Текст книги "Последняя песня"

Автор книги: Николас Спаркс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Стив

– Эй, па! – позвал Джона. Он стоял в нише за пианино, глядя, как Стив несет к столу тарелки со спагетти. – На снимке ты с бабушкой и дедушкой?

– Да. Это мои па и ма.

– Я не помню этого фото. В квартире его не было.

– Оно долгое время висело в школе, в моем кабинете.

Джона кивнул и подвинулся ближе к снимку, внимательно его изучая.

– Ты, кажется, похож на деда.

Стив не знал, что ответить.

– Может быть... немного.

– Ты по нему скучаешь?

– Он был моим па. Как ты думаешь?

– Я бы по тебе скучал.

Джона направился к столу. Стив неожиданно подумал, что день был неплох, хоть и прошел без особых событий. Утро они провели в мастерской, где Стив учил Джону резать стекло; они пообедали на крыльце сандвичами, а во второй половине дня собирали раковины. Стив пообещал, что, как только стемнеет, они с Джоной прогуляются с фонарями по берегу и посмотрят на сотни морских паучков, вылезающих по ночам из своих песчаных норок и шныряющих по песку.

Джона плюхнулся на стул, глотнул молока, от чего его физиономия украсилась белыми усами.

– Как по-твоему, Ронни скоро придет?

– Надеюсь, что так.

Джона вытер губы тыльной стороной ладони.

– Иногда ее не бывает допоздна.

– Знаю.

– А что, полицейский опять приведет ее домой?

Стив выглянул в окно.

Спускались сумерки, и вода казалась непрозрачной и матовой. Где сейчас Ронни и что делает?

– Нет, – ответил он. – Не сегодня.

 После прогулки по берегу Джона принял душ, прежде чем лечь в постель. Стив укрыл его и поцеловал в щеку.

– Спасибо за классный день, – прошептал Стив.

– Не за что, – сонно отозвался Джона.

– Спокойной ночи. Я тебя люблю.

– И я тебя, па.

Стив поднялся и направился к двери. – Эй, па!

– Что? – спросил Стив, оборачиваясь.

– А твой па когда-нибудь водил тебя смотреть на морских пауков?

– Нет.

– Но почему? Это было потрясающе!

– Он просто был не таким отцом.

– А каким он был отцом? Стив тщательно обдумал ответ.

– Дед был человеком сложным, – высказался наконец он.

 Сидя за пианино, Стив вспоминал тот день шесть лет назад, когда он впервые в жизни взял отца за руку. Сказал, что знает, как тот старался, чтобы вырастить его, что ни в чем не винит и, главное, любит его.

Отец повернулся к нему. Взгляд был сосредоточенным, и, несмотря на огромные дозы морфия, которые ему кололи, ум оставался ясным. Он долго смотрел на Стива, прежде чем отнять руку.

– Кудахчешь как баба, – медленно выговорил он.

Они находились в частной палате на четвертом этаже больницы. Отец пролежал здесь уже три дня. По руке змеились трубки капельницы, и он больше трех месяцев не ел твердой пищи. Щеки запали, кожа казалась полупрозрачной. Стиву показалось, что его дыхание пахнет разложением: еще один признак, что рак празднует победу.

Стив отвернулся к окну. За стеклом ничего, кроме синего неба и яркого беспощадного солнечного сияния, врывающегося в комнату. Ни птиц, ни облаков, ни деревьев. За спиной слышался размеренный писк сердечного монитора. Он звучал сильно и ритмично, так что казалось, будто отец проживет еще двадцать лет.

Но убивало его не больное сердце.

– Как он? – спросила Ким вечером, когда они говорили по телефону.

– Плохо. Не знаю, сколько ему еще осталось, но...

Стив осекся, представляя, как Ким стоит у плиты, помешивает пасту или режет томаты, зажав телефон между ухом и плечом. Разговаривая по телефону, она никогда не могла усидеть на месте.

– Кто-то еще приходил? – продолжила она.

– Нет.

Он не объяснил, что, если верить медсестрам, отца вообще никто не навещал.

– Ты смог поговорить с ним?

– Недолго. Он почти все время впадал в забытье.

– Ты сказал ему все, что я велела?

– Да, – выдохнул он.

– И что он ответил? Что тоже тебя любит?

Стив знал, какой ответ она хочет услышать. Он стоял в доме отца, рассматривая снимки на каминной доске: крестные родители Стива, свадебные фото его и Ким, маленькие Ронни и Джона.

Рамки были пыльными: очевидно, к ним не прикасались годами. Он знал, что снимки поставила сюда мать, и, глядя на них, гадал, что думал отец, когда смотрел... Да видел ли он их вообще или хотя бы понимал, что они тут?

– Да, – выдавил он наконец. – Он сказал, что любит меня.

– Я рада! – облегченно воскликнула Ким, словно его ответ подтвердил ее понимание этого мира. – Я знала, как это важно для тебя!

 Стив вырос в белом домике в стиле ранчо, в окружении таких же домиков в центральной части острова. Домик был маленьким, с двумя спальнями и отдельным гаражом, где хранились инструменты отца и вечно пахло опилками. Задний двор, затененный огромным искривленным дубом, который круглый год не сбрасывал листву, не получал достаточно света, поэтому мать посадила огород перед домом. Она выращивала томаты, лук, репу, бобы, капусту и кукурузу, и летом с крыльца было невозможно увидеть дорогу, проходившую неподалеку от дома. Иногда Стив слышал, как ворчат соседи, жалуясь, что наличие деревенского огорода сильно обесценивает их собственность, но открытого бунта не было, и, кроме того, никто ничего не смел сказать отцу. Все прекрасно сознавали, что ничего хорошего из этого не выйдет. Кроме того, они любили его жену и помнили, что в один прекрасный день им понадобятся его услуги.

Его отец по профессии был прекрасным столяром, но обладал даром починить все на свете. Много лет Стив наблюдал, как он ремонтирует радио, телевизоры, моторы машин и газонокосилок, текущие трубы, засорившиеся канавы, разбитые окна, а однажды даже гидравлические прессы маленького завода по производству инструментов. Он не закончил среднюю школу, но обладал поразительным интуитивным знанием механики и основ строительного дела. По ночам, когда звонил телефон, отец всегда сам поднимал трубку, потому что обычно звонили ему. Он почти ничего не говорил, выслушивал описание очередной аварии, записывал адрес на клочке бумаги, оторванной от старой газеты. Повесив трубку, отец шел в гараж, набивал ящик инструментами и уходил, не говоря, куда именно и когда вернется.

Как правило, утром под статую Роберта Е. Ли, вырезанную отцом из куска плавника, был аккуратно подсунут чек. Мать брала его, гладила отца по спине и обещала обналичить в банке. Отец тем временем завтракал. Это были единственные регулярные проявления нежности, которые замечал Стив. Правда, они никогда не спорили и избегали ссор. И казалось, им нравилось общество друг друга. Однажды Стив увидел, как они, глядя в телевизор, держатся за руки. Но за все восемнадцать лет, прожитых Стивом в доме, он не заметил, чтобы родители целовались.

У отца была одна страсть в жизни – покер. В те ночи, когда телефон не звонил, отец шел играть в одну из трех лож, членом которых он состоял исключительно из-за игры, и ни с кем там не приятельствовал. Спокойно садился за стол с масонами или ветеранами и играл в покер много часов подряд. Игра завораживала его. Он любил просчитывать различные варианты и возможности, решая, выложить ли карты на стол или сблефовать, имея на руках пару шестерок.

Он говорил об игре как о науке, словно удачливость не имела ничего общего с выигрышем. «Секрет в том, чтобы уметь лгать и знать, когда кто-то лжет тебе», – говаривал он.

Со временем Стив решил, что отец действительно умел лгать. В свои пятьдесят, когда руки скрючились от многолетних столярных работ, он отказался делать резные панели и устанавливать дверные рамы в домах на океанском побережье, во множестве появлявшихся на острове. Кроме того, по вечерам он больше не отвечал на звонки, но каким-то образом ухитрялся оплачивать счета и к концу жизни имел достаточно денег, чтобы оплатить лечение, которое медицинская страховка не покрывала.

Отец никогда не играл в покер по субботам и воскресеньям. Субботы посвящались работам по дому, и хотя огород явно не нравился соседям, зато интерьер был настоящим шедевром: панели, резьба по дереву, каминная консоль из двух кленовых блоков... Он сколотил шкафчики на кухне, а деревянные полы были такими же плоскими и гладкими, как бильярдный стол. Переделал ванную, один раз, другой – через восемь лет. Субботними вечерами он надевал пиджак, галстук и вел жену ужинать. Воскресенья он оставлял для себя. После церкви работал в мастерской, пока жена пекла пироги или консервировала овощи на кухне.

         В понедельник все начиналось сначала.

Отец никогда не учил его игре в покер. Стив был достаточно умен, чтобы самостоятельно овладеть основами, и считал, что может различить, когда кто-то блефует. Несколько раз сыграв с однокурсниками в колледже, обнаружил, что игрок он абсолютно средний, не лучше и не хуже других. После окончания колледжа Стив перебрался в Нью-Йорк, но иногда навещал родителей. Впервые он приехал только через два года, и когда вошел в дверь, мать крепко стиснула его в объятиях и поцеловала в щеку. Отец пожал ему руку и сказал:

– Твоя ма скучала.

Подали кофе и яблочный пирог. Когда все поели, отец встал и потянулся за пиджаком и ключами от машины.

Был четверг, а это означало, что он идет в ложу Элкс. Игра заканчивалась в десять, и через пятнадцать минут он уже будет дома.

– Сегодня ты никуда не пойдешь, – сказала ма с более сильным, чем обычно, европейским акцентом. – Стив только что приехал.

Насколько помнил Стив, мать впервые попросила отца не ходить в ложу. Но если тот и удивился, все же виду не подал. Остановился на пороге, а когда повернулся, лицо его было непроницаемым.

– Или возьми его с собой, – настаивала мать. Отец перекинул пиджак через руку.

– Хочешь пойти?

– Конечно. Почему бы нет? Это совсем неплохо.

На губах отца мелькнула едва заметная улыбка. Сиди они за игорным столом, вряд ли отец позволил бы себе хоть намек на улыбку.

– Лжешь, – бросил он.

...Мать умерла внезапно, через несколько лет после этой встречи. В мозгу лопнула артерия...

В больнице, сидя у постели отца, Стив думал о ее безграничной доброте.

Отец закашлялся и проснулся. Повернул голову и увидел в углу Стива. Сейчас, когда на его лице играли зловещие тени, старик был похож на скелет.

– Ты еще здесь?

Стив ближе подвинул стул.

– Да, я все еще здесь.

– Почему?

– Что значит «почему»? Потому что ты в больнице.

– Я в больнице, потому что умираю. И умру независимо от того, сидишь ты тут или нет. Тебе следует ехать домой, к жене и детям. Ты все равно ничего не можешь для меня сделать.

– Мне хочется быть здесь, – объяснил Стив. – Ты мой отец. Почему ты не хочешь, чтобы я был с тобой?

– Наверное, просто не желаю, чтобы ты видел, как я умираю.

– Если считаешь, что мне лучше уйти, я уйду.

Отец издал странный звук, больше похожий на фырканье.

– Видишь ли, это твоя проблема. Ты стараешься, чтобы я принял решение за тебя. В этом весь ты.

– Может, я просто хочу посидеть с тобой.

– Ты хочешь? Или жена?

– Какая разница?

Отец попытался улыбнуться, но получилась гримаса.

– Не знаю. А разница есть?

Со своего места, за пианино, Стив услышал шум машины. Свет фар прошелся по стенам, и на минуту ему показалось, что это Ронни попросила ее подвезти. Но свет мгновенно пропал, а Ронни по-прежнему не было.

Начало первого. Может, пойти ее поискать?

Несколько лет назад, до того как Ронни перестала с ним разговаривать, они с Ким отправились к семейному психологу, офис которого был расположен около Грамерси-парка, в отреставрированном здании. Стив вспомнил, как сидел на диване рядом с Ким, глядя на довольно молодую угловатую женщину в серых слаксах, имевшую привычку складывать кончики пальцев домиком. Стив заметил, что она не носит обручальное кольцо.

Стиву стало не по себе: поход к психологу был идеей Ким, и она уже приходила сюда одна. Это была их первая совместная встреча, и в качестве вступления Ким поведала психологу, что Стив держит свои ощущения и эмоции при себе, но в этом не он виноват. Его родители тоже были людьми сдержанными, и он вырос в семье, где не привыкли обсуждать свои проблемы. Он искал убежища в музыке, и только сидя за пианино давал волю всем своим эмоциям.

– Это правда? – спросила психолог.

– Мои родители были хорошими людьми.

– Это не ответ на вопрос, – возразила она.

– Я не знаю, какого ответа вы от меня ждете.

Психолог вздохнула.

– Ладно, как насчет обращения к специалисту? Мы все знаем, что случилось и почему вы здесь. Думаю, Ким хочет, чтобы вы ей сказали, какие ощущения вызывает у вас визит ко мне.

Стив долго обдумывал вопрос. Он хотел сказать, что все разговоры о чувствах не имеют смысла. Что эмоции нельзя не контролировать и нет никаких причин волноваться из-за этого. Что, в конце концов, людей судят по их поступкам, поскольку именно они все определяют.

Но он ничего этого не сказал. Только крепко сцепил пальцы.

– Хотите знать, что я при этом чувствую?

– Да, но говорите не мне, а Ким.

Он повернулся к жене, чувствуя, с каким нетерпением она ожидает его слов.

– Я испытываю...

Он был в кабинете вместе с женой и незнакомкой, занятый разговором, который и начинать не следовало бы.

Было пять минут одиннадцатого утра, и он вернулся в Нью-Йорк всего на несколько дней. Турне проходило по двадцати четырем городам, пока Ким работала помощницей адвоката в юридической фирме на Уолл-стрит.

– Я испытываю... – повторил он.

 Час ночи.

Стив вышел на заднее крыльцо. Ночь выдалась такой лунной, что можно было легко разглядеть пляж. Он не видел дочь шестнадцать часов и начинал беспокоиться. Правда, она умна и может о себе позаботиться.

И все равно он тревожился...

Неужели завтра она тоже исчезнет и так будет повторяться все лето?

Проводить время с Джоной все равно что обрести несказанное сокровище, но он хотел побыть и с Ронни.

Стив ушел с крыльца, сел за пианино и почувствовал то же самое, о чем когда-то сказал психологу.

Полную опустошенность.

Ронни

В «Боуэрс-Поинт» собралась довольно большая компания, но мало-помалу все стали расходиться, до тех пор пока не осталось пятеро постоянных посетителей. Некоторые были совсем не плохи, а двое казались весьма интересными. Но потом под действием алкоголя началось пьяное веселье и все стало скучным и знакомым, по крайней мере для Ронни.

Она стояла одна у края воды. За спиной горел костер, у которого курили и пили Тедди и Ланс, изредка перебрасываясь горящими шарами. Блейз глотала слова и только что не облизывала Маркуса.

Время было позднее: не по нью-йоркским стандартам, там она показывалась в клубах не раньше полуночи, но из-за раннего пробуждения день казался слишком долгим. Она устала.

Завтра она будет спать допоздна. Вернется домой, занавесит окошко одеялом... Черт, если понадобится, прибьет его гвоздями к стене. Она не собирается все лето вставать вместе с фермерами. Даже если придется проводить день с Блейз на пляже! К ее удивлению, Блейз сама это предложила, и, по мнению Ронни, просьба сильно смахивала на мольбу. Но так или иначе, делать особенно нечего. После закусочной они обошли большинство соседних магазинов, включая музыкальный, оказавшийся довольно крутым, а потом пошли к Блейз смотреть «Клуб выходного дня», пока ее ма была на работе. Конечно, это кино восьмидесятых, но Ронни фильм любила и смотрела раз пятнадцать. Фильм не казался ей устаревшим, все события и герои для нее были удивительно реалистичны. Более достоверны, чем происходящее здесь и сейчас. Особенно потому, что чем больше Блейз пила, тем больше забывала о присутствии Ронни и висла на Маркусе.

Ронни уже успела понять, что Маркус ей не нравится. Мало того, она ему не доверяла. Внутри у нее был некий камертон, позволявший довольно быстро разбираться в парнях, и она чувствовала, что с ним что-то не так. Словно во взгляде Маркуса что-то отсутствовало, когда он обращался к ней. Нет, ничего такого, все было спокойно, никаких безумных предложений сбежать во Флориду, но чем больше времени она проводила с ним, тем сильнее он ее отпугивал. Ей и Тедди с Лансом не нравились. Но Маркус... Ей казалось, что нормальное поведение для него – просто способ манипулировать людьми.

А Блейз...

Пребывание в ее доме тоже казалось странным, потому что все было таким обыденным. Дом стоял в тихом тупичке и мог похвастаться ярко-голубыми ставнями и американским флагом, трепетавшим на ветру. Внутри стены были выкрашены в теплые тона, а на обеденном столе стояла ваза с живыми цветами. Всюду прибрано, но без культа чистоты. На кухонном столе лежали деньги вместе с адресованной Блейз запиской. Блейз объяснила, что мать всегда оставляет ей деньги. Таким образом она, даже если не приходит домой, знает, что дочка ни в чем не нуждается.

И все-таки здесь что-то настораживало.

Ронни очень хотелось поговорить с Блейз о Маркусе, но она понимала, что из этого ничего хорошего не выйдет. Так было и с Кейлой: та никогда не слушала советы. Бесспорно, Маркус – дурной человек; почему же Блейз этого не видит? Может, завтра удастся поговорить об этом на пляже?

– Мы тебя утомляем?

Обернувшись, она оказалась лицом к лицу с Маркусом. Он катал  огненный мяч на тыльной стороне ладони.

– Я просто хотела спуститься к воде.

– Принести тебе пива?

Судя по тону вопроса, он уже знал ответ.

– Я не пью.

– Почему?

«Потому что это толкает людей на дурацкие поступки», – хотела она сказать, но промолчала. Любое объяснение только затянет разговор.

– Не пью, и все, – коротко ответила она.

– Значит, нет? – не отставал он.

– Значит, нет.

Губы Маркуса искривились в подобии улыбки, но глаза потемнели от злости.

– Считаешь себя лучше всех нас?

– Нет.

– Тогда пойдем.

Он показал в сторону костра.

– Посиди с нами.

– Мне и здесь хорошо.

Он оглянулся. Ронни увидела, как Блейз роется в переносном холодильнике в поисках пива. Только этого ей и не хватает! Она и так едва стоит на ногах!

Неожиданно Маркус шагнул ближе, обнял ее за талию и притянул к себе.

– Пойдем погуляем!

– Нет, – прошипела она. – Я не в том настроении. И убери руку!

Но он не послушался и, похоже, наслаждался происходящим.

– Волнуешься о том, что подумает Блейз?

– Просто не хочу, и все!

– Блейз наплевать!

Ронни отступила, увеличивая расстояние между ними.

– Мне не наплевать. И пора домой.

Он продолжал смотреть на нее в упор.

– Давно пора.

Потом, почти без паузы, воскликнул так громко, чтобы услышали остальные:

– Нет, я, пожалуй, останусь. Но спасибо за приглашение. Ронни была слишком шокирована, чтобы ответить, и молча пошла по берегу, зная, что Блейз смотрит ей вслед. Ей вдруг захотелось как можно скорее убраться отсюда.

Подходя к дому, она услышала музыку. Отец по-прежнему играл, но как только она вошла, покосился на часы. После того, что сейчас произошло, ей не хотелось спорить еще и с ним, и она молча пошла по коридору. Но он, должно быть, что-то понял по ее лицу, потому что окликнул:

– Ты в порядке?

– Да, – поколебавшись, выдавила она.

– Уверена?

– Не хочу об этом говорить.

– О'кей, – кивнул он, присмотревшись к ней.

– Что-то еще?

– Уже почти два ночи.

– И?..

Он склонился над клавиатурой.

– Если ты голодна, возьми в холодильнике пасту.

Нужно признать, что ему удалось ее удивить. Ни лекций, ни приказов, ни скандалов. На его месте ма вела бы себя совершенно иначе.

Она покачала головой и зашагала в спальню, задаваясь вопросом, есть ли в ее жизни что-то нормальное.

Она забыла занавесить окно одеялом, и солнце яркими лучами ворвалось в комнату, опять разбудив ее на рассвете.

Застонав, Ронни повернулась лицом к стене, накрыла голову подушкой. И сразу вспомнила вчерашний вечер на пляже.

Ронни тут же села, поняв, что больше ей не уснуть.

Маркус определенно ее пугал.

Наверное, следовало бы ответить что-то, когда он демонстративно отказался от ее якобы приглашения. Что-нибудь вроде: «О чем это ты, черт возьми?» Или: «Ты спятил, если воображаешь, будто я способна остаться наедине с тобой!»

Но она ничего не сказала, и, похоже, поступила по-дурацки, когда молча ушла. Ничего хуже она не могла сделать.

Ей действительно необходимо поговорить с Блейз.

Ронни со вздохом встала и босиком пошла в ванную. Наскоро вымылась, натянула купальник, оделась, сунула в сумку лосьон и полотенца.

Отец уже играл на пианино.

Опять.

Дома он никогда не играл так много.

Прислушавшись, она узнала одну из тех мелодий, которую когда-то играла в «Карнеги-холле». Та самая, диск с которой ставила ма в машине.

Можно подумать, мало ей всего, так еще и это!

Нужно найти Блейз и объяснить, что произошло. Только непонятно, как это сделать, не выставив Маркуса лжецом. Блейз, естественно, поверит ему, и кто знает, что этот тип наговорил после ухода Ронни!

Но об этом она будет беспокоиться, когда настанет время. Может, лежание на солнце размягчит мозги Блейз и все пройдет как по маслу.

Ронни вышла из спальни как раз в ту минуту, когда музыка смолкла, только для того чтобы вновь начаться второй пьесой, которую она играла в «Карнеги-холле».

Девушка остановилась, поправляя на плече сумку. Конечно, следовало ожидать, что он это сделает: услышал шум воды и понял, что она проснулась. Пытается найти с ней общий язык.

«Только не сегодня, папочка! Прости, но у меня есть дела. И никакого настроения начинать с тобой разговор!»

Она уже хотела метнуться к двери, когда из кухни появился Джона.

– Разве я не говорил, чтобы ты взял себе на завтрак что-нибудь полезное? – спросил его отец.

– Я взял. Это поп-тарт.

– Я имел в виду что-то вроде овсяных хлопьев.

– Но в печенье много сахара, – серьезно напомнил Джона, – а мне нужно побольше энергии.

Ронни быстро прошла через гостиную, надеясь добраться до двери прежде, чем Джона попробует с ней заговорить.

– Привет, Ронни! – улыбнулся брат.

– Привет, Джона. До свидания, Джона. Она потянулась к дверной ручке.

– Солнышко! – окликнул отец. – Можем мы поговорить о прошлой ночи?

Как ни странно, он перестал играть.

– У меня нет времени разговаривать, – проворчала она, поправляя ремень сумки.

– Я всего лишь хочу знать, где ты была весь день.

– Нигде. Это не важно.

– Очень важно.

– Нет, па, – твердо возразила она. – Не важно. И у каждого свои дела, верно?

Джона тут же встрял в разговор, размахивая печеньем:

– Какие дела? И куда ты идешь сейчас?

Именно этого она и старалась избежать.

– Не твое дело.

– И сколько тебя не будет?

– Не знаю.

– Вернешься к обеду или к ужину?

– Не знаю, – повторила она. – Я ухожу.

Отец снова стал играть. Третья пьеса, с которой она выступала в «Карнеги-холле»!

С таким же успехом он мог поставить диск матери!

– Мы сегодня собираемся запускать змеев! Я и па!

Ронни, словно не слыша его, резко повернулась к отцу:

– Да замолчи ты!

Он перестал играть.

–Что?

– Музыка, которую ты играешь! Вообразил, что я не узнаю пьесы? Я понимаю, что ты делаешь, и уже сказала, что не подойду к пианино!

– Я тебе верю, – кивнул отец.

– Почему же ты пытаешься заставить меня изменить решение? Почему каждый раз, когда я тебя вижу, ты сидишь тут и барабанишь по клавишам?

Отец, казалось, искренне недоумевал.

– К тебе это не имеет никакого отношения. Просто... так я себя лучше чувствую.

– А меня от этого тошнит! Не понял еще? Ненавижу пианино! Ненавижу, когда приходится играть каждый день! И видеть не могу эту чертову штуку!

Не дожидаясь ответа, она повернулась, выхватила печенье у Джоны и вылетела за дверь.

Прошло часа два, прежде чем она отыскала Блейз в том же музыкальном магазине, где они были вчера, в паре кварталов от пирса. В первое посещение Ронни не знала, чего ожидать: подобные магазины казались устаревшими в век айподов и «Youtube», но Блейз заверила, что оно того стоит, и не преувеличила. Кроме дисков там были настоящие альбомы с виниловыми пластинками: тысячи альбомов, многие – коллекционные, включая ни разу не открытый экземпляр «Эбби-роуд», и пластинки на сорок пять оборотов, просто висевшие на стенах, с подписями знаменитостей вроде Элвиса Пресли, Боба Марли и Ричи Валенса. Ронни поразилась тому, что пластинки не заперты под замком. Они, должно быть, дорогие, но парень, который управлял магазином, выглядел так, словно навек остался в шестидесятых и знал всех музыкантов. Длинные седые волосы были стянуты в доходивший до талии хвост, а на носу сидели очочки, как у Джона Леннона. Сандалии, гавайская рубашка... И хотя Ронни он годился в дедушки, все же знал о музыке больше, чем любой из ее знакомых, и со знанием дела рассуждал о многих представителях андеграунда, которые были абсолютно Ронни неизвестны. Вдоль задней стенки были разложены наушники, чтобы покупатели могли прослушать альбомы и диски и записать музыку на айподы.

Заглянув в окно этим утром, она увидела Блейз, прижимавшую наушники к уху одной рукой и отбивавшую ритм по столу – другой.

Видимо, она вовсе не собиралась проводить день на пляже. Ронни глубоко вздохнула, прежде чем войти. Как бы ни паршиво это звучало, она считала, что Блейз вообще не должна пить, но все же надеялась, что та была настолько не в себе, что не помнила случившегося. А еще лучше, если бы она была настолько трезвой, чтобы понять: Ронни Маркус не интересует.

Шагнув в проход, где продавались диски, она сразу поняла, что Блейз ее ждет, потому что уменьшила громкость, хоть и не сняла наушники совсем, и обернулась. Ронни все же слышала музыку, что-то оглушительное и агрессивное, хотя не знала названия. Блейз собрала диски.

– Я думала, мы подруги, – начала она.

– Мы и есть подруги. И я искала тебя, потому что не хотела, чтобы ты не так поняла случившееся прошлой ночью.

Лицо Блейз было словно высечено изо льда.

– Это когда ты просила Маркуса погулять с тобой?

– Все было не так, – умоляюще пробормотала Ронни. – Я не просила его. И не понимала, в чем заключается его игра.

– Его игра? Его?

Блейз отшвырнула наушники.

– Я видела, как ты на него смотришь! И слышала, что ты сказала!

– Но я ничего не говорила! И не просила его погулять...

– Ты пыталась его поцеловать!

– О чем ты? Я ничего подобного не делала.

Блейз шагнула вперед:

– Он сам мне сказал!

– В таком случае он лжет! – отрезала Ронни, стараясь держаться спокойно. – С этим парнем явно что-то не так!

– Нет-нет... даже не начинай...

– Он лгал тебе. Я бы ни за что не стала его целовать. И он мне даже не нравится. Я и пошла с вами только потому, что ты настояла!

Блейз долго молчала. Ронни гадала, сумела ли достучаться до нее.

– Да ладно, – сказала наконец она тоном, не оставлявшим сомнения в значении слов. Она прошла мимо Ронни, толкнув ее, и направилась к двери. Ронни смотрела вслед, не понимая, обижена она или рассержена таким обращением, прежде чем решить, что, вероятно, тут присутствует и то и другое.

Вот тебе и попытка помириться!

Ронни не представляла, что делать дальше. Она не хотела идти на пляж, но и домой возвращаться не было ни малейшего желания. Машины у нее не было. И она никого здесь не знала. Это означало... что? Провести лето на скамейке, где она будет кормить голубей, как полубезумные старики в Центральном парке? В конце концов она даже будет давать им имена...

Она подошла к выходу, но остановилась, оглушенная воем сигнализации. С любопытством оглянулась, и только тогда поняла, что случилось. Из магазина был всего один выход.

Не успела она опомниться, как менеджер бросился к ней. Ронни не пыталась бежать, зная, что ни в чем не виновата. Когда менеджер попросил у нее сумку, Ронни спокойно ее протянула, посчитав, что произошла ошибка. И пребывала в этой уверенности, пока мужчина не вынул из сумки два диска и с полдюжины пластинок с автографами. Значит, Блейз специально поджидала ее. Именно эти диски она держала и, кроме того, успела снять пластинки со стен. Потрясенная, девушка с трудом сообразила, что Блейз все это задумала заранее.

Почти теряя сознание, она услышала, как менеджер предупреждает, что полиция уже едет.