Текст книги "В гостях у турок"

Автор книги: Николай Лейкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Пемози Богъ! привѣтствовалъ онъ ихъ, улыбаясь, и протянулъ въ карету руки за багажомъ.

XVII

Полицейскій войникъ перетащилъ весь ручной багажъ супруговъ Ивановыхъ изъ кареты, и супруги въ ожиданіи поѣзда расположились въ станціонномъ буфетѣ за однимъ изъ столиковъ. Помѣщеніе буфета было очень приличное, на европейскій манеръ, отдѣланное по стѣнамъ рѣзнымъ дубомъ. На стойкѣ были выставлены закуски, состоявшія изъ консервовъ въ жестянкахъ, сыръ, ветчина; но въ горячихъ блюдахъ, когда супруги захотѣли поужинать, оказался тотъ-же недостатокъ, что и вчера въ гостинницѣ Престолонаслѣдника. Кельнеръ въ гороховаго цвѣта пиджакѣ и въ гарусномъ шарфѣ на шеѣ представилъ карту съ длиннѣйшимъ перечнемъ кушаній, но изъ горячаго можно было получить только овечье мясо съ рисомъ, да сосиськи, чѣмъ и прищлось воспользоваться. Овечье мясо, впрочемъ, было не подогрѣтое, свѣже изжаренное и въ мѣру приправлено чеснокомъ.

Желѣзнодорожный буфетъ былъ почти пустъ, пока супруги ужинали. Только за однимъ еще столикомъ сидѣли два бородача и усачъ и пили пиво. Усачъ былъ хозяинъ буфета. Онъ оказался сносно говорящимъ по-русски и, когда супруги Ивановы поужинали, подошелъ къ нимъ и справился, куда они ѣдутъ.

– Ахъ, вы говорите по-русски? обрадовался Николай Ивановичъ. – Въ Софію, въ Софію мы ѣдемъ. Посмотрѣли сербовъ, а вотъ теперь ѣдемъ болгаръ посмотрѣть.

– Если вы ѣдете до Софья, сказалъ буфетчикъ;– то на статіонъ вы никакой кушанья не получите, а потому молимо взять съ собой что нибудь изъ моего буфетъ.

– А когда мы пріѣдемъ въ Софію?

– Заутра послѣ поздне (т. е. полудня). Въ ѣдна часъ.

Въ поясненіе своихъ словъ буфетчикъ показалъ одинъ указательный палецъ.

– А если такъ рано пріѣдемъ, то зачѣмъ намъ ѣда? Мы ужъ поужинали, отвѣчала Глафира Семеновна. – Да у меня даже сыръ и хлѣбъ есть.

Но Николай Ивановичъ запротестовалъ.

– Нѣтъ, нѣтъ, безъ ѣды нельзя отправляться, тѣмъ болѣе, что насъ предупреждаютъ, что на станціяхъ ничего не найдешь, сказалъ онъ. – Утромъ проснемся рано и ѣсть захочется. Ну, что вы имате? Говорите. Курица жареная есть? Кокошъ… по сербски. Есть холодная жареная кокошъ?

– Есте, есте, господине.

– Не на деревянномъ маслѣ жареная? Не на оливковомъ?

– Нѣтъ, нѣтъ, господине.

– Ну, такъ вотъ тащи сюда жареную курицу да заварите намъ въ нашемъ чайникѣ нашего чаю. Глаша! Давай чайникъ.

И опять извлеченъ завязанный въ подушкахъ металлическій дорожный чайникъ.

Принесена жареная курица, приготовленъ для дороги чай и Николай Ивановичъ началъ расчитываться съ хозяиномъ за ужинъ и за взятую въ дорогу провизію сербскими кредитными билетами, какъ вдругъ подошелъ къ нему словно изъ земли выросшій полицейскій войникъ и сталъ его звать съ собой, повторяя слова «касса» и «билеты».

– А! Отворили ужъ кассу! Ну, пойдемъ брать билеты. А ты, Глаша, тутъ посиди, сказалъ Николай Ивановичъ и направился за войникомъ.

– Николай! Николай! Только ты, Бога ради, не ходи съ нимъ никуда дальше кассы, а то онъ тебя куда-нибудь завести можетъ, испуганно сказала Глафира Семеновна. – Я все еще за вчерашнюю таможенную исторію боюсь.

– Ну, вотъ, выдумай еще что-нибудь!

Николай Ивановичъ ушелъ изъ буфета и довольно долго не возвращался. Глафира Семеновна начала уже не на шутку тревожиться объ мужѣ, какъ вдругъ онъ появился въ буфетѣ и, потрясая рукой съ билетами и квитанціей отъ сданнаго багажа, восклицалъ:

– Нѣтъ, каковы подлецы!

– О, Господи! Въ полицію тебя таскали? Ну, такъ я и знала! въ свою очередь воскликнула Глафира Семеновна. – Да прогони ты отъ себя этого мерзавца! Чего онъ по пятамъ за тобой шляется!

– Войникъ тутъ не причемъ. Нѣтъ, каковы подлецы! продолжалъ Николай Ивановичъ, подойдя уже къ столу. – Ни за билеты, ни за багажъ не берутъ сербскими деньгами, которыя я давеча вымѣнялъ у жида.

– Это сербскими-то бумажками? спросила Глафира Семеновна.

– Да, да… Золотомъ имъ непремѣнно лодай. И правила показываютъ. «Билеты проѣздные мы, говоритъ, только за золото продаемъ». Принужденъ былъ имъ заплатить въ кассѣ французскимъ золотомъ. Еще хорошо, что нашлось. А не найдись золота – ну, и сиди на бобахъ или поѣзжай обратно въ гостинницу.

– А много у тебя этихъ сербскихъ бумажекъ еще осталось?

– Рублей на пятьдесятъ будетъ. Гдѣ ихъ теперь размѣняешь!

– Ну, въ Софіи размѣняешь. Или не размѣняетъ-ли тебѣ буфетчикъ?

Бумажки были предложены буфетчику, но тотъ отказался размѣнять, говоря, что у него такого количества золота нѣтъ.

– Ты говоришь, въ Софіи размѣняютъ, сказалъ Николай Ивановичъ женѣ. – Ужъ ежели ихъ здѣсь не вездѣ берутъ, такъ какъ-же ихъ въ Софіи возьмутъ! Софія совсѣмъ другое государство.

– Ну, вотъ… Тѣ-же братья-славяне. Мѣняла какой-нибудь навѣрное размѣняетъ.

Войникъ, между тѣмъ, суетился около ручнаго багажа и забиралъ его.

– Чего вы тутъ вертитесь! крикнула на него раздраженно Глафира Семеновна. – Подите прочь!

Войникъ заговорилъ что-то по-сербки и упоминалъ слово «вагенъ». Въ это время раздались свистокъ паровоза, глухой стукъ поѣзда и зазвонилъ станціонный звонокъ. Пришолъ изъ Вѣны поѣздъ, направляющійся въ Софію и въ Константинополь.

– Въ вагонъ онъ насъ сажать хочетъ, сказалъ Николай Ивановичъ про войника. – Ну, сажай, сажай, что съ тобой дѣлать. За вытаскиваніе изъ кареты багажа двадцать пара получилъ, а теперь еще столько-же получить хочешь? Получай… Только, братушка, чтобъ мѣста намъ были хорошія. Слышишь? Добры мѣста. Пойдемъ, Глафира Семеновна.

И супруги направились вслѣдъ за войникомъ садиться въ вагонъ.

Когда они вышли на платформу, движенія на ней было еще меньше вчерашняго. Пріѣзжихъ въ Бѣлградъ было только трое и ихъ можно было видѣть стоящими передъ полицейскимъ приставомъ, разсматривающимъ около входа въ таможню ихъ паспорты. Отправляющихся-же изъ Бѣлграда, кромѣ супруговъ Ивановыхъ, покуда никого не было. Супруги сѣли въ вагонъ прямаго сообщенія до Константинополя и, на ихъ счастье, нашлось для нихъ никѣмъ не занятое отдѣльное купэ, гдѣ они и размѣстились.

– Добре вечеръ, захвалюемъ… сказалъ войникъ, поблагодаривъ за подачку нѣсколькихъ никелевыхъ монетъ, и удалился.

Глафира Семеновна стала хозяйничать въ вагонѣ.

– Прежде всего надо разослаться и улечься, сказала она, развязывая ремни и доставая оттуда подушку и пледъ. – Увидятъ лежащую даму, такъ поцеремонятся войти. – А ты не кури здѣсь, обратилась она къ мужу. – Пусть это будетъ купэ для некурящихъ.

– Да не безпокойся. Никто не войдетъ. Отсюда пассажиры-то, должно быть, не каждый день наклевываются. Посмотри, вся платформа пуста.

И дѣйствительно, на платформѣ не было ни души: ни публики, ни желѣзнодорожныхъ служащихъ.

Прошло съ четверть часа, а поѣздъ и не думалъ трогаться. Отъ нечего дѣлать Николай Ивановичъ прошелся по вагону, чтобы посмотрѣть, кто сидитъ въ немъ. Двери купэ были отворены. Въ одномъ изъ купэ лежалъ на скамейкѣ въ растяжку и храпѣлъ всласть какой-то турокъ въ европейскомъ платьѣ, а o томъ, что это былъ турокъ, можно было догадаться по стоявшей на столикѣ у окна фескѣ. Противъ него, на другой скамейкѣ сидѣлъ сербскій или болгарскій православный священникъ въ черной рясѣ и черной камилавкѣ и чистилъ апельсинъ, сбираясь его съѣсть. Въ другомъ купэ было пусто, но на сѣтчатыхъ полкахъ лежали два франтовскіе чемодана съ никелевыми замками, висѣло рыжее клѣтчатое пальто съ пелериной и на столѣ стоялъ цилиндръ. Еще одно купэ было заперто, но изъ-за запертыхъ дверей слышалась польская рѣчь. Раздавались два голоса. Николай Ивановичъ вернулся къ себѣ въ купэ и сообщилъ о своихъ наблюденіяхъ женѣ.

Прошло еще полчаса, а поѣздъ и не думалъ отправляться.

– Когда-же, однако, мы поѣдемъ? проговорила Глафира Семеновна, поднялась и вышла на тормазъ, чтобы спросить у кого-нибудь, когда отойдетъ поѣздъ.

Двѣ бараньи шапки везли ея сундукъ на телѣжкѣ.

– Боже мой! Еще только нашъ багажъ въ вагонъ везутъ! сказала она и крикнула шапкамъ:– скоро поѣдемъ?

– Ѣданаестъ и половина… послышался отвѣта.

– Боже мой! Еще полчаса ждать, проговорила она и, войдя въ вагонъ, сообщила объ этомъ мужу.

– Ну, такъ что-жъ, посидимъ, подождемъ. Вотъ я чайку изъ нашего чайника напьюсь. Признаюсь, я даже люблю такъ не торопясь. Это напоминаетъ наши маленькія русскія дороги. Тамъ иногда на станціи просто какого-нибудь Ивана Ивановича ждутъ, который непремѣнно обѣщался сегодня ѣхать съ поѣздомъ, – отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

– Ну, нѣтъ, ужъ этого я не люблю. Ѣхать, такъ ѣхать.

– И поѣдемъ въ свое время. А то лучше что-ли, если такая спѣшка желѣзнодорожной станціи въ Берлинѣ? Тамъ еле успѣваешь сѣсть въ вагонъ, да и то рискуешь попасть не въ тотъ, въ какой надо, и очутиться вмѣсто Кельна въ Гамбургѣ! Да вѣдь ты помнишь, какая съ нами была исторія, когда мы на Парижскую выставку ѣхали! Думаемъ, ѣдемъ въ Парижъ, а попали чертъ знаетъ куда.

Но вотъ раздался второй звонокъ и изъ буфета стали показываться на платформы желѣзнодорожные служащіе. Затѣмъ началось постукиваніе молоткомъ колесъ у вагоновъ. Въ вагонъ влѣзъ худой и длинный англичанинъ съ рыжей клинистой бородой, въ желтыхъ ботинкахъ, въ сѣромъ клѣтчатомъ пиджакѣ и триковой шапочкѣ съ двумя триковыми козырьками. На немъ висѣли на ремняхъ: баулъ съ сигарами, бинокль въ чехлѣ и моментальный фотографическій аппаратъ. Англичанинъ направился въ купэ, гдѣ висѣло клѣтчатое пальто.

Но вотъ и третій звонокъ. Раздались звуки рожка, свистокъ локомотива, и поѣздъ тронулся, уходя со станціи.

Супруги Ивановы стояли у открытаго окна и смотрѣли на платформу. Вдругъ Глафира Семеновна увидала вчерашняго таможеннаго чиновника, стоявшаго на платформѣ и смотрѣвшаго прямо въ окна вагона.

– Вчерашній мой мучитель, – быстро сказала она мужу и показала чиновнику языкъ, прибавивъ:– Вотъ тебѣ за вчерашнее!

XVIII

Стучитъ, гремитъ поѣздъ, увозя супруговъ Ивановыхъ изъ Бѣлграда по направленію къ Константинополю. Глафира Семеновна сняла корсетъ и сапоги и, надѣвъ туфли, стала укладываться на скамейку спать уже «на бѣло», какъ она выражалась, то есть до утра. Николай Ивановичъ вынулъ книгу «Переводчикъ съ русскаго языка на турецкій» и хотѣлъ изучать турецкія слова, но вагонъ былъ плохо освѣщенъ и читать было невозможно. Въ купэ вошелъ сербскій кондукторъ съ фонаремъ, безъ форменнаго платья, но въ форменной фуражкѣ, привѣтствовалъ словами: «добри вечеръ, помози Богъ» и спросилъ билеты.

Билеты поданы, простригнуты, но кондукторъ не уходитъ, смотритъ на лежащую на скамьѣ Глафиру Семеновну и, улыбнувшись, говоритъ что-то по-сербски…

– Представь себѣ, я хоть и не понимаю словъ его, но знаю, о чемъ онъ говоритъ, сказалъ Николай Ивановичъ женѣ. – Да, да… обратился онъ къ кондуктору, тоже улыбаясь. – Молимъ васъ никого къ намъ въ купэ не пускать – и вотъ вамъ за это динаръ. Динаръ здѣсь и динаръ потомъ, когда пріѣдемъ въ Софію, получите.

Кондукторъ тоже понялъ, и когда Николай Ивановичъ далъ ему динаръ, поклонился, поблагодарилъ, сказавъ уже не сербское «захвалюенъ», а «мерси», и затворилъ дверь.

– Удивительно, какъ я насобачился по-сербски – все понимаю, похвастался Николай Ивановичъ передъ женой.

– Ну, еще-бы этого-то не понять! У него глаза были просящіе, отвѣчала супруга.

Глафира Семеновна скоро уснула и начала выводить носомъ легкія трели, но Николаю Ивановичу долго не спалось. Онъ нѣсколько разъ выходилъ изъ купэ въ корридоръ вагона и смотрѣлъ въ окно. Свѣтила съ неба луна. Разстилалась Топчидерова равнина. Изрѣдка при лунномъ свѣтѣ бѣлѣлись купой сербскіе поселки, темными пятнами казались вдали стоявшіе кусты лѣса. Съ особеннымъ грохотомъ перелеталъ поѣздъ по мостамъ черезъ разыгравшіеся вешними водами ручьи, серебрящіеся при лунномъ свѣтѣ.

У сосѣдей купэ были отворены. Англичанинъ, переодѣвшись въ какой-то бѣлый колпакъ и такую-же куртку, читалъ при свѣчкѣ, вставленной въ дорожный подсвѣчникъ, пришпиленный къ обивкѣ дивана какія-то бумаги. Сосѣдъ турка попъ тоже спалъ, не тараторили больше и польки въ своемъ купэ.

Три раза ложился Николай Ивановичъ на своемъ диванѣ, силился заснуть, но не могъ, вставалъ и закуривалъ папиросу. Поѣздъ останавливался уже на нѣсколькихъ станціяхъ. Кондукторы выкрикивали: Паланка, Батицина, Ягодина, Чупрія, Сталацъ, Алексинацъ. На всѣхъ станціяхъ пусто. Нѣтъ ни выходящихъ изъ вагоновъ пассажировъ, ни входящихъ, да и станціонной-то прислуги не видать. Стоитъ у колокольчика какая-то одинокая баранья шапка съ фонаремъ – вотъ и все. Николай Ивановичъ посмотрѣлъ на часы. Былъ третій часъ въ началѣ. Отъ скуки, а не съ голоду Николай Ивановичъ принялся ѣсть жареную курицу, захваченную изъ буфета въ Бѣлградѣ, хотѣлъ съѣсть только ножку да крылышко, но съ немалому своему удивленію съѣлъ ее всю и запилъ холоднымъ чаемъ. Полный желудокъ заставилъ его наконецъ дремать и онъ заснулъ, сидя, выронивъ изъ руки потухшую папиросу. Спалъ онъ съ добрый часъ и проснулся отъ холоду. Въ вагонѣ дѣйствительно было холодно. Онъ вскочилъ съ дивана, бросился въ корридоръ къ окну и увидалъ, что поѣздъ идетъ уже въ горахъ, покрытыхъ снѣгомъ. Запасный путь, который онъ могъ видѣть, былъ снѣгу. Николай Ивановичъ вздрогнулъ.

«Вотъ такъ штука! Ужъ туда-ли мы ѣдемъ? мелькнуло у него въ головѣ. Въ Бѣлградѣ была весна, поѣхали къ югу и вдругъ зима! Не перепуталъ-ли намъ этотъ носатый войникъ въ Бѣлградѣ поѣздъ? Взялъ да и посадилъ не туда. Какой-же это югъ? Вѣдь это сѣверъ, если такой снѣгъ».

И онъ началъ будить жену.

– Глаша! Глаша! Кажется мы не туда ѣдемъ! теребилъ онъ ее за рукавъ. – Проснись, голубушка! Кажется, мы не туда ѣдемъ. Не въ тотъ вагонъ попали.

– Да что ты! воскликнула Глафира Семеновна, горохомъ скатываясь съ дивана.

– Не туда. Взгляни въ окошко – зима. Мы на сѣверъ пріѣхали.

Глафира Семеновна бросилась къ окну.

– Дѣйствительно, снѣгъ. Боже мой! Да какъ-же это такъ случилось, что мы перепутались? дивилась она. – А все ты… накинулась она на мужа.

– Здравствуйте! Да я-то чѣмъ виноватъ?

– Долженъ былъ основательно разспросить. А то ввѣрился этому носатому войнику!

Начался довольно громкій споръ въ корридорѣ, такъ что англичанинъ, все еще читавшій, заперъ дверь купэ, а изъ другого купэ выглянулъ священникъ и сталъ прислушиваться къ разговору. Николаю Ивановичу мелькнула вдругъ мысль обратиться за разъясненіемъ къ священнику и онъ, поклонившись ему, спросилъ, ломая языкъ:

– Молимъ васъ, отче, реките намъ, куда мы ѣдемъ по сей желѣзницѣ? Намъ нужно на югъ, въ Софію, а вокругъ снѣгъ…

– Въ Софію и ѣдете, чисто и внятно проговорилъ по-русски священникъ.

– Батюшка! Да вы хорошо говорите по-русски! воскликнули въ одинъ голосъ супруги.

– Еще-бы… Я учился въ Петербургѣ въ Духовной Академіи.

– Какъ пріятно! Боже мой, какъ пріятно! Такъ мы не ошиблись? Мы въ Болгарію ѣдемъ? Въ Софію? спрашивалъ у священника Николай Ивановичъ.

– Въ Софію, въ Софію.

– Но отчего-же сѣвернѣе въ Бѣлградѣ была весна, а здѣсь зима.

– Мы въ горахъ, въѣхали на горы. Находимся въ гористой мѣстности, а здѣсь всегда весна задерживается. Въ Болгаріи и именно въ Софіи васъ, быть можетъ, встрѣтитъ настоящая зима.

– Слышишь, Глаша? Вотъ хорошо, что ты захватила съ собой теплое пальто на куницахъ обратился Николай Ивановичъ къ женѣ.

– Я всегда хорошо дѣлаю. А вотъ не хорошо, что ты зря меня будишь. Я такъ отлично спала. а ты вдругъ: «Глаша, Глаша! Не туда попали! Бѣда! Не въ томъ поѣздѣ ѣдемъ»! передразнила мужа Глафира Семеновна и отправилась укладываться спать…

– Простяте, батюшка, что и васъ мы обезпокоили своимъ споромъ, сказалъ Николай Ивановичъ священнику. – Мы и васъ разбудили.

– Ничего, ничего, заснуть успѣю. Времени много.

– Ну, такъ покойной ночи. А меня кстати благословите.

И Николай Ивановичъ протянулъ передъ священникомъ пригоршни.

– Сыне, сыне… Здѣсь, кажется, не мѣсто…смѣшался нѣсколько священникъ, однако все-таки благословилъ Николая Ивановича и они разстались.

Николай Ивановичъ пришелъ въ свое купэ. Глафира Семеновна уже лежала.

– Дуракъ! Только понапрасну будишь, – проговорила она.

Онъ промолчалъ и легъ на скамейку. Вскорѣ онъ услыхалъ, какъ Глафира Семеновна начала посвистывать носомъ, а потомъ и самъ заснулъ.

Проснулся онъ отъ стука въ дверь. Глафира Семеновна полулежала, приподнявшись сфинксомъ, и спрашивала:

– Кто тамъ?

Огонь въ вагонѣ уже погасъ. На дворѣ свѣтало.

– Это тамъ? закричалъ въ свою очередь Николай Ивановичъ, открывая дверь купэ. – Чего нужно?

– Станція Пиротъ! Сербская граница! Паепорты позвольте! произнесъ довольно правильно по-русски полицейскій чиновникъ въ австрійскаго образца кепи и съ шнурами на плечахъ пальто.

– Вы сербскій?

– Сербскій

– Въ Бѣлградѣ ужъ у насъ смотрѣли паспорты…

– А здѣсь, на границѣ, еще надо посмотрѣть. Вѣдь у васъ въ Россіи на границѣ смотрятъ-же.

Николай Ивановичъ полѣзъ въ карманъ за паспортомъ.

XIX

Въ Пиротѣ, однако, поѣздъ задержали недолго. Сербскій полицейскій только записалъ паспорты, наложилъ на нихъ красный штемпель, и поѣздъ тронулся.

– Ну, слава Богу, поѣхали. Можно еще поспать, сказала Глафира Семеновна, легла и только заснула, какъ явился кондукторъ.

Оказалось, что онъ явился, чтобъ откланяться супругамъ и получить обѣщанный динаръ.

– Добре почилы ове ночае? спросилъ онъ супруговъ и сообщилъ, что онъ ѣдетъ только до слѣдующей станціи. – Въ Царибродъ блгарски кондукторъ буде, прибавилъ онъ и протянулъ руку.

Николай Ивановичъ далъ ему второй динаръ и спросилъ:

– На Царибродъ мытница (т. е. таможня)?

– Блгарска мытница, кивнулъ кондукторъ и удалился.

– Глаша! Не спи! Сейчасъ новое испытаніе будетъ. Въѣзжаемъ въ болгарскую землю. Таможня, сказалъ Николай Ивановичъ лежавшей женѣ.

– Слышу, слышу. Какой тутъ сонъ! Давно ужъ проснулась. Наказаніе эти таможни!

А поѣздъ останавливалъ уже ходъ и подкатилъ съ деревянному домику съ надписью: «Царибродъ». На платформѣ стоялъ болгарскій офицеръ и два солдата въ формѣ, напоминающей совсѣмъ русскую форму. Солдаты были даже въ фуражкахъ безъ козырьковъ, въ сѣрыхъ шинеляхъ русскаго покроя и съ револьверами у пояса. Кромѣ ихъ, на платформѣ были начальникъ станціи въ статскомъ платьѣ и, какъ у насъ въ Россіи, въ красной фуражкѣ, бакенбардистъ въ пальто и шляпѣ котелкомъ и нѣсколько бараньихъ шапокъ въ бараньихъ курткахъ шерстью вверхъ.

Все это тотчасъ же полѣзло въ вагоны. Чиновникъ въ шляпѣ котелкомъ оказался таможеннымъ чиновникомъ, бараньи шапки – его подчиненными. Войдя въ купэ супруговъ, онъ тотчасъ-же бросилъ взглядъ на двѣ громадныя подушки, улыбнулся и спросилъ по русски:

– Русскіе?

– Да, да… Самые что ни-на-есть русскіе… Ѣдемъ изъ Петербурга, отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

– Не везете-ли сигаръ, табаку, чаю? задалъ вопросъ человѣкъ въ шляпѣ котелкомъ. – Это все ваши вещи?

И прежде чѣмъ супруги успѣли отвѣтить что-нибудь, онъ уже началъ лѣпить на саквояжи и кардонки таможенные ярлычки, гласящіе «прѣглѣдано». Глафира Семеновна начала было открывать свои баульчики, чтобы показать, что въ нихъ, но онъ сказалъ:

– Не трудитесь, не трудитесь. Ничего не надо. – Есть у васъ что нибудь въ багажномъ вагонѣ?

– Ахъ, какъ-же. Сундукъ съ бѣльемъ и платьемъ.

– Тогда пожалуйте въ таможню. Надо и на него налѣпить пропускъ.

Чиновникъ поклонился и удалился.

– Вотъ учтивый-то таможенникъ! воскликнула Глафира Семеновна послѣ его ухода. – Даже и не вѣрится что-то, что это таможенный. Боже мой! Да еслибы они всѣ-то такіе были! И какъ прекрасно говоритъ по русски! Ну, я пойду въ таможню.

– Пусти, лучше я схожу, предложилъ Николай Ивановичъ.

– Нѣтъ, нѣтъ. Это такой элегантный человѣкъ, что съ нимъ даже пріятно. А ужъ если хочешь, то пойдемъ вмѣстѣ.

И супруги стали выходить изъ вагона.

– Позвольте ваши паспорты, на чистѣйшемъ русскомъ языкѣ обратился къ нимъ на платформѣ офицеръ.

– Боже мой! Какъ здѣсь въ Болгаріи хорошо говорятъ по-русски! Я не ожидала этого, проговорила Глафира Семеновна, улыбаясь офицеру.

– Не вездѣ, мадамъ. Это только здѣсь на границѣ, отвѣчалъ офицеръ, принимая изъ рукъ Николая Ивановича паспортъ, и прибавилъ:– Обратно получите въ вагонѣ.

При досмотрѣ сундука Глафира Семеновна еще больше очаровалась таможеннымъ чиновникомъ. Оказалось, что онъ не допустилъ ее даже открыть свой сундукъ и сейчасъ-же налѣпилъ таможенный ярлыкъ. Уходя изъ таможни, она расхваливала мужу даже бакенбарды чиновника, его глаза и называла даже аристократомъ.

– Ну, какой-же, милая, онъ аристократъ… возразилъ было Николай Ивановичъ.

– Аристократъ, аристократъ! стояла на своемъ Глафира Семеновна. – Только аристократы и могутъ быть такъ утонченно вѣжливы. А какая неизмѣримая разница съ носатымъ сербскимъ таможеннымъ, который у меня даже ветчину нюхалъ! Въ сырѣ что-то искалъ! Въ апельсинахъ подъ кожей контрабанду найти думалъ.

Супруги опять вошли въ вагонъ.

– А какъ пріятно въѣзжать-то въ такое государство, гдѣ такіе прекрасные чиновники! не унималась Глафира Семеновна.

– Ну, да ужъ довольно, довольно. Совсѣмъ захвалила, останавливалъ ее мужъ.

Вошелъ офицеръ и возвратилъ паспорты.

– Надо что нибудь заплатить за прописку? спросилъ его Николай Ивановичъ.

– Въ Болгаріи ничего не берется, былъ отвѣтъ.

– Ну, вотъ какъ отлично! А на сербской границѣ съ насъ взяли что-то четыре съ половиной динара.

– Да развѣ можно сравнивать Сербію съ Болгаріей! Вѣдь это день и ночь… вставила свое слово Глафира Семеновна, но офицеръ уже исчезъ.

– Погоди, матушка, хвалить-то, погоди… Вѣдь еще только носъ показала въ Болгарію, а что дальше будетъ – неизвѣстно, говорилъ мужъ.

– Нѣтъ, это ужъ сейчасъ видно, что болгары симпатичный народъ. Ты посмотри, какія добродушныя лица.

– А по моему, такія же усатыя, такія-же носатыя!

– Оставь пожалуста. Тебѣ только-бы прекословить мнѣ.

Въ корридорѣ вагона показался мальчикъ съ подносомъ, на которомъ стояли чашки, и предлагалъ кофе. Заглянулъ онъ и въ купэ супруговъ.

– Давай, давай сюда! поманила мальчика Глафира Семеновна. – Отъ такихъ учтивыхъ людей и кофей-то пріятнѣе выпить, прибавила она, взявъ чашку кофе.

Взялъ себѣ чашку и Николай Ивановичъ и воспользовался случаемъ, чтобы поручить мальчику заварить чаю въ металлическомъ чайникѣ.

– Кипятку сюда, кипятку. Горячей воды, толковалъ онъ мальчику. – Понялъ? Ну, айда! Пара на чай получишь.

Мальчишка помчался къ себѣ въ буфетъ подъ вывѣску «Гостильница» и сейчасъ-же вернулся обратно съ чайникомъ, сказавъ:

– Ухъ, горѣшта вода! (т. е. кипятокъ).

– Ну, вотъ спасибо тебѣ, спасибо, милый, благодарила его Глафира Семеновна. – И какой симпатичный мальчишка! Николай Иванычъ, его надо хорошенько наградить.

– Ну, вотъ тебѣ за это полъ-динара на чай.

Николай Ивановичъ далъ ему нѣсколько никелевыхъ монетъ, но мальчикъ, посмотрѣвъ на нихъ, сказалъ: «србски пара» и возвратилъ обратно.

– Да развѣ сербскія деньги вы не берете? удивился Николай Ивановичъ. – Вѣдь отъ тѣхъ-же братьевъ-славянъ.

– Леви треба, блгрски леви…

– Ну, а болгарскихъ денегъ у меня, братъ, нѣтъ. Вотъ развѣ маленькій французскій золотой?

И Николай Ивановичъ показалъ десятифранковикъ.

– Добре, добре… закивалъ мальчишка, схватилъ золотой, чашки изъ подъ кофе и исчезъ, побѣжавъ за сдачей.

– Не надулъ-бы какъ, пострѣленокъ, сказалъ Николай Ивановичъ.

– Ну, вотъ. Эдакіе деликатные люди! отвѣтила Глафира Семеновна.

А между тѣмъ раздался звонокъ.

– Надуетъ… бормочетъ Николай Ивановичъ. – Развѣ пойти самому за нимъ?

И еще звонокъ.

– Бѣжитъ, бѣжитъ мальчишка! кричитъ Глафира Семеновна, смотря въ окно.

Мальчишка вскакиваетъ въ вагонъ, бросаетъ серебряныя деньги на скамейку и стремится вонъ изъ вагона. Поѣздъ трогается.

– Ну, что? Не говорила-ли я тебѣ, что не надуетъ? проговорила Глафира Семеновна мужу.

– Погоди, надо прежде сосчитать деньги, отвѣчалъ Николай Ивановичъ и, сосчитавъ, сказалъ:– Сдачу принесъ, это точно, но за двѣ чашки кофею съ двумя булками четыре франка взялъ, а врядъ-ли это на самомъ дѣлѣ четыре франка стоитъ.

– Ну, что тутъ! Брось! Я очень рада, что перепала болгарскому мальчишкѣ малая толика, отвѣчала Глафира Семеновна.

Поѣздъ катилъ на всѣхъ парахъ.

XX

Поѣздъ мчался въ покрытыхъ снѣгомъ горахъ. Всходило солнце и освѣщало всѣми цвѣтами радуги снѣжныя вершины. Панорама видовъ была великолѣпная. Поднялись и проходили по Драгоманову перевалу. Супруги сидѣли у окна и любовались роскошными горными видами. Подъ вліяніемъ хорошей солнечной погоды съ легкимъ морозцемъ, роскошныхъ видовъ, мѣняющихся передъ глазами, а главное, любезности болгарскаго таможеннаго чиновника, Глафира Семеновна сидѣла въ восторженномъ состояніи и расхваливала болгаръ. Восторгъ ея не расхолодилъ и болгарскій кондукторъ, смѣнившій сербскаго кондуктора, пришедшій простригать билеты и также заявившій, что «если супруги желаютъ остаться одни въ купэ, то»…

– Получите, получите… воскликнула Глафира Семеновна, не давъ ему кончить фразу. – Николай Ивановичъ, дай ему динаръ, обратилась она, къ мужу.

– Лёвъ ужъ, а не динаръ. Лёвы здѣсь, отвѣчалъ мужъ. – Но я не понимаю, зачѣмъ здѣсь-то давать? Теперь день, спать мы не станемъ и часа черезъ четыре пріѣдемъ въ Софію.

– Дай, дай… Раньше кондукторамъ давали, такъ надо и этому дать. Дай ему даже два лёва.

Два лёва даны. Кондукторъ поблагодарилъ и сталъ удаляться. Глафира Семеновна посмотрѣла на него во слѣдъ въ свое золотое пенснэ и снова обратилась къ мужу:

– Ты не находишь, что онъ очень похожъ на итальянскаго пѣвца Котони?

– Кто? Кондукторъ-то? Вотъ ужъ ни сколько!

Подъѣхали къ станціи Сливница. На платформѣ стояли черномазые мужики и бабы въ пестрыхъ платкахъ. Бабы продавали молоко въ пузатыхъ глиняныхъ кувшинахъ. Глафира Семеновна и на нихъ начала умиляться.

– Ты посмотри, какія у нихъ добродушныя лица, указывала она мужу.

– Не нахожу. По моему такія-же, какъ у сербовъ, которыя тебѣ не нравились.

– Да что ты, что ты! У сербовъ лица носатыя, насупившіяся брови дугой и смотрятъ они изъ-подъ лобья, а тутъ веселый, открытый взглядъ, Нѣтъ, ты это говоришь для того, чтобы только противорѣчить мнѣ.

Глафира Семеновна купила даже у одной изъ бабъ кувшинчикъ съ молокомъ, заткнутый сѣномъ, но пить молоко не могла. Оно было или козье или отъ буйволицы, тянулось и, кромѣ того, припахивало навозомъ.

– Вотъ тебя добродушная баба и поднадула на молокѣ, подсмѣивался Николай Ивановичъ.

– Нисколько не поднадула. А я сама была виновата, что не спросила у нея, какое это молоко. Ну, да все равно, кувшинъ останется въ воспоминаніе.

За Сливницей начали спускаться изъ горныхъ ущелій въ равнину Софіи. Вотъ и Костинбродъ – послѣдняя станція передъ Софіей, о чемъ супругамъ сообщилъ болгарскій священникъ, вышедшій изъ своего купэ и остановившійся у окна въ корридорѣ. Глафира Семеновна стала быстро собирать свои вещи и увязывать ихъ въ ремни. Николай Ивановичъ подошелъ къ священнику, поздоровался и началъ наблюдать его. Кромѣ черной камилавки, священникъ этотъ ни по манерамъ, ни по одеждѣ, ничѣмъ не отличался отъ нашихъ священниковъ. Та-же ряса съ широкими рукавами, та-же манера держать руки на желудкѣ при разговорѣ.

– Какія дивныя мѣста-то мы проѣзжали давеча, сказалъ священникъ. – Какія неприступныя горы! Когда-то эти горы кишѣли разбойниками.

– Да на кого тутъ было нападать-то разбойникамъ? усумнился Николай Ивановичъ. – И при желѣзной-то дорогѣ очень мало движенія.

– На проѣзжихъ они не особенно много и нападали, но они цѣлыя села, цѣлые города держали въ страхѣ и брали съ нихъ дань.

Когда въ корридоръ къ нимъ вышла Глафира Семеновна, священникъ указалъ въ даль, виднѣвшуюся изъ окна, и сказалъ:

– А вонъ ужъ купола и минареты Софіи виднѣются. До освобожденія Болгаріи это все были турецкія мечети.

– Ну, а теперь превращены въ болгарскіе храмы?

– Нѣтъ, болгарскій народъ не особенно религіозенъ и не заботится объ увеличеніи церквей. Въ Софіи одна мечеть превращена въ тюрьму, другая въ интендантскій складъ, третья еще во что-то. Одна мечеть оставлена туркамъ для богослуженія.

Глафира Семеновна начала его разспрашивать, что въ Софіи есть достопримѣчательнаго для осмотра, на что онъ отвѣчалъ:

– Да ничего. Софія городъ, только еще начинающій возрождаться. А по моему, даже и не возрождаться, а зарождаться, хотя и помнитъ онъ императора Трояна. Въ старину онъ назывался по-болгарски Средецъ, но обширностью и богатствомъ никогда не отличался. Брали его нѣсколько разъ турки, брали нѣсколько разъ венгры – вотъ и все. Отъ римскаго владычества, впрочемъ, тамъ остались остатки стѣнъ. Вотъ по Витошкой улицѣ поѣдете, такъ остатки этихъ римскихъ стѣнъ тамъ, но интереснаго они изъ себя ничего не представляютъ. Улицъ хорошихъ въ Софіи только двѣ: Витошка улица, про которую я сказалъ, да Дондуковскій бульваръ.

– Стало быть, по вашему, въ Софіи и смотрѣть нечего? спросилъ Николай Ивановичъ.

– Какъ вамъ сказать?.. развелъ руками священникъ. – Смотрѣть все можно.

– Нѣтъ, я спрашиваю только про интересное.

– И интересъ зависитъ отъ точки зрѣнія. Вотъ съ нами въ поѣздѣ ѣдетъ одинъ англичанинъ, такъ онъ ѣдетъ въ Софію спеціально для того, чтобы посмотрѣть то мѣсто на улицѣ, гдѣ былъ убитъ Стамбуловъ – вотъ и все.

Софія совсѣмъ уже была близко. Минареты мечетей ясно выдѣлялись вдали. Поѣздъ убавлялъ ходъ.

– А гдѣ-бы намъ, батюшка, получше остановиться въ Софіи? спросила Глафира Семеновна священника.

– Въ Софіи теперь всѣ гостиницы хороши, всѣ заново отдѣланы. Остановитесь въ гостиницѣ Болгарія, въ гостиницѣ Одесса, Имперіалъ, Метрополь, у братьевъ Ивановыхъ въ номерахъ. Вездѣ хорошо и не дорого, если вы будете сравнивать съ русскими или заграничными цѣнами. Ресторанная ѣда тоже недорога. Понаѣхали вѣнскіе нѣмцы и всякихъ ресторановъ настроили и на вѣнскій манеръ кормятъ.

– Если ужъ по-вѣнски, то это совсѣмъ хорошо. Мнѣ вѣнская ѣда лучше парижской нравится, сказала Глафира Семеновна. – Въ Парижѣ можно по ошибкѣ что-нибудь такое съѣсть, отъ чего потомъ три дня не отплюешься, а въ Вѣнѣ этого случиться не можетъ.

– Гмъ… улыбнулся священникъ. – А развѣ приходилось скушать что-нибудь неподобающее?

– Просто она боится, что ей вмѣсто цыпленка подъ бѣлымъ соусомъ лягушку подсунутъ, а вмѣсто грибовъ – жареныя улитки, отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

Минутъ черезъ пять поѣздъ подъѣхалъ къ платформѣ станціи Софія. Въ вагонъ еще на ходу вскочили два молодца въ бараньихъ шапкахъ, бѣжали по корридору и выкрикивали:

– Дрехи! Чемодани! Багажи!

За ними вбѣжалъ тоже молодецъ въ фуражечкѣ съ надписью на околышкѣ: «Hôtel Metropol» и тоже выкрикивалъ:

– Отъ гостильница Метрополь! Добри одаи! Добри комнаты! Билиге циммернъ! Шамбръ мебле!

– Готель Метрополь! Сюда, сюда! Поманили его супруги.

Баранья шапка и фуражка съ надписью ухватились за ихъ ручной багажъ и потащили его изъ вагона.

XXI

Черезъ пять минутъ супруги Ивановы ѣхали уже въ приличномъ фаэтонѣ, направляясь отъ желѣзнодорожной станціи по Витошкой улицѣ въ гостиницу. На козлахъ фаэтона сидѣлъ кучеръ въ бараньей шапкѣ, стоялъ багажный сундукъ, а на сундукѣ торчалъ молодецъ въ фуражкѣ съ надписью «Метрополь». Фаэтонъ былъ загроможденъ подушками, баулами, кардонками и саквояжами супруговъ. Лошади неслись быстро. Направо и налѣво мелькали старые убогіе домишки въ перемежку съ новыми домиками вѣнской архитектуры. Движенія на улицѣ было куда больше, чѣмъ на улицахъ Бѣлграда. Спѣшили куда-то военные въ формѣ почти тожественной съ нашей офицерской формой, попадались бараньи шапки, шляпы котелкомъ, цилиндры, проѣхали три-четыре фаэтона съ дамами попарно и въ одиночку.