355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Энгельгардт » Граф Феникс » Текст книги (страница 5)
Граф Феникс
  • Текст добавлен: 21 сентября 2016, 20:58

Текст книги "Граф Феникс"


Автор книги: Николай Энгельгардт



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

ГЛАВА Х
Искусство Калиостро

Некоторое время все сидели в торжественном молчании ожидания. Любопытство членов капитула было напряжено до высшей степени. Калиостро казался погруженным в глубокие размышления. Представлялось, что он молился, так как губы его беззвучно трепетали. Вдруг поднялся с кресла. Правой рукой обнажил блестящий меч. В левой откуда-то появилась небольшая курильница с ручкой. Он подул в отверстие на конце ручки, изображавшей змея с раздутой шеей, и из отверстия вырвалось облачко слащаво-ароматического дыма.

С курильницей и мечом Калиостро быстро обошел всю ложу. Клубы дыма, струясь за ним, составили знак Меркурия – большой круг с рогами и крестом.

Став затем лицом к востоку и ко всем членам капитула, Калиостро поставил на пол курильницу, из которой прямой струей подымался густой дым, и стал громко читать непонятные заклинания. При этом он наступал, как бы фехтуя с невидимым противником, грозно топал и махал мечом… Затем вложил меч в ножны и встал неподвижно, беззвучно шевеля губами и обводя собрание странными, какими-то оловянными зрачками чрезвычайно расширившихся глаз. Все смотрели на магика. Вдруг он указал на зеркало, висевшее на его груди, как бы приглашая соединить взоры на нем. Потом провел по зеркалу рукой, и оно стало черным и блестящим, как агат. Провел по зеркалу второй раз, и в центре его появился огромный, изумительной огранки, чистоты и блеска алмаз. Пока все любовались его игрой, Калиостро покачивался, простирая руки, и монотонно завывал на восточный странный мотив какие-то стихи на неведомом языке. Вдруг взмахнул руками, и все ясно увидели, что пламя девяти свечей, горевших на полу, поднялось до половины комнаты и извивалось девятью пламенными языками… Он опустил руки – и языки опустились к светильникам. Калиостро вновь поднял руки, и огонь опять поднялся… И так до трех раз.

Это простое, но чудесное явление наполнило ужасом членов капитула. Но все сидели неподвижно, скованные странным оцепенением, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой… Только сердца их учащенно бились, порою пол начинал уплывать из-под их кресел, и тихо позванивало в ушах.

Неожиданно в руках гостя появилась изящная серебряная флейта. Он поднес ее к губам и извлек гармоничный, стонущий звук, потом отстранился от нее. Флейта сама по себе продолжала издавать до боли сладостный звук. Калиостро повел флейтой, и таинственные голоса невиданных инструментов, как будто играя на стеклышках или серебряных колокольчиках, присоединились к основному, стенающему на одной ноте звуку. Мелодия ускорялась, ускорялась… И вдруг сидевшая до сих пор неподвижно Серафима поднялась, воздушно сошла вниз и пошла вокруг ковра и между свечами, фигура за фигурой, в стройной пляске. Ее цветные прозрачно-туманные одежды струились и клубились, то скрывая ее руки и ноги, то выдавая все округлости и линии тела. Она склоняла головку, увенчанную розами, то на одно, то на другое плечо. Ресницы ее были опущены, алые уста трепетали непередаваемой улыбкой, белое покрывало летало вокруг, кудри бились по плечам, тускло-блестящее черное покрывало, сверкая вытканными звездами, как змея, обвивало бедра и тонкий стан. Неизъяснимо сладостной была ее пляска, соединяя смелое сладострастие с целомудрием совершенной красоты. Сердца зрителей ныли и трепетали от сладкой боли. Гармония лилась. Струились клубы курений. Жрица танцевала между свечами вокруг стоявшего на символическом ковре укрытого черным покровом саркофага.

Вдруг она остановилась в ногах гроба и, подняв конец черного покрывала, перекинутого за левое плечо, обнажила красивую грудь, белую, как мрамор, с розовым возвышением соска, а черным покрывалом закутала себе голову. В то же время стоявший за ее спиной Калиостро извлек меч, отвел голову красавицы и вдруг вонзил ей с левой стороны шеи меч по самую рукоятку. Вопль ужаса вырвался из уст присутствовавших. Но они не могли пошевелиться, не могли разорвать сковавшие их чары и только смотрели, как Калиостро поддержал склонившееся тело несчастной, как вынул меч, и кровь густой струей хлынула из широко отверзтой раны, как он ловко подставил под кровавую струю узкогорлую золотую урну, так что ни капли не пролилось на одежду красавицы и на пол. Кровь перестала литься. Калиостро поставил урну на пол, подхватил бездыханное тело убитой за талию, подволок к гробу, ногой сбросил с него покров и крышку, высоко поднял в воздух тело и, безжалостно швырнув его в гроб, прикрыл крышкой и покровом. Потом, бормоча заклинания, взял урну, обошел свечи и залил пламя каждой кровью. Голубой свет распространился вместе с клубами курений в храмине, и она вся преобразилась. Пол стал мраморным. Потолок образовал черный купол, усеянный золотыми звездами. Его поддерживали колонны из лазури и малахита. Свечи и подсвечники превратились в высокие штамбы, на которых расцвели огромные огненно-красные лилии. Внешний вид самого Калиостро преобразился. Он стал высокого роста. Рогатая тиара с крылатым змеем-аспидом венчала его голову. Одежды его, из златотканой парчи, напоминали епископский сакос. Он стал в ногах гроба и громко читал заклинания, потрясая руками и преклоняя тиару. Та же музыка лилась в храмине. Но основная, стенящая нота ее достигла нестерпимого напряжения, а аккомпанемент, казалось, вызванивали соборные колокола. Вдруг прозрачная тень поднялась над гробом. Некромант завывал заклинания. Звон и мелодия продолжались. Тень реяла и мало-помалу приобретала все более определенные очертания. Бледное, телесно-туманное очертание нагой дивно-прекрасной женщины явилось, плыло и оставалось неподвижным в клубах курений над гробом. Бледная головка в венке из роз склонилась на правое плечо, над левой грудью чуть алела рана. Мертвая улыбка бесконечного блаженства и бесконечной скорби трепетала на губах.

Внезапно молодой князь Кориат нечеловеческим усилием воли одолел сковавшие его чары и, сорвав с шеи большой крест рыцаря-храмовника, бросился к гостю, восклицая громовым голосом:

– Проклятый убийца!

Калиостро махнул рукой. Молния прорезала воздух. Страшный удар грома потряс храмину и обрушил ее потолок. Мгновенно все погасло. Тьма стала непроницаемой…

Сколько времени прошло, пока очнулись члены капитула, они сами потом не могли сказать. Наконец в темноте послышались стоны. Потом дрожащие голоса братьев-масонов стали призывать друг друга. Убедившись, что живы и невредимы, они поднялись, слабые, изнеможенные, с болью во всех членах, качаясь от нестерпимого головокружения и боли в висках. В темноте, спотыкаясь, сталкиваясь и спрашивая друга друга: «Князь, это вы? Граф, вы?», – добрались до двери, спеша выбраться из отравленной слащавым курением храмины. В Зале утерянных шагов было светло. В окна струился розовый пламень весенней зари.

В то время как одни открывали окна в сад и жадно дышали свежим воздухом, другие звали слуг. На отчаянные вопли своих господ те вбежали толпой со свечами. На вопросы, слышали ли они что-нибудь, лакеи лишь хлопали заспанными глазами. Они ничего не слышали. Так как это были посвященные в низшие степени ордена крепостные люди членов капитула, то их и послали осмотреть ложу. Господа толпились за спинами слуг в дверях, робко заглядывая в храмину. Но там все выглядело обычно, все было на месте, все в порядке. Остался только слащавый запах. Ни Калиостро, ни Серафимы там не было. Князь Кориат, секретарь Елагина, лежал на ступенях помоста без чувств. Падая, он раскроил себе висок. Лужица крови вытекла из раны. Рука судорожно сжимала орденскую цепь с крестом.

Бросились оказывать ему помощь. Подняли, вынесли из ложи и, уложив на диван, старались привести в чувство. Овеянный свежим воздухом, молодой человек наконец вздохнул, застонал и открыл глаза…

Князь Голицын отрядил свою карету за доктором светлейшего. Между тем спрашивали служителей, выпускали ли они гостя и его супругу? Служители клятвенно заверили, что не видели их с тех пор, как проводили в зал… Никто – ни швейцар, ни сторожа в саду и в воротах ничего не могли сказать о том, куда делись визитер с визитершей.

Они приехали в наемной карете и вышли на улице у ворот, одетые в темные домино и в масках. Затем карета уехала. Сказав в воротах и на подъезде ложи тайное слово, визитеры прошли в дом, не снимая домино. Служители и не догадались, что одна из этих персон – женщина.

Эти домино, весьма ветхие и линялые, нашли брошенными в углу зала.

Как исчезли из ложи магик и его супруга, осталось неясным.

ГЛАВА XI
Послание Великого Кофта

Князь Кориат между тем пришел в себя. Ранка на голове была ничтожна, и когда ее в ожидании врача промыли и перевязали полотенцем, князь поднялся, чувствуя лишь общую слабость, разбитость, головокружение. Он не мог сразу сообразить и припомнить, что с ним произошло. Но и остальные члены капитула чувствовали себя не лучше. Смущенные, они не знали, что и думать обо всем этом. Елагин казался совершенно растерянным и от крайнего недоверия к таинственному визитеру перешел к слепому благоговению перед сверхъестественными силами, которые тот показал.

Между тем врач светлейшего князя Потемкина, лечивший и племянниц его с семействами, в том числе и Варвару Васильевну прибыл наконец в капитул. Он был тоже свободный каменщик и, следовательно, таить от него что-либо не было необходимости.

Осмотрев рану Кориата, он смочил ее лекарством, но состояние пострадавшего признал совершенно благополучным. Жалкая растерянность, бледность членов капитула внушили ему большие опасения.

В ответ на его расспросы братья-масоны рассказали о чудесах, показанных графом Калиостро.

– Граф Калиостро! – изумился врач. – Как, сам Калиостро в Петербурге?

– Да, он живет здесь уже третий месяц и занимается лечением больных под именем Фридриха Гвальдо.

– Фридрих Гвальдо! Презренный шарлатан, чей злостный обман уже известен медицинскому факультету. Возможно ли, что это сам знаменитый Калиостро?

– Представленные им документы подтверждают это.

– Впрочем, и сам господин Калиостро, вероятно, из тех авантюристов и темных проходимцев, какими теперь полна Европа, – сказал врач.

– Т-с-с! – остановил его Елагин, опасливо озираясь. – Прошу вас не говорить так о муже, показавшем столь необыкновенное искусство!

– Некромант этот не может нас слышать. Чего же ваше превосходительство опасаетесь?

– Не может слышать! Но мы даже не знаем, где он сейчас находится!

– И я должен сказать, – прибавил Голицын, – что сам светлейший слышал о необыкновенных исцелениях, совершенных уже Фридрихом Гвальдо, и посылал за ним своего камердинера, чтобы позвать к нашему болеющему младенцу!

– И шарлатан дерзко отказался прийти! Я слышал эту историю, князь, и должен выразить недоумение, что светлейший при его уме и познаниях, пренебрегая настоящей медициной и учеными врачами, обращается к уличному врачевателю, не имеющему даже диплома доктора! – возмутился врач.

– Вы забываете, – вмешался граф Строганов, – что Гвальдо оказался совсем не Гвальдо, а Калиостро – масон высших степеней, обладающий тайнами столь непостижимыми, сколь и могущественными, что и доказал сегодня. Напротив, так называемые натуралисты не вникают глубоко в суть вещей и только во мраке блуждают.

– Медицинский факультет, к которому имею честь принадлежать… – начал было доктор.

Но его перебили и стали рассказывать, дополняя и поправляя друг друга, по порядку, что произошло в капитуле. В деталях, однако, показания очень различались, что вызывало споры. Доктор слушал очень внимательно.

– Ну, как же вы объясните все это вашей наукой? – заключил рассказ Строганов.

Доктор, не смущаясь, приступил к анализу явлений.

– Конечно, некромант прибег к курениям, чтобы опьянить и вызвать волнение в крови у присутствующих, что приводит к освобождению живущих в органах человека духов. Они и производят в мозговых корках фантомы.

– Да мы не в мозговых корках, а перед носом своим все видели ясно! – возразил Куракин.

– И чем вы объясните поднятие свечей в воздух?

– Не свечей! Только пламя поднималось!

– Я видел, что шандалы за рукой магика по воздуху ходили!

Доктор пространно начал объяснять поднятие пламени – извлечением флогистона из воздуха. Но это разъяснение было темнее самого явления.

– Но как вы растолкуете, что Калиостро на глазах наших супругу свою пронзил мечом в шею и всю кровь из раны собрал в сосуд…

– Я не видел сосуда. Он собирал кровь большой губкой, – сказал кто-то.

– И рана была нанесена не в шею, а между лопатками! – утверждал другой.

– Нет, он рассек женщине мечом грудь! Я видел, как трепетало сердце! – возражал третий.

– Это не важно! Мы все видели, что труп был брошен в гроб и закрыт крышкой!

– Да! Да! Совершенно ясно видели!

– А потом над крышкой поднялась тень убитой! Это, достопочтенные братья, все видели?

– Все! Все!

– Но ведь это доказывает, что женщина в самом деле была убита! Где же ее тело?

– И где сам Калиостро?

– Где оба?

– Но вы же осматривали ложу? – спросил врач.

– Осматривали тщательно и весь дом, сад и двор. Никого не найдено.

– Ну, а в гробу вы не смотрели?

– В гробу? Смотрели в гробу? Кажется, не смотрели! Да! В гробу не смотрели!

– Ну, вот видите, сколь поверхностным было ваше обследование! – сказал торжествующе врач.

– Мы сейчас посмотрим! – сказал Куракин. Члены капитула направились к дверям ложи, но вошли не сразу, а потоптались, пропустив вперед доктора, который сам вдруг занервничал и побледнел. Занавесы на окнах были подняты. Утренний свет уничтожил всю таинственность. Тем не менее члены капитула нерешительно ходили вокруг прикрытого покровом гроба, переговаривались и все не решались коснуться. Решили было уже позвать служителей, когда в ложу смело вошел юный князь Кориат с повязкой на голове. Решительно приблизился к гробу, сдернул покров и, взяв крышку, приподнял ее.

Члены капитула с трепетом заглянули внутрь: гроб был пуст.

Князь Кориат, казалось, не верил своим глазам. Вдруг он отшвырнул крышку, схватился руками за голову и выбежал из ложи.

Доктор приблизился к гробу и тщательно осмотрел его, отыскивая следы крови. Но ничего такого не нашел. Только на дне оказалась какая-то исписанная бумага. Все удивились. По ритуалу гроб стоял совершенно пустой. Елагин осмелился протянуть руку и извлек листок.

«Великому наместному мастеру и всему капитулу…» – прочел он французский текст.

– Это какое-то послание нам! – сказал взволнованный Елагин. – От кого бы это?

– Позвольте, ваше превосходительство, я прочту! – сказал князь Гагарин.

– Нет, князь, послание адресовано мне, так я и прочту!

«Честь, мудрость, единение! Благотворительность, благоденствие! Мы, Великий Кофт во всех восточных и западных частях земли, основатель и гроссмейстер египетского масонства, облекли властью и назначили для блага человечества, для осияния светом стран севера исполненного силы и мудрости мужа, полномочного посланника нашего графа де Калиостро, который явился к вам, братья, и к наместному великому мастеру вашей провинции, представил патенты и сертификаты, и письма, и знаки, и слова, возвещая о предстоящем прорыве из мрака и тьмы к лучезарному свету. Вы же приняли избранного мужа не по-братски и не проявили должного уважения к великому сану, нами на него возложенному, позволили о нем оскорбительные суждения и легкомысленно захотели испытать его силы, дарования, могущество и власть. Он совершил деяния, изумившие вас (но это лишь ничтожная пылинка его мудрости), а затем укрылся в убежище, откуда видит вас, а вы его нет; слышит, а вы этого не можете; касается вас, вы же его не коснетесь.

Из этого убежища он известил нас, Великого Кофта, о бессмысленном вашем поведении. И мы протянули руку и положили это послание в смертную урну. Читайте, капитул и мастер, читайте! Узнайте, что вы потеряли бесчисленное сокровище, бесценный клад – золота, перлов, драгоценных камней, – бывшее совсем рядом: сами отказались от великого откровения.

А теперь слушайте, капитул и мастер! Вы не увидите этого мужа, пока не раскаетесь чистосердечно и не попросите нас, Великого Кофта, о прощении!

И еще слушай, наместный мастер восьмой провинции, за дерзкие слова в адрес нашего посла ты скоро будешь наказан! Слушай ты, отец больного младенца, только наш посол в силах исцелить его! И слушай ты, называющий себя врачом, Великому Кофту известно, что совершено тобою в левом павильоне, в голубой комнате в полночь, при трех яблоках и ананасе! Бойся обличения, невежда, именующий себя врачом! Дано на Востоке всех Востоков, в Медине, Мемфисе и Иерусалиме, при гробах Магомета, Хирама и Христа!»

Внизу стояла странная печать, разделенная на четыре части крестом. В каждой части были мистические изображения: змея, пронзенная стрелой; павлин с жезлом; ягненок с крестом; еврейская буква «алеф».

ГЛАВА XII
В столовой ложе

Если послание Великого Кофта, по мнению писавшего, должно было окончательно убедить капитул в могуществе Калиостро, то это было ошибочное предположение. Прежде всего слушателей, превосходно владевших французским языком, поразили синтаксические ошибки послания, а Елагина, его читавшего, и орфографические. Потом всех возмутил напыщенный и оскорбительный тон, и особенно обращение во втором лице к Елагину и Голицыну. Впечатление, произведенное опытами некромантики, было испорчено.

– Шарлатанство! – решительно сказал Куракин.

– И кто сей Кофт, пишущий одновременно из Медины, Мемфиса и Иерусалима? – спросил Строганов.

– Но как очутилось послание в гробу? – заинтересовался Гагарин.

– Он сам его написал предварительно и, пользуясь темнотой и общим смятением, сунул в гроб, – решительно заявил Елагин. – Я узнаю его харчевенный слог. И опять прихожу к заключению, что он из поваров, как мои рыцари Розе-Круа! В высшей степени нагло играть с нами такие штуки и потом еще обращаться так дерзко ко мне, великому наместнику, мастеру, статс-секретарю, сенатору и кавалеру!

– Тон письма действительно и шарлатанский и дерзкий. К тому же оно и безграмотное, – решил Строганов.

– Виданное ли дело, что мы стали жертвой ловкого искусника, фокусника и авантюриста, и во всех его чудесах одна ловкость рук, магия, для отвода глаз и только, – возмущался Елагин.

– Что значит утверждение, будто Калиостро сейчас в таком странном месте обретается, что нас он видит, слышит и осязать может, а мы его – нет?

– Если так, то пусть он слышит, что я его наглецом и шарлатаном именую, и видит, что язык ему показываю! – сказал Елагин и действительно показал язык.

– Но он грозил вашему превосходительству какими-то бедами, – заметил Гагарин.

– Шарлатанство и заговор с прислугой! Очевидный заговор с прислугой, – говорил Иван Перфильевич.

В основе своего характера он был большой вольтерианец и склонен к цинизму, хотя и увлекался мистикой. Но, как отдых, после всего нужен ему был скептицизм и даже легкое насмешливое кощунство. В столовых ложах после важного заседания, за кубком, Елагин весьма часто подтрунивал над тем, что занимало его полчаса назад. Настроение это передалось и прочим братьям капитула, уже потому, что напряженные нервы требовали реакции; а трезвая действительность весеннего утра, яркий солнечный свет, щебет птиц в саду, свежий ветерок, плывший в открытые окна и обвевавший разгоряченные головы, – все способствовало отрезвлению. Теперь обман Калиостро стал для всех очевидным. Вспомнили, что он заливал свечи кровью, выцеженной из красавицы. Между тем на них не оказалось никаких следов. Но если не было крови, то не было и убийства!

– Конечно, не было! В противном случае нужно было бы известить полицию и задержать его! – сказал Куракин.

– Это в любом случае было бы хорошо. Полагаю, что нет такого тайного места, где бы Калиостро смог от недремлющего ока господина Шешковского укрыться! Хе-хе-хе! – смеялся Елагин.

– Да, некромантика господина Шешковского превзойдет всех магиков Европы! Ха-ха-ха! – смеялся Строганов.

– Но обратите внимание, сколь смущен и молчалив наш доктор! – шутил Елагин.

Домашний врач светлейшего, столь смело утверждавший, что Калиостро не более как шарлатан, теперь был сконфужен.

– Надо полагать, господин Калиостро действительно о нем кое-что знает! – продолжал наместный мастер, разворачивая послание Великого Кофта.

– Признайтесь, доктор, что же вы сделали в левом павильоне, в голубой комнате, в полночь при трех яблоках и ананасе? При чем тут ананас?

– Я не понимаю… Тут какая-то сплетня… Я не понимаю… – бормотал смущенный доктор.

– Вся эта передряга, достопочтенные братья, наилучшим образом подтверждает мою правоту, – говорил Елагин. – Остерегаться нам надо пришельцев, какими бы великими титулами и степенями они ни обладали. Теперь же, чтобы окончательно встряхнуться, прошу пожаловать в столовую ложу. Ужин стоит нетронутый и будет ранним завтраком. Надо подкрепить силы добрым стаканом вина и устрицами. Приятная легкая шутка и дружно пропетый гимн освежат наши мозговые корки, как выражается милейший доктор, «фантомами некромантики закопченные». Идемте! Эй, люди! Мне еще нужно сегодня с театралами объясняться и особенно с несносным Паэзиелло, который, вопреки контракту, не хочет оперу ставить!

– Удивляюсь вашему терпению с театральными людьми и людишками, – сказал Строганов, – в особенности с актрисами и певицами, которые столь же взыскательны и капризны, сколь прелестны. Я предпочитаю иметь дело с красотой писанной и изваянной! Если бы вы видели, Иван Перфильевич, какого Доминикино привез маркиз Маруцци!

Строганов говорил об агенте государыни, покупавшем картины для Эрмитажа.

– Да, вы избрали благую долю, граф Александр Сергеевич! Мне государыня посулила кончину от повреждения барабанной перепонки, вызванного театральными звуками! Поверите ли, граф, нет ни минуты покоя! На них ничем не угодишь. Какие пьесы ни ставь, какие ни давай роли – претензий не оберешься. А за неудачный спектакль отвечает директор! Воля государыни для меня священна. Но театральный люд не только барабанную перепонку может порвать, от них и грыжу заработаешь. Быть обласканными – их заветная мечта. Даже удивляюсь, что связывает меня с этой беспокойной и развратной командой.

– О, мы знаем, что, знаем! – лукаво подмигивая, говорил князь Мещерский. – Прелести Габриэлли достойны утонченнейшего вкуса.

Разговаривая так, братья-масоны сняли свои фартуки, ленты, мантии, шпаги и другие принадлежности и спустились на второй этаж, где размещалась столовая – светлый прекрасный зал в античном стиле. Стол ломился от ваз, серебра, фарфора, за каждым креслом стоял слуга. Окна в цветущий сад были открыты. Члены капитула сели на свои обычные места. Елагин – во главе стола.

Произнося шутливые речи, проголодавшиеся вольные каменщики исправно поглощали пищу и столь же исправно утоляли жажду из вместительных кубков. Ранний завтрак превращался в добрый обед. От еды и возлияний лица зарделись.

Наконец появился дворецкий и на серебряных тарелочках поднес два конверта. Один – Елагину, другой – князю Голицыну.

Елагин вскрыл конверт и нашел в нем записку от певицы Габриэлли. Она писала из его дома и сообщала, что уже добрый час ждет свидания с ним. В самом деле, за приятным пиршеством время прошло незаметно, и солнце уже высоко поднялось над старыми липами сада.

– Ага, достопочтеннейший мастер получил взбучку! – заглянув в записку, сказал Мещерский.

Иван Перфильевич, чувствуя себя удивительно молодым и бодрым, самодовольно улыбнулся, предчувствуя удовольствие от утреннего свидания с прекрасной певицей.

– Анакреонт! Анакреонт! – подтрунивал Мещерский.

– Да, пока зловещие угрозы Великого Кофта не исполняются! Афродита, столь же к нам благосклонна, сколь и Дионис.

– Так поспешите же на свидание с прелестной, столь нетерпеливо вас ожидающей!

В это время Голицын, открыв свою записку, всплеснул руками.

– Боже мой! Светлейший пишет, что наше дитя умирает! Судороги! Княгиня в отчаянии! Доктор! Скорее едем! Ах, какое несчастье! Проклятый Кофт! Проклятый Калиостро! Это они накликали, бесовские вещуны!

И князь бросился вон из столовой ложи.

За ним все встали, опечаленные столь внезапным окончанием дружеской беседы и сочувствуя семейному горю Потемкина, Голицына и Улыбочки.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю