
Бактрия и Балх были царством шелка. Во времена их расцвета секрет фабрикации шелка знали только китайцы. Во всем остальном мире думали, что он делается из растения, подобного льну. Поэтому все человечество могло закупать шелк только в Китае, а оттуда он вывозился через Балх.
Китайцы для ограждения секрета происхождения шелка совершенно закрыли границы своего государства. Их купцы под конвоем выезжали в нейтральную зону между Балхом и Северным Китаем и, оставляя в ней груды шелка, возвращались назад. Тогда бактриане привозили на это же место другие товары и увозили шелк.
Обе стороны никогда не видели друг друга.
В этой стране Александр Македонский нашел никем не превзойденную женщину – Роксану, – дочь бактрийского царя Оксиарта. Она коварно убила другую его жену Статиру, но сама попала в плен к Кассандру[42]42
Кассандр – македонский военачальник. В борьбе за власть убил мать и жену Александра Македонского. В 326 году принял царский титул.
[Закрыть], который ее казнил.
Отсюда греки двинулись в Индию и заняли берега Кабула и Инда.
Все это вспомнилось мне в тот момент, когда мой ка– рабаирский конь пощипывал трапу около обрубка белого мрамора на площади, окруженной жалкими домами. Этот обрубок мрамора был троном грозного Кира[43]43
Кир – царь персидский.
[Закрыть] во время народных празднеств.
Глава XII
ВПЕРЕД К НЕИЗВЕСТНОСТИ
Мы все дальше углубляемся в горы, и скоро, как говорят мои спутники, «наступит конец земли».
Как когда-то китайцы никогда не видели своих соседей– бактриан, так теперь никто не видал кафиров.
Их отделяют от остальных людей совершенно непроходимые для посторонних горы и узкая зона; всякий попадающий в нее бывает убит. В этой зоне, недалеко от становища моих горцев, есть выложенная из камней хижина, где я буду оставлен на ночь с письмом Мухаммуль Мулька.
Что будет дальше – неизвестно.
Сегодня мы подошли к «краю». Это отвесная пропасть. По ее отлогим краям тянется тропинка, теряющаяся в груде камней. Я вынимаю три мешочка с золотом и отдаю их своим спутникам Потом беру под узду своего карабаира и начинаю спускаться. За ним, бряцая цепями вьюков, идут еще четырнадцать лошадей, нагруженные поклажей.
Тропинка становится все круче, камни осыпаются под моими ногами. Я начинаю скользить, оборачиваюсь и вижу ужас, страх перед смертью в глазах лошадей. Я почти падаю на камни. Наседая друг на друга и скользя, надвигаются лошади. И вдруг я вижу, что тропинка вьется вокруг самого большого из камней. За ним – широкая площадка, на ней – грубая хижина, выложенная из крупных камней. Беру лошадей под узду и по очереди перевожу на площадку.
Перед домом стоит стойло с кольцами. Привязываю лошадей и снимаю у одной из них мешок с сеном и курдюк с водой. Потом поворачиваюсь и вхожу в дом; пустая каменная комната, стены ее покрыты мхом. Выхожу, осматриваюсь и замираю, пораженный: дальше никакой дороги нет. Вся площадка окружена непроходимой пропастью. Есть путь назад, но едва ли можно пройти вперед.
Уже темнеет, возвращаться нельзя, надо ждать рассвета.
Глава XIII
«ЧЕРНОКАФТАННИКИ»
В этот вечер я понял относительное значение денег и абсолютную ценность вещей.
Походная газовая лампа, с необычайной яркостью осветившая хижину, банка с сухим спиртом, в несколько минут разогревшая консервы и кофе, и походная кровать – сделали после утомительного перехода мой ночлег приятным.
Я заснул, докуривая трубку и читая книгу Джона Шекспира «Введение в грамматику индийских наречий». Меня разбудил шум человеческих голосов. В светлом четырехугольнике двери – по-видимому, солнце было уже высоко – стоял человек не менее семи футов ростом. Он был одет в черный кафтан из козьих шкур и подпоясан широким ремнем, за которым торчал кривой нож. На голове его был кожаный шлем, на ногах – такие же выше колен сапоги. Правой рукой он опирался на дуло винтовки.
Привстав на кровати, но не слезая с нее, я медленно полез под подушку, отыскивая ручку маузера. Меня остановил звук его голоса.
Он говорил из языке, сродном с пушту и имевшим много санскритских[44]44
Санскритский – древний язык индусов.
[Закрыть] слов. Но в то время, как в санскрите грамматические отношения строятся на изменении окончаний в зависимости от падежей, лиц и времен, у него фразы менялись путем приставки разных частиц перед одними и теми же словами. В этом язык был сходен с новоиндийскими языками.
С громадным напряжением я старался понять, что он хочет сказать.
По-видимому, он приглашал меня выйти и в то же время требовал письма.
Я встал, натянул дорожный костюм и сапоги и передал ему письмо Мухаммуль Мулька. Один за другим в хижину вошли еще пять таких же чернокафтанников и еще несколько возились во дворе с лошадьми. Они оживленно разговаривали между собой и рассматривали мои вещи, впрочем, без особого удивления.
Тем временем, я приготовил кофе, выпил его и, закурив, хотел было складывать вещи, когда человек, вошедший в хижину первым, остановил меня движением руки. По его знаку в комнату вбежали несколько человек и поспешно начали выносить и нагружать на лошадей мои тюки.
Эти люди были меньше ростом, плосконосые, темнолицые, в сандалиях и в одежде из звериных шкур, стянутых у пояса тонким ремнем. Чернокафтанники с их светлыми волосами, глазами и прямым профилем были великанами в сравнении с ними. Они стояли и только наблюдали за работой плосконосых, раздавая пинки наиболее неповоротливым.
Когда я вышел из хижины, вся площадка была заполнена лошадьми; их было 25 – пятнадцать моих и десять лошадей чернокафтанников. Последние были совсем особенной породы – маленькие горные лошадки, очень крепкие и подкованные особыми шипами. Плосконосые люди выстроились и пошли пешком, по двое около каждого всадника.
Мне завязали глаза, и мы двинулись в путь.
Когда повязку сняли, я увидел, что мы находимся на высоте пятнадцати тысяч футов. Нельзя себе представить некоторых горных перевалов, настолько они высоки и недоступны. Переходить их можно только несколько недель в году – в остальное время они закрыты. Вся местность, которую мы проходим, состоит из гор и отдельных речных долин и ущелий, совершенно друг от друга обособленных.
Мы двигаемся, по-видимому, самыми короткими путями, мои спутники очень спешат и не хотят проходить через населенные места. Только один раз мы проехали через какую-то деревню. Она состояла из двух и трехэтажных домов и была населена тоже чернокафтанниками. Мужчины ничем не отличались от моих спутников, женщины были одеты в грубые, греческого типа шерстяные туники, перетянутые у пояса шнуром с кистями красного цвета. На головах у них были четырехугольные черные шапочки. Они такого же крупного роста и в большинстве очень красивы – это блондинки с большими светлыми глазами.
Во всей деревне не было ни одной собаки. Вместо них на цепочках водят гепардов.
С каждым днем пейзаж меняется. Мы начинаем спускаться вниз. Вместо огромных скал, покрытых мхом, снеговых гор, ледников и бурных потоков мы попадаем в хвойные леса, вечнозеленые кустарники и нередко кочуем под сенью каштановых деревьев. Чувствуется приближение какой-то иной культуры. Еще вчера мы перебирались над горными потоками и пропастями, по перекинутым через них бревнам. Сегодня мы встретили первый мост. Он был построен по принципу арки и выложен громадными плитами, соединенными между собой свинцом. Под ним с оглушительным ревом неслась горная река. Мне кажется, что это была река Прессун, приток Кунара, впадающего в Аму-Дарью.
